политики и технократы в постиндустриальном обществе 12 страница

* Rawls }. A Theory of Justice. P. 101.

 

риск, — а обмен продуктами строился человеком с учетом цеди максимизации своего удовлетворения. Общество не должно было выносить суждения в отношении людей — ему следовало лишь установить свод процессуальных норм, — а наиболее эффектив­ным распределением ресурсов было то, которое порождало наи­большую сумму удовлетворенных потребностей.

Сейчас мы пришли к концу классического либерализма. Ме­рой социального блага является уже не удовлетворение индиви­дуальных стремлений, но выравнивание социального дисбаланса в пользу беднейших слоев как первейшее требование к социаль­ной совести и социальной политике⁹⁴. Попытка Дж.Роудза в его “Теории справедливости” сводится к установлению принципа честности, но он обращает мало внимания, кроме как используя обобщающий термин “находящиеся в ущербном положении”, на тот круг лиц, которым необходима помощь⁹⁵. Его аргументация

⁹⁴ Забота о бедных, конечно же, составляет одну из наиболее старых тради­ций в западной мысли и является центральной в идее христианской любви. Но христианская любовь — милосердие в виде божественной дюбви к человеку (caritas) — подразумевала отношение к беднейшим как ценным личностям са­мим по себе и не предполагала наделять их свойствами более высокого порядка, чем те, которые они имели. В этом смысле классический протестантский либера­лизм — с его симпатией и гуманизмом, нежели любовью — разлагающе подей­ствовал на социальную совесть католического мира. Напротив, романтизация бедности, традиция, восходящая корнями к Виллону, также привела к эрозии чувства христианской любви к бедным (защиту христианской любви как основы • общества и язвительную критику английской моральной философии в лице Фр.Хатчесона, А.Смита и Д.Юма см.: Scheler M. Ressentiment. P. 114-137).

³⁵ Удивительно, что Дж.Роулз, так же как и К.Дженкс, даже не обсуждает понятие работы или усилия, как будто те лица, которые преуспели в мире науки и бизнеса либо на государственной службе, добились этого в основном благода­ря случайному стечению благоприятных обстоятельств или их социальному происхождению. У него присутствует дискуссия вокруг проблем меритократии (meritocracy), но не заслуг (merit). Это само по себе является показателем того, насколько далеко мы отошли от ценностей XIX века.

Одинаково удивительно и то, что десять лет назад политические дебаты сводились к вопросу об “исключительности”. Фонд Стерна выступил спонсо­ром крупного исследования проблемы определения исключительности; Дж.Гарднер написал книгу, озаглавленную “Исключительность: можем ли мы быть рав­ными и одновременно исключительными?” (1961). В тот период слово “меритократия” имело настолько положительный смысл, что М.Петерсон в своей ав­торитетной биографии о Томасе Джефферсоне заявил, что если бы последнему было известно это понятие, он использовал бы его для определения “естествен ной аристократии”. В настоящее время фокус внимания почти исключительно связан с равенством и беднейшими сдоями. Совершит ли в будущем “круг соци­альной проблематики” полный оборот?

 

выражена в категориях общественного договора, а его Конституция справедливости” представляет собой продукт соглашения индивидов. Однако в современном обществе ущемленные слои населения могут быть идентифицированы по групповым призна­кам, а принцип справедливости оказывается связанным с прин­ципом пропорционального (квотного) представительства.

Защита групповых прав формально противоречит принципу индивидуализма, делающему упор на достижения и универсализм. Однако в реальности он представляет собой не что инйе, как распространение на первоначально исключенные социальные еди­ницы того группового принципа, на котором строилась амери­канская политическая система с самого ее возникновения. Груп­повой процесс, явившийся хваленым открытием “реалистичес­кой школы” в американской политодогии (см. дискуссией по это­му вопросу в главе V), состоял в основном из системы соглаше­ний экономического характера между функциональными или лоб-бистскими группами, действовавшими вне формальной партий­ной системы. В настоящее время мы сталкиваемся с этническими и другими устойчивыми группами, заявляющими о своем праве на представительство как в формальной политической структу­ре, так и во всех остальных социальных институтах.

Эти требования обоснованы тем фактом, что Америка явля­ется плюралистическим обществом и подошла к принятию но­вого определения плюрализма, отличающегося от прежней го­могенности американизма. Плюрализм в его классическом по­нимании⁹⁶ выступал за последовательную культурную самоиден­тификацию этнических и религиозных групп и за институцио­нальную автономию культурных институтов (например, универ­ситетов) от политики. Он, таким образом, исходил из разгра­ниченности различных сфер общественной жизни. Но в настоя­щее время мы имеем ситуацию всепроникающей политизации общества, в котором не только рынок подчиняется политиче-

 

⁹⁸ См., например: Maclver R.M. The More Perfect Union: A Program for the Control of Intcr-Group Discrimination. N.Y., 1948; с религиозной точки зрения проблема рассмотрена в: Murray J.C. We Hold These Truths: Reflections on the American Proposition. N.Y., 1960.

 

ским решениям, но и все прочие институты должны склоняться черед требованиями политического центра и политизировать себя в аспекте группового представительства. В последней сфе­ре происходит и иная перемена. В условиях функциональных групп членство в них не носило закрепленного характера, можно было встретить межгрупповые альянсы и изменчивые коали­ции. В настоящее время группы, заявляющие о своем праве быть представленными в политических партиях, университетах, боль­ницах и местных сообществах, сформированы на основе врож­денных или биологических признаков, а неизменный характер пода иди цвета кожи очевиден.

И после того, как “принцип компенсации” и представитель­ства ущемленных сдоев в первоначально сформулированных категориях групповых интересов окажется принят, для полити­ческой системы будет весьма сложно отвергнуть последующие притязания. В этом заключается логика демократии, которая всегда присутствовала в противоречивом наследии принципа ра­венства.

ПЕРЕСМОТР ПОНЯТИЯ МЕРИТОКРАТИИ

У любого принципа неизбежно имеются свои противоречия, по­скольку никакая этическая ситуация не имеет строго очерченных контуров, особенно в случае противопоставления равных возмож­ностей равным результатам, и здесь налицо скорее конфликт меж­ду правильным и верным, нежели между правильным и ложным. Каковы же тогда трудности и противоречия роулзовского “прин­ципа честности” и достаточны ли они для того, чтобы считать его бессмысленным?

Во-первых, что вкладывается в понятие ущемленности? Что является измерителем честности? Носит ли она субъективный иди объективный характер? Зачастую чувство несправедливости зависит от субъективных ожиданий и степени лишений. Но по каким стандартам? В качестве одного из измерителей Дж.Роулз предлагает “определение исключительно в категориях сравнитель­ного дохода и богатства, без соизмерения социального статуса. В этом случае все лица с доходами и богатствами меньше сред­них могут рассматриваться как относящиеся к наименее преус певающим сегментам населения. Это определение зависит толь-/ ко от низшей половины распределительной кривой, и его досто^ инсгво состоит в том, что оно фокусирует внимание на социаль­ной дистанции между теми, кто имеет меньше всех, и теми, кто занимает среднее положение”⁹⁷. ^/

Однако для большинства лиц проблема несправедливости или лишений не имеет некоего абсолютного стандарта, а вызвана сравнениями со статусом других лиц. Из многочисленных соци­ологических исследований известно, что значительные разрывы в доходах и статусе воспринимаются как справедливые, если люди чувствуют, что они заработаны личными усилиями, в то время как небольшие различия, если они носят произвольный характер, зачастую представляются несправедливыми. Санита­ры в больницах сравнивают свои доходы с доходами медсестер, а не врачей. Таким образом, относительная бедность и принад­лежность к определенной референтной группе (выражаясь на социологическом жаргоне) в каждой точке социальной струк­туры обусловливают степень разрыва⁹⁸. Но должны ли мы при­нимать субъективные оценки индивидов в качестве моральной нормы иди же объективного критерия, и на какой основе?⁹⁹ Этот момент неясен.

Если ущемленность трудно определить, то при выявлении при­знаков “наименее удачливой группы” возникает иная проблема. Дж.Роудз пишет: “В этом случае невозможно избежать некото­рой произвольности. Одна возможность состоит в том, чтобы выбрать определенную социальную позицию, допустим, неквали­фицированного рабочего, а затем посчитать наименее удачливы­ми всех, у кого средние доходы и состояние соответствуют име­ющимся у этой группы иди находятся на более низком уровне.

^9t Rawls J. A Theory of Justice. P. 98. Показатель бедности, построенный на основе половины медианы доходов, также обоснован в: Fuchs V. Redefining Poverty // The Public Interest (Summer 1967).

^9< Подробное рассмотрение этих двух концепций и их применимости к субъективному чувству справедливости см. в: Runciman W.C. Relative Deprivation and Social Justice. L., 1966.

⁹ⁱ В античной моральной философии бдаго определяется как независимое от степени индивидуальной удовлетворенности. Аристотель отличал “быть хо­рошим” от “чувствовать хорошее”. Человек, совершивший любовное похожде­ние, чувствует себя хорошо, но хорошим не является.

 

Ожидания самого низшего репрезентативного члена этой груп­пы определяются как средние для всего данного класса”¹⁰⁰*.

Даже не учитывая проблем ограничений и оттенков — а с практической точки зрения они являются весьма значимыми, — определение социального положения в этом ключе поднимает серьезный психологический вопрос. Одно из важнейших сообра­жений моральной философии состояло в том, чтобы избегать навешивания ярлыков, иди клейма, на ущемленных слоях. Это являлось одной из причин того, почему реформаторы всегда вы­ступали против “проверки состояния жизненных средств” как условия предоставления государственного вспомоществования и пытались обеспечить ее на правовой основе. Это является также одной из причин (помимо административных проблем), почему предложения о перераспределении доходов сводились к тому, чтобы оговоренная сумма средств предоставлялась бы всем, а доходы свыше определенного уровня сокращались бы с помощью налогообложения. Однако Дж.Роудз считает, что “нам необхо­димо в определенный момент прибегнуть к практическим сооб­ражениям при формулировке "принципа различия". Рано иди по­здно возможности философских иди иных аргументов, проводя­щих такие различия, окажутся исчерпанными”. Но именно в эти моменты принципы должны закрепляться в законах, и именно здесь начинается поле государственной политики и админист­рирования.

Проблемы компенсации и навешивания ярлыков возвращают нас к более общему противоречию, а именно к соотношению ра-

¹⁰⁰ Как быть в случае, если люди становятся “наименее удачливыми” по свое­му собственному выбору? К.Дженкс указывает, что, хотя “мы уже устранили почти все экономические и академические преграды, мешавшие получению дип­лома о высшем образовании... один учащийся из каждых пяти по-прежнему отсе­ивается”. И если семьям рабочего класса обеспечить гарантии в области образо­вания, аналогичные для семей средних классов, уверены ли мы, что они захотят ими воспользоваться? У общества должны быть обязательства перед теми, кто находится внизу социальной лестницы и не способен продвигаться вверх, когда в этом нет их вины. Но если люди — по культурным или психологическим причинам — не пользуются открывающимися возможностями, должно ли об­щество в первоочередном порядке выделять им ресурсы? И если нет, то как установить различия между подлинно ущемленными и теми, кто таковыми не является? В этом и заключается неразрешимая проблема социальной политики.

* Rawls J. A Theory of Justice. P. 98.

 

венства с принципом универсализма. Одним из исторических завоеваний явилось установление принципа универсализма, в со­ответствии с которым правило, понимаемое как закон, должно применяться ко всем в равной мере и таким образом устранять деление людей с административной точки зрения. Данное поло­жение закреплено в Конституции и означает признание незакон­ными всех законопроектов, касающихся гражданских и имуще-с-венных прав какого-либо одного лица; закон должен быть со­ставлен в достаточно общих выражениях с тем, чтобы распрост­раняться на всех лиц определенной категории. В уголовном пра­ве мы применяем принцип равного наказания для всех лиц, нару­шивших один и тот же закон, независимо от способности вынес­ти это наказание, и два человека, обвиненных в превышении ско­рости движения, наказываются штрафом в двадцать пять долла­ров каждый, хотя один из них может быть миллионером, а дру­гой — бедняком. Закон не интересуется различиями в их соци­альном положении; они несут перед ним равную ответственность. И суду запрещается совать нос не в свои деда, чтобы избежать такого расширения судебной власти, которое позволило бы судье проводить различия между людьми; его функция состоит исклю­чительно в том, чтобы определить, виновны они или нет.

Однако в ситуации, где затрагиваются богатства и доходы, мы далеко продвинулись в противоположном направлении. По за­конодательству о подоходном налоге, принятому в нашем столе­тии, люди не только не платят равных сумм (скажем, по 500 дол­ларов каждый), они не платят даже равных долей (допустим, 10 процентов, что вело бы к различным абсолютным величинам в зависимости от суммы доходов), Они платят более высокие ставки по мере роста доходов. В этом случае способность — способ­ность платить — становится измерителем. Вполне может стать­ся, что в сфере богатств и доходов решатся руководствоваться принципом “от каждого по его способностям, каждому — по чужим потребностям”; в этом случае применим принцип спра­ведливости, поскольку должны сравниваться предельные величи­ны. (Если двое платят одинаковую сумму, то в одном случае она может составлять половину доходов, а в другом — только деся­тую часть; этот принцип действует в системе пропорционально­го налогообложения.) Но в более широком плане безоглядное следование идее справедливости во всех сферах общественных отношений сдвигает всю ось социальных ценностей от принципа равной ответственности и универсализма к принципу неравного бремени и административного всевластия.

Основой честности, говорит Дж.Роулз, является обобщенная социальная норма, базирующаяся на общественном договоре. Последний основывается на теории рационального выбора, ког­да индивиды изъявляют свои предпочтения исходя из принципа компенсации и принципа различий; и этот рациональный выбор подталкивал бы социальное равновесие в сторону нормы. В на­стоящее время теория полезности может ранжировать предпоч­тения индивида и определять его рациональное поведение; и, со­гласно теории полезности, общество организовано правильно, когда имеется нулевое сальдо индивидуальных выигрышей иди • потерь, устанавливающееся на основе проявления индивидуали­зированных личных предпочтений в ходе свободного обмена. Однако тут мы наталкиваемся на трудности. Если рациональ­ность является основой социальных норм, может ли функция общественного благосостояния объединить разноречивые префе­ренции множества людей в единый выбор, который обладает ра­циональностью индивидуального выбора? Если признавать аргу­менты, изложенные в теореме невозможности Эрроу (относя­щейся к условиям демократии и выбора большинства), функцию социального благосостояния построить нельзя¹⁰¹. Вопрос о том,

¹⁰¹ Предыдущее обсуждение теоремы Эрроу содержится в главе V настоящей работы. Дж.Роудз отвергает условия “правления большинства” и тем самым из­бегает трудных следствий теоремы невозможности Эрроу. Свой подход он изла­гает следующим образом: “Из предыдущих замечаний очевидно, что методика "правления большинства" в том виде, в котором она определена и описана, зани­мает положение элемента процедуры. Ее оправданность непосредственно бази­руется на политических целях, которые преследует Конституция, а также на прин­ципах справедливости... Фундаментальной частью принципа большинства явля­ется то, что его методика должна соответствовать условиям изначальной спра­ведливости. Когда таковая отсутствует, то первый принцип справедливости не получает удовлетворения; однако даже и тогда, когда она присутствует, нет уве­ренности в том, что будет принято справедливое законодательство.

Не существует поэтому никаких доказательств, что желание большинства является правильным. Этот вопрос относится к сфере политических оценок и не имеет отношения к теории справедливости. Достаточно отметить, что, хотя граждане обычно подчиняют свое поведение демократическим властям, то есть признают исход выборов, как устанавливающий при прочих равных условиях

 

что есть в этом Случае социальная норма, становится политиче­ским, и его решение достигается либо согласием, либо конфлик­том — либо принуждением с помощью грубых угроз, либо заклю­чением последовательных соглашений, в ходе которых люди в конечном счете принимают идею торга. Но если решение носит политический характер, не существует твердых теоретических обоснований, исходящих из принципов рационального выбора, какой должна быть социальная норма, — если только политичес­кая система не является, по выражению Ж.-Ж.Руссо, “единым субъектом”. Возможно, мы стремимся к социальной норме по причине справедливости, но в рамках процедур рационального выбора установить таковую не представляется возможным.

Если, таким образом, определение социальной нормы носит политический характер, принцип помощи наименее удачливым, понимаемый в качестве исходного социального обязательства, может означать — как в социологическом, так и в статистиче­ском смысле — движение в направлении усреднения. Если пред­положить, что мы уже достигли стадии изобилия, это может пред­ставлять собой жедаемую форму социальной политики. Но если это не так — а сомнительно даже то, может ли такая фаза быть достигнута когда-либо в будущем, — и если определять общество вслед за Дж.Роудзом как “кооперативное предприятие, отвечаю­щее взаимной выгоде”, то почему бы, следуя его логике, не пре­доставить больших стимулов тем, кто в состоянии увеличивать

обязывающие их законы, они не жертвуют своими суждениями и оценками” (Rcwis J. A Theory of Justice. P. 356).

Дж.Роулз, конечно, прав в том, что в соответствии с традиционными тео­риями справедливости принятие какого-либо решения большинством не делает его справедливым. Тирания большинства в течение долгого времени признава­лась таким же источником несправедливости, как и тирания деспота. Проце­дурная проблема, однако, состоит в том, имеется ли как общее правило нечто лучшее, чем правление большинства при условии демократического контроля со стороны меньшинства, имеющего право и возможность изменить условия и также стать большинством.

Дж.Роулз пытается избежать дилеммы Эрроу путем определения “завесы незнания” при составлении первоначального общественного договора Поскольку никто не знает, насколько сильно он может преуспеть, то в его интересах полу­чить хотя бы минимальное гарантированное поощрение. Таким образом, каж­дый человек примет свод правил, максимизирующий шансы выигрыша по край­ней мере некоего приза, и при этом будет стремиться к тому, чтобы этот приз был максимально большим. Предполагается, что подобный “неопределенный

 

совокупный общественный продукт и использовать этот расту­щий “социальный пирог” для взаимной (хотя и дифференциро­ванной) выгоды всех?

Весьма удивительно, что, пожалуй, единственное в современ­ной истории общество, которое сознательно начало с принципа почти полного равенства (включая почти полное отсутствие диф­ференциации в заработной плате), — Советский Союз —посте­пенно отошло от этой политики, причем не вследствие реставра­ции капитализма, а потому, что обнаружило, что дифференциро­ванная заработная плата и привилегии служат стимулами и пред­ставляют собой также форму более эффективного “рациониро­вания” времени. (Если время управляющего более ценно, чем время неквалифицированного рабочего, поскольку ему приходится принимать больше решений, то должны ли мы требовать от него, чтобы он ездил в переполненном трамвае, или же ему следует предоставить личную машину для поездок на работу?) Даже те общества, которые имели сравнительно небольшую дифференци­ацию в доходах и стимулах в послевоенные годы, такие, как Из­раиль и Югославия, постепенно увеличили ее ради повышения эффективности хозяйства. И один из главных советов, которые сочувствующие экономисты дали Ф.Кастро для восстановления его разваливающейся экономики (которая была в основном орга­низована на основе морального увещевания и бесплатных сверху­рочных работ), состоял в том, что необходимо шире использо­вать материальные стимулы и дифференциацию в оплате тру-

торг” должен привести к усреднению достижений (т.е. базовых социальных благ, таких, как доход, самоуважение и др.). В то же время Л.Туроу отмечает: “Хотя максимизация минимального достижения кажется эгалитарной, она не такова... Дж.Роулз полагает, что эффект усреднения столь значителен, что не­возможно появление такой экономической деятельности, которая концентри­ровала бы денежные выигрыши среди групп с высокими доходами. Как эконо­мист, я не разделяю этой веры. Существует множество видов экономической деятельности с минимальными величинами усреднения. Чтобы быть подлинно эгалитарными, социальные законы должны гласить, что индивидам следует вы­бирать виды экономической деятельности с наиболее ярко выраженными ус­редняющими эффектами” (Thurow L. A Search for Economic Equity // The Public Interest. Spring 1973).

Таким образом, для достижения желаемого результата функционирования свода законов, который максимизировал бы минимальный результат, необходим некий механизм принуждения иди повышенное внимание к ущемленным слоям.

 

да¹⁰². В Соединенных Штатах период наиболее успешного фи­нансирования социальных программ пришелся на 1960—1965 годы, когда увеличение темпов экономического роста, а не перераспре­деление доходов, обеспечивало избыток необходимых для их про­ведения финансовых средств¹⁰³.

Соединенные Штаты не являются сегодня меритократическим обществом; но это не умаляет ценности данного принципа. Идея равенства возможностей — это только один из вариантов, и про­блема состоит в том, чтобы найти справедливые формы ее реали­зации. Фокус внимания должен в этом случае быть сосредоточен на пределах такого равенства. Компенсация дискриминации пу­тем представительства привносит произвольные, частные крите­рии, которые могут быть разрушительными для универсализма, исторического принципа, с большим трудом одержавшего победу и рассматривающего каждого человека как уникальную личность.

Трудным и щекотливым вопросом в конце концов является не только установление приоритета — кому следует помогать в пер­вую очередь, — но и определение степени различий между людь­ми, Какими должны быть различия в доходах руководителя кор­порации и простого рабочего, профессора высшей квалифика­ции и инструктора? Разрывы в уровне зарплаты в коммерческой фирме составляют сегодня порядка 30:1, в госпитале — 10:1, в университете — 5:1. Что лежит в их основе? Что является справедливым? Традиционно рынок устанавливал дифференци-рованность вознаграждений, основывавшихся на дефиците благ иди на спросе на них. Но с тех пор как экономические решения стали политизированными, а рынок был заменен общественными решениями, стоит вопрос о том, что составляет принцип спра­ведливого вознаграждения и справедливых различий? Очевидно, что эта проблема станет одной из самых острых в постиндустри­альном обществе.

На протяжении последних двух столетий в западном обще­стве происходило неуклонное сокращение имущественных раз­личий его членов, но не в силу политики перераспределения до-

¹⁰² См.: Leontieff W. The Trouble with Cuban Socialism // New York Review of Books. January 7, 1971.

¹⁰³ Анализ соответствующих данных и аргументацию см.: Eckstein О. The Economies of the 60s: A Backward Look // The Public Interest. Spring 1970.

 

ходов или рассуждений о справедливости, а благодаря техноло­гии, которая резко уменьшила издержки производства и сделала широкий круг благ доступным огромному числу людей¹⁰⁴. Иро­ния заключается в том, что по мере сокращения различий, по мере обретения плодами демократии все большей весомости на­дежды на равенство растут еще быстрее, а сравнения людей ста­новятся все более завистливыми (“люди меньше страдают, но их чувствительность обостряется”) — феномен, ныне широко изве­стный как “эффект Токвиля”¹⁰⁵. Революция растущих ожиданий является также и революцией растущей сверхчувствительности.

Реальной социальной проблемой, однако, выступает не абст­рактный вопрос о “честности”, а социальное измерение этой сверхчувствительности и условий, которые привели к ее появле­нию. Захватывающей социологической загадкой является то, почему в демократическом обществе по мере уменьшения нера­венства повышается сверхчувствительность. Все это также пред­ставляет собой часть противоречивого наследия демократии.

IV

СПРАВЕДЛИВАЯ МЕРИТОКРАТИЯ

Основная трудность при обсуждении данной проблемы состоит в том, что обычно неравенство рассматривается как одномерный фактор и предполагается только один метод его преодоления, хотя в социальной реальности наличествуют различные формы неравенства. Проблема не сводится к дилемме или/или, но со­стоит в том, какие типы неравенства вызывают те или иные виды социальных и моральных различий. Как мы знаем, существуют различные аспекты неравенства — различия размеров получае­мых доходов и богатства, статуса, власти, образования (профес-

¹⁰⁴ К настоящему времени это стадо широко распространенным доводом, нудно и часто приводимым апологетами системы свободного предприниматель­ства. Но это не делает его — как исторический факт — менее правдивым. Ряд поразительных сведений о реальных размерах сокращения социального нера­венства см.: Fourastie' J. The Causes of Wealth. Glencoe (111.), 1960.

¹⁰⁵ Анализ А. де Токвилем этого феномена см. в: Tocqueville A., de. The Old Regime and the French Revolution. N.Y., 1955. P. 176-181, 186-187.

 

сионадьно-квалификационного или социального), услуг и т.п. Существует не одна, а множество шкал неравенства, и неравен­ство в одном его измерении не обязательно совпадает с неравен­ством в любом другом¹⁰⁶.

Следует настаивать в первую очередь на важнейшем обстоя­тельстве — на том, что каждый человек должен уважаться и не подвергаться унижению из-за цвета кожи, пола и других лично­стных характеристик. Этот подход является основой унифици­рованного законодательства, признавшего незаконными такие формы общественного оскорбления, как законы Дж.Кроу, и ут­вердившего принцип равного доступа во все общественные ме­ста. Он, в частности, трактует сексуальное общение как исклю­чительно частное дело взрослых людей, основанное на взаимного согласии.

Мы должны также уменьшить вызывающие отвращения раз­личия на рабочем месте, когда одни получают сдельную иди по­часовую оплату, а другие — месячные иди годовые оклады, сис­тему, при которой отдельные люди получают колеблющуюся за­работную плату на основе отработанных часов иди недель, а дру­гие имеют постоянный и надежный доход.

°*¹ Дж.Роудз пишет: “Нельзя оправдывать различия в доходах иди распреде­лении организационных полномочий тем, что ущемденность людей в одном ас­пекте перевешивается большими преимуществами в другом. Еще в меньшей сте-пенк таким образом могут быть выравнены посягательства на свободу” (Rawls J. A Theory of Justice. P. 64-65).

Зго аргументация озадачивает. В любом взаимозависимом обществе имеет место отказ от ряда свобод, например при регулировании транспортного дви­жения и сужении границ районов ради расширения других. Также неясно, по­чему необходимо компенсировать неравенство в каждой области, а не позво­лить людям выбирать те сферы, в которых им кажется наиболее приемлемой степень равенства.

Маловероятно, чтобы какое-либо однэ правило могло бы определять жиз­недеятельность политической системы без разрушительных последствий. Арис­тотель различал две формы справедливости: количественное равенство (равен­ство результатов) и равенство на основе заслуг. Свои размышления по этому поводу он заканчивает такими словами: “Вообще ошибка — стремиться просто соблюсти повсюду тот и другой вид равенства. И доказательством служит то, что после этого происходит: ни один из видов государственного устройства, основанный на такого рода равенстве, не остается устойчивым” (Aristotle's Politics. L., 1966. P. 191-192 [перевод этой цитаты приводится по: Аристотель. Сочинения. Т. 4. М., 1983. С. 528) ].

 

Мы должны создать условия, при которых каждый человек имел бы право на получение основного круга услуг и уровня до­ходов, обеспечивающего ему достаточный объем медицинской помощи, нормальное жилье и т.п. Эти факторы являются вопро­сом безопасности и достоинства человека и неизбежно должны находиться в числе первейших забот цивилизованного общества.