ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА КИТАЯ В 90-е ГОДЫ

 

Резкое изменение расстановки сил на международной арене на рубеже 80-х-90-х годов вызвало некоторые коррективы во внешней политике Китая.

Если к концу 80-х годов устранение практически всех основных противоречий в советско-американских и советско-китайских отношениях, а также бесконфликтность китайско-американских отношений давали основание говорить об исчезновении геополитической структуры “большого треугольника”, то события на площади Тяньаньмэнь, повлекшие за собой обострение отношений КНР с США и другими странами западного мира, а также кардинальные изменения в СССР, закончившиеся его распадом и крахом коммунизма, вновь заставили китайских руководителей подумать о возрождении политики “треугольных отношений” как одного из возможных средств противодействия чрезмерному влиянию США на международной арене. Превращение мира из биполярного в однополюсный, в котором определяющую роль начинает играть Вашингтон, в сочетании с отказом России от соперничества с США практически по всем направлениям мировой политики выдвинуло КНР с ее быстро растущим потенциалом и приверженностью идеологически неприемлемой для многих в США модели национального развития на место одного из главных оппонентов американскому внешнеполитическому курсу.

В целях усиления своих позиций перед лицом американского давления Китай был вынужден реанимировать политику, диктующуюся правилами игры в “большом треугольнике” Вашингтон-Пекин-Москва. Существование и функционирование структуры “треугольника” определяются прежде всего степенью конфронтационности сторон и их силовым потенциалом. Логика “треугольных отношений” подразумевает, что две более слабые и/или более пассивные стороны объединяются для “обороны” против более сильной и/или агрессивной стороны. Если в 70-х годах в качестве “наступающей” стороны выступала Москва, то с начала 80-х годов — и,особенно, с конца прошлого десятилетия — эта роль все больше переходила к США. В новых условиях китайская сторона обратила особое внимание на укрепление отношений с более “слабым” из двух партнеров, то есть с СССР. Укрепление сотрудничества с Москвой могло бы способствовать усилению международных позиций Пекина, а также росту экономического и военного потенциалов КНР.

Таким образом, возникла основа для сближения двух сторон на базе неантагонистического противостояния доминированию США в регионе и в мире в целом.

Свою специфику на характер развития отношений между Москвой и Пекином на рубеже 80-х-90-х годов наложили особенности внутриполитической ситуации в двух странах.

К концу восьмидесятых годов как в КНР, так и в СССР приобрели значительное влияние силы, выступавшие против многих важных направлений официального курса в области внешней и внутренней политики двух стран. В КНР это проявилось в ходе и после подавления студенческих выступлений на площади Тяньаньмэнь (июнь1989 года). После тяньаньмэньских событий среди китайского руководства усилились позиции консервативных сил, а также роль “наведшей порядок” армии. Это создало основу для постановки задачи ускорения модернизации вооруженных сил КНР. Результатом июньских событий в Пекине стала и определенная политическая изоляция КНР на международной арене. Предпринятые против КНР санкции западных стран в сочетании с активизацией сторонников антикапиталистического пути развития Китая, выступавших против “чрезмерно активного” сотрудничества со странами Запада, объективно вели к усилению ксенофобии в китайской внешней политике в отношении государств Запада.

В СССР в этот период времени также наблюдалось усиление позиций реакционных представителей военно-промышленных кругов и партийно-административной номенклатуры, выражавших неприятие “проамериканского” курса М.С. Горбачева как “подрывавшего национальную безопасность”, а также его “антисоциалистической” внутренней политики, в том числе программы снижения военных расходов и конверсии военного производства. В качестве альтернативы они предлагали более тесное сотрудничество с “социалистическим Китаем” и максимально полное использование опыта этой страны во внутренней политике. При этом представители советского демократического движения стремились к установлению тесных связей с идеологически близкими политическими и государственными структурами Запада и Востока, пренебрегая контактами с представителями “тоталитарных коммунистических режимов”.

Чрезмерная роль политико-идеологического фактора в советско-китайских отношениях рубежа 80-90-х годов привела к тому, что они стали развиваться не по всему спектру обычных межгосударственных отношений, но прежде всего в русле, определявшемся лидерами консервативного крыла. Заинтересованность КНР в активизации контактов с представителями советской партийной номенклатуры и военного руководства объяснялась не только соображениями идеологического или политико-стратегического характера (воспрепятствовать дальнейшей экспансии “буржуазной идеологии” и “мирной эволюции” социалистических стран к капитализму, уменьшить давление на Пекин со стороны Запада, ослабить международную изоляцию КНР после событий на площади Тяньаньмэнь), но и стремлением к быстрому обновлению вооруженных сил Китая. На этом настаивали сторонники более быстрой модернизации и укрепления китайских вооруженных сил в лице военных и партийных леворадикалов, по-прежнему рассматривавших мировую политику в военно-силовых категориях. Активное военное сотрудничество СССР и КНР в сочетании с тесными связями консервативных партийных кругов двух стран грозило вылиться в случае победы августовского путча в формирование военно-стратегического альянса Москвы и Пекина, что было чревато непредсказуемыми последствиями для всей системы международных отношений. В прессе, которая поддерживалась силами, попытавшимися организовать переворот в августе 1991 г., стала популярной позиция, что “обе страны по раздельности противостоят одному и тому же врагу”, и это представлялось основой для “всеобъемлющего взаимодействия”.

Провал августовского путча, отстранение от политической власти в России коммунистической партии, победа в Москве антикоммунистических и в то время прозападных сил затормозили процесс сближения Москвы и Пекина. Тем более, что в своих отношениях с Пекином в то время российские власти, охваченные прозападным “романтизмом”, стремились не отходить от установленных США и Западной Европой стандартов, старательно подчеркивали расхождения с китайским руководством в подходах к правам человека. Китай в системе российских внешнеполитических приоритетов ставился после США, стран Западной Европы, Японии и Южной Кореи.

Тем не менее в декабре 1991 г. Китай заявил о признании России, а в 1992 г. китайским руководством было принято решение по всемерному стимулированию расширения и углубления отношений между Россией и КНР[101]. В целях активизации российско-китайского сотрудничества Китай использовал уже имевшиеся контакты с Россией, прежде всего по линии военно-промышленных связей. Кроме того, были предприняты усилия по налаживанию и укреплению прямых торгово-экономических связей между отдельными предприятиями и органами местной власти обеих стран, что стало шагом по формированию новой базы двусторонних отношений.

В 1992 г. не было кардинальных дипломатических прорывов в российско-китайских отношениях, но их развитие приобрело гораздо более широкий и активный характер. Не будет преувеличением сказать, что в течение 1992 г. Москве и Пекину удалось преодолеть взаимное недоверие и неприязнь, обусловливавшиеся идеологическими причинами. Перспективы получения конкретных выгод от налаживания сотрудничества, прежде всего в военно-технической сфере, на основе достигнутых соглашений с представителями еще советского истэблишмента, привели к тому, что прагматический подход взял верх, и к визиту Б.Ельцина в Пекин (декабрь 1992 г.) были созданы все условия для их дальнейшей интенсификации. В 1992 г. осуществлялись многочисленные контакты самого различного уровня, а в декабре того же года состоялся визит президента России в КНР. Среди подписанных во время визита 1992 г. документов была совместная декларация об основах взаимоотношений между КНР и РФ. В ней не только были закреплены взаимные обязательства не вступать в союзы, направленные против другой стороны, но и содержалось положение о том, что ни Россия, ни Китай не допустят, чтобы их территория была бы использована третьими государствами в ущерб безопасности другой стороны.

К середине 90-х годов стало еще более ясно, что политическая мотивация по логике “треугольных отношений” стала превалирующей в российско-китайском сближении. Во время посещения Пекина в январе 1994 г. А.Козырев заявил о том, что Россия хочет поднять отношения с КНР на уровень стратегического партнерства. По итогам визита в Россию Председателя КНР, Генерального секретаря ЦК КПК Цзян Цзэминя (сентябрь 1994 г.) была подписана совместная российская декларация, согласно которой двустороннее сотрудничество должно характеризоваться “новыми отношениями конструктивного партнерства”.

Сближение двух стран облегчалось тем, что стороны могли оказать взаимную морально-политическую поддержку в важных для партнера вопросах при минимальных усилиях для себя: в частности, по проблемам расширения НАТО и ситуации вокруг Тайваня. Это и было сделано в Совместной российско-китайской декларации, подписанной Б.Н.Ельциным и Цзян Цзэминем 25 апреля 1996 г. в Пекине и зафиксировавшей формулу “равноправное доверительное партнерство, направленное на стратегическое взаимодействие в ХХI веке”. Китай заявил, что с пониманием относится к позиции России против расширения НАТО на Восток и что он поддерживает меры и действия, предпринимаемые РФ в целях защиты единства страны, считая чеченскую проблему внутренним делом России. Россия в свою очередь подтвердила, что правительство КНР является единственным законным правительством, представляющим весь Китай, и что Тайвань является неотъемлемой частью территории Китая. В связи с этим Россия не будет устанавливать официальных отношений с Тайванем и поддерживать с ним официальные контакты. Россия также признает, что Тибет — неотъемлемая составная часть Китая.

1996 г. ознаменовался, помимо визита Б.Ельцина в Китай, приездом в Москву премьера Ли Пэна. В результате были достигнуты договоренности активизировать контакты на высшем уровне (не реже одного раза в год), а также было положено начало работе структуры по типу российско-американской комиссии Черномырдин-Гор, встречи в рамках которой будут проводиться не реже двух раз в год.

Апрельская встреча на высшем уровне 1997 года характеризовалась стремлением продемонстрировать всему миру — и, конечно, США, прежде всего — близость позиций двух держав по основным вопросам геополитики. Это нашло отражение в Совместной Декларации о многополярном мире и формировании нового международного порядка. Документ является уникальным для постсоветской России, поскольку подобных документов не подписывалось ни с одной другой страной мира.

Надо обратить внимание, что Россия и Китай, сближение которых во многом является реакцией на изменившуюся расстановку сил в мировой политике, выступают скорее как попутчики, а не союзники. Поскольку попытка достижения “стратегического взаимодействия” между двумя странами нацелена на противодействие усилиям США по консервации однополюсной структуры глобального устройства и создание многополярного мира, в котором бы обе державы могли играть максимально независимую от кого бы то ни было роль, то по существу конечной целью совместных действий Москвы и Пекина является размежевание и обособление друг от друга, а отнюдь не формирование тесного военно-политического альянса. В этом смысле характерно, что поиски различных формул для обозначения этапов двустороннего сотрудничества скорее являются поиском неких знаков, ориентированных на привлечение внимания третьих стран (США, Японии), и пока не имеют какого-то реального наполнения. В то же время неизменно подчеркивается несоюзнический характер российско-китайских отношений. Создание военно-политического союза между РФ и КНР представляется маловероятным и по той причине, что национальные интересы двух держав в геополитической и военно-стратегической областях не совпадают: Китай вряд ли проявит готовность стать участником конфликтной ситуации в далекой от него Европе в случае обострения отношений между Россией и странами НАТО; Россия вряд ли захочет поставить под угрозу свои отношения с США, Японией, другими странами АТР, оказывая военную поддержку Китаю в случае обострения конфликта в Тайваньском проливе или, тем более, обострения территориальных вопросов в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях.

Хотелось бы отметить, что резкий крен Пекина в сторону Москвы в последнее десятилетие во многом обусловлен противоречивой и непоследовательной политикой США в отношении Китая.

С одной стороны, Вашингтон провозгласил “политику вовлечения” КНР в существующие структуры международного сотрудничества, с тем чтобы Пекин действовал на международной арене по общепринятым в современном цивилизованном мире правилам. С другой стороны, на американскую политику активно и небезуспешно воздействуют влиятельные силы, которые видят в КНР скорее врага или конкурента, чем партнера[102]. За респектабельным фасадом борьбы за права человека или другими благовидными предлогами просматривается стремление определенных сил в США сознательно или подсознательно “сдержать” КНР, воспрепятствовать превращению ее в сверхдержаву. Китайская политика Вашингтона слишком часто определяется антикоммунистическими эмоциями, намерениями насадить либерально-демократические ценности в современном китайском общественном сознании или просто соображениями внутриполитической борьбы.

Непоследовательность и противоречивость американского подхода к тайваньской проблеме, например, привели к возникновению серьезного кризиса в Тайваньском проливе в 1996 г. Именно действия Вашингтона, формально признавшего права пекинского руководства представлять Китай на международной арене, но тем не менее пошедшего на поводу авантюристической политики Тайбэя по превращению Тайваня в некий самостоятельный субъект международных отношений, поставили под угрозу мир и стабильность в Восточной Азии.

Тем не менее многие восприняли жесткий ответ Пекина на “тайваньский вызов”, то есть угрозу своей международно признанной территориальной целостности, как свидетельство роста “китайской угрозы”.