Глава третья. ЛА ГОРДА 4 страница

Нагуаль сообщил мне и сестричкам, что во время наших менструальных периодов сновидение становится силой. Для начала я стала слегка сумасшедшей и более отважной. И, как Нагуаль показывал нам, в эти дни перед нами открывается трещина. Ты не женщина, поэтому для тебя это не имеет никакого смысла, но знай: за два дня до своего периода женщина может открыть для себя эту трещину и вступить через нее в другой мир.

Левой рукой она обвела контуры какой-то невидимой линии, которая, казалось, пролегала вертикально перед ней, на расстоянии вытянутой руки.

– В этот период женщина может, если хочет, отпустить[13] образы мира, – продолжала Ла Горда. – Это и есть трещина между мирами и, по словам Нагуаля, она находится прямо перед нами – всеми женщинами.

Причина, по которой Нагуаль считал, что женщины – лучшие маги, чем мужчины, заключается в том, что перед ними всегда есть трещина, тогда как мужчина должен сделать ее.

Именно во время своих периодов я научилась летать в сновидении с помощью линий мира. Я научилась делать искры с помощью своего тела, чтобы приманить линии, а потом научилась хватать их. И это пока все, чему я научилась в сновидении.

Я засмеялся и сказал, что мне после нескольких лет практики «сновидения» вообще нечем похвастаться…

– Ты научился вызывать союзников в сновидении, – уверенно сказала она.

Я ответил, что эти звуки научил меня издавать дон Хуан. Было похоже, что она не поверила мне.

– Его союзники должны приходить к тебе, потому что они видят его светимость, – сказала она. – Ту светимость, которую он оставил с тобой. Он говорил мне, что каждый маг имеет так много светимости только для того, чтобы отдавать ее. Поэтому он выделил ее всем своим детям в соответствии с повелением, которое приходило к нему откуда-то из этой безбрежности. Тебе он оставил свой собственный зов.

Она щелкнула языком и подмигнула мне.

– Если ты не веришь мне, – продолжала она, – то почему бы тебе не воспроизвести тот звук, которому научил тебя Нагуаль и посмотреть, не придут ли к тебе союзники?

Мне не хотелось делать этого. Не потому, что я не верил ей, но не хотелось идти у нее на поводу.

С минуту она ждала, но убедившись, что я не собираюсь пробовать, приложила ладонь ко рту и в совершенстве сымитировала мой «зов бабочки». Она издавала его в течение пяти-шести минут, останавливаясь только для того, чтобы перевести дыхание.

– Видишь, что я имею в виду? – спросила она, улыбаясь. – Союзникам наплевать на мой призыв, несмотря на то, что он очень похож на твой. Теперь попробуй сам.

Я попробовал. Через несколько секунд я услышал ответный зов. Ла Горда вскочила. Мне показалось, что она удивлена даже больше меня. Она поспешно остановила меня, погасила лампу и собрала мои заметки.

Вначале она собиралась открыть дверь, но тут же остановилась. Прямо из-за двери донесся очень пугающий звук. Мне показалось, что это рычание. Звук был таким ужасающим и зловещим, что заставил нас отскочить от двери. Моя физическая тревога была столь интенсивной, что если бы было куда бежать, я сбежал бы.

На дверь напирало что-то тяжелое: оно заставляло дверь трещать. Я посмотрел на Ла Горду. Казалось, она была встревожена еще больше. Она все еще стояла с вытянутой рукой, словно собираясь открыть дверь. Ее рот был открыт. Казалось, она застыла в середине действия. Дверь могла распахнуться в любой момент. Это были не удары, но именно ужасное давление, и не только на дверь, но и со всех сторон дома.

Ла Горда вскочила и велела мне обхватить ее сзади вокруг талии, сомкнув ладони на пупке. Она выполнила странное движение, похожее на резкое встряхивание полотенца, удерживаемого на уровне глаз, и повторила его четыре раза. Затем она сделала не менее странное движение. Она прижала руки к середине груди ладонями вверх, одна над другой, без соприкосновения друг с другом. Ее локти были расставлены в стороны. Она сжала руки, словно внезапно схватила два невидимых стержня. Потом медленно повернула руки, пока ладони не оказались направленными вниз, и сделала очень красивое напряженное движение, в котором, казалось, приняли участие все мышцы ее тела. Это выглядело так, словно она открывала тяжелую раздвижную дверь, которая с трудом подавалась. Тело ее дрожало от напряжения. Руки двигались медленно, пока не оказались полностью вытянутыми в стороны.

У меня было абсолютно четкое ощущение, что когда она открыла эту «дверь», через нее ворвался ветер. Этот ветер захватил нас, и мы практически пролетели сквозь стену. Или, вернее, стены дома прошли сквозь нас, или же, все трое – Ла Горда, дом и я сам – прошли через дверь, которую она открыла. Внезапно я очутился в поле и мог видеть темные очертания окрестных гор и деревьев. Я больше не держался за талию Ла Горды. Шум надо мной заставил меня посмотреть вверх, и я увидел ее, парящую примерно в десяти футах надо мной подобно черной фигуре гигантского воздушного змея. Я почувствовал ужасный зуд в пупке, и вдруг Ла Горда ринулась вниз с предельной скоростью, но, вместо того, чтобы врезаться в землю, мягко остановилась.

В момент приземления Ла Горды зуд в области моего пупка превратился в ужасно мучительную нервную боль. Казалось, что от этого приземления все мои внутренности вывернуло наизнанку. Я во весь голос завопил от боли.

Ла Горда стояла возле меня, отчаянно переводя дыхание. Я сидел. Мы снова находились в комнате дома дона Хенаро, где были раньше.

Ла Горда никак не могла отдышаться. Она была мокрой от пота.

– Мы должны убраться отсюда, – пробормотала она.

Затем была недолгая поездка к дому сестричек. Ни одной из них поблизости не было. Ла Горда зажгла лампу и повела меня прямо в открытую дверь к задней части дома. Там она разделась и попросила обмыть ее, как лошадь, бросая воду на ее тело. Я взял небольшой ушат, наполненный водой, и начал лить на нее понемногу, но она попросила, чтобы я окатил ее.

Она объяснила, что такой контакт с союзниками вызывает очень вредную испарину, которую необходимо немедленно смыть. Она заставила меня раздеться и облила водой, холодной, как лед. Она дала мне чистый кусок ткани, и мы насухо вытерлись, возвращаясь в дом. Она села на большую постель в передней комнате, повесив на стену лампу. Ее колени были подняты, и я мог видеть каждую часть ее тела. Сжав в объятиях ее обнаженное тело, я понял, что имела в виду донья Соледад, когда говорила, что Ла Горда – женщина Нагуаля. Она была бесформенной, как и сам Нагуаль. У меня не было возможности думать о ней, как о женщине.

Я стал одеваться. Она забрала у меня одежду и сказала, что прежде чем надеть ее снова, ее необходимо высушить на солнце, и дала мне одеяло, чтобы набросить его на плечи, а себе взяла другое.

– Эта атака союзников была действительно жуткой, – сказала она, когда мы сели на постель. – Нам очень повезло, что мы смогли вырваться из их хватки. Я не знала, почему Нагуаль велел мне идти с тобой к дому Хенаро. Теперь знаю. Этот дом является местом, где союзники сильнее всего. Мы еле-еле спаслись от них. Нам повезло, что я знала, как выйти.

– Как ты это сделала, Горда?

– Я действительно не знаю, – сказала она. – Я просто сделала это. Я думаю, что мое тело знало, но когда я хочу обдумать, как я сделала это, то не могу этого сделать.

Это было великолепным испытанием для нас обоих. Вплоть до сегодняшнего дня я не знала, что смогу открыть глаз, но посмотри, что я сделала. Я действительно открыла его, как и говорил мне Нагуаль. До твоего приезда это у меня никогда не получалось. Я пыталась, но это никогда не срабатывало. На этот раз страх перед союзниками заставил меня схватить глаз так, как говорил мне Нагуаль – встряхнув его четыре раза по всем направлениям. Он сказал мне, что я должна встряхнуть его, как простыню, а затем открыть, как дверь, держа прямо за середину. Остальное было очень просто. Когда дверь была открыта, я почувствовала сильный ветер, тянущий меня, а не уносящий прочь. Нагуаль говорил, что трудно вернуться. Нужно быть очень сильным, чтобы сделать это. Нагуаль, Хенаро и Элихио легко могли входить в этот глаз и выходить из него.

Для них этот глаз даже не был глазом; они говорили, что это был оранжевый свет, похожий на солнце. И такими же были Нагуаль и Хенаро, когда летали – оранжевым светом. Я по-прежнему стою очень низко по этой шкале. Нагуаль сказал, что когда я летаю, то распластываюсь и выгляжу как кусок коровьего помета в небе. Я не имею света. Поэтому возвращение так ужасно для меня. Сегодня вечером ты помог мне и дважды вытащил меня обратно. Причина, по которой я показала тебе свой полет сегодня вечером, – приказ Нагуаля позволить тебе увидеть это, как бы после этого ни было трудно и мерзко. Предполагалось, что я помогу тебе своим полетом точно так же, как ты помог мне, показав своего дубля. Я видела весь твой маневр из-за двери. Ты был так поглощен чувством жалости к Хосефине, что твое тело не заметило моего присутствия. Я видела, как твой дубль вышел из макушки. Он выполз, как червь. Я видела дрожь, которая началась в твоих ногах и прошла по всему твоему телу, и твой дубль вышел. Он был похож на тебя, но очень сиял. Он был похож на самого Нагуаля. Именно поэтому сестры и оцепенели. Я знаю, они подумали, что это был сам Нагуаль. Однако я не смогла увидеть всего. Я пропустила звук, так как не уделила ему внимания.

– Прости, не понял.

– Дубль требует огромного количества внимания. Нагуаль дал это внимание тебе, но не мне. Он сказал, что уже исчерпал свой запас времени.

Она говорила что-то еще об определенном роде внимания, но я уже слишком устал. Я уснул так внезапно, что не успел отложить в сторону свои заметки.