ЗАКЛЮЧЕНИЕ 1 страница

Хуннская держава была первой кочевой империей в Центральной Азии. Она возникла на рубеже III и II вв. до н.э. Главными предпосылками образования Хуннской державы являлись следующие причины: необходимость объединения скотоводов в мощную «племенную империю» для получения сельскохозяйственной и ремесленной продукции из Китая, стремление кочевников контролировать трансконтинентальные торговые маршруты, а также желание противостоять политическому и культурному давлению с юга. В немалой степени ход исторического процесса был обусловлен военным и политическим талантом основателя Хуннской державы шаньюя Модэ.

Хунну смогли выработать удачную «пограничную» стратегию в отношении южного соседа – Ханьского Китая. Можно выделить четыре этапа хунно-ханьских отношений, которые в целом соответствуют основным периодам истории Хуннской державы. На первом этапе (200–133 гг. до н.э.) хунну практиковали дистанционные методы эксплуатации (попеременно набеги на Китай, а затем вымогание «подарков» и мирную торговлю). Второй этап (129– 58 гг. до н.э.) – период активной экспансии Хань. Длительная хунно-ханьская война обескровила обе стороны, однако в ней не было победителей. Третий этап (56 г. до н.э. – 9 г. н.э.) – период гражданской войны в степи, в ходе которой часть хунну приняла официальный вассалитет от Китая. Это дало кочевникам мир с Ханьской империей; в то же время они продолжали вымогать еще более богатые «подарки». Четвертый этап (9–48 гг. н.э.) – возобновление активной дистанционной пограничной политики по отношению к Китаю. В целом за 250 лет хунно-ханьских отношений Китай так и не смог решить «северную проблему».

Социальная структура хунну имела сложный, многоярусный характер. Высший уровень общественной пирамиды занимал ша-ньюй и его родственники (клан Люаньди). Следующую ступень занимали представители других знатных кланов, племенные вожди,

[234]

служилая знать. Далее располагалась самая массовая социальная группа общества – простые экономически независимые кочевники-скотоводы. Внизу социальной лестницы находились различные неполноправные категории: обедневшие номады, полувассальное оседлое население, военнопленные данники, занимавшиеся земледелием и ремеслом, а также, возможно, рабы.

Баланс власти шаньюя держался на его умении организовывать военные походы и перераспределять «подарки», доходы от торговли и набегов на соседние страны. Давая подданным возможность обогатиться за счет военной добычи и распределяя между ними дары китайского двора, шаньюй получал от них право на монопольное осуществление внешнеполитической деятельности и международных контактов. Важное место в структуре власти играла индивидуальная харизма правителя, которая во многом зависела от его удачи как военного предводителя, от его щедрости, умения наладить контакт с силами природы и, наконец, от его внешнеполитического статуса.

Кочевая империя Хунну была имперской конфедерацией племен. Она была основана на консенсуальных связях во внутренней политике, но выступала как специфическая завоевательная ксенократи-ческая государственноподобная мулыпиполития по отношению к соседним народам. Данную двойственность отражает «статусный дуализм» любого свободного хунна. Каждый номад (вождь, дружинник, простой скотовод) одновременно входил в две иерархии: в генеалогическую иерархию родов, племен и племенных объединений. Одновременно он являлся воином и занимал свое место в «десятичной» классификации (рядовой, десятник, сотник и т.д.)-

Политическая организация хуннского общества претерпела в течение времени значительную трансформацию. Первоначально империя представляла собой мощную державу, основанную на военной иерархии, в известной степени автократической власти шаньюя, личных связях шаньюя с региональными наместниками из близких родственников и соратников («имперская конфедерация»). Постепенно автократические связи в хуннском обществе ослабевали и заменялись федеративными, на задний план оттеснялись военно-иерархические отношения, вперед выдвигалась генеалогическая иерархия между «старшими» и «младшими» по рангу племенами. Хуннская империя превратилась в «племенную конфедерацию».

Распад Хуннской державы был обусловлен: а) внешними источниками поступления прибавочного продукта, которые объединяли экономически независимые племена в единую имперскую конфедерацию;

[235]

б) мобильностью и вооруженностью кочевников, что вынуждало верховную власть империй балансировать в поисках консенсуса между различными политическими группами; в) специфической «удельно-лествичной» системой наследования власти и полигамией. Последнее обстоятельство привело к переизбытку представителей хуннской элиты, усилению внутренней конкуренции между ними за наследство и ресурсы, к двум гражданским войнам, вторая из которых в совокупности с климатическими стрессами 44–46 гг. привела империю Хунну к гибели.

Было ли данное общество государством или же Хуннская имперская конфедерация представляла собой догосударственное потестарно-политическое объединение?

Ответ на этот вопрос в известной степени зависит от избранной методологии исследования. В современной политической антропологии существуют две наиболее популярные группы теорий политогенеза. Конфликтные, или контрольные теории обосновывают происхождение государственности и ее внутреннюю природу с позиции отношений эксплуатации, классовой борьбы, ограничения доступа к ресурсам, войны и межэтнического доминирования. Интегративные, или управленческие теории главным образом ориентированы на то, чтобы объяснить феномен государства как более высокую стадию экономической и общественной интеграции [подробнее см.: Fried 1967; Service 1975; Claessen, Skalnik 1978; 1981; Cohen, Service 1978; Haas 1982; Gailey, Patterson 1988; Павленко 1989; Годинер 1991; Якобсон 1997; и др.].

Однако ни с точки зрения конфликтного, ни с точки зрения интегративного подходов Хуннская держава (как и многие другие кочевые империи) не может быть однозначно интерпретирована ни как вождество, ни как государство. Ее государственноподобный характер («узаконенное насилие») ярко проявляется только в отношениях с внешним миром (военно-иерархическая организация для изъятия прибавочного продукта у соседей и для сдерживания давления извне; признание со стороны Китая в качестве самостоятельного «владения» и специфический церемониал во внешнеполитических отношениях). С этой точки зрения создание «кочевых империй» – частный случай популярной в свое время «завоевательной» теории политогенеза Л. Гумпловича, согласно которой война и завоевание являются предпосылками для последующего закрепления неравенства и стратификации.

В то же самое время во внутренних отношениях «государствен-ноподобные» империи номадов (за исключением некоторых вполне

[236]

объяснимых случаев) основаны на ненасильственных (консенсуальных и дарообменных) связях, они существовали за счет внешних источников, без установления налогообложения и эксплуатации скотоводов. Наконец, в хуннском обществе отсутствовал главный признак государственности. Согласно многим современным теориям политогенеза главным отличием государственных форм от догосударственных является то, что правитель вождества обладает лишь консенсуальной властью, т.е., по сути, авторитетом, тогда как в государстве правительство может осуществлять санкции с помощью легитимизированного насилия [Service 1975: 16, 296–307; Claessen, Skalnik 1978: 21-22, 630, 639-640; 1981: 490-492; Carneiro 1981: 69–71; и др.]. Характер власти хуннского шаньюя в принципе позволяет интерпретировать объем его могущества как более консенсу-альный, лишенный монополии на законную силу. Шаньюй выступает главным образом в качестве редистрибутора, вся сила которого держится на личных способностях и умении получать извне общества престижные товары и перераспределять их между подданными. Хуннская держава была основана на недостаточно стабильных дарообменных связях между шаньюем и вождями племен, в их обществе неизвестны массовый аппарат принуждения и писаное право. К тому же вооруженный номад не очень удачный объект для принуждения. Сами хуннские вожди подчеркивали отличие своих соплеменников от китайцев: «По своим обычаям сюнну выше всего ставят гордость и силу, а ниже всего исполнение повинностей» [Лидай 1958: 218; Материалы 1973: 34].

Ситуация, сложившаяся в хуннском обществе, не являлась исключительной для империй кочевников. Внутреннее налогообложение отсутствовало и в державе гуннов в Европе. Все награбленное богатство раздавалось номадам [Гмыря 1995:129]. Секретарь римского посольства Приск встречался по дороге в ставку Атгилы со многими греками, захваченными ранее номадами в плен.

«Они сообщили Приску, что жизнь в царстве Аттилы легче, чем в Римской империи. Им особенно нравилось отсутствие налогов. В то время как население империи страдало от вымогательств и злоупотреблений сборщиков налогов, Аттила вовсе не собирал налогов со своих подданных. У него не было нужды заботиться о налогах, – делает вывод Г. В. Вернадский, – поскольку казна была всегда полна трофеями войны и византийской данью» [1996: 159].

С этой точки зрения представляется очевидным, что Хуннскую державу (как ханство гуннов, так и большинство других кочевых империй) нельзя рассматривать как государство.

[237]

В силу того, что многим ранним государствам как раз не хватало монополии на использование силы [Carneiro 1981: 68], персона сакрализованного правителя являлась фигурой, консолидирующей и объединяющей общество. Многие антропологи полагают, что священный царь являлся «посредником» между божествами и подданными, обеспечивал благодаря своим сакральным способностям стабильность и процветание обществу, объединял посредством дарений социальные коммуникации в единую сеть [Claessen 1986]. По этой причине интересно сопоставить хуннское общество с промежуточной между вождеством и сложившимся государством политической структурой – так называемым ранним государством, которое отличается от уже сложившихся форм государственности клановым характером органов управления, неразвитостью системы налогообложения, административного и судебного аппарата, правовой системы [Claessen, Skalnik 1978; 1981; Claessen, van de Velde 1987; 1991; Васильев 1983: 40–49; Кочакова 1995: 153–164; и др.].

X. Классен систематизировал и опубликовал в 25-м разделе «The Early State» сводку данных о 21 раннегосударственном обществе по 51-му признаку [Claessen, Skalnik 1978: 533–596]. Попытаемся рассмотреть, насколько хуннское общество вписывается в характеристики раннего государства. Ряд критериев (социальная стратификация, общинная собственность на землю, сакральная власть правителя, кланово-генеалогическая иерархия статусов, наличие жречества, органов управления и коллективных совещательных структур при правителе) достаточно широко распространены как в вождестве, так и в раннем государстве [ibid.: 533–596 table III, VI-VIII, X, XII, XIII, XV, XVIII]. По остальным признакам вырисовывается следующая ситуация.

(1) Общие социально-экономические показатели [table II]: достаточно низкий в сравнении с раннегосударственными обществами уровень экономического развития (кроме торговли, что легко объяснимо), низкая плотность населения, существование вместо столичного города лишь «правительственного центра» – ставки, отсутствие сведений об урбанизации (едва ли хуннские городища можно считать городами в полном смысле этого слова). В то же время необходимо отметить, что низкая плотность населения в кочевых обществах могла быть компенсирована более благоприятными условиями для развития внутренней инфраструктуры (равнинный рельеф, массовое использование верховых животных, эстафетная система связи (ямская служба)) и, следовательно, возможностью объединения в один социальный организм населения,

[238]

кочующего на гораздо большей территории, чем обычные раннегосударственные образования. Не случайно численность населения Хуннской державы, как бы ни был велик разброс точек зрения на этот счет (от 600 тыс. до 1500 тыс. человек), больше типична для государственного общества, поскольку численность вождеств в целом составляла десятки тысяч человек, в редких случаях доходя до ста тысяч, тогда как население государств составляет многие сотни тысяч и миллионы человек [Johnson, Earie 1987:314 table 10]. В целом данные показатели могут свидетельствовать как о предгосударственном, так и о раннегосударственном характере хуннского общества.

(2) Налогообложение, права и обязанности граждан [table IV, V,XI, XIV]: по словам X. Классена, в раннем государстве «членынизшего слоя имели, вообще говоря, мало прав и много обязанностей» [Claessen, Skalnik 1978: 573]. В хуннском случае отсутствует система налогообложения, расходы правителя невелики в сравнении с типичными для ранних государств, согласно источникам главные обязанности простых скотоводов – участие в военных действиях, но не выплата повинностей [Лидай 1958: 218; Материалы 1973: 34]. По этим показателям хунну определенно ближе к вождеству, чем к государству.

(3) Специализированный административный аппарат [table XVI,XVII, XIX]: большинство хуннских управителей разных рангов теоретически могут быть отнесены к так называемым «общим функционерам». Однако в летописях нет сведений о таких важных обязанностях для региональных наместников раннего государства, как сбор налогов с простого населения в пользу центрального правительства, что предполагает необходимость весьма осторожной интерпретации их как «чиновников». В то же время другие характеристики еще более определенно свидетельствуют против определения державы Хунну как государства. Во-первых, нет сведений о существовании в хуннском обществе «специализированных функционеров» (т.е.профессиональных бюрократов), которые имелись почти во всех ранних государствах [об этом см.: Claessen, Skalnik 1978: 580] – самикитайцы противопоставляли себя как народ, «носящий пояса и шапки чиновников», воинственным («натягивающим луки») номадам, не имеющим церемониала, и подчеркивали, что у кочевников управление страной легко осуществимо [Лидай 1958: 31–32; Бичурин 1950а:58–60; Материалы 1968:46–48]; во-вторых, неизвестна такая, в 99%случаев характерная для ранних государств [Claessen, Skalnik 1978:585], форма контроля над региональными наместниками, как

[239]

объезд владений. Единственная категория лиц, которая может быть отчасти отнесена к «специализированным функционерам», это гу-духоу.

(4) Право и законы [table IX]: большинство показателей (правитель – главный судья и формальный законотворец, влияние на него родственников и советников, принятие судебных решений на основе традиционного права (торе!) и случайного выбора) не дает четкой грани между тождеством и ранним государством. Однако отсутствие сведений о судах, апелляциях, писаном праве, о существовании кодекса наказаний за различные преступления, специализированных функционерах, контролирующих соблюдение законов, свидетельствуют о предгосударственной природе хуннского общества. В то же время в пользу раннегосударственного характера Хуннской державы может свидетельствовать существование специальных лиц из кланов Хуянь, Лань и Сюйбу, которые «ведали разбором судебных дел и определяли степень наказания» [Лидай 1958: 680-681; Материалы 1973: 73].

Таким образом, если использовать разработанные X. Классеном и его соавторами критерии ранней государственное ги, следует сделать вывод, что Хуннская держава представляла собой переходное общество,в котором имеются признаки как сложного вождества, так и зачаточного раннего государства. В то же время нельзя не заметить, что по большинству наиболее важных показателей (отсутствие специализированного управленческого аппарата и налогообложения) хуннское общество более тяготеет к предгосударственному, чем к государственному уровню политической интеграции.

Все вышеизложенное в полной мере применимо к большинству других кочевых империй. Как и Хуннская держава, снаружи они выглядели как деспотические завоевательные государственноподобные общества, так как были созданы для изъятия прибавочного продукта извне степи. Но изнутри «кочевые империи» оставались основанными на племенных связях без установления налогообложения и эксплуатации скотоводов. Сила власти правителя степного общества, как правило, основывалась не на возможности применять легитимное насилие, а на его умении организовывать военные походы и перераспределять доходы от торговли, дани и набегов на соседние страны.

Вне всякого сомнения, такую политическую систему нельзя считать государством. Однако это не свидетельство того, что подобная структура управления была примитивной. Как показывают

[240]

глубокие исследования специалистов в области истории античности, греческий и римский полисы также не могут считаться государством. Государственность с присущей ей бюрократией появляется здесь достаточно поздно – в эпоху эллинистических государств и в императорской период истории Рима [Штаерман 1989; Berent 2000; и др.]. Однако как быть с кочевниками, каким термином описать существо их политической системы? Учитывая ее негосударственный характер, мной было предложено характеризовать «кочевые империи», в том числе и Хуннскую, как суперсложные вождества [Крадин 1992:152; 1999; 2000а; Трепавлов 1995:150; Скрынникова 1997: 49; и др.].

Поскольку в отечественной литературе вплоть до настоящего времени теория вождества имеет хождение в основном среди специалистов по политогенезу (главным образом востоковедов и этнологов-антропологов), на данном вопросе необходимо остановиться несколько более подробно.

Теория вождества (англ. chiefdom) принадлежит к числу наиболее фундаментальных достижений западной политантропологии. В рамках неоэволюционистской схемы уровней социальной интеграции (локальная группа – община – вождество – раннее государство – национальное государство) вождество занимает среднюю ступень. В этой схеме вождество понимается как промежуточная стадия интеграции между акефальными обществами и бюрократическими государственными структурами [Sahlins 1968; Service 1971; 1975; Adams 1975; Carneiro 1981; Claessen, Skalnik 1978; 1981; Johnson, Earle 1987; Earie 1991; 1997; и др.].

Увеличение размеров горизонтально организованной неиерархической надлокальной социальной системы возможно до определенного порога. При чрезмерном увеличении нагрузки уменьшается эффективность существующей организации принятия решений. Чтобы справиться с возникшими перегрузками, необходимо ввести организационную иерархию, т.е. сформировать такую надобщин-ную структуру управления, как вождество. В этом смысле появление вождеств может быть сопоставимо с такими важными скачками в человеческой истории, как «неолитическая», «городская» и «индустриальная» революции, и данный процесс можно обозначить как управленческую революцию. Р. Карнейро не без оснований заметил, что появление вождеств стало первым в истории человечества опытом введения политической иерархии и преодоления локальной автономии общин. Это был принципиальный шаг в эволюции социальной организации, и последующее возникновение

[241]

государства и империи стало лишь ее количественными изменениями [Carneiro 1981: 38].

Наиболее фундаментальные стороны теории вождеств были сформулированы в трудах Э. Сервиса [Service 1971: 103, 132–169; 1975: 15–16, 151–152, 331–332]. Сервис дефинировал чифдом как промежуточную форму социополитической организации с централизованным управлением и наследственной клановой иерархией вождей теократического характера и знати, где существует социальное и имущественное неравенство, однако нет формального и тем более легального репрессивного и принудительного аппарата [1975: 15].

Тимоти Ёрл, один из авторитетнейших специалистов современности в области теории вождества, выделяет следующие, на его взгляд, наиболее существенные признаки данной формы социально-политической организации: (1) политая с населением в несколько тысяч («простое» вождество) или в несколько десятков тысяч («сложное» вождество) человек; (2) наличие региональной иерархии поселений; (3) политическая централизация и стратификация; (4) зарождение политической экономии для институализа-ции финансовой системы [Earle 1997: 121].

Если суммировать различные точки зрения, выдвигавшиеся в разные годы различными авторами, на сущность вождества, то можно выделить следующие основные признаки этой формы социополитической организации [подробнее см.: Крадин 1995]:

(1) вождество – это один из уровней социокультурной интеграции, который характеризуется наличием надлокальной централизации;

(2) в вождестве существует иерархическая система принятия решений и институты контроля, но отсутствует узаконенная власть,имеющая монополию на применение силы;

(3) в вождестве существует четкая социальная стратификация, ограниченный доступ к ключевым ресурсам, имеются тенденции к отделению эндогамной элиты от простых масс в замкнутое сословие;

(4) важную роль в экономике играет редистрибуция – перераспределение прибавочного продукта по вертикали;

(5) чифдом как этнокультурная целостность характеризуется общей идеологической системой и/или общими культами и ритуалами;

(6) правитель вождества имеет ограниченные полномочия, а общество в целом не способно противостоять распаду;

[242]

(7) верховная власть в вождестве имеет сакрализованный, теократический характер (мнение, разделяемое не всеми).

В целом можно дефилировать вождество как форму социополитической организации позднепервобыгного общества, которая, с одной стороны, характеризуется как система, имеющая тенденции к интеграции посредством политической централизации, наличием единой редистрибутивной экономики, идеологического единства и т.д., а с другой стороны, как система, имеющая тенденции к внутренней дифференциации посредством специализации труда (в том числе и управленческого), неравного доступа к ресурсам, отстранению непосредственных производителей от управления обществом, статусной дифференциации культуры.

В настоящее время зарубежные исследования существенно обогатили фактологическую базу новыми археологическими и этнологическими материалами из Северной и Южной Америки, Африки, Европы, Океании, значительно расширили теоретические представления об экономическом базисе тождеств, их социальной иерархии, структуре управления, идеологии, типологических вариациях и этапах развития вождеств и пр. [историографию см.: Earie 1987; Крадин 1995]. На рубеже 1970–1980-х гг. термин получил «прописку» в советской науке. В 1979 г. А.М. Хазанов предложил использовать для характеристики данного типа обществ термин вождество, производный от английского оригинала chief-dom [1979: 161]. Он же позднее первым применил данную концепцию к истории кочевников-скотоводов [Khazanov 1984/1994: 164–169]. Годом позже А.М. Хазанова Л.С. Васильев подробно ознакомил отечественных специалистов с сутью концепции [1980; 1981], применив ее впоследствии в своих работах по теории возникновения дальневосточной государственности и к истории Востока в целом [1983; 1993]. К середине 1990-х гг. многие отечественные ученые уже использовали в своих исследованиях термины вождество, или чифдом, данное понятие нашло отражение в справочной и в учебной литературе.

По степени сложности иерархии принято различать простые и составные вождества. Для простых вождеств характерен один уровень иерархии. Это группа общинных поселений, иерархически подчиненных резиденции вождя – как правило, более крупному поселению. Их население обычно было невелико, примерно до нескольких тысяч человек [Johnson, Earie 1987: 207–224].

Сложные (или составные) вождества – это уже следующий этап сложности социально-политической организации. Они состояли

[243]

из нескольких простых вождеств, которые для удобства редистрибуции были включены в общую структуру в качестве полувассальных сегментов. Их численность измерялась уже десятками тысяч человек. К числу характерных черт составных вождеств можно также отнести весьма вероятную этническую гетерогенность, исключение управленческой элиты и ряда других социальных групп из непосредственной производственной деятельности [Johnson, Earie 1987: 225-245].

Принципиальное структурное отличие между сложным и суперсложным вождествами было зафиксировано Р. Карнейро (он, правда, предпочитает называть их соответственно «компаундным» и «консолидированным» вождествами). По его мнению, отличие простых вождеств от компаундных чисто количественного характера. Компаундные вождества состоят из нескольких простых, над субвождями дистриктов (т.е. простыми вождествами) находится верховный вождь, правитель всей политии. Однако Р. Карнейро заметил, что компаундные вождества при объединении в более крупные политии редко оказываются способными преодолеть сепаратизм субвождей и такие структуры быстро распадаются. Механизм борьбы со структурным расколом был прослежен им на примере одного из крупных индейских вождеств, обитавших в XVII в. на территории нынешнего американского штата Вирджиния. Верховный вождь этой политии по имени Паухэтан, чтобы справиться с центробежными устремлениям вождей сегментов, стал замещать их своими сторонниками, обычно его близкими родственниками. Это придало важный структурный импульс последующей политической интеграции [Carneiro 1992; 2000].

Схожие структурные принципы были выявлены в истории хун-ну. Хуннская держава состояла из полиэтничного конгломерата вождеств и племен, включенных в состав «имперской конфедерации». Племенные вожди и старейшины были инкорпорированы в общеимперскую десятичную иерархию. Но их власть в известной степени была автономной от политики центра, основывалась на поддержке со стороны соплеменников. В отношениях с племенами, входившими в имперскую конфедерацию, хуннский шаньюй опирался на поддержку своих ближайших родственников и соратников, носивших титулы «темников» (имеются в виду те из 24 военачальников «темников», которые не являлись вождями племен «ядра» хуннского этноса). Они были поставлены во главе особых надплеменных подразделений, объединявших подчиненные или союзнические племена в «тьмы» численностью примерно по 5–10 тыс.

[244]

воинов. Эти лица должны были служить опорой политике метрополии на местах.

Аналогичные структурные принципы были характерны для большинства кочевых империй Евразии. Так называемая «улусно-лествичная система» существовала во многих политиях и мультипо-литиях кочевников евразийских степей: у усуней [Бичурин 19506: 191; Кюнер 1961: 76], у европейских гуннов [Хазанов 1975: 190, 197], в Тюркском [Бичурин 1950а: 270; Гумилев 1967: 56–60] и Уйгурском [Barfield 1992: 155] каганатах, в Монгольской империи [Владимирцов 1934: 98–110].

Кроме этого, во многих ксенократических политиях номадов и в кочевых империях была распространена практика посылки наместников для управления зависимыми народами (как гудухоу у хунну). У жужаней еще до создания ханства [Материалы 1984: 268] и в Тюркском каганате существовали лица, предназначенные для контроля над племенными вождями [Бичурин 1950а: 283]. Тюрки также посылали своих наместников (тутуков) для контроля над зависимыми народами [Бичурин 19506: 77; Е Лунли 1979: 364; Материалы 1984: 136, 156]. После реформ 1206 г. Чингисхан приставил к своим родственникам для контроля специальных нойонов [Козин 1941: § 243].

Суперсложное вождество – это уже реальная модель, прообраз раннегосударственного общества. Численность полиэтничного населения суперсложного вождества составляет многие сотни тысяч и даже больше, их территория (особенно учитывая намного меньшую плотность населения кочевников!) в несколько порядков раз больше площади, обычной для простых и сложных вождеств.

С точки зрения соседних земледельческих цивилизаций (развитых доиндустриальных государств) такие кочевые общества воспринимались как самостоятельные субъекты международных политических отношений, нередко воспринимаемые как равные по статусу страны (в китайских летописях го). Данные вождества имели сложную систему титулатуры вождей и функционеров, вели дипломатическую переписку с соседними странами, заключали династические браки с земледельческими государствами, соседними кочевыми империями и «квазиимперскими» политиями номадов.

Для них характерны зачатки урбанистического строительства (уже хунну стали воздвигать укрепленные городища, а «ставки» империй жужаней, тюрков и уйгуров представляли собой настоящие города), возведение пышных усыпальниц и заупокойных храмов представителям степной элиты (Пазырыкские курганы на Алтае,

[245]

скифские курганы в Причерноморье, хуннские захоронения в Но-ин-Уле, Бесшатырские, Салбыкские, Иссыкские и Чиликтыйские курганы сакского времени в Казахстане, изваяния тюркским и уйгурским каганам в Халха-Монголии и пр.). В некоторых суперсложных вождествах кочевников элита пыталась вводить зачатки делопроизводства (хунну), в некоторых существовала записанная в рунах эпическая история собственного народа (тюрки), а некоторые из типичных кочевых империй (в первую очередь, Монгольская держава первых десятилетий XIII в.) есть прямой соблазн назвать государством. В то же время нельзя забывать, что все данные общества отличает отсутствие специализированного бюрократического аппарата и монополии элиты на узаконенное применение силы, что дает основание интерпретировать большинство типичных кочевых империй (при всей их внешней государственноподобности) как суперсложные вождества.