КАК НАМ ОБУСТРОИТЬ РОССИЮ Посильные соображения 1 страница

Источник: Специальный выпуск. Брошюра к газете «Комсомольская правда» от 18 сентября 1990 г.

БЛИЖАЙШЕЕ
Часы коммунизма — своё отбили.

Но бетонная постройка его ещё не рухнула.

И как бы нам, вместо освобождения, не расплю­щиться под его развалинами.

МЫ — НА ПОСЛЕДНЕМ ДОКАТЕ
Кто из нас теперь не знает наших бед, хотя и пок­рытых лживой статистикой? Семьдесят лет влачась за слепородной и злокачественной марксо-ленинской утопией, мы положили на плахи или спустили под откос бездарно проведённой, даже самоистребительной, «Отечественной» войны — треть своего населе­ния. Мы лишились своего былого изобилия, уничто­жили класс крестьянства и его селения, мы отшибли самый смысл выращивать хлеб, а землю отучили да­вать урожаи, да ещё заливали её морями-болотами. Отходами первобытной промышленности мы испако­стили окружности городов, отравили реки, озёра, ры­бу, сегодня уже доконечно губим последнюю воду, воздух и землю, ещё и с добавкой атомной смерти, ещё и прикупая на хранение радиоактивные отходы с Запада. Разоряя себя для будущих великих захва­тов под обезумелым руководством, мы вырубили свои богатые леса, выграбили свои несравненные недра, не­восполнимое достояние наших правнуков, безжалостно распродали их за границу. Изнурили наших женщин на ломовых неподымных работах, оторвали их от де­тей, самих детей пустили в болезни, в дикость и в подделку образования. В полной запущи у нас здо­ровье, и нет лекарств, да даже еду здоровую мы уже забыли, и миллионы без жилья, и беспомощное лич­ное бесправие разлито по всем глубинам страны, — а мы за одно только держимся: чтоб не лишили нас безуёмного пьянства.

Но так устроен человек, что всю эту бессмыслицу и губление нам посильно сносить хоть и всю нашу жизнь насквозь — а только бы кто не посягнул оби­деть, затронуть нашу нацию! Тут — уже нас ничто не удержит в извечном смирении, тут мы с гневной смелостью хватаем камни, палки, пики, ружья и ки­даемся на соседей поджигать их дома и убивать. Та­ков человек: ничто нас не убедит, что наш голод, ни­щета, ранние смерти, вырождение детей — что какая-то из этих бед первей нашей национальной гордости!

И вот почему, берясь предположить какие-то шаги по нашему выздоровлению и устройству, мы вынуж­дены начинать не со сверлящих язв, не с изводящих страданий — но с ответа: а как будет с нациями? в каких географических границах мы будем лечиться или умирать? А уже потом — о лечении.

А ЧТÓ ЕСТЬ РОССИЯ?
Эту «Россию» уже затрепали-затрепали, всякий её прикликает ни к ляду, ни к месту. И когда чудовище СССР лез захватывать куски Азии или Африки — тоже во всём мире твердили: «Россия, русские»...

А что же именно есть Россия? Сегодня. И — завт­ра (ещё важней). Кто сегодня относит себя к буду­щей России? И где видят границы России сами рус­ские?

За три четверти века — при вдолбляемой нам и прогрохоченной «социалистической дружбе наро­дов» — коммунистическая власть столько запустила, запутала и намерзила в отношениях между этими народами, что уже и путей не видно, как нам бы вернуться к тому, с прискорбным исключением, спо­койному сожитию наций, тому даже дремотному неразличению наций, какое было почти достигнуто в последние десятилетия предреволюционной России. Ещё б, может, и не упущено разобраться и уладить — да не в той лихой беде, как буре, завертевшей нас теперь. Сегодня видится так, что мирней и открытей для будущего: кому надо бы разойтись на отдельную жизнь, так и разойтись. И именно при этом всеместном национальном изводе, заслоняющем нам осталь­ную жизнь, хоть пропади она, при этой страсти, от которой сегодня мало кто в нашей стране свободен.

Увы, многие мы знаем, что в коммунальной квар­тире порой и жить не хочется. Вот — так сейчас у нас накалено и с нациями.

Да уже во многих окраинных республиках центро­бежные силы так разогнаны, что не остановить их без насилия и крови — да и не надо удерживать такой ценой! Как у нас всё теперь поколёсилось — так всё равно «Советский Социалистический» разва­лится, всё равно! — и выбора настоящего у нас нет, и размышлять-то не над чем, а только — повора­чиваться проворней, чтоб упредить беды, чтобы рас­кол прошёл без лишних страданий людских, и только тот, который уже действительно неизбежен.

И так я вижу: надо безотложно, громко, чётко объявить: три прибалтийских республики, три закав­казских республики, четыре среднеазиатских, да и Молдавия, если её к Румынии больше тянет, эти одиннадцать — да! — непременно и бесповоротно бу­дут отделены. (А о процессе отделения — страницами ниже.)

О Казахстане. Сегодняшняя огромная его террито­рия нарезана была коммунистами без разума, как попадя: если где кочевые стада раз в год проходят — то и Казахстан. Да ведь в те годы считалось: это совсем неважно, где границы проводить,— ещё немножко, вот-вот, и все нации сольются в одну. Проницательный Ильич-первый называл вопрос границ «даже десятистепенным». (Так — и Карабах отрезали к Азербайджану, какая разница — куда, в тот момент надо было угодить сердечному другу Советов — Турции.) Да до 1936 года Казахстан ещё считался авто­номной республикой в РСФСР, потом возвели его в союзную. А составлен-то он — из южной Сибири, юж­ного Приуралья, да пустынных центральных просто­ров, с тех пор преображённых и восстроенных — рус­скими, зэками да ссыльными народами. И сегодня во всём раздутом Казахстане казахов — заметно меньше половины. Их сплотка, их устойчивая отечественная часть — это большая южная дуга областей, охватыва­ющая с крайнего востока на запад почти до Каспия, действительно населённая преимущественно казаха­ми. И коли в этом охвате они захотят отделиться — то и с Богом.

И вот за вычетом этих двенадцати — только и оста­нется то, что можно назвать Русь, как называли издавна (слово «русский» веками обнимало малорос­сов, великороссов и белорусов), или — Россия (назва­ние с XVIII века) или, по верному смыслу теперь: Рос­сийский Союз.

И всё равно — ещё останется в нём сто народов и народностей, от вовсе немалых до вовсе малых. И вот тут-то, с этого порога — можно и надо проявить нам всем великую мудрость и доброту, только от этого момента можно и надо приложить все силы разумно­сти и сердечности, чтоб утвердить плодотворную содружность наций, и цельность каждой в ней культуры, и сохранность каждого в ней языка.

СЛОВО К ВЕЛИКОРОССАМ
Ещё в начале века наш крупный государственный ум С. Е. Крыжановский предвидел: «Коренная Рос­сия не располагает запасом культурных и нравствен­ных сил для ассимиляции всех окраин. Это истощает русское национальное ядро».

А ведь то сказано было — в богатой, цветущей стра­не, и прежде всех миллионных истреблений вашего народа, да не слепо подряд, а уцеленно выбивавших самый русский отбор.

А уж сегодня это звучит с тысячекратным смыслом: нет у нас сил на окраины, ни хозяйственных сил, ни духовных. Нет у нас сил на Империю! — и не надо, и свались она с наших плеч: она размозжа­ет нас, и высасывает, и ускоряет нашу ги­бель.

Я с тревогой вижу, что пробуждающееся русское национальное самосознание во многой доле своей никак не может освободиться от пространнодержавного мышления, от имперского дурмана, переняло от ком­мунистов никогда не существовавший дутый «совет­ский патриотизм» и гордится той «великой советской державой», которая в эпоху чушки Ильича-второго только изглодала последнюю производительность на­ших десятилетий на бескрайние и никому не нужные (и теперь вхолостую уничтожаемые) вооружения, опо­зорила нас, представила всей планете как лютого жадного безмерного захватчика — когда наши колени уже дрожат, вот-вот мы свалимся от бессилия. Это вреднейшее искривление нашего сознания: «зато боль­шая страна, с нами везде считаются», — это и есть, уже при нашем умирании, беззаветная поддержка коммунизма. Могла же Япония примириться, отка­заться и от международной миссии и от заманчивых политических авантюр — и сразу расцвела.

Надо теперь жёстко выбрать: между Импери­ей, губящей прежде всего нас самих, — и духовным и телесным спасением нашего же народа. Все знают: растёт наша смертность, и превышает рождения, — мы так исчезнем с Земли! Держать великую Империю — значит вымертвлять свой собственный народ. Зачем этот разнопёстрый сплав? — чтобы русским потерять своё неповторимое лицо? Не к широте Державы мы должны стремиться, а к ясности нашего духа в остат­ке её. Отделением двенадцати республик, этой кажу­щейся жертвой — Россия, напротив, освободит сама себя для драгоценного внутреннего развития, наконец обратит внимание и прилежание на саму себя. Да в нынешнем смешении — какая надежда и на сохране­ние, развитие русской культуры? всё меньшая, всё идёт — в перемес и в перемол.

К сожалению, этот мираж «единонеделимства» 70 лет несла через свою нищету и беды и наша стойкая, достойная русская эмиграция. Да ведь для «единоне­делимца» 1914 года — и Польша «наша» (взбалмош­ная фантазия Александра I «осчастливить» её своим попечительством), и никак «отдать» её нельзя. Но кто возьмётся настаивать на этом сегодня? Неужели Рос­сия обеднилась от отделения Польши и Финляндии? Да только распрямилась. И так — ещё больше распря­мимся от давящего груза «среднеазиатского под­брюшья», столь же необдуманного завоевания Алек­сандра II, — лучше б эти силы он потратил на недост­роенное здание своих реформ, на рождение подлинно народного земства.

Наш философ этого века Ив. А. Ильин писал, что духовная жизнь народа важней охвата его территории или даже хозяйственного богатства; выздоровление и благоденствие народа несравненно дороже всяких внешних престижных целей.

Да окраины уже реально отпадают. Не ждать же нам, когда наши беженцы беспорядочно хлынут отту­да уже миллионами.

Надо перестать попугайски повторять: «мы гордим­ся, что мы русские», «мы гордимся своей необъятной родиной», «мы гордимся...». Надо понять, что после всего того, чем мы заслуженно гордились, наш народ отдался духовной катастрофе Семнадцатого года (ши­ре: 1915—1932), и с тех пор мы — до жалкости не прежние, и уже нельзя в наших планах на будущее заноситься: как бы восстановить государственную мощь и внешнее величие прежней России. Наши деды и отцы, «втыкая штык в землю» во время смертной войны, дезертируя, чтобы пограбить соседей у себя дома, — уже тогда сделали выбор за нас — пока на одно столетие, а то, смотри, и на два. Не гордиться нам и советско-германской войной, на которой мы уложили за 30 миллионов, вдесятеро гуще, чем враг, и только утвердили над собой деспотию. Не «гор­диться» нам, не протягивать лапы к чужим жизням, — а осознать свой народ в провале измождающей болез­ни, и молиться, чтобы послал нам Бог выздороветь, и разум действий для того.

А если верно, что Россия эти десятилетия отдавала свои жизненные соки республикам, — так и хозяйст­венных потерь мы от этого не понесём, только эконо­мия физических сил.

СЛОВО К УКРАИНЦАМ И БЕЛОРУСАМ
Сам я — едва не на половину украинец, и в ранние годы рос при звуках украинской речи. А в скорбной Белоруссии я провёл большую часть своих фронтовых лет, и до пронзительности полюбил её печальную скудость и её кроткий народ.

К тем и другим я обращаюсь не извне, а как свой.

Да народ наш и разделялся на три ветви лишь по грозной беде монгольского нашествия да польской колонизации. Это всё — придуманная невдавне фальшь, что чуть не с IX века существовал особый украинский народ с особым не-русским языком. Мы все вместе истекли из драгоценного Киева, «откуду русская земля стала есть», по летописи Нестора, от­куда и засветило нам христианство. Одни и те же князья правили нами: Ярослав Мудрый разделял между сыновьями Киев, Новгород и все протяжение от Чернигова до Рязани, Мурома и Белоозера; Владимир Мономах был одновременно и киевский князь и ростово-суздальский; и такое же единство в служении митрополитов. Народ Киевской Руси и создал Мо­сковское государство. В Литве и Польше белорусы и малороссы сознавали себя русскими и боролись про­тив ополяченья и окатоличенья. Возврат этих земель в Россию был всеми тогда осознаваем как Воссоеди­нение.

Да, больно и позорно вспомнить указы времён Алек­сандра II (1863, 1876) о запрете украинского языка в публицистике, а затем и в литературе, — но это не продержалось долго, и это было из тех умопомрачных окостенений и в управительной, и в церковной поли­тике, которые подготовляли падение российского го­сударственного строя.

Однако и суетно-социалистическая Рада 1917 года составилась соглашением политиков, а не была народ­но избрана. И когда, переступив от федерации, объя­вила выход Украины из России — она не опрашивала всенародного мнения.

Мне уже пришлось отвечать эмигрантским украин­ским националистам, которые втверживают Америке, что «коммунизм — это миф, весь мир хотят захватить не коммунисты, а русские» (и вот — «русские» уже захватили Китай и Тибет, так и стоит уже 30 лет в законе американского Сената). Коммунизм — это та­кой миф, который и русские, и украинцы испытали на своей шее в застенках ЧК с 1918 года. Такой миф, что выгрёб в Поволжьи даже семенное зерно, и отдал 29 русских губерний засухе и вымирательному голо­ду 1921-22 года. И тот же самый миф предательски затолкал Украину в такой же беспощадный голод 1932-33. И вместе перенеся от коммунистов общую кнуто-расстрельную коллективизацию, — неужели мы этими кровными страданиями не соединены?

В Австрии и в 1848 галичане ещё называли свой национальный совет — «Головна Русска Рада». Но за­тем в отторгнутой Галиции, при австрийской подтрав­ке, были выращены искажённый украинский ненарод­ный язык, нашпигованный немецкими и польскими словами, и соблазн отучить карпатороссов от русской речи, и соблазн полного всеукраинского сепаратизма, который у вождей нынешней эмиграции прорывается то лубочным невежеством, что Владимир Святой «был украинец», то уже невменяемым накалом: нехай живе коммунизм, абы сгубились москали! *

* (По-украински пишется: "нехай живе комунізм, аби згубились москалі!" - прим. скан.)

Ещё бы нам не разделить боль за смертные муки Украины в советское время. Но откуда этот замах: по живому отрубить Украину (и ту, где сроду старой Украины не было, как «Дикое Поле» кочевников — Новороссия, или Крым, Донбасс и чуть не до Каспий­ского моря). И если «самоопределение нации» — так нация и должна свою судьбу определять сама. Без всенародного голосования — этого не решить.

Сегодня отделять Украину — значит резать через миллионы семей и людей: какая перемесь населения; целые области с русским перевесом; сколько людей, затрудняющихся выбрать себе национальность из двух; сколькие — смешанного происхождения; сколь­ко смешанных браков — да их никто «смешанными» до сих пор не считал. В толще основного населения нет в тени нетерпимости между украинцами и рус­скими.

Братья! Не надо этого жестокого раздела! — это помрачение коммунистических лет. Мы вместе пере­страдали советское время, вместе попали в этот котло­ван — вместе и выберемся.

И за два века — какое множество выдающихся имён на пересечении наших двух культур. Как фор­мулировал М. П. Драгоманов: «Неразделимо, но и не смесимо.» С дружелюбием и радостью должен быть распахнут путь украинской и белорусской культуре не только на территории Украины в Белоруссии, но и Великороссии. Никакой насильственной русификации (но и никакой насильственной украинизация, как с конца 20-х годов), ничем не стеснённое развитие па­раллельных культур, в школьные классы на обоих языках, по выбору родителей.

Конечно, если б украинский народ действительно пожелал отделиться — никто не посмеёт удерживать его силой. Но — разнообразна эта обширность, и толь­ко местное население может решать судьбу своей ме­стности, своей области,— а каждое новообразуемое при том национальное меньшинство в этой местно­сти — должно встретить такое же ненасилие к себе.

Всё сказанное полностью относится и к Белоруссии, кроме того, что там не распаляли безоглядного сепа­ратизма.

И ещё: поклониться Белоруссии и Украине мы должны за чернобыльское бедовище, учинённое карье­ристами и дураками советской системы, — и исправ­лять его, чем сможем.

СЛОВО К МАЛЫМ НАРОДАМ И НАРОДНОСТЯМ
И после всех отделений ваше государство всё равно, неизбежно, останется многонародным, хотя мы не го­нимся за тем.

Для некоторых, даже и крупных, наций, как тата­ры, башкиры, удмурты, коми, чуваши, мордва, ма­рийцы, якуты, — почти что и выбора нет: непрактично существовать государству, вкруговую охваченному другим. У иных национальных областей — будет внешняя граница, и если они захотят отделяться — запрета не может быть и здесь. (Да ещё и не во всех автономных республиках коренная народность состав­ляет большинство.) Но при сохранении всей их нацио­нальной самобытности в культуре, религии, экономи­ке — есть им смысл и остаться в Союзе.

Как показало в XX веке создание многих малых го­сударственных образований — это непосильно обреме­няет их избытком учреждений, представительства, армией, отсекает от пространных территорий разворо­та торговли и общественной деятельности. Так и гор­ские кавказские народы, пред революцией столь отли­чавшиеся в верности российскому трону, вероятно ещё поразмыслят, есть ли расчёт им отделяться. Не крупный Российский Союз нуждается в примыкании малых окраинных народов, но они нуждаются в том больше. И — исполать им, если хотят с нами.

В советской показной и лживой государственной си­стеме присутствуют, однако, и верные, если честно их исполнять, элементы. Таков — Совет Национально­стей, палата, где должен быть услышан, не потерян голос и самой наималейшей народности. И вместе с тем справедлива нынешняя иерархия: «союзных рес­публик» — автономных республик — автономных об­ластей — и национальных округов. Численный вес на­рода не должен быть в пренебрежении, отказываться от этой пропорциональности — путь к хаосу; так мо­жет прозябать ООН, но не жизнеспособное государ­ство.

Крымским татарам, разумеется, надо открыть полный возврат в Крым. Но при плотности населения XXI века Крым вместителен для 8-10 миллионов населения — и стотысячный татарский народ не может себе требовать владения им.

И наконец — наималейшие народности: ненцы, пермяки, эвенки, манси, хакасцы, чукчи, коряки... и не перечислить всю дробность. Все они благополучно жили в царской «тюрьме народов», а к вымиранию поволокли их мы, коммунистический Советский Союз. Сколько зла причинила им окаянщина нашей админи­страции и наша хищная и безмозглая индустрия, неся гибель и отраву их краям, выбивая из-под этих народ­ностей последнюю жизненную основу, особенно тех, чей объём так угрожающе мал, что не даёт им бороть­ся за выживание. Надо успеть — подкрепить, ожи­вить и спасти их! Ещё не вовсе поздно.

Каждый, и самый малый, народ — есть неповтори­мая грань Божьего замысла. Перелагая христианский завет, Владимир Соловьёв написал: «Люби все другие народы, как свой собственный.»

XX век содрогается, развращается от политики, освободившей себя от всякой нравственности. Что тре­буется от любого порядочного человека, от того осво­бождены государства и государственные мужи. При­шёл крайний час искать более высокие формы госу­дарственности, основанные не только на эгоизме, но и на сочувствии.

ПРОЦЕСС РАЗДЕЛЕНИЯ
Итак, объявить о несомненном праве на полное отделение тех двенадцати республик — надо безотла­гательно и твёрдо. А если какие-то из них заколеблют­ся, отделяться ли им? С той же несомненностью вы­нуждены объявить о нашем отделении от них — мы, оставшиеся. Это — уже слишком назрело, это необратимо, будет взрываться то там, то сям; все уже ви­дят, что вместе нам не жить. Так не тянуть взаимное обременение.

Ещё этот мучительный и затратный процесс разде­ления отяжелит первый переходный период для всех нас, первую пору нового развития: сколько ещё нуж­но средств, средств, когда их и так нет. Однако лишь это разделение прояснит нам прозор будущего.

Но самогó реального отделения нельзя произвести никакой одноминутной декларацией. Всякое односто­роннее резкое действие — это повреждение множества человеческих судеб и взаимный развал хозяйства. И это не должно быть похоже, как бежали португаль­цы из Анголы, отдав её беспорядку и многолетней гражданской войне. С этого момента должны засесть за работу комиссии экспертов всех сторон. Не забу­дем и: как безответственно-небрежна была советская прометка границ. В каких-то местах может понадо­биться уточнённая, по истинному расселению, в ка­ких-то — и местные плебисциты под беспристрастным контролем.

Конечно, вся эта разборка может занять несколько лет.

Перед миллионами людей встанет тяжёлый вопрос: оставаться, где они живут, или уезжать? — а это свя­зано с разорением всей их жизни, быта и нуждою в значительной помощи. (И не только для русских с ок­раин, но и окраинных уроженцев, живущих ныне в России.) Куда ехать? где новый кров? как дожить до новой работы? Это должно стать не личной бедой, а заботой вот этих комиссий экспертов и государствен­ных компенсаций. И каждое новосозданное государ­ство должно дать чёткие гарантии прав меньшинств.

И ещё сложней: как наладится безболезненная разъёмка народных хозяйств или установление торго­вого обмена и промышленного сотрудничества на не­зависимой основе.

И вот только в ходе этой работы и даже лишь по окончании её перед каждым государственным образо­ванием подымутся его подлинные Проблемы, а не тот заядлый «национальный вопрос», который так натёр шею нам теперь, что перекосил все чувства и всю дей­ствительность.

Из того будущего разительные неожиданности про­ступают нам и сейчас. Так нетерпеливо жаждет на­ци­о­нальной независимости Грузия! (Впрочем, Россия не завоёвывала её насильственно, а только Ленин в 1921.)

А вот уже сегодня: притеснение абхазцев, притесне­ние осетин и недопуск на исконную родину выслан­ных Сталиным месхов,— неужели это и есть желанная национальная свобода?

За что б мы ни взялись, над чем бы ни задумались в современной политической жизни — никому из нас не ждать добра, пока наша жестокая воля гонится лишь за нашими интересами, упуская не то что Божью справедливость, но самую умеренную нравст­венность.

НЕОТЛОЖНЫЕ МЕРЫ РОССИЙСКОГО СОЮЗА
За три четверти века так выбедняли мы, засквер­нели, так устали, так отчаялись, что у многих опу­скаются руки, и уже кажется: только вмешательст­во Неба может нас спасти.

Но не посылается Чудо тем, кто не силится ему навстречу.

И судьба наших детей, и наша воля к жизни, и наше тысячелетнее прошлое, и дух ваших предков, перелившийся же как-то в нас, — помогут найти силы преодолеть и это, и это всё.

И хоть не отпущено нам времени размышлять о лучших путях развития и составлять размеренную программу, и обречены мы колотиться, метаться, за­тыкать пробоины, обтесняют нас первосущные нуж­ды, вопиющие каждая о своём, о своём, — не долж­ны мы терять хладнокровия и предусмотрительной мудрости в выборе первых мер.

Я не берусь в одиночку перечислять их: должны сойтись на совет здравые практические умы, на сотрудничество — лучшие энергии. Рыдает всё в нашем сегодняшнем хозяйстве, и надо искать ему путь, без этого жить нельзя. И надо же скорей открыть людям трудовой смысл, ведь уже полвека никому нет ника­кого расчёта работать! и некому хлеб выращивать, и некому за скотом ходить. И миллионы обитают так, что и жилищами назвать нельзя, или по двадцать лет в гнойных общежитиях. И нищенствуют все старики и инвалиды. И загажены наши дивные когда-то просторы промышленными свалками, изрыты чудо­вищным бездорожьем. И мстит природа, неблаго­дарно презренная нами, и расползаются радиоактивные пятна Чернобыля, да не только его.

И ко всему теперь вот — готовить переселение со­отечественникам, теряющим жительство? Да, неизбежно.

И — откуда же набрать средств?

А: до каких же пор мы будем снабжать и кре­пить — неспособные держаться тиранические режи­мы, насаженные нами в разных концах Земли,— этих бездонных расхитчиков нашего достояния? — Кубу, Вьетнам, Эфиопию, Анголу, Северную Корею, нам же — до всего дело! и это ещё не все названы, ещё тысячами околачиваются наши «советники», где ни попало. И столько крови пролито в Афганистане — жалко и его упустить? гони деньги и туда?.. Это всё — десятки миллиардов в год.

Вот кто на это даст отрубный единомгновенный отказ — вот это будет государственный муж и пат­риот.

А до каких пор и зачем нам выдувать все новые, новые виды наступательного оружия? да всеокеанский военный флот? Планету захватывать? А это всё — уже сотни миллиардов в год. И это тоже надо отрубить — в одночас. Может подождать — и Космос.

А ещё — льготное снабжение Восточной Европы на­шим на всё страдательным сырьём. Пожили «социа­листическим лагерем» — и хватит. За страны Восточ­ной Европы — радуемся, и пусть живут и цветут сво­бодно, — а платят за всё по мировым ценам.

И этого мало? Так пресечь безоглядные капиталь­ные вложения в промышленность, не успевающие ожить.

Наконец — необозримое имущество КПСС, об этом уже все говорят. Награбили народного добра за 70 лет, попользовались. Конечно, уже не вернут ничего растраченного, разбросанного, расхищенного,— но отдайте хоть что осталось: здания, и санатории, и специальные фермы, в издательства,— и живите на свои членские взносы. (И за чисто партийный стаж — платите и пенсии сами, не от государства.)

И всю номенклатурную бюрократию, многомилли­онный тунеядный управительный аппарат, костенящий всю народную жизнь, — с их высокими зарпла­тами, поблажками да специальными магазинами, — кончаем кормить! Пусть идут на полезный труд, и сколько выручат. При новом порядке жизни четыре пятых министерств и комитетов тоже не станут нужны.

Вот отовсюду от этого — и деньги.

А на что ушло пять, скоро шесть лет многошумной «перестройки»? На жалкие внутрицекашные переста­новки. На склёпку уродливой искусственной избира­тельной системы, чтобы только компартии не упу­стить власть. На оплошные, путаные и нерешитель­ные законы.

Нет, не откроется народного пути даже к самому неотложному, и ничего дельного мы не достигнем, пока коммунистическая ленинская партия не просто уступит пункт конституции — но полностью устра­нится от всякого влияния на экономическую и госу­дарственную жизнь, полностью уйдёт от управления нами, даже какой-то отраслью нашей жизни или ме­стностью. Хотелось бы, чтоб это произошло не сило­вым выжиманием и вышибанием её — но её собствен­ным публичным раскаянием: что цепью преступле­ний, жестокостей и бессмыслия она завела страну в пропасть и не знает путей выхода. Вот чему по­ра, а не состраивать теперь для позорной преем­ственности новую РКП, принимать всю кровь и грязь на русское имя и волочиться против хода истории. Такое публичное признание партией своей вины, пре­ступности и беспомощности стало бы хоть первым разрежением нашей густо-гнетущей моральной атмо­сферы.

А ещё высится над нами — гранитная громада КГБ, и тоже не пускает нас в будущее. Прозрачны их уловки, что именно сейчас они особенно нужны — для международной разведки. Все видят, что как раз наоборот. Вся цель их — существовать для себя, и подавлять всякое движение в пароде. Этому ЧКГБ с его кровавой 70-летней злодейской историей — нет уже ни оправдания, ни права на существование.

ЗЕМЛЯ
Для чего-то же дано земле — чудесное, благосло­венное свойство плодоносить. И — потеряны те скоп­ления людей, кто не способен взять от неё это свой­ство.

Земля для человека содержит в себе не только хо­зяйственное значение, но и нравственное. Об этом убедительно писали у нас Глеб Успенский, Достоев­ский, да не только они.

Ослабление тяги к земле — большая опасность для народного характера. А ныне крестьянское чув­ство так забито в вытравлено в нашем народе, что, может быть, его уже и не воскресить, опоздано-перепоздано.

Как вводится сегодняшняя аренда — больше обман и издевательство, ни толку ни ряду, только хуже по­губят охоту у людей, потянувшихся к земле. Арен­даторы остаются в гнущей зависимости от колхозно-совхозных властей, и те могут вволю беззаконство­вать. Под аренду выделяются часто худшие, забро­шенные земли, и подороже берут за них, и инвентарь по завышенной цене, а продукцию вынуждают сда­вать подешевле; то не дают обещанных кормов, то отбирают взятых на откорм животных, пропали и труд, и деньги; в «сельхозтехника» может внезапно нарушить договор. Да участок земли — это ещё не свобода крестьянина, нужен же и свободный рынок, и доступный транспорт, и кредит, и ремонт техники, и строительный материал.

За все реформы мы берёмся как похуже — так и тут. Только губят дело и отбивают у людей послед­нюю веру в обещания власти.

Вообще по сравнению с колхозами — личная арен­да (и не от колхозов, а от местного самоуправления) несомненный шаг к улучшению нашего сельского хо­зяйства. В норме, установленной для данной местности (в соответствии с кадастром), — аренда пожизнен­ная и с неограниченной передачей по наследству; с отобранием участка лишь в случае небрежного землеуходства, но не от болезни семьи арендатора; с правом добровольного отказа от участка — и в этом случае оплатой арендатору того, что он вложил в землю и возвёл на ней. (И для всего этого совсем не нужен специальный административный аппарат над арендаторами: подобные случаи не будут многочис­ленны, и с ними управится местное земство.)

Однако при нынешней нашей отвычке от земли (и оправданном недоверии к властям, уже столько раз обманывавшим) — арендой, может быть, уже лю­дей и не привлечь. К тому ж, земельная аренда и не выдерживает экономической конкуренции с частной собственностью на землю, при которой и гарантиро­вано длительное улучшение земли, а не истощение, и только при ней мы можем рассчитывать, что наше сельское хозяйство не будет уступать западному. И предвидя и требуя самодеятельности во всех обла­стях жизни — как же не допустить её с землёй? От­казать деревне в частной собственности — значит за­крыть её уже навсегда.