Проживающего в г. Минске, Белорусская ул., д. 12, кв. 6.29 сакавіка 1939 г. [15] Я в 1937 году, в июле м-це, быв. Народным Комиссаром НКВД Берманом был арестован и вслед за арестом исключен был из партии, как враг народа. Под стражей я находился 14 месяцев, освобожден в сентябре м-це 1938 года, в ноябре прошлого годы восстановлен в звании члена партии. О неправильных методах ведения следствия, применявшихся ко мне, я дал письменные показания прокурору Войск НКВД пограничной и внутренней охраны БССР, также дал показания Особо уполномоченному НКВД БССР Маркову. По предложению тов. Волошина пишу в ЦК КП(б)Б. Меня бесчеловечно избивали, били всем: палками, вешалками, линейками, пресс-папье, стульями, ключами, сапогами, ботинками, кулаками; обливали холодной водой и выводили на 20 градусный мороз; садили на кол, становясь на мои колени, садили на ножку стула (стул переворачивали), а сами давили на плечи, били по ногам – по коленям, били особенно больно по голове. Всего был лишен – книг, передач. Били до 16 апреля 1938 г. (уже после февральского пленума ЦК ВКП(б)). Били меня Особоуполномоченный Перевозчиков, уполномоченный Поздняков и еще один уполномоченный из аппарата Особоуполномоченного – фамилию его забыл, но в своих показаниях прокурору написал про него. Били по пять суток подряд, ни на одну минуту не давая спать и отказывая в пище. Били, не давая ни одну минуту посидеть, все время я или стоял или сидел на коле (остром). Стоял с вытянутыми руками, делал гимнастику до потемнения в глазах и до обморочного состояния; а когда падал, били каблуками, поливали водой и опять заставляли делать гимнастику или держать руки вверх, а ноги в коленях полусогнутыми. Итак по пяти суток беспрерывно – они: Поздняков, Квиткевич и Киселев дежурили по 8 часов, а меня одного держали по пять суток без пищи, без сна. Я не могу всего вспомнить, что было – это кошмар. Самый возмутительный факт, о чем я уже заявлял и прокурору и Наркому НКВД и Особо уполномоченному, это когда меня избивали перед портретом Сталина, а уполномоченный Поздняков садил меня верхом на спинку стула или на кол и заставлял голосовать, приказывая: “Голосуй падшее животное, голосуй за Сталина”. Я протестовал тогда же, что это может говорить только член партии и не чекист. После, когда я был освобожден и когда я об этом и других вещах – избиениях и пр. заявил Начальнику 4–го Отдела Ермолаеву, он категорически приказал молчать, а эти, избивавшие меня Перевозчиков, Поздняков и Киселев – вызвали к себе и угрожали, что если я буду “распространять провокацию”, то будет еще хуже. Ведь мы тебя не били” – заявили они. Второго уполномоченного фамилия Киселев. М. Чернушевич Ф. 4, воп. 21, спр. 1688, л. 238—239.
5. Заява ад былога інструктара ЦК Гібхіна І.Е. на імя сакратара ЦК КП(б)Беларусі Панамарэнка Не пазней 16 красавіка 1939 г. [16] Считаю своим партийным долгом сообщить следующее: Будучи арестованным и находясь на допросе у следователей работников аппарата НКВД, ко мне было применено издевательство, избиение и всевозможные пытки. Первым следователем был у меня Иванов, который бил меня дверным ключом по голове и телу, [стараясь] сломать мне ребро или ключицу, заставлял меня делать приседания в течение нескольких суток с перерывами на 2—3 часа в сутки. В феврале 1938 г. этот же Иванов совместно с бригадой в количестве 6—8 человек избил меня до потери сознания, сажали меня на острый колышек на самый задний проход на 3,5 часов, что повредило у меня внутренность организма, подымали до потолка и бросали на пол, затыкали бумагой рот, чтобы не было возможности кричать. Когда же ему не удалось меня заставить подписать всякую ложь, он меня передал следователям Мишину и Демину в марте м-це 1938 г., которые втроем посменно издевались в течение 6 суток, поставив меня на конвейер, где я простоял на ногах 6 суток без сна, без пищи. На 6-е сутки, когда я стал терять рассудок, ноги опухли от отеков, меня заставили подписать, что я враг народа. В течение этих 6 суток я подвергался со стороны Мишина, Лиса всевозможным издевательствам, рвали, тянули за волосы по полу, огнем папиросы жгли волосы, лицо, губы, брови, подбивали ноги, не давая возможности справиться по естественным надобностям. Не имея положительных результатов, передали меня следователю Райхлину, который продолжил те же методы, помимо избиения в суставах рук он меня неоднократно бил ногой сапогом в половой орган, плевал в рот, заставляя меня стоять на ногах по целым суткам и кулаками бил в грудь, бока. В августе м-це 1938 г. в кабинете нач. 1-го отд., комната №163, у Алешковича в 2 часа ночи Райхлин представил мне мнимого прокурора, который после моего отказа писать ложь вместе с Райхлиным и Алешкевичем меня душили и избили, в ту же ночь Райхлин меня предупредил, что есть у него распоряжение начальства меня посадить в карцер на 2 м-ца за то, что я не пишу, что им угодно (распоряжение сам читал), после карцера меня расстреляют. Вообще угроза расстрела не выходит из уст Райхлина, в ту же ночь меня возили в закрытой машине, куда не знаю, но Райхлин предупреждал, что на Комаровку на расстрел. Во всех его действиях видел ложь и провокацию. Помимо них знаю, что следователи Шаповалов, Горемыкин, Краснов избивали Цемесмана в настоящее время освобожденного. И.Е. Гибхин Ф. 4, воп. 21, спр. 1688, л. 236—237. Копія.
6. Скарга У.С.Луканскага, накіраваная пракурору па асобых справах БССР Г.
|
