IV. БАКУНИН, НЕЧАЕВ И ЛЕНИН

 

L

 

Известно, что Достоевский долго не переиздавался в Советской России. Его романы «Бесы», «Братья Карама­зовы», как и все публицистические произведения, счита­лись контрреволюционными и были изъяты из библи­отек. После смерти Сталина Достоевского отчасти реа­билитировали, и Госиздат приступил к изданию его ху­дожественных произведений. Считавшийся наиболее {81} контрреволюционным роман «Бесы» вышел без сокра­щений, но с обширными редакционными примечаниями. В примечаниях сказано:

«Сюжет “Бесов” тесно связан с конкретным фактом — с происшедшим 21-го ноября 1869 года под Москвой убийством слушателя Петровской земледельческой ака­демии Иванова, члена тайного общества “Народная рас­права”, С. Г. Нечаевым, при участии членов ее — П. Успен­ского, А. Кузнецова, И. Прыжова, Н. Николаева».

Далее о Нечаеве говорится:

«Нечаев — вольнослушатель Петербургского универ­ситета, один из активных деятелей студенческого движе­ния в Петербурге. Весной 1869 года, бежав заграницу, он сблизился в Женеве с Михаилом Бакуниным и усвоил его анархистскую заговорщическую тактику. Вернувшись в Россию, Нечаев в сентябре 1869 года явился в Москву с планами создания подпольной противоправительствен­ной организации, имея при себе подписанный Бакуниным мандат «Русского отдела всемирного революционного союза». Нечаеву удалось организовать ряд подпольных кружков («пятерок»), которые и составили так называе­мую «Народную расправу».

О знаменитом «Катехизисе революционера» в «При­мечаниях» говорится, что его автором был Бакунин. «В своем “Катехизисе” — пишут авторы «Примечаний» — Бакунин требовал, чтобы революционер “задавил” в себе “единой холодной страстью революционного дела” даже чувство чести. Провозглашая необходимость террора, “Катехизис” рекомендовал временно даровать “некоторым представителям господствующей верхушки жизнь” — “что­бы они рядом зверских поступков довели народ до не­отвратимого бунта”. Других обладателей власти и бо­гатства предлагалось “опутать”, сбить с толку и, овладев по возможности их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Те же приемы шантажа и провокации Бакунин навязывал своим последователям и в отношении либера­лов, “государственных честолюбцев”, женщин из {83} господствующих классов. Революционерам предлагалось “соеди­ниться с лихим разбойничьим миром”. В одном из пунктов “Катехизиса” говорилось: “Наше дело — страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение”».

Далее о Нечаеве и его деятельности в «Примечаниях» сказано следующее:

«Нечаев действовал авантюристическими методами. Он прибегал к обману, рассказывая членам создаваемых кружков о якобы уже имеющейся в России широко раз­ветвленной подпольной сети; практиковал угрозы и за­пугивания, прикрывая свои действия авторитетом таин­ственного (не существовавшего в действительности) цен­тра противоправительственной организации...

Нечаев исходил из того, что цель оправдывает средства, и поэто­му можно не считаться с какими бы то ни было мораль­ными нормами: можно и даже должно использовать уголовные элементы, применять метод провокации и т. д. Иванов отказал Нечаеву в повиновении и заявил о сво­ем намерении выйти из подпольного общества, что и послужило причиной убийства Иванова. Действуя методами демагогии, обмана и запугивания, Нечаев за­ставил группу членов «Народной расправы» принять участие в убийстве Иванова, ссылаясь на то, что Иванов якобы может выдать тайную организацию властям».

В «Примечаниях» также указано, что Маркс и Энгельс и Международное товарищество рабочих, то есть Пер­вый Социалистический Интернационал, во главе которого стоял Маркс, в 1873 году, «сурово и беспощадно осудили “нечаевщину”». Авторы «Примечаний» пишут:

«Эту накипь революционного движения Достоевский в своем романе стремится представить чем-то характер­ным для освободительной борьбы против царизма... Про­вокационные авантюристические приемы Нечаева пред­ставлены Достоевским с его антиреволюционными убеждениями, как что-то типическое для революционной сре­ды... Применение методов, подобных нечаевским, проти­воречило самой природе освободительного движения.

{84} Поэтому тактика Нечаева вызвала решительный отпор со стороны ряда участников революционного движения уже во время организации им “Народной расправы”».

Так пишут о Нечаеве и «нечаевщине» авторы «При­мечаний» к роману «Бесы». Совершенно верно, что Маркс, Энгельс и Интернационал «сурово и беспощадно осудили “нечаевщину”»; больше того, тактика Нечаева вызвала решительный отпор и со стороны ряда участников революционного движения уже во время организации им «Народной расправы»; верно, и то что «применение ме­тодов, подобных нечаевским, противоречило самой при­роде освободительного движения», но неверно, что, яко­бы, Бакунин «развратил» Нечаева.

Такой знаток истории русского революционного движения, как Л. Г. Дейч, в 1924 году в статье «Был ли Нечаев гениален?» писал:

«Из несомненного факта,что Бакунин был автором “Катехизиса революционера”, мне кажется, не следует де­лать вывод, будто на Нечаева и принятую им тактику главным образом оказал влияние апостол всеобщего раз­рушения (Бакунин): Нечаев совершенно самостоятельно, ввиду собственного склада ума и характера, пришел к убеждению о необходимости действовать путем лжи, ми­стификации, насилия. Да и ни в каких других отноше­ниях на него решительно никто не мог оказать влияния» («Группа Освобождение Труда». Сборник № 2, Москва, 1924 г., стр. 76.).

Из письма Бакунина к его другу Таландье видно, что Бакунин вовсе не разделял всей тактики Нечаева, а, на­оборот, ее осуждал. 24-го июля 1870 года Бакунин писал:

«Нечаев один из деятельнейших и энергичнейших лю­дей, каких я когда-либо встречал. Когда надо служить тому, что он называет делом, он не колеблется и не оста­навливается ни перед чем и показывается так же бес­пощадным к себе, как и ко всем другим. Вот главное ка­чество, которое привлекло меня и долго побуждало меня {85} искать его сообщества... Это фанатик, преданный, но в то же время фанатик очень опасный и сообщничество с которым может быть только гибелью для всех... способ действия его отвратительный.

Живо пораженный катастрофой, которая разрушила тайную организацию в Рос­сии, он пришел мало помалу к убеждению, что для того, чтобы создать общество серьезное и неразрушимое, надо взять за основу политику Макиавелли и вполне усвоить систему иезуитов: — для тела одно насилие, для души — ложь.

Истина, взаимное доверие, солидарность серьезная и строгая — существуют только между десятком лиц, которые образуют внутреннее святилище общества. Все остальное должно служить слепым орудием и как бы материей для пользования в руках этого десятка людей, действительно солидарных. Дозволительно и даже про­стительно их обманывать, компрометировать, обкрады­вать и, по нужде, даже губить их; это мясо для загово­ров... во имя дела он должен завладеть вашей личностью, без вашего ведома. Для этого он будет вас шпионить и постарается овладеть всеми вашими секретами и для этого, в вашем отсутствии, оставшись один в вашей ком­нате, он откроет все ваши ящики, прочитает всю вашу корреспонденцию, и когда какое либо письмо покажется ему интересным, т.е. компрометирующим с какой бы то ни было точки, для вас или одного из ваших друзей, он его украдет и спрячет старательно, как документ против вас или вашего друга.

Он это делал с О., со мною, с Татою (т. е. с Н. П. Огаревым и дочерью А. И. Герцена Натальей.) и с другими друзьями, — и когда, собравшись вместе, мы его уличили, он осмелился сказать нам: “Ну да! это наша система, — мы считаем как бы врагами и мы ставим себе в обязанность обманывать, компрометировать всех, кто не идет с нами вполне”, — т.е. всех тех, кто не убежден в прелести этой системы и не обещали прилагать ее, как и сами эти господа. Если вы его представите вашему {86} приятелю, первою его заботою станет посеять между вами несогласие, дрязги, интриги, — словом, поссорить вас. Если ваш приятель имеет жену, дочь, — он постарается ее соблазнить, сделать ей дитя, чтобы вырвать ее из пределов официальной морали и чтобы бросить ее в вынужденный революционный протест против общества...

Увидев, что маска с него сброшена, этот бедный Нечаев был настолько наивен, был настолько дитя, несмотря на свою систематическую испорченность, что считал возмож­ным обратить меня; он дошел даже до того, что упра­шивал меня изложить эту теорию в русском журнале, который он предлагал мне основать. Он обманул доверен­ность всех нас, он покрал наши письма, он страшно скомпрометировал нас, — словом, вел себя, как плут. Един­ственное ему извинение это его фанатизм! Он страшный честолюбец, сам того не зная, потому что он кончил тем, что отождествовал свое революционное дело с своею собственной персоной; — но это не эгоист в банальном смысле слова, потому что он страшно рискует и ведет мученическую жизнь лишений и неслыханного труда. Это фанатик, а фанатизм его увлекает быть совершенным иезуитом. Большая часть его лжей шиты белыми нитка­ми. Он играет в иезуитизм, как другие играют в рево­люцию. Несмотря на эту относительную наивность, он очень опасен, так как он совершает ежедневно поступки нарушения доверия, измены, от которых тем труднее убе­речься, что едва можно подозревать их возможность. Вместе с этим Нечаев — сила, потому что это огромная энергия....Последний замысел его был ни больше, ни меньше, как образовать банду воров и разбойников в Швейцарии, натурально с целью составить революцион­ный капитал...

 

...Разве они не осмелились признаться мне откровен­но, в присутствии свидетеля, что доносить тайной поли­ции на члена, не преданного обществу, или преданного наполовину, — один из способов, употребление которого они признают законным и полезным иногда? Овладевать {87} секретами лица, семьи, чтоб держать ее в своих руках, — это их главное средство...» (Письма М. А. Бакунина, под ред. и с объяснительными приме­чаниями М. П. Драгоманова. Женева, 1896 г., стр. 291-294.) Бакунин, правда, тоже не прочь был воспользоваться мистификациями, и, несомненно, что «Катехизис» напи­сан Бакуниным. «Катехизис» содержит много хорошо знакомых бакунинских мыслей и революционных фраз, но также несомненно, что многие «правила» «Катехизи­са», вошедшие в понятие «нечаевщины», были продик­тованы Бакунину Нечаевым, как это видно из вышепри­веденного письма Бакунина к Таландье.

Это подтверждает и Ю. Стеклов в своей четырехтомной биографии Баку­нина. «Мысль об издании “революционного катехизиса”, устанавливающего правила для членов организации, — пишет Стеклов, — возникла в России до встречи Нечаева с Бакуниным. Встреча Нечаева с Бакуниным состоялась в конце марта 1869 г. в Женеве... Нечаев увлек Бакунина своим темпераментом, непреклонностью своей воли и пре­данностью революционному делу... Нечаев одно время овладел волей рыхлого и, несмотря на свою революцион­ную фразеологию, благодушного Бакунина... Нечаев явил­ся к Бакунину с основательными задатками авантюриста и мистификатора» (Ю. Стеклов. М. Бакунин. Его жизнь и деятельность. Том тре­тий. Москва 1927 г., стр. 430, 436, 474.) (4-тый том у нас на стр., ldn-knigi.narod.ru)

«У самого Нечаева, — пишет далее Стеклов, — мы определенных анархических заявлений нигде не встре­чаем. Возможно, впрочем, что после своего знакомства с Бакуниным Нечаев стал временно поддаваться анархиче­скому учению, но если это и было так, то во всяком слу­чае, это увлечение анархическими воззрениями не было у него глубоким и оказалось скоропреходящим» (Ю. Стеклов. М. Бакунин. Его жизнь и деятельность. Том тре­тий. Москва 1927 г., стр. 426.).

Согласно Стеклову, Нечаев, по существу, был блан­кистом. Бланкистом был и Ленин. Еще в 1906 г. Г. В. Плеханов писал: «Ленин с самого начала был скорее {88} бланкистом, чем марксистом. Свою бланкистскую контрабанду он проносил под флагом самой строгой марксистской ор­тодоксии» (Г. Плеханов. Заметки публициста. «Современная жизнь». (Мо­сква), декабрь 1906 г.). Ленин не только ценил Нечаева и считал его «титаном революции», но многое воспринял от Нечаева в вопросах тактики и методов борьбы с противниками. Он действовал по рецепту и примеру Нечаева, как мы уви­дим ниже.

 

 

В 1926 г. в Москве, в издательстве «Московский ра­бочий» вышла книга Александра Гамбарова: «В спорах о Нечаеве». В ней большевистский историк пишет: «О Нечаеве слишком много писали. Но все, что писалось о нем, это сплошной поток мемуарной хулы, а нередко и злобы его классово-политических противников, созна­тельно искажавших подлинный облик исторического Не­чаева (стр. 3). Не поняли Нечаева и современные ему революционеры, в то время народнического толка, не го­воря об их позднейших “эпигонах”. В силу своей мелко­буржуазной сущности народники не могли принять Не­чаева.

В борьбе с Нечаевым или в борьбе с “нечаевщиной” народническая интеллигенция не останавливалась ни пе­ред какими средствами. Возмущаясь нечаевским лозун­гом “во имя революции и борьбы с самодержавием цель оправдывает средства”, они сами нередко прибегали к далеко не безупречным средствам — к злобной хуле и явному искажению исторической сущности нечаевского движения».

Никаких доказательств этому большевистский исто­рик не приводит, но интересно его заявление, что Нечаев был одним из самых крупных предшественников больше­визма и Октябрьского переворота 1917-1918 гг.

«Между современным движением большевизма и тем, что дано было в нечаевском движении, гораздо более точек соприкосновения, — пишет Гамбаров, — чем {89} между другими этапами революционной борьбы» (стр. 107).

«К торжеству социальной революции Нечаев шел верными средствами, и то, что в свое время не удалось ему, то удалось через много лет большевикам, сумев­шим воплотить в жизнь не одно тактическое положение, впервые выдвинутое Нечаевым», (стр. 123, курсив мой).

Далее Гамбаров пишет: «В лице Нечаева история имела первого и при том крупного партийного органи­затора». (Стр.116).

Но мнению Гамбарова, Нечаев был не только боль­шевиком, но и «ленинцем». Установив, в чем заключается нечаевский «ленинизм», Гамбаров пишет: «Революция одинаково освящает все средства в политической борьбе. За эту основную максиму на Нечаева набрасывались все его политические враги и противники от Каткова до на­родников и целой плеяды буржуазных историков, считая “отвратительным” присущий Нечаеву “макиавеллизм”. Предвидя это, Нечаев неоднократно заявлял о своем “презрении к общественному мнению” и даже гордился подобными выпадами против него. Отсюда положение, служившее Нечаеву девизом: “Кто не за нас, тот против нас” (курсив подлинника). А разве, — спрашивает Гам­баров, — не этим девизом руководились массы в октябре 1917 года, когда они шли против твердыни капитала, против вчерашних лжедрузей революции?» (Стр. 121),

Не массы, конечно, а большевистские вожди.

В результате своих сопоставлений Гамбаров нашел у Нечаева все основные положения, которыми характе­ризуется большевистский коммунизм. В своей известной брошюре «Что делать», вышедшей в 1902г., Ленин пи­сал: «Дайте нам организацию революционеров и мы перевернем Россию». Гамбаров утверждает, что это «нечаевская максима».

По этому поводу противники Гамбарова (Стеклов и др.) указывают, что Ленин в своей брошюре нигде не упоминает Нечаева. Он неоднократно высказывает по­желание, чтобы у русской социал-демократии явились {90} свои Желябовы, но нигде не говорит, что желает ей своих социал-демократических Нечаевых. Следовательно, не Нечаев, а народовольцы — идеал «профессиональных революционеров» в брошюре Ленина. Но, как известно, Ленин часто публично говорил и писал одно, а думал дру­гое.

Ленин прекрасно знал, как дискредитирован был Нечаев, а главное «нечаевщина» в глазах русской рево­люционной общественности, и он не хотел открыто брать на себя ответственность за его взгляды и за его такти­ческие приемы, вообще за то, что связано с «нечаевщиной».

Но в кругу его ближайших соратников он востор­гался Нечаевым, называя его «титаном революции» и проповедовал чисто нечаевские идеи.

При создании своей партии и позднее Ленин всегда применял чисто нечаевские методы. И только в свете «нечаевщины» таинственные пути и методы большевист­ской партии и большевистской революции становятся по­нятны.

Нечаев стремился создать строго централизованную революционную организацию, построенную по принци­пу строжайшей дисциплины и возглавляемую всесильным Центральным Комитетом из нескольких лиц. По Нечаеву, члены Комитета должны были обладать абсолютной вла­стью, а рядовые организации должны были слепо испол­нять все постановления Центрального Комитета. Именно этому плану и следовал Ленин.

После второго съезда РСДРП, в 1903 году, на кото­ром произошел раскол партии на большевиков и мень­шевиков, Роза Люксембург — левая социалистка — так писала в газете «Искра» от 10 июля 1904 года, об орга­низационном «плане» Ленина.

«Точка зрения Ленина — есть точка зрения беспо­щадного централизма... По этому взгляду, ЦК, например, имеет право организовывать все местные комитеты пар­тии и, следовательно, определять личный состав каждой отдельной местной организации, давать им готовый устав, безапелляционно распускатьих и вновь создавать и в {91} результате, таким образом, косвенно влиять на состав самой высшей партийной инстанции — съезда. Таким образом, ЦК является единственным, действительно ак­тивным ядром партии, все же остальные организации — только его исполнительными органами... Раздавленное русским абсолютизмом человеческое «я» берет реванш тем, что «я» русского революционера поспешно объяв­ляет себя всемогущим вершителем истории — в лице Его Величества Центрального Комитета социал-демокра­тического движения».

Через месяц после появления этой статьи Розы Люксембург, Троцкий о том же опубликовал свою бро­шюру «Наши политические задачи». В ней он так писал об организационном «плане» и методах Ленина:

«Во внутренней партийной политике эти методы Ле­нина приводят к тому что... Цека замещает партийную организацию и, наконец, диктатор заменяет собой ЦК...

Он, Ленин, знает абсолютную организационную «истину», он имеет «план» и стремится к его воплощению. Партия достигла бы цветущего состояния, если бы он, Ленин, не был окружен со всех сторон кознями, интригами, ло­вушками. Все как бы сговорились против него и его пла­на... И Ленин пришел к энергичному выводу: для того, чтобы «сделать работу успешнее, необходимо удалить тормозящие элементы и поставить их в положение, при котором они не могли бы портить партию». Другими словами, для блага партии оказалось необходимым уста­новить режим «осадного положения», во главе которого стал бы диктатор...

Добрые граждане это те, которых политическое сознание, развитое или неразвитое, все рав­но, поворачивается сегодня стороной к моему «плану»... Злые граждане это те, которых политическое сознание сегодня отвращается от тех или других деталей моего плана. Их нужно... воспитать? Нет! подавить, обесси­лить, уничтожить, устранить».

Так в 1904 году писал Троцкий о плане Ленина. Это {92} буквально то что проповедовал и стремился провести в жизнь Нечаев.

Бонч-Бруевич, один из ближайших соратников Ле­нина со дня основания большевистской партии, заведовавший в 1904-1905 гг. архивом и библиотекой больше­вистского ЦК в Женеве, в 1917 году активный участник октябрьского переворота, а потом управляющий делами Совнаркома, в 1934 г. писал в московском журнале «Трид­цать дней» следующее:

«До сих пор не изучен нами Нечаев, над листовками которого Владимир Ильич часто задумывался, и когда в то время слова “нечаевщина” и “нечаевцы” даже среди эмиграции были почти бранными словами, когда этот термин хотели навязать тем, кто стремился к пропаганде захвата власти пролетариатом, к вооруженному восста­нию и к непременному стремлению к диктатуре пролета риата, когда Нечаева называли, как будто бы это особенно плохо, “русским бланкистом”, — Владимир Ильич нередко заявлял о том, что какой ловкий трюк проделали реакционеры с Нечаевым с легкой руки Достоевского и его омерзительного, но гениального романа «Бесы», когда даже революционная среда стала относиться отри­цательно к Нечаеву, совершенно забывая, что этот ти­тан революции обладал такой силой воли, таким энту­зиазмом, что и в Петропавловской крепости, сидя в невероятных условиях, сумел повлиять даже на окружаю­щих его солдат таким образом, что они всецело ему под­чинялись. Владимир Ильич говорил:

“Совершенно забывают, что Нечаев обладал особым талантом организатора, умением всюду устанавливать особые навыки конспиративной работы, умел свои мысли облачать в такие потрясающие формулировки, которые оставались памятны на всю жизнь. Достаточно вспомнить его ответ в одной листовке, когда на вопрос “кого же надо уничтожить из царствующего дома?” Нечаев дает точный ответ: “всю большую ектению”. Ведь это сформу­лировано так просто и ясно, что понятно для каждого {93} человека, жившего в то время в России, когда правосла­вие господствовало, когда огромное большинство так или иначе, по тем или другим причинам, бывали в церк­вах и все знали, что на великой, на большой ектений вспоминается весь царствующий дом Романовых.

Кого же уничтожить из них? — спросит себя самый простой читатель. Да весь дом Романовых! —должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности. Нечаев должен быть весь издан. Необходимо изучить, дознать­ся, что он писал, где он писал, расшифровать все его псевдонимы, собрать воедино и все напечатать”. Так не­однократно говорил Владимир Ильич» (Вл. Бонч-Бруевич. Ленин о художественной литературе. «Трид­цать дней» (Москва), январь 1934 г., стр. 18.).

На публичных собраниях и в партийной печати Ле­нин выступал, как правоверный социал-демократ и про­тивник террора и всяких «вспышко-пускательств», а в конспиративном письме из Женевы к членам Боевого ко­митета большевиков в Петербурге от 3 (16) октября 1905 г. он писал:

«Я с ужасом, ей-Богу, с ужасом вижу, что о бомбах говорят больше полгода и ни одной не сделали!.. Идите к молодежи. Основывайте тотчас боевые дружины везде и повсюду и у студентов и у рабочих особенно и т.д. Пусть тотчас же вооружаются они сами, кто как может, кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой с керосином для поджога и т.д....Не требуйте никаких формально­стей, наплюйте, Христа ради, на все схемы, пошлите вы, Бога ради, все “функции, права и привилегии” ко всем чертям... Отряды должны тотчас же начать военное обу­чение на немедленных операциях, тотчас же. Одни сей­час же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие — нападение на банк для конфискации средств для восстания... Пусть каждый отряд сам учится хотя бы на избиении городовых: десятки жертв окупятся с лихвой тем, что дадут сотни опытных борцов, которые завтра поведут за собой сотни тысяч». (Сочинения Ленина. Изд. 1929 г. Том 8, стр. 326.).

{94} В октябре девятьсот шестого года Ленин писал:

«Когда я вижу социал-демократов, горделиво и са­модовольно заявляющих: мы не анархисты, не воры,неграбители, мы выше этого, мы отвергаем партизанскую войну, тогда я спрашиваю себя: понимают ли эти люди, что они говорят?...Когда я вижу у теоретика или публи­циста горделивое самодовольное и нарцисско-восхищенное повторение заученных в ранней молодости фраз об анархизме, бланкизме, терроризме, тогда мне становится обидно за унижение самой революционной в мире док­трины». (Сочинения Ленина. 2-ое издание. Том 10, стр. 86.).[лдн-книги2]

В 1907 г. среди деятелей петербургского нелегаль­ного Совета безработных, в котором преобладали анар­хисты и большевики, возникла мысль бросить бомбу в заседание петербургской Городской Думы с расчетом, чтобы взорвать и перебить главных врагов обществен­ных работ на глазах остальных гласных. У Владимира Войтинского, бывшего в то время видным большевиком и членом Исполнительного комитета Совета безработных, были большие сомнения насчет допустимости такой тактики, и он решил обратиться за разъяснением этих сомне­ний к Ленину. «Поехал к нему в Куокала, — пишет в своих воспоминаниях Войтинский, — и рассказал о на­строениях среди безработных, о “мстителях”, о их наме­рении бросить бомбу в заседание Городской Думы. Ле­нин слушал чрезвычайно внимательно, вставляя время от времени: “Вот как? Это крайне интересно!” Затем на­чал расспрашивать:

“— Вы думаете, люди у них найдутся?

— Несомненно.

— Надежные?

— Вполне.

Тогда Ленин сказал раздумчиво:

— А может быть, это было бы недурно. Встряхнуло бы”... (Вл. Войтинский. Годы побед и поражений. Книга вторая. Берлин 1924 г., стр. 227.).

{96} Любимой темой агитации в тесном товарищеском кругу была для Ленина — рассказывает Войтинский, — борьба с предрассудками, остатками “либеральных бла­гоглупостей”, которые он подозревал у новичков....Это была неуклонная, чрезвычайно ловкая, талантливая проповедь революционного нигилизма», — пишет Войтин­ский. «Это смешно! — говорил Ленин. — Если на эту точку зрения становиться, то мы должны все бежать в полицию и заявить: мы, мол, такие-то, арестуйте нас, дай­те нам пострадать за народное дело!.. Революция дело тя­желое. В беленьких перчатках, чистенькими ручками ее не сделаешь...

Партия не пансион для благородных де­виц. Нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой мещанской морали. Иной мерзавец может быть для нас именно тем полезен, что он мерза­вец».

Когда при Ленине подымался разговор о том, что такой-то большевик ведет себя недопустимым образом, — рассказывает Войтинский, — он иронически замечал:

— «У нас хозяйство большое, а в большом хозяйстве всякая дрянь пригодится».

Проф. историк Николай Рожков, бывший в те годы одним из лидеров большевистской фракции, рассказы­вал, что однажды он обратил внимание Ленина на под­виги московского большевика Виктора (Таратуты), ко­торого характеризовал, как прожженного негодяя. Ле­нин ему ответил со смехом: «Тем-то он и хорош, что ни перед чем не остановится. Вот вы, скажите прямо, могли бы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошел бы, не мог бы себя пересилить, а Виктор пошел. Это человек незаменимый».

«Ленин, — пишет Войтинский, — был снисходите­лен не только к таким “слабостям”, как пьянство, разврат, но и к уголовщине. Не только в “идейных” экспроприато­рах, но и в обыкновенных уголовных преступниках он видел революционный элемент» (Вл. Войтинский, Годы побед и поражений. Часть вторая. Бер­лин 1924 г., стр. 102-103.).

{96} Другой бывший видный большевистский деятель, Станислав Вольский (А. В. Соколов) в 1907 г. делегат от Москвы на Лондонском съезде РСДРП, выразил Ле­нину свое недоумение по поводу того, что Ленин пред­ложил в будущий ЦК партии кандидатуру некоего X. (Виктора), который по словам Вольского, имел очень плохую репутацию. Ленин ему ответил: «Очень просто! Центральный Комитет для того, чтобы быть работоспо­собным, должен состоять из талантливых журналистов, способных организаторов и нескольких интеллигентных негодяев. Я рекомендовал т. X, как интеллигентного не­годяя» (Volsky Stanislav. Dans le Royaume dela Famine et de la Haine. La Russie Bolcheviste. Paris, 1920, p. 26.).

Летом 1905 г. в своей брошюре «Две тактики» Ле­нин писал:

«Удастся решительная победа революции, тогда мы разделаемся с царизмом по-якобински, или, если хотите, “по-плебейски”... Якобинцы современной социал-демокра­тии — большевики хотят, чтобы народ, т.е. пролетариат и крестьянство, разделался с монархией и аристократией “по-плебейски”, беспощадно уничтожая врагов свободы, подавляя силой их сопротивление, не делая никаких усту­пок проклятому наследию крепостничества, азиатчины, надругательству над человеком» (Сочинения Ленина. Второе издание. Том. 8, стр. 64.).

А в декабре 1911 г. Ленин писал в газете «Социал-демократ»:

«Если в такой культурной стране, как Англия, не знавшей никогда ни монгольского ига, ни гнета бюрокра­тии, ни разгула военщины, — если в такой стране пона­добилось отрубить голову одному коронованному раз­бойнику, чтобы обучить королей быть “конституционны­ми” монархами, то в России надо отрубить головы по меньшей мере сотне Романовых, чтобы отучить их пре­емников от организации черносотенных убийств и еврей­ских погромов» (Сочинения Ленина. Издание 1929 г. Том 15, стр. 285.). Что Ленин, согласно заветам Нечаева, {97} в 1918 г. и осуществил, уничтожив самым зверским обра­зом не только всех членов дома Романовых, но также множество лиц, их окружавших.

Невозможно себе представить, чтобы какой-либо другой выдающийся деятель русской социалистической или революционной партии, кроме Нечаева, мог сказать, что того или другого его политического противника «на­до убить», как сказал Ленин о Струве, который, кстати сказать, был тогда одним из главных идеологов либерально-демократического движения в России (К. Тахтарев. Ленин и социал-демократическое движение (по личным воспоминаниям). «Былое». (Ленинград) № 24, 1924 г., стр. 22.).

В своем «Катехизисе революционера» Нечаев писал:

«Революционер презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ее побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему».

А Ленин в речи,произнесенной 4 октября 1920 года в Москве, сказал:

«Всякую нравственность внеклассового понятия мы отрицаем. Мы говорим, что это обман. Мы говорим: нравственно то, что служит разрушению старого эксплу­ататорского общества».

«Морали в политике нет. Естьтолько целесообразность», поучал Ленин своих учеников.

Нечаев считал, что нужно действовать путем лжи, ми­стификации, обмана и насилия. Когда Бакунин, старшая дочь Герцена — Наталия и их друзья, собравшись вместе, уличили Нечаева во лжи, он им ответил: «Ну да! Это на­ша система — мы ставим себе в обязанность обманывать, компрометировать всех, кто не идет с нами вполне».

В начале 1907 г. ЦК Российской Социал-Демократической Рабочей партии привлек Ленина к партийному суду за то, что он в брошюре «Выборы в СПБ и лице­мерие 31 меньшевика» обвинял меньшевиков, что они {98} вступили в переговоры с кадетской партией «для про­дажи кадетам голосов рабочих». На суде Ленин в своей речи сказал:

«То, что недопустимо между членами единой пар­тии, то допустимо и обязательно между частями раско­ловшейся партии. Нельзя писать про товарищей по пар­тии таким языком, который систематически сеет в рабо­чих ненависть, отвращение, презрение и т.п. к несогласномыслящим. Можно и должно писать именно таким языком про отколовшуюся организацию.

Почему должно? Потому что раскол обязывает вы­рывать массы из-под руководства отколовшихся. Мне говорят: вы вносите смуту в ряды пролетариата. Я отве­чаю: я умышленно и рассчитано вносил смуту в ряды той части петербургского пролетариата, которая шла за отколовшимися накануне выборов меньшевиками, и я всегда буду поступать таким образом при расколе. (Кур­сив Ленина) (Сочинения Ленина. Второе издание. Том 11, стр. 221.).

Восторгаясь произведением прусского генерала Клау­зевица, Ленин тут же в заметках на полях книги высказал свою собственную мысль: «Хороший вождь и... недоверие к людям».

Своими главными союзниками Ленин считал не со­знательный пролетариат, а, подобно Нечаеву, людское отчаяние и озверение. Подстрекая к дерзанию членов своего ЦК, не веривших в успех восстания, он накануне Октября писал им: «За нами верная победа, ибо народ уже близок к отчаянию и “озверению”». (Подчеркнуто и кавычки в подлиннике).

Г. В. Плеханов был совершенно прав, когда он в сво­ей последней статье, написанной им в январе 1918 г. вско­ре после разгона Учредительного Собрания, писал:

 

«Тактика большевиков есть тактика Бакунина, а во многих случаях просто-напросто тактика Нечаева. Курь­езное совпадение. По свидетельству М. П. Драгоманова, {99} который сам пережил эпоху нечаевщины, Нечаев распро­странял среди учащейся молодежи весть, что в Западной Европе 2 миллиона интернационалистов готовы восстать и поддержать революцию в России. Читателю известно, что теперь у нас распространяется в рабочей среде столь же мало основательная весть о готовности западноевропейского пролетариата поддержать русскую социаль­ную революцию. Это все та же метода, только приме­няемая в гораздо более широких размерах» (Г. В. Плеханов. Годна рoдине, Париж 1921. Т. 2-й, стр. 267.).

Мартов, в течение многих лет ближайший друг и товарищ Ленина, в 1903 году порвавший с ним, в 1911 году в своей брошюре «Спасители или упразднители»? писал о ленинской «нечаевщине».

Ленин не был «нечаевцем», он был вторым Нечаевым. От первого Нечаева он отличался не только своей образованностью и интеллектуальным превосходством. Сергей Нечаев был совершенно искренний, отчаянней­ший фанатик. Он готов был ради торжества своей идеи поджечь мир, но согласен был в любой момент и сам сгореть, что он доказал своим мужественным поведе­нием на суде, а потом за все годы своего заключения в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. О Ленине этого нельзя сказать, хотя фанатик он был, мо­жет быть не меньший, чем Нечаев. То, о чем мечтал Не­чаев, Ленин провел в жизнь. Но пожертвовать своей соб­ственной жизнью ради торжества своей идеи он не был способен.

В ноябре 1872 г. под влиянием вести об аресте в Цюрихе Нечаева и выдачи его русскому правительству, Бакунин писал Н. П. Огареву:

«Несчастного Нечаева республика выдала. Что груст­нее всего, это то, что по этому случаю наше правитель­ство, без сомнения, возобновит Нечаевский процесс и будут новые жертвы. Впрочем, какой-то внутренний голос мне говорит, что Нечаев, который погиб безвозвратно и без сомнения знает, что он погиб, на этот раз вызовет {100} из глубины своего существа, запутавшегося, загрязнив­шегося, но далеко не пошлого, всю свою первобытную энергию и доблесть. Он погибнет героем и на этот раз ничему и никому не изменит. Такова моя вера! Увидим скоро, прав ли я» (Письма Бакунина, стр. 443-444.).

Бакунин оказался прав. Нечаев ничему не изменил. История, по замечанию E. E. Колосова, «реабилитировала Нечаева ценой дискредитации “нечаевщины”». Сам Баку­нин с 1873 года почти устранился от практической дея­тельности и поселился в Локарно. Умер он в Берне в 1876 году от водянки.

Марксист Ю. Стеклов, ярый противник анархизмавсеже в третьем томе своего труда о Бакунине пишет:

«Можно по-разному оценивать деятельность Баку­нина, в частности, его работу в Интернационале. Можно даже оспаривать за нею всякое положительное значение — точка зрения, с которой мы лично не согласны. Но никто не станет отрицать того, что Бакунин был глубоко предан интересам трудящихся, что он горячо желал осво­бождения угнетенного человечества, что он страстно стремился к социальной революции и готов был для дела свободы сложить свою голову».

Свой трехтомный труд о Бакунине Стеклов закан­чивает так:

«Вся жизнь Бакунина была своего рода героической эпопеей, которая до сих пор сохраняет свое величие и способна пробуждать в новых поколениях лучшие чув­ства и звать их к подражанию во имя неустанной борьбы с миром угнетения и эксплуатации».

 

{101}