ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Г. В. Плеханов и большевики до 1914 г.

Г. В. Плеханов и большевики до 1914 г.

 

I

 

Георгий Валентинович Плеханов был выдающимся представителем русского, да и международного марксиз­ма. Н. А. Бердяев говорит о нем: «После Маркса и Энгель­са, Плеханов был одним из наиболее значительных сре­ди признанных теоретиков марксизма... Он стал челове­ком Запада, рационалистического склада... В его книгах находили умственную пищу несколько поколений рус­ских марксистов, в том числе Ленин и вожаки комму­низма».

Бердяев пишет: «В 80-х годах, Плеханов основатель русского марксизма и социал-демократии, ведет оже­сточенную полемику против идей Ткачева... Полемика эта представляет большой интерес, т.к., поистине, можно поверить, что Плеханов дискутирует против Ленина и большевиков в эпоху, когда они еще не существовали... Плеханов также — против бакунизма и бунта».

Еще в 1883 году Плеханов в своем первом марксист­ском сочинении «Социализм и политическая борьба» предупреждал, что попытка какой-либо революционной партии, представляющей меньшинство населения, захва­тить власть с целью установления в России социализма окончится тем, что производством будет заведовать «социалистическая каста». Плеханов писал:

{102} «При такой опеке над народом народ не только не воспитался бы для социализма, но или окончательно утратил бы всякую способность к дальнейшему прогрес­су, или сохранил бы эту способность, лишь благодаря возникновению того самого неравенства, устранение ко­торого было бы непосредственной целью революционно­го правительства».

Так писал Плеханов в 1883 году в своем первом марксистском произведении «Социализм и политическая борьба». А через год в своем следующем произведении «Наши разногласия» Плеханов предостерегал лидеров тогдашней революционной партии против попытки с их стороны силой вводить социализм в России. Плеханов писал:

«Если бы у нас действительно установилось народоправление, — то... народ на вопрос — нужна ли ему земля и следовало ли отобрать ее у помещиков, — ответил бы: «Да, нужна и отобрать ее следовало»... На вопрос же — нужно ли ему «начало социалистической организации», — сначала ответил бы, что он не понимает, о чем его спрашивают, а затем, с большим трудом поняв, в чем дело, ответил бы: «нет, мне этого не нужно»... Если же правительство, образованное захватившими власть ре­волюционерами, станет, тем не менее, вводить социализм, то решить эту задачу оно должно будет или в духе современного социализма, чему помешает как его соб­ственная непрактичность, так и современная степень раз­вития национального труда и привычки самих трудя­щихся; или же оно должно будет искать спасения в иде­алах «патриархального и авторитарного коммунизма», внося в эти идеалы лишь то видоизменение, что вместо перувианских «сынов солнца» и их чиновников националь­ным производством будет заведовать социалистическая каста».

Так писал Плеханов в 1883 и 1884 годах. И с этой позиции он за всю жизнь никогда не сходил. Плеханов {103} был основоположником русского марксизма и правовер­ным последователем диалектического материализма, но его марксизм был совершенно иной, чем так называемый «марксизм-ленинизм».

В своей, вышедшей в 1950 г. в Париже, «Истории русской философии» профессор В. Зеньковский пишет:

«В общем надо сказать, что, оставаясь правоверным последователем диалектического материализма, как его строили Маркс и Энгельс, Плеханов всегда оставался все же внутренне свободным. Большой литературный та­лант, тонкое критическое чутье делали Плеханова жи­вым и интересным писателем, в котором верность марк­сизму никогда не заглушала ни подлинного морального благородства, ни интереса к истине и ее прогрессу... Пле­ханов был лично благородным и этически глубоким че­ловеком... В основе всей его идейной -эволюции лежали именно моральные мотивы».

Так пишет в своей «Истории русской философии» беспристрастный русский ученый профессор Василий Зеньковский. И именно потому, что Плеханов был лично благородным и этически глубоким человеком и что вер­ность марксизму никогда не заглушала в нем ни подлин­ного морального благородства, ни интересов к истине и ее прогрессу, он еще задолго до революции окончатель­но разошелся с Лениным. Плеханов сурово осуждал по­литику и тактику большевиков, а в 1917 году был одним из самых ярых противников Октября и считал его вели­чайшим историческим несчастьем.

Еще в 1901 году Плеханов писал в журнале «Заря»:

«Самоотверженная защита всех угнетенных и энер­гическая поддержка всех несправедливо обиженных при­надлежит к числу насущнейших интересов пролетариата... Пролетариат должен бороться за общие интересы исти­ны, культуры, справедливости и человечности».

7 ноября 1903 года Плеханов писал в газете «Искра»:

«Наши приемы деятельности не могут оставаться без пе­ремен. Чеховский «человек в футляре» был замечателен {104} тем, что всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате. Нам футляры не к лицу, и было бы очень смеш­но и очень плохо, если бы мы не сообразовались с тре­бованием политической погоды. Последовательные марк­систы не могут быть и, конечно, не будут утопистами централизма!».

Так Плеханов еще до окончательного разрыва с Ле­ниным проповедовал совсем не то, что теперешние пра­вители СССР выдают за «истинный марксизм».

В 1904 году Плеханов в своей речи на Амстердам­ском международном Социалистическом конгрессе ска­зал:

«Иностранная политика царского правительства из­давна была политикой хищничества и захвата. Это пра­вительство стремилось подчинить себе все те из окру­жавших нас народов, которые не были достаточно силь­ны, чтобы дать ему грозный отпор, и оно окружило собственно-русскую землю целым ожерельем из побеж­денных народностей, возвращавших ему, в виде нена­висти, то, что они получили от него в виде угнетения...

От такой политики само русское государство страдало не меньше, если не больше всех, потому что ни один народ не может быть свободен, служа орудием угнетения своих соседей, и потому что «порядок», который благо­даря нашему правительству царствовал в Варшаве, в Гельсингфорсе и в Тифлисе, с такой же силой, с какой смерть «царствует» на кладбище, царствовал также в Петербурге, в Москве, в Киеве, в Одессе, словом, во всей России».

В заключение Плеханов сказал: — «Преследуя в на­шей несчастной стране все талантливое, все живое и не­зависимое, правительство видит себя теперь изолиро­ванным, окруженным жалкими и жадными бездарностя­ми, которые думают только о своей собственной карьере и не могут обеспечить ему ничего, кроме целого ряда постыднейших поражений, и когда я говорю все это, я {105} сознаю, что я выражаю мысли и чувства огромной массы русских людей».

Так говорил Плеханов во время русско-японской войны в 1904 году на международном социалистическом конгрессе в Амстердаме от имени тогда еще единой Рос­сийской Социал-демократической Рабочей Партии.

За десять лет до этого, 14 мая 1894 года, на праздновании столетия руководителя польского восстания Косцюшко в Цюрихе, Плеханов в своей речи сказал:

«Есть два способа любить свою страну. Один — это способ каннибала, думающего, что величие и слава его племени находятся в прямом соотношении к числу со­седей, которые могут быть уничтожены или порабоще­ны. Это способ наших шовинистов, наших Муравьевых». (Михаил Муравьев в 1863 году был назначен генерал-губернатором Северо-Западного края и при подавлении польского восстания в 1863 году проявил столько жесто­кости, что получил прозвище «Вешателя». — Д. Ш.).

«Я не принадлежу к числу русских, которые вешают, я имею честь принадлежать к той фаланге русских, ко­торых считают заслуживающими виселицы или, по край­ней мере, изгнания. Эти русские твердо убеждены, что чем больше русский деспотизм распространяется на со­седние страны, тем больше он укореняется в самой Рос­сии. Эти русские убеждены, что борясь за освобождение Польши, они защищают дело русской свободы».

Московский Госиздат в 1962 г. выпустил новое изда­ние избранных произведений Плеханова в четырех то­мах. Там перепечатаны многие статьи, брошюры и пись­ма основоположника русского марксизма к разным ли­цам, но в этих четырех томах нет ни одной статьи Пле­ханова о Ленине, о его последователях и о политике и тактике большевицкой партии. А между тем обо всем этом Плеханов в последние пятнадцать лет своей жизни очень много писал. Вот, что например, в августе 1904 г., Плеханов писал в «Искре»:

«Ленин объявил социалистическую интеллигенцию {106} демиургом (т.е. верховным разумом) социалистической революции, а самого себя и своих верных беспрекослов­ных последователей — социалистической интеллиген­цией по преимуществу, так сказать, сверх интеллиген­цией. Всех «несогласномыслящих» он обвиняет в анар­хическом индивидуализме и в борьбе с ними он апелли­рует к той самой массе, которая в его теории играет роль пассивной материи...

У Ленина народная масса слу­жит, главным образом, для того, чтобы пугать и «покорять под нози» всякого — внутреннего или внешнего врага и супостата».

В «Искре» от 1-го мая 1904 г. Плеханов указывал, что, если централизм Ленина восторжествует в социал-демократической партии, если ЦК партии будет наделен диктаторскими полномочиями, как того требовал Ленин, то тогда перед каждым съездом ЦК всюду раскассирует все недовольные им элементы, всюду посадит своих кре­атур и, наполнив этими креатурами все комитеты, без труда обеспечит себе вполне покорное большинство на съезде.

Съезд, составленный из креатур ЦК, дружно кричит ему «Ура!», одобряет все его удачные и неудачные дей­ствия и рукоплещет всем его планам и начинаниям. То­гда у нас, действительно, не будет ни большинства, ни меньшинства, потому что тогда у нас осуществится иде­ал персидского шаха... Это просто-напросто была бы мертвая петля, туго затянутая на шее партии, это бона­партизм, если не абсолютная монархия старой дорево­люционной «манеры».

А в своем «Дневнике социал-демократа» Плеханов в 1911 г. писал: — «Мышам всегда надо грызть что-ни­будь, потому что иначе у них слишком отрастают зубы. Ленину и его единомышленникам всегда надо кого-ни­будь отлучать от церкви приблизительно по той же при­чине: иначе у них слишком отросли бы зубы..., которых, очевидно, нельзя назвать зубами политической мудро­сти.

{107} Сегодня Ленин отлучает «ликвидаторов», и ему в этом помогают киевские и бакинские меньшевики-пар­тийцы. А завтра очередь дойдет до киевских и бакин­ских меньшевиков-партийцев, причем Ленин не будет нуждаться даже в чьей-либо помощи, так как его новые противники ослаблены своей собственной ошибкой. И заметьте, что для исключения у него всегда найдется до­статочный повод... Но предположим, что Ленин повре­менит с объявлением вне закона меньшевиков. Он оставит право на жизнь меньшевистской организации. Но его терпимость не пойдет дальше Щедринского принципа:

«Оппозиция не вредна, если она не вредит».

В 1905 году Плеханов писал в газете «Искра»: «У Ленина марксистская терминология. Но что касается от­ношения профессиональных революционеров к массе, то Ленин не расходился в его понимании с Бакуниным. О Бакунине Маркс сказал, что у него профессиональный революционер является тем святым духом, который один только способен сообщить революционную жизнь мерт­вой массе. Совершенно таким же святым духом, ожив­ляющим мертвую массу пролетариев являются профес­сиональные революционеры в концепции Ленина. И со­вершенно так же, как у Бакунина, у Ленина профессио­нальные революционеры создают «союзы», по своему усмотрению распоряжающиеся судьбой рабочего дви­жения».

А в 1906 году Плеханов писал в московском журнале «Современная Жизнь»: «Ленин с самого начала был скорее бланкистом, чем марксистом.

Ленинский бланкизм обнаружился во всей своей пол­ноте далеко не сразу. В течение долгого времени он имел вид марксизма — правда, весьма одностороннего, но все же подающего надежды на дальнейшее развитие в над­лежащую сторону. И в течение всего этого времени лю­ди, видевшие его слабые стороны, нравственно обязаны были не воевать с ним, а по мере возможности способ­ствовать такому его развитию.

Тут приходилось {108} следовать пословице: «Худой мир лучше доброй ссоры». Ко­гда всякая надежда на благодетельные последствия «ху­дого мира», была потеряна, когда Ленин и его ближай­шие единомышленники оказались неисправимыми заго­ворщиками, тогда «добрая ссора» сделалась, в свою оче­редь, обязательной. Но тогда дала себя почувствовать та истина, которую высказал Маркс, кажется, в одном из своих писем к Зорге: при массовом движении программа передовых представителей рабочего класса определяется положением этого класса; там же где движение имеет кружковой характер, всегда есть возможность сгруппи­ровать известное количество лиц вокруг какой угодно программы.

Для Ленина такая группировка облегчалась двумя очень важными обстоятельствами. Во-первых, он оставлял в стороне собственные программные вопросы, выражая свою природу заговорщика лишь в своих так­тических построениях. Свою бланкистскую контрабанду он проносил под флагом самой строгой «марксистской ортодоксии». Это успокаивало марксистскую совесть тех его сторонников, которые, плохо разбираясь в вопросе о том, какой именно должна быть тактика марксистов, в то же время хотели остаться верными Марксу. Во-вто­рых, пульс нашей общественной жизни бился все силь­нее и сильнее, вследствие чего начинают кружиться да­же и такие головы, в которых было несравненно более света, нежели в ограниченных головах энергичных, но очень мало развитых людей, подобранных Лениным к своей тактике» (Г. Плеханов. Заметки публициста. «Современная Жизнь», Мо­сква, декабрь 1906 г.).

В своей заметке по поводу моей статьи «Г. В. Плеханов и большевики», Е. Ананьин (Чарский) счел нужным в па­рижской «Русской Мысли» от 31 августа 1963 г. напомнить два эпизода из деятельности Плеханова, о которых я не {109} упомянул. Первый, что Плеханов на одном из съездов русской социал-демократии воскликнул: «Если бы в пар­ламенте оказалось враждебное нам большинство, мы были бы обязаны сломить его», и что при этом протесто­вал с места против заявления Плеханова только д-р Мандельберг». Второй случай грехопадения Г. В. Плеханова — когда он из-за личной обиды на редакцию пятитомни­ка «Общественное движение в России в конце 19-го и в начале 20-го века», и, в частности, на статью А. Н. Потресова, придававшего слишком большое значение ле­гальному марксизму (П. Б. Струве и его группа) в ущерб его, Плеханова, деятельности, опубликовал статью «Под градом пуль» в «Правде» Ленина, где «он жарко и несправедливо нападал на «ликвидаторов».

«Этим своим выступлением, — пишет Ананьин-Чарский, — Плеханов оказал, без сомнения, хорошую услу­гу якобинскому большевизму».

Последнее совершенно верно. Помню, что и меня в свое время сильно огорчила упомянутая статья Плеха­нова в ленинской «Правде». Я об этом не писал в своей статье потому именно, что это был незначительный эпи­зод в деятельности Г. В. Плеханова. Даже А. Н. Потресов, против которого тогда, главным образом, были направле­ны ядовитые стрелы Плеханова, в своих статьях о Пле­ханове, написанных им после смерти Плеханова (в пе­троградском журнале «Былое» и в газете «День») не счел нужным упомянуть этот эпизод.

Что же касается первого эпизода, то тут Ананьину-Чарскому явно изменила память. Упоминаемую им речь Плеханов произнес на втором съезде Российской Социал-Демократической Рабочей Партии, состоявшемся в Лондоне в 1903 году и не д-р Мандельберг (на том съезде он фигурировал под именем Посадовского) про­тестовал с места против этого выпада Плеханова, а Пле­ханов, именно, выступил в защиту Посадовского, кото­рый произнес весьма антидемократическую речь.

{110} Мандельберг-Посадовский в своей речи на съезде сказал: «Несомненно, что мы не сходимся по следующему основному вопросу: нужно ли подчинить нашу буду­щую политику тем или другим основным демократичес­ким принципам, признать за ними абсолютную ценность или же все демократические принципы должны быть подчинены исключительно выгодам нашей партии. Я реши­тельно высказываюсь за последнее. Нет ничего такого, что мы не должны были бы подчинить выгодам нашей партии (восклицания с места: «и неприкосновенность лич­ности?) Да! и неприкосновенность личности! Как партия революционная, стремящаяся к своей конечной цели — социальной революции — мы исключительно с точки зрения скорейшего осуществления этой цели, с точки' зрения выгоды нашей партии, должны относиться к де­мократическим принципам. Если то или другое требова­ние будет невыгодно нам, мы его не будем вводить» (Про­токолы второго съезда Р.С.Д.Р.П., Женева, 1904 г. стр. 169).

Вслед за Мандельбергом-Посадовским выступил Плеханов. Он сказал: «Вполне присоединяюсь к словам товарища Посадовского. Каждый данный демократиче­ский принцип должен быть рассматриваем не сам по себе в своей отвлеченности, а в его отношении к тому прин­ципу, который может быть назван основным принципом демократии, именно, к принципу, что salus populi suprema lex — в переводе на язык революционера — это значит, что успех революции — высший закон. И если бы для успеха революции потребовалось бы временно ограни­чить действие того или другого демократического прин­ципа, то перед таким ограничением преступно было бы остановиться. Как личное свое мнение, я скажу, что да­же на принцип всеобщего избирательного права надо смотреть с точки зрения указанного мною основного принципа демократии. Гипотетически мыслим случай, когда мы, социал-демократы, высказались бы против {111} всеобщего избирательного права. Революционный проле­тариат мог бы ограничить политические права высших классов, подобно тому, как высшие классы ограничивали когда-то его политические права. О пригодности такой меры можно было бы судить лишь с точки зрения правила salus revolutia suprema lex. И на эту же точку зрения мы должны были стать и в вопросе о продолжительности парламентов. Если бы в порыве революционного энту­зиазма народ выбрал очень хороший парламент, то нам следовало бы стараться сделать его долгим парламентом. А если бы выборы оказались неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, через две недели».

В Протоколах отмечено: «Рукоплескания, на неко­торых скамьях — шикание, голоса: «вы не должны ши­кать!» Плеханов: «Почему же нет? Я очень прошу това­рищей не стесняться!» Егоров встает и говорит; «Раз такие речи вызывают рукоплескания, то я обязан ши­кать. Товарищ Плеханов не принял во внимание, что за­коны войны одни, а законы конституции — другие. Мы пишем свою программу на случай конституции». Далее в Протоколах отмечено: «Гольдблат находит слова Пле­ханова подражанием буржуазной тактике. Если быть логичным, то, исходя из слов Плеханова, требование все­общего избирательного права надо вычеркнутьиз на­шей программы». (Протоколы, стр. 169-170).

Егоров — это был Ефрем Яковлевич Левин, позже отошедший от социал-демократии, в 1917 году — на­родный социалист, в годы гражданской войны был рас­стрелян большевиками, кажется в Крыму. Гольдблат — это псевдоним известного деятеля еврейского социал-демократического «Бунда» Владимира Медема, который до конца дней своих был противником большевиков (он умер в 1923 году в Нью-Йорке). Да и д-р Мандельберг всю свою жизнь был меньшевиком, противником боль­шевизма. Он умер в Палестине.

{112} Для меня совершенно несомненно, что Плеханов в последние годы своей жизни отказался от своего орто­доксального марксизма и, в частности, от своих взглядов на демократию и диктатуру, которые он проповедовал до 1905 года, но по тактическим соображениям в годы войны и революции он не считал для себя возможным об этом открыто говорить. Подробнее об этом в следую­щих главах.

 

{113}