Наказание преступников

Однако «разгребание грязи» продолжалось в пол­ную силу. В палату общин был внесен билль, преду­сматривавший запрещение покидать Англию дирек­торам и высшим служащим компании. Они должны были декларировать все принадлежащие им ценно­сти вплоть до движимого имущества; им запрещалось как-либо распоряжаться имуществом до завершения следствия. При обсуждении этого билля один из депу­татов обвинил в корыстном пособничестве директорам секретаря казначейства (заместителя министра финан­сов) Джеймса Крэггса, который присутствовал на за­седании. Тот гневно отверг обвинения и заявил, что готов любому, кто сомневается в его честности, дать удовлетворение «в палате или вне палаты». Последнее означало дуэль. Поднялся невообразимый шум, так что спикер долго не мог навести порядок. В конце кон­цов Крэггс был вынужден сбавить тон и заявить, что он не имел в виду поединок с оружием и согласен дать свои объяснения палате.

Не менее бурно проходили заседания палаты лордов. Аристократы, всего несколько месяцев назад энергично занимавшиеся учредительством и спекуляциями, те­перь гневно требовали кары для виновных в крахе. Здесь обвинения против высших правительственных чиновников зазвучали еще скандальнее. Вместе с тем же Крэггсом был обвинен в коррупции и злоупотребле­ниях канцлер казначейства (министр финансов) Эйлс-би. Палата лордов решила немедленно начать расследо­вание участия обоих в делах Компании Южных морей.

Лорды постановили также, что все брокеры, связанные с ценными бумагами компании, должны представить данные о том, какие акции они продавали и покупали по поручению любого чиновника казначейства или его до­веренного лица. Когда такие данные были представле­ны, оказалось, что большое число акций попало в руки Эйлсби. Скандал был такой, что канцлер оказался вы­нужден подать в отставку.

В ходе расследования выяснилось, что несколько чиновников и членов парламента получили акции компании от ее правления еще до того, как прошел закон о ее привилегиях, и потому были корыстно за­интересованы в его принятии и в повышении курса акций. Далее подтвердилось, что в период самых вы­соких цен директора тайно продавали акции своей ком­пании, что было признано «явным мошенничеством и нарушением доверия».

Дело принимало все более криминальный характер. Казначей компании, знавший все ее опасные секреты, исчез из Лондона вместе с бухгалтерскими книгами и документами. Переодевшись в чужую одежду, он спустился на маленькой лодке по Темзе, в устье реки сел на специально нанятый корабль и оказался во французском порту Кале, откуда вскоре перебрался в Бельгию. Там он все же попал в руки властей и был помещен в тюрьму в Антверпене. Английское прави­тельство потребовало от Австрии, которой тогда при­надлежали эти земли, выдачи казначея, но дело затя­нулось. Пока шла переписка между Лондоном и Брюсселем, он бежал из тюрьмы, подкупив должност­ных лиц.

После исчезновения казначея почти все директора были арестованы. Те из них, которые одновременно яв­лялись и членами парламента, были лишены юриди­ческой неприкосновенности. Особый случай представ­лял председатель правления сэр Джон Блант. Парадоксальным образом он был убежденным пуритани­ном, то есть членом одной из строгих сект, отколов­шихся от официальной англиканской церкви. Блант был известен как человек аскетического образа жиз­ни, как непримиримый критик роскоши и падения нравов. Он неизменно ругал парламент за пристраст­ность и дух партийных склок.

Блант был доставлен в палату лордов и подвергнут допросу. Он отказался отвечать на ряд важных вопро­сов под тем предлогом, что уже отвечал на них в ниж­ней палате, но не помнит точно своих ответов, а пото­му может оказаться в противоречии с самим собой. Это было воспринято как косвенное признание своей вины и вызвало возмущение палаты. От Бланта кате­горически потребовали ответа, продавал ли он акции, и если да, то по какой цене, кому-либо из правитель­ственных чиновников и членов обеих палат парламен­та. Он вновь отказался отвечать, заявив, что таким образом мог бы оговорить самого себя. После бесплод­ных попыток разговорить молчальника он был отправ­лен обратно в тюрьму.

Тем временем палата общин взялась за дело более основательно, создав для расследования специальный секретный комитет. Он вскрыл массу злоупотребле­ний. Комитет докладывал палате, что многие допро­шенные им лица всеми силами запутывали дело, уклонялись от прямых ответов и препятствовали пра­восудию. В некоторых бухгалтерских книгах, предъяв­ленных комитету, нашлись фиктивные записи, было отмечено поступление денег без указания имен пла­тельщиков. В иных листы оказались вырванными, а ряд важных документов вовсе уничтоженным или бесследно исчез.

Тем не менее въедливые члены комитета установи­ли, что до принятия закона о привилегиях компании ее руководство фиктивно (без фактической оплаты) продало акции по низкой цене нескольким чиновни­кам и членам парламента. Если бы закон не прошел, эти люди ничего не потеряли бы. На деле же большой рост курсов после принятия закона принес им огром­ные прибыли. Эти операции с полным основанием были признаны взятками. Размеры этих взяток ока­зались громадными — от 10 до 250 тысяч фунтов.

Палата общин приказала напечатать отчет комите­та и довести его таким образом до сведения публики. Она приняла резолюцию, которая требовала, чтобы ди­ректора компании и другие лица, незаконно обогатив­шиеся на ее акциях, возместили из их собственности «нанесенный народу ущерб». Был внесен билль, кото­рый определял, какие категории невинно пострадав­ших имели право на компенсацию.

Первый судебный процесс, проведенный палатой об­щин против Чарлза Стэнхоупа, высшего чиновника казначейства, закончился новым скандалом. Обвиняе­мый утверждал, что все свои деньги он доверил казна­чею компании (который находился в бегах) и тот поку­пал для него акции по рыночному курсу. Хотя на сче­тах Стэнхоупа обнаружилось около 250 тысяч фунтов, происхождения которых он не мог объяснить, чиновник был оправдан незначительным большинством голо­сов. Когда этот результат стал известен, он вызвал бурю возмущения по всей стране. Толпы людей собирались в разных частях Лондона, так что власти всерьез боялись мятежа и погромов. В такой обстановке перед палатой предстал бывший канцлер казначейства Эйлсби, имев­ший теперь репутацию главного взяточника.

Когда обвиняемый был доставлен в палату, здание Парламента оказалось в осаде толпы, нетерпеливо ожидавшей результата голосования. Возбуждение ох­ватило весь город. Судебное разбирательство шло в парламенте целый день вплоть до поздней ночи. Вина Эйлсби была столь очевидна, что у него не нашлось защитников. Палата единогласно признала, что он «поощрял разрушительные действия Компании Юж­ных морей с целью извлечения большой прибыли для себя, вступил в сговор с директорами в их пагубных делах к ущербу для торговли и кредита королевства». Эйлсби был заключен в Тауэр и приговорен к конфис­кации имущества. Чтобы спасти Эйлсби от ярости тол­пы, пришлось выводить его черным ходом и тайно доставлять в тюрьму.

Далее палата заслушала дело графа Сандерленда, который, согласно докладу комитета, получил взятку в размере 50 тысяч фунтов. Сандерленд был видной по­литической фигурой, и, как считали многие, его осуж­дение могло вызвать падение кабинета и правительст­венный кризис. Палата не решилась на осуждение, и Сандерленд был оправдан при голосовании, хотя ши­рокая публика была твердо уверена в его виновности. Это вновь вызвало народный гнев и опасения властей, но до открытых беспорядков дело не дошло.

Директора компании, число которых достигало 33, были сурово наказаны. У них конфисковали в общей сложности более двух миллионов фунтов, причем каж­дому оставляли из его собственности долю, определяв­шуюся степенью вины и положением, которое он за­нимал в компании. Хуже всех пришлось Бланту — ему парламент оставил лишь пять тысяч из состоя­ния, оцененного в 183 тысячи фунтов стерлингов.

Позже эти процедуры и решения подверглись рез­кой критике защитников прав человека в тогдашнем смысле слова: людей, в сущности, признавали винов­ными до суда; у них не было адвокатов, и им не дава­ли в полной мере защищать себя; все дела велись по­спешно и пристрастно; порочен был сам принцип кол­лективной ответственности.

Но многие современники и историки признавали справедливость и полезность публичного парламентского расследования и наказания мошенников и взя­точников, даже если при этом заодно пострадали не­виновные. Печальный опыт с «мыльными пузырями» и Компанией Южных морей способствовал постепен­ной выработке законодательства и моральных норм, определяющих правила обращения с деньгами, кото­рые люди доверяют банкирам и учредителям акцио­нерных обществ.

Что касается судьбы самой компании и ее акцио­неров, то хитроумный план Уолпола с привлечением Банка Англии и Ост-Индской компании в конце кон­цов не сработал. Было решено распределить налич­ные активы и конфискованные у директоров деньги между акционерами; каждому досталось меньше 30 фунтов на стофунтовую акцию. Подобно тому как Франция жила в XVIII веке воспоминаниями о крахе предприятий Джона Ло, в Англии все долго помнили расцвет «мыльных пузырей» и крах Компании Юж­ных морей.

 

Глава 3

Первая большая инфляция (Франция, 1790-е годы)

Точную дату рождения бумажных денег, без которых нам теперь невозможно представить себе экономику и жизнь, определить затруднительно. Говорят, они су­ществовали в Китае много столетий тому назад. В XVII веке несколько банков в Западной Европе вы­пускали напечатанные на особой бумаге обязательства выплаты известных сумм звонкой монетой. Это были первые банкноты. В следующем веке Европа узнала, что такое инфляция, хотя само слово появилось го­раздо позже. Созданный во Франции в 1716г. шот­ландцем Джоном Ло банк выпустил массу банкнот, явно превышавшую потребности обращения, и оказал­ся неспособен разменивать их на монеты из золота и серебра (см. главу 1).

Особенно благоприятные условия для инфляцион­ной эмиссии бумажных денег возникали в XVIII веке в периоды социальных и национальных революций. Революционная власть, которая обычно ведет войну со свергнутым режимом, не в состоянии собирать нало­ги, да и взаймы ей мало кто дает. Между тем надо финансировать армию, полицию, новый государствен­ный аппарат, выполнять данные народу обещания. Денег на все эти цели, естественно, нет. В этих услови­ях финансирование путем эмиссии становится прак­тически неизбежным [27].

Первая инфляция такого рода произошла в британ­ских колониях в Северной Америке, которые восста­ли против метрополии и вели с ней длительную войну (1775-1783). Итогом победы в этой войне стало со­здание Соединенных Штатов Америки.

Декабрист Николай Тургенев (1789-1871), мысли­тель и политический деятель, один из первых русских экономистов, одобрял американцев за использование в этих условиях печатного станка, потому что это было оправдано великой целью — завоеванием свободы. Он дал чеканную формулу: «Свобода для них была доро­же кредита».