Модернизация промышленности. 3 страница

Александр Васильевич Чаянов (1888—1937) был талантливым теоретиком и практиком, блестящим ученым-агрономом, педагогом, литератором-фантастом, искусствоведом-коллекционером, общественным и государственным деятелем Его перу принадлежат следующие основные научные труды «Очерки по теории трудового хозяйства» (1912—1913) «Что такое аграрный вопрос9» (1917), «Основные идеи и формы организации сельскохозяйственной кооперации» (1918), «Организация крестьянского хозяйства» (1925), «Бюджетные исследования История и методы» (1929), а также шесть повестей (в их числе «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии»), оцениваемые литературоведами как «русская гофманиада»

Чаянов преподавал в Петровской (ныне Тимирязевской) сельскохозяйственной академии, Народном университете им А Л Шанявско-го, Кооперативном институте и других учебных заведениях В последнем кабинете Временного правительства был товарищем министра земледелия, участвовал в работе Главного земельного комитета и Лиги аграрных реформ Научные труды Александра Васильевича посвящены вопросам теории трудового крестьянского хозяйства, сельскохозяйственной кооперации и общественной агрономии Он один из создателей организационно-производственной школы отечественной экономической мысли С 1919 г был бессменным директором основанного им при Петровской сельскохозяйственной академии Научно-исследовательского института сельскохозяйственной экономии Работал также в дореволюционных и советских хозяйственных органах — представителем кооперации в Министерстве земледелия (1916), состоял членом Коллегии и членом кооперативного комитета Нарком-зема РСФСР (1921-1922) В 1930 г арестован по делу ЦК Трудовой крестьянской партии, с 1934 г находился в ссылке в Алма-Ате после повторного ареста — расстрелян Реабилитирован посмертно

44 I Глава XI СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

такие преимущества действительно существовали. Одновременно с повышением производительности труда и поднятием агрикультурного уровня решались бы и сложные социальные проблемы, поскольку кооперирование должно было охватить и помочь окрепнуть всем слоям деревни.

Такая «кооперативная коллективизация» мыслилась профессором Чаяновым и его коллегами по организационно-производственному направлению в отечественной аграрной науке (А. Челинцевым, Н. Макаровым, А. Рыбниковым и др.) как осуществляемая исключительно на самодеятельной, добровольной и сугубо хозяйственной основе. Это, по словам ученого, изначально должно было обеспечить ей свойства подлинной «самоколлективизации».

По сравнению со сталинской насильственной ломкой самостоятельного крестьянского хозяйства, обернувшейся трагедией для нескольких сотен тысяч семей раскулаченных и гибелью еще большего количества населения от голода 1932—1933 гг., а также падением производительных сил деревни, реализация чаяновского варианта модернизации села означала бы безболезненную, эволюционного типа перестройку аграрного сектора страны.

Но задачи крупномасштабной перекачки материальных и трудовых ресурсов из деревни в город в целях индустриального скачка, который страна совершила в ЗО-е годы, этот путь не гарантировал. Более того, при существующем политическом режиме он был попросту неосуществим. И сам ученый, и его единомышленники хорошо сознавали это. Вот почему их надежды и практические действия были направлены на то, чтобы, используя свое положение «спецов» при соответствующих советских наркоматах и учреждениях, попытаться повторить тактику «обволакивания», которую так удачно реализовала кадетско-прогрессистская оппозиция по отношению к царскому самодержавию, прежде чем свалить его в феврале 1917 г. С соответствующими предложениями в кругу своих соратников по кооперативной работе А. Чаянов выступал еще в годы Гражданской войны.

«Нэповский экономический Брест большевизма», как обычно называл реформистскую линию советского руководства теоретик сменовеховства Н. Устрялов, придал ученому еще большую уверенность в том. что тактика «обволакивания» гораздо действеннее, нежели открытая конфронтация оппозиционно настроенных слоев интеллигенции с коммунистической властью. Существо своих политических раздумий Чаянов изложил в письме родственнице по второй жене — эмигрантке и видной

§ 3 Деревня: «революция сверху» | 45

 

деятельнице российского политического» масонства Е. Кусковой, в письме, написанном в период службырченого в системе Наркомзема РСФСР и других с «оветскихучреждениях. К концессиям Запада для их получателей азтор письма советовал добиваться политических тарантив, которые могут заключаться в том, что «один за одним в состав советской власти будут входить... несоветские люди, но работающие с советами». «Как все это практичесш осуществить? — спрашивал он и отвечал: — Надо договориться самим, т.е. всем, кто понимает, что делается в России, кто способен принять новую Россию. Надо ч:.астное Бездействие на западно-европейских политических.деятелей- необходим с ними сговор и некий общий фровст». Тактику «обволакивания» он связывал с интервенцией, но т военной, а экономической. «Мне представляется неизбежным,— разъяснял он адресату, — ив будущем пронимовение в Россию иностранного капитала. Сами м ы не выползем. Эта интервенция... идет и теперь в наиболее разоритешных для России формах. Эта интервенция усилится, так ьак при денежном хозяйстве в России давление Запада будет всегда более реальным. Ведь если будет на Западе кочироваться червонец, то любой солидный банк может пол\чить концессию — стоит пригрозить и напугать. Это куда страшнее Врангеля и всяких военных походов!»

Эти соображения Чаянова, по существу, предвосхитили программные установки так называемой Трудовой крестьянской партии (ТКП), которые изложили на допросах по дету ЦК ТКП Н. Кондратьев, А. Чаянов и другие арестованные летом 1930 г. ученые-аграрники [ ].

Николай Дмитриевич Кондратьев (1892—193В) — крупнейший отечественный ученый-экономист, которому принадлежат выцающиеся достижения в области макроэкономического моделирования, теории конъюнктуры и экономической динамики. Родился и вьоос в крестьянской семье. 13-летним подростком вступил в эсеровскую партию, дважды подвергался арестам. В 1915 г. окончил Петроградский университет, где его учителями были экономист М. Туган-Ъарановский, историк А. Лаппо-Данилевский, социолог ЬА■ Ковалевсшй До революции 1917 г. руководил статистико-эконом'ическим ощелом Союза земств. Принимал участие в работе Главнопо земельное комитета и Лиги аграрных реформ, был секретарем министра-председателя А. Керенского по делам сельского хозяйства. В последнем составе Временного правительства — товарищ министра прчювольствия. После Октябрьской революции активно боролся с большевиками, принимал участие в подпольных заседаниях Временного правительства, в годы Гражданской войны являлся членом антибольшевистского «Союза Возрождения». Подвергался преследованиям БНК и ОГПУ.

 

 

Глава XI. СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

Сталин и его окружение истолковали показания арестованных по делу ЦК ТКП как подтверждение существования такой антибольшевистской организации и обоснование начала политической расправы над ними.

Конечно, Сталин в ту пору не мог знать содержания писем Чаянова к Кусковой, поскольку они попали в наши архивы только после Второй мировой войны. Но как показывает его переписка с В. Молотовым, по протоколам допросов арестованных ученых кремлевский вождь по достоинству оценил опасность политических воззрений Чаянова и его единомышленников для большевистского режима. Особо его тревожило то обстоятельство, что тактика ТКП предполагала блокирование с правым крылом ВКП(б) «при переходе к нему власти, ибо этот блок рассматривался как этап к осуществлению демократического принципа». Буквально через день после того как Н. Кондратьев сделал это признание, Сталин напишет Молотову: «Не сомневаюсь, что вскроется прямая связь (через Сокольникова и Теодоровича) между этими господами и правыми (Бухарин, Рыков, Томский)». И хотя Кондратьев и его товарищи такую связь отрицали, есть основания полагать, что она существовала. Недаром один из депортированных большевиками за границу экономистов — Б. Бруцкус — в письме Е. Кусковой, которая в ту пору организовывала кампанию протеста западной интеллигенции в защиту Кондратьева, Чаянова и их друзей, сообщал, что «нашим узникам худшее не грозит...», потому что «правая оппозиция скоро победит Сталина и их тогда освободят». Знаменательно и осторожное признание другого нашего эмигранта Б. Николаевского в том, что оппозиционно настроенные специалисты-ученые, будучи

С 1920 г вместе с А Чаяновым, А. Рыбниковым, Л. Литошенко сотрудничает в Наркомземе, а также Наркомфине. В 1920—1928 гг. возглавлял Конъюнктурный институт, приобретший международную известность.

Его основные научные труды. «Аграрный вопрос о земле и земельных порядках» (1917); «Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции» (1922); «Мировое хозяйство и его конъюнктуры во время и после войны» (1922); «Большие циклы конъюнктуры» (1925); «Современное состояние народнохозяйственной конъюнктурь/ е свете взаимоотношений индустрии и сельского хозяйства» (1926) Преподавал в институте им Шанявского и Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Совместно с Н Огановским подготовил перспективный план развития сельского хозяйства страны на 5 лет. В 1930 г. арестован по обвинению в принадлежности к ЦК Трудовой крестьянской партии. В Бутырской тюрьме написал одну из фундаментальных работ — «Основные проблемы экономической статистики и динамики» (издана в 1991 г.) В 1938 г. повторно репрессирован и расстрелян. Полностью реабилитирован в 1987 г

§ 3. Деревня: «революция сверху» [ 47

 

сотрудниками Госплана, Наркомзема, Наркомфина и других советских ведомств, стремились углублять нэповский курс и работать «над демократической ликвидацией большевизма».

Между Кондратьевым, Чаяновым и их коллегами, с одной стороны, и лидерами «правого уклона», с другой — была если не организационная связь, то, по крайней мере, идейно-политическая перекличка. И те и другие отстаивали эволюционный путь развития крестьянского хозяйства с постепенным охватом его всеми видами кооперации. Правда, Бухарин и его сторонники не мыслили этого эволюционного развития без коммунистической монополии на власть, заявляя, что при диктатуре пролетариата «может быть и две, и три, и четыре партии, но только при одном условии: одна партия будет у власти, а остальные в тюрьме». Более того, в отдельных вопросах аграрно-крестьянского курса «правые» стояли за усиление так называемого классового подхода. Известно, что Бухарин едва ли не первым среди членов Политбюро ЦК почти за полтора месяца до XV партсъезда выдвинул лозунги «Усилить нажим на капиталистические элементы... перейти к форсированному наступлению на кулака».

Тем не менее в дальнейшем, по мере того, как возрастал накал борьбы за власть внутри большевистских верхов, Кондратьев, Чаянов и другие выдающиеся ученые становятся своеобразным источником идей экономической политики для лидеров правой оппозиции, источником фактических систематизированных и проанализированных данных, которые служили аргументацией для таких идей. Вряд ли Кондратьев сильно грешил против истины, когда на допросе 4 октября 1930 г. говорил о том, что идеологическое воздействие на лидеров правых он и его единомышленники оказывали посредством личных бесед, выступлений на заседаниях, изготовления по просьбе того или иного партийного работника специальных докладных записок, справок и т.п. «Таковы например, — конкретизировал ученый, — мои записки и доклады, записки и доклады проф. Юровского и др. В результате всего этого ряд идей экономической политики, таких как идея положительной оценки рыночных методов воздействия на сельское хозяйство, значения развития сельского хозяйства и, в частности, индивидуального сельского хозяйства для роста всего народного хозяйства и для экспорта, идея ослабления материального бремени, лежащего на сельском хозяйстве, идея равновесия народного хозяйства и умеренности, реальности темпов индустриализации, мобильности капитальных вложений и т.д. постепенно стали общими как для правого крыла ВКП(б), так и для ТКП». Однако и тут

 

 

Глава XI СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

он счел необходимым оговорить, что «указанные взаимоотношения (между) ТКП и правым уклоном ВКП(б) были все же лишены организационной оформленности, совершались в порядке личных связей и для правых коммунистов существование ТКП оставалось неизвестным».

Организационная разобщенность оппонентов была на руку Сталину и его окружению. Используя ее, они не только расправлялись с ними порознь, но иногда прибегали к шельмованию одних политических противников устами других. Так, кампанию идейного глумления над Н. Кондратьевым, А. Чаяновым и др. начал на исходе 1927 г. один из вождей «новой оппозиции», а затем троцкистско-зиновьевского блока — Г. Зиновьев, назвавший их «сменовеховцами» и «внутренними устрял овцами». А в следующем году с трибуны апрельского Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) Кондратьева и его сторонников громил сам лидер «правого уклона» Н. Бухарин, усмотревший в рекомендациях ученых относительно сбалансированного развития промышленности и сельского хозяйства страны «решительный сдвиг от индустриализации в сторону окулачивания страны».

С легкой руки современных западных исследователей (М. Левина, С. Коэна, Т. Шанина, Г. Хантера, Я. Ширнера и др.) в отечественной литературе по истории коллективизации как чая-новский, так и бухаринский варианты решения проблемы модернизации крес гьянского хозяйства нашей страны стало популярным возводить в ранг якобы реально существовавших альтернатив сталинской «революции сверху» в советской деревне.

Однако ни оригинальные, базирующиеся на обобщении дореволюционного опыта эволюции крестьянского хозяйства, а также места и роли в этой эволюции кооперации, идеи А. Чаянова, ни тем более эклектические суждения Н. Бухарина и его сторонников сколько-нибудь веских шансов на осуществление в конкретных условиях СССР конца 20—30 годов почти не имели.

Поражение Бухарина и его группы было предопределено не только контролем Сталина над мощным партийно-государственным аппаратом, но и большей заманчивостью сталинских установок «форсированного скачка» для партийных низов, части рабочих, а также бедных и некоторой части средних крестьян, Для формирующейся в те годы новой советской интеллигенции, которой старые «спецы» представлялись помехой в их карьере. Идея «подхлестнуть клячу истории» находила отклик у многих истинных патриотов, увидевших в ней путь превращения России, пусть и большевистской, в великую мировую державу. Что касается идей А. Чаянова и Н. Кондратьева, то сфера их реального общественно-политического воздействия на те или иные

3 3 Деревня «революция сверху» | Д9

 

слои населения страны была еще более ограниченной, чем у бу-харинцев и других антисталинских группировок внутри большевистской партии. Организационно-политические возможности этих выдающихся ученых и их сподвижников были, судя по всему, не намного шире, чем у «Лиги объективных наблюдателей», о существовании и платформе которой позже поведал Н. Валентинов, ставший в конце 20-х годов «невозвращенцем».

Примерно ту же картину идейно-политических взаимоотношений между оппонентами так назывемой сталинской генеральной линии как внутри большевистской партии, так и вне ее рядов показывают и протоколы допросов тех крупных специалистов-экономистов, которые проходили в начале 30-х годов по делам меньшевистского подполья, Промпартии, кооператоров и других оппозиционных группировок, складывавшихся среди представителей научно-технической интеллигенции, которые работали в качестве видных сотрудников советских народно-хозяйственных ведомств: Госплана, Нар-комфина, Наркомвнешторга, Наркомзема и др.

В современной исторической литературе преобладает мнение, что вся информация, содержащаяся в следственных материалах по названным делам, либо фальсифицирована сотрудниками ОГПУ, проводившими дознание, либо является плодом их воображения. Но достаточно провести сопоставление ставших доступными извлечений из дел не только упомянутых выше ученых-аграрников, но и других таких специалистов, как Н. Некрасов, В. Громан, Н. Суханов и др., еще недавно бывших активистов политических партий, которые открыто выступали против большевистского режима, с документами, объективность которых несомненна, чтобы установить: показания допрашиваемых не были от начала до конца самооговорами, а представляли собой хотя и противоречивый, но в то же время существенный исторический источник, степень достоверности которого определить вполне возможно.

Вот что, к примеру, доверительно сообщал вскоре после открытого судебного процесса над бывшими меньшевиками, состоявшегося в марте 1931 г., своей старой знакомой Е. Кусковой тот же Н. Валентинов, знавший существо этого дела как недавний его активный участник, заблаговременно уехавший из страны и только потому избежавший ареста и суда. «То, что произошло с Громаном и другими, до сих пор не дает мне покоя. Во время этого процесса я абсолютно спать не мог — дошел до такой точки, что прямо хоть отправляйте в психиатрическую больницу. Ведь до моего отъезда за границу — в самом начале декабря 1928 г. все эти «заседания» происходили у меня! Ведь

50 Глава XI. СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

всех этих людей я постоянно видел, знал, что они думают, и вдруг... Покаяние с таким унижением... Ужас в том, что очень большое количество лиц вело себя на допросах более чем скверно, но ужаснее то, что вся среда будущих арестованных уже с начала 1927 года кишела тайными сотрудниками ГПУ. Только здесь, например, я узнал, что один очень милый профессор, который часто приходил ко мне в редакцию и с которым я не стесняясь болтал, как и другие, просто «сексот» — секретный сотрудник. Среди моих знакомых абсолютно нет ни одного, кто не был бы арестован: от Букшлана до Кафенгауза — все».

Есть все основания полагать, что и так называемый Центральный комитет ТКП был нашпигован «сексотами» ОГПУ ничуть не в меньшей степени, чем Союзное бюро меньшевиков, которое, как признавали почти все арестованные, находилось в политическом блоке с ним.

По всей вероятности лишь благодаря игре воображения обер-чекиста Я. Агранова (Сорензона) и его подручных, а также их неуемному желанию угодить «вождю народов», который, как показывает вся его переписка с В. Молотовым, придавал делу ТПК особое значение, подпольный политический кружок, состоявший из 2—3 десятков единомышленников-ученых, превратился в якобы массовую Трудовую крестьянскую партию, насчитывавшую едва ли не 200 тыс. членов. Не случайно, что большие надежды на реализацию своих идей руководство этого кружка связывало с возможной, на его взгляд, победой «правого уклона» в ВКП(б) и потому было готово к блокированию с последним.

Все сказанное свидетельствует о том, что при наличии в теории иных методов и темпов решения аграрной модернизации, реальных альтернатив сталинской «революции сверху» в ту пору в нашем обществе не имелось.

Форсированный характер колхозное строительство в целом по стране приобретает в последние два месяца 1929 и в первые месяцы 1930 г. В немалой степени этому способствовала опубликованная в «Правде» 7 ноября 1929 г. статья И. Сталина «Год великого перелома». Выдавая Желаемое за действительное, в ней утверждалось, что партии *Удалось повернуть основные массы крестьянства... к ново-МУ> социалистическому пути развития; удалось организовать «коренной перелом в недрах самого крестьянства и повести за собой широкие массы бедноты и середняков».

§ 3. Деревня: «революция сверху» 51

 

На деле все обстояло иначе. И по СССР в целом, и в рамках РСФСР перелом в сознании большинства крестьянства не только не совершился, но даже и не обозначился. Ведь на 1 октября 1929 г. в колхозах Союза и Российской Федерации значилось соответственно 7,6 и 7,4% общей численности крестьянских дворов. Однако весь тон статьи Сталина ориентировал партийцев на всемерное ускорение темпов коллективизации и оказал прямое воздействие на ход и решения начавшегося через три дня ноябрьского (1929 г.) Пленума ЦК ВКП(б). В докладе председателя правления Колхозцентра об итогах и задачах колхозного строительства участникам Пленума было заявлено, что колхозное движение «получает такой разгон, влияние колхозов... на индивидуальное хозяйство так возрастает, что переход на коллективные рельсы остальной массы крестьян явится вопросом месяцев, а не лет».

Не ограничиваясь тем, что партия систематически подпитывала колхозное движение своими кадрами, Пленум решил направить в деревню не менее 25 тыс. индустриальных рабочих с организационно-политическим опытом работы. Эта мера была призвана ускорить коллективизацию. Исходя из того, что колхозное движение стало перерастать рамки республик и уже вызвало появление таких всесоюзных организаций, как Колхозцентр, Трактороцентр, Зернотрест и другие, было решено создать Общесоюзный Наркомат земледелия, на который в качестве важнейшей задачи возлагалось руководство строительством крупного общественного сельского хозяйства.

Рассматривая кулака как основную классовую силу, заинтересованную в срыве этого строительства, Пленум потребовал усилить борьбу против капиталистических элементов деревни, развивать решительное наступление на кулака, пресекать его попытки пролезть в колхозы. И хотя в его решениях не было прямых указаний о применении административно-репрессивных мер в целях ликвидации кулачества, опыт чрезвычайщины 1928—1929 гг. и весь ход обсуждения вопроса на Пленуме вплотную подводили к этому.

Такая последовательность событий не была случайной. Переход к политике сплошной коллективизации под лозунгом «Даешь бешенные темпы» ставил вопрос о судьбе не отдельных кулацких хозяйств, а в целом о кулачестве. Форсирование коллективизации означало развертывание раскулачивания, т.е. насильственного лишения кулаков средств производства, построек и т.п. И то и другое навязывалось под сильнейшим нажимом сверху. В представлении Сталина и его окружения, цель здесь оправдывала средства. Они понимали, что иначе невоз-

52 Глава XI. СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

можно ни сломить нежелание среднего крестьянства идти в колхоз (решить ближайшую свою задачу — ускорить формальное обобществление крестьянского хозяйства), ни, тем более добиться переделки «в духе социализма» «собственнической» психологии мужика и тем самым обобществить сельское хозяйство на деле (т.е. осуществить главную и едва ли не самую трудную задачу долговременной политики партии в деревне).

Сильной помехой на пути решения обеих проблем являлась хозяйственная верхушка деревни — кулаки. И дело не только в том, что кулаки оказывали всяческое сопротивление колхозному строительству. Главное, что они олицетворяли для большинства деревенских тружеников жизненный идеал самостоятельного хозяйствования, а также имущественного и иного достатка и тем сводили на нет большевистскую пропаганду преимуществ коллективной системы ведения хозяйства. Вот почему с переходом к массовой коллективизации участь кулацкого слоя была предрешена. Сознавая это, наиболее дальновидные его представители спешили «самораску-лачиться» и переселиться в города, на стройки.

В конце декабря 1929 г. в выступлении на конференции аграрников-марксистов И. Сталин, опережая появление официальных партийно-правительственных документов по этому вопросу, заявил, что в политике партии и государства совершился «один из решающих поворотов»: «...от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса». Смысл новой политики вождь видел в том, чтобы «сломить кулачество», «ударить по кулачеству... так, чтобы оно не могло больше подняться на ноги...»

Однако и после провозглашения этой политики вопрос, как проводить раскулачивание и что делать с раскулаченными, оставался нерешенным. Постановление ЦК ВКП(б) от 5 января

1930 г. «О темпе коллективизации и мерах помощи государ

ства колхозному строительству», подготовленное комиссией

под председательством Я. Яковлева и лично отредактирован

ное Сталиным, не внесло в этот вопрос должной ясности, огра

ничившись подтверждением «недопустимости приема кулаков

и колхозы». Этот документ устанавливал жесткие сроки за

вершения коллективизации: для Северного Кавказа, Нижней

и Средней Волги — осень 1930 г. или «во всяком случае» весна

1931 г., для остальных зерновых районов — осень 1931 г. или

«во всяком случае» — весна 1932 г. Хотя для остальных райо

нов страны указывалось, что «в пределах пятилетия... мы смо

жем решить задачу коллективизации огромного большинства

крестьянских хозяйств»; такая формулировка ориентировала

§ 3 Деревня «революция сверху» I 53

 

на завершение, в основном, коллективизации в 1933 г., когда кончалась первая пятилетка.

Основной формой колхозного строительства постановление признало сельскохозяйственную артель. Разъяснения о степени обобществления средств производства из проекта этого документа Сталин при редактировании текста вычеркнул, в результате у низовых работников не было ясности по этому очень важному вопросу. При этом сельскохозяйственная артель истолковывалась в постановлении «как переходная к коммуне форма хозяйства», что ориентировало коллективизаторов на местах на усиление обобществления средств производства крестьянских хозяйств и говорило о нежелании партийных верхов считаться с интересами крестьянства, о недооценке силы привязанности мужика к своему хозяйству.

После принятия постановления ЦК нажим из центра возрос, партийная и советская печать, не ведая устали, трубила об ускорении темпов коллективизации, поощряя соревнование в этом деле. «Правда» в передовой статье 3 февраля 1930 г. писала: «Последняя наметка коллективизации — 75 процентов бедняцко-середняцких хозяйств в течение 1930/31 года — не является максимальной». А неделю спустя на ее страницах был опубликован сталинский «Ответ товарищам сверд-ловцам», содержавший указание «усилить работу по коллективизации в районах без сплошной коллективизации».

Диктат сверху, постоянная угроза быть обвиненными в причастности к «правым уклонистам» из-за недостаточно решительных действий толкали местных работников на администрирование, применение насилия к крестьянам, не желающим вступать в колхозы. Типичную картину произвола, что творился на ниве колхозного строительства зимой 1930 г. в масштабах всей страны, воспроизвел на материалах Урала и Сибири Г. Ушаков. «Изо всех областей больше всех изумляла своими колхозными «успехами» Уральская область, — писал он. — Как на дрожжах вырастали проценты. Подпирали проценты «большевистскую» цифру — «сто» и карту области заливали работы сплошняка. Коммуны в целый район, в несколько районов уже не удовлетворяли зарвавшихся коллективизаторов, и Ирбит выкинул лозунг создания окружной Ирбитской коммуны... Когда остротой мартовских документов (имеется в виду статья Сталина «Головокружение от успехов» и постановлением ЦК ВКП(б) 14 марта 1930 г. «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». — Авт.) вспорота была нездоровая полнота уральской коллективизации, — у ней оказалась такая изнанка, перед которой теперешнему обозревателю

54 I Глава XI СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

уральской деревни остается только разводить руками... Администрирование, нарушение принципов добровольности, искажение смысла классовой борьбы, «раскулачивание» середняков, массовые повальные обыски с целью универсального обобществления «вплоть до предметов личного потребления» — такое было... Массовое лишение избирательных прав середняков, гигантомания, коммунофильство... Параллельно этому — выживание середняка из состава советов, правлений и прочих выборных общественных организаций. В составе 1940 сельсоветов, переизбранных 21 марта, беднота заняла 65,7%, а середняки — 34,3%, тогда как в прошлую перевыборную кампанию беднота занимала 33,4%, а середняки — 62,6%, т.е. иначе говоря произошло полное перемещение цифр... Всплыла масса случаев насилий, порой возмутительных... — бессмысленной жестокости, не находящей никакого оправдания. Расхищение кулацкого имущества, порой доходящее до явного мародерства... И как особый вид колхозного головотяпства — обобществление сбережений колхозников... Уральская область записала в свою летопись удивительную форму «социалистического соревнования» — Кустанайский Админотдел (милиция) вызвал на соревнование округа Троицкий и Кунгурский — кто больше закроет церквей! Это ли не нравы героев Щедрина?..»

«То, что творилось на Урале... — писал этот же очевидец в другом очерке, — то в градусах еще большей крепости повторила Сибирь. Сибирь хотела выпрыгнуть еще дальше Урала. Сибирь перла напропалую. Бийские организации объявили 10 марта днем ликвидации единоличного хозяйства. Когда знакомишься сейчас с колхозными материалами января, февраля, марта, получаешь впечатление дикой вакханалии. Трудно себе представить, насколько могли люди недооценивать реальной обстановки. В дикой ставке на стопроцентную и немедленную коллективизацию иногда сквозили черты явного фанатизма...»

В условиях, когда маховик насилия лишь начинал набирать предельные обороты, по настоянию И. Сталина выходит постановление СНК СССР, согласно которому к кулацким относи- ли хозяйства по следующим признакам: доход в год на одного едока свыше 300 руб. (но не менее 1500 руб. на семью), занятие торговлей, сдача в наем машин, помещений, применение наемного труда; наличие мельницы, маслобойни, крупорушки, плодовой или овощной