Тема 1.4. Проблемы формализации назначения наказания 4 страница

Следует отметить, что Федеральные руководства по назначению наказаний являются далеко не единственным примером конкретизации правового значения обстоятельств дела. В зарубежном законодательстве регламентация правового значения отдельных обстоятельств дела используется достаточно часто.

Например, ст. 57 УК Японии предусматривает возможность усиления наказания при рецидиве преступлений в два раза по сравнению с установленным за данное преступление максимальным сроком лишения свободы с принудительным трудом[252]; статьи 68, 71 УК Японии достаточно жёстко регламентируют вопрос о том, насколько должно смягчаться наказание при наличии смягчающих обстоятельств и иных предусмотренных законом оснований смягчения наказания; ст. 72 определяет последовательность применения правил о смягчении и усилении наказания; ст. 70 предусматривает устранение дробных частей, появившихся в результате применения законодательных правил о смягчении наказания[253].

В § 49 УК ФРГ чётко регламентируется снижение минимальных и максимальных пределов санкций при наличии особых смягчающих обстоятельств, предусмотренных законом[254].

Параграф 70.04. УК штата Нью-Йорк предусматривает повышенные минимальные и максимальные сроки наказаний для лиц, повторно совершивших насильственную фелонию[255].

Уголовный кодекс Испании 1995 г. устанавливает наказание за покушение на преступление ниже на одну или две степени, чем предусмотрено за совершение этого преступления (ст. 62 УК Испании); иным соучастникам назначается наказание ниже на одну степень, чем исполнителям преступления (ст. 63)[256].

Завершая анализ различных концепций формализации назначения наказания (и соответственно оценки правового значения обстоятельств дела), нужно отметить, что благодаря резкому неприятию научной общественностью идей формализации в отечественной науке данные вопросы исследованы достаточно слабо. В то же время за рубежом имеются не только научные труды, но и крупные нормативные акты, формализующие назначение наказания вообще и оценку правового значения обстоятельств дела в частности.

Выше уже было отмечено большое значение работ отечественных учёных в сфере измерения общественной опасности и оценки правового значения отдельных обстоятельств дела. Идеи, сходные с теми, которые заложены в этих исследованиях, нашли и практическое применение в законотворческом процессе. Так, в методе оптимизации санкций, предложенном С.В. Бородиным[257], который был положен в основу построения санкций в действующем УК РФ, так же, как и в работах Ю.Д. Блувштейна[258] и В.Л. Чубарева[259], применяется определённая система балльных оценок. В частности, на основе балльных оценок С.В. Бородин проводит измерение семи выделенных им признаков состава преступления[260]. Здесь следует оговориться, что поскольку вопрос построения санкций является достаточно сложной самостоятельной задачей, труды, посвящённые механизму построения санкций, в настоящей работе не анализируются. Говоря об упомянутых работах С.В. Бородина, мы хотим лишь проиллюстрировать влияние разработок в сфере оценки общественной опасности на законодательство[261].

В новейшей литературе все чаще звучат идеи построения алгоритмов назначения наказания. Свежим примером такой литературы является работа Д.С. Дядькина, которая в целом посвящена алгоритмизации назначения наказания[262]. Основываясь на позициях ряда ученых, автор делает следующие выводы. «Во-первых, система назначения наказания, основанная лишь на субъективных методах оценки общественной опасности преступления и строгости соответствующего ему наказания, имеет массу недостатков и на текущий момент уже не может полностью удовлетворить общество и государство. Во-вторых, построение строго формализованных моделей (систем) назначения наказания в силу отсутствия в их рамках возможности какой-либо индивидуализации обречено на неудачу. В-третьих, существующие на сегодняшний день модели имеют целый ряд недостатков, негативно сказывающихся на практике назначения наказания»[263]. Действительно, недостатки субъективного моделирования оценки общественной опасности преступления и тяжести наказания имеются, и мы неоднократно подвергали их критике[264]. Но что предлагает взамен всему этому сам автор? Ничего. «Здесь, полагаем, человечество еще долго не сможет обойтись без экспертных оценок»[265], то есть те же самые субъективные оценки, подвергаемые критике самим автором, он предлагает сохранить и в дальнейшем. Тогда ради чего все производимое им исследование, зачем было критиковать то, что является с его же позиции приемлемым на необозримое время? Ах, да, мы забыли об алгоритмизации назначения наказания, которая является центральной идеей работы. Однако и в этой области автор ничего оригинального не создал, кроме общих рассуждений о теории алгоритмов. Его идея алгоритмизации опирается на правила назначения наказания, предусмотренные уголовным законом, одни из которых он поддерживает, другие же подвергает критике, заменяя другими правилами. Вот и вся алгоритмизация. Однако именно данная «алгоритмизация» приводит сегодня к судебному произволу, именно она вызывает неприятие среди специалистов, не готовых согласиться с поведением судей, напоминающем ковыль на ветру и зависящем от легкого дуновения ветерка.

Однако, несмотря на то, что упоминавшиеся методики измерения общественной опасности и оказали определённое влияние на построение санкций, они, тем не менее, до настоящего времени не нашли применения в сфере выбора вида и размера наказания в рамках самой санкции, где, казалось бы, для их использования открывается наибольший простор. Думается, что такое положение связано не только с субъективным неприятием идей формализации назначения наказания и оценки правового значения обстоятельств дела, но и с объективными трудностями, возникающими при попытке применить указанные методики в данной сфере.

Здесь следует отметить, что описанные модели, предназначенные для измерения общественной опасности, достаточно сложны в применении. Это уже само по себе затрудняет их внедрение в качестве средств оценки правового значения обстоятельств дела в закон, который должен быть по возможности понятен и доступен самым различным лицам.

Предлагаемые методики оценки общественной опасности изначально рассматриваются авторами не только как системы оценки правового значения различных обстоятельств дела, но и как средство для проверки обоснованности имеющихся в законе санкций и возможной их оптимизации[266]. Эти методики никогда не смогут работать исключительно в рамках установленной санкции, поскольку они не учитывают реально существующие границы санкций, не принимают их как аксиому, а подвергают ревизии. В результате методика работает в рамках не любой относительно-определённой санкции, а только той, которая с позиций этой методики является обоснованной. Собственно говоря, строить на основе какой-либо методики относительно определённые санкции, а затем на её же основе продолжать выбор вида и размера наказания в рамках построенных санкций незачем. Достаточно создать в законе систему абсолютно определённых санкций и закрепить правила оценки различных обстоятельств дела, в зависимости от которых эти санкции будут изменяться, и можно будет сразу, минуя построение относительно определённых санкций, сопоставлять тому или иному значению общественной опасности соответствующее наказание.

Данное обстоятельство говорит о том, что такие методики претендуют на роль универсальных, самодостаточных систем, которые предполагают построение новой системы санкций, основанной на абсолютно определённых показателях, а затем уже оценку на базе этих санкций правового значения обстоятельств дела. Они ориентированы, скорее, не на развитие формализации назначения наказания путём оценки обстоятельств дела в рамках существующей санкции, а на замену существующей системы формализации назначения наказания, основанной на относительно определённых санкциях, на иную систему формализации. Это обстоятельство делает внедрение таких методик в законодательство, по существу, нереальным. Отечественный законодатель сегодня не готов к столь серьёзным изменениям системы назначения наказания.

Думается, что на сегодняшний день задача состоит не в глобальной замене существующей системы формализации назначения наказания, основанной на относительно определённых санкциях, на иную, принципиально новую, а в обеспечении назначения на основе закона справедливого наказания в рамках существующих санкций, сужении пределов судейского усмотрения, которое при выборе наказания в рамках санкции чрезмерно велико и бесконтрольно. Для этого необходимо отделить вопрос построения санкций от вопроса назначения наказания в пределах санкции и создать систему оценки правового значения обстоятельств дела, которая будет исходить из обоснованности установленных законодателем санкций и обеспечивать учёт обстоятельств дела в их рамках.

Здесь также возможны различные варианты. Можно пойти путём указания того, на какую часть, долю может или должно изменяться наказание при наличии соответствующих обстоятельств (например, наполовину или на одну треть, как это предусматривалось ранее в ст. ст. 18а и 18б УК 1922 г., в ст. 50 УК 1926 г. в редакции 1929 г.). В этом случае суд вначале назначает наказание как бы в отсутствие соответствующего обстоятельства, не учитывая его, а затем снижает или увеличивает размеры наказания на определённую часть (долю) с учётом данного обстоятельства.

Думается, что такой способ формализации назначения наказания является не совсем удачным: судья, назначая «первоначальное» наказание, в котором не должны быть учтены соответствующие обстоятельства, всё равно не сможет полностью абстрагироваться от этих обстоятельств. Если в деле будет присутствовать обстоятельство, которое требует, например, увеличения наказания на одну треть, то судья будет назначать «первоначальное» наказание с учётом того, что в дальнейшем его придётся на одну треть увеличить. В результате подобная конкретизация в законе правового значения обстоятельств дела вряд ли обеспечит единство их оценки в практике разных судей.

Иногда в литературе предлагается обозначить в законе силу влияния на наказание обстоятельств дела путём указания пределов, ниже или выше которых суд не может назначить наказание при наличии соответствующего обстоятельства[267]. В этом случае суд варьирует наказание в «новых пределах», установленных законодателем применительно к конкретному обстоятельству. Например, предлагалось оговорить, что в случаях предотвращения виновным вредных последствий совершаемого им преступления, явки с повинной и активного способствования раскрытию преступления наказание, назначаемое судом, не может превышать трёх четвертей максимального размера санкции статьи, по которой осуждается виновный[268]. Высказывалось также предложение, чтобы минимальный размер наказания в отношении особо опасного рецидивиста был не менее половины максимального размера наиболее строгого вида наказания, предусмотренного санкцией статьи[269].

Эти предложения практически буквально были восприняты в УК 1996 г. Тем не менее, представляется, что и они имеют серьёзные недостатки.

Мы является сторонниками более жесткой и полной формализации в законе основных путей назначения наказания, чтобы оставить на усмотрение суда самый минимум индивидуализации, который уже в принципе не может быть формализован. И прежде всего, снижение и увеличение наказания с учётом конкретных обстоятельств дела практически возможно осуществить лишь при том условии, что есть какая‑то установленная в законе отправная точка, какое‑то первоначально взятое звено, по отношению к которому и производится судом исчисление наказания, снижение и увеличение его размера в зависимости от того или иного обстоятельства. В настоящее время в качестве такой точки законодатель использует максимальный срок или размер наиболее строгого вида наказания из закреплённых в соответствующей санкции (статьи 62, 65, 66, 68 УК РФ).

Однако, думается, что использование максимума санкции в качестве отправной точки при законодательной оценке обстоятельств дела является малоперспективным. Оно не даёт представления о том, каким должно быть наказание при отсутствии смягчающих и отягчающих обстоятельств, и не отражает возможность изменения общественной опасности преступления, как в сторону увеличения, так и в сторону уменьшения в зависимости от наличия того или иного обстоятельства дела. Мало того, его использование создает однозначный подход по назначению наказания в сторону его уменьшения, что очень далеко от логичного использования влияния смягчающих и отягчающих обстоятельств. Кроме того, принятый законом критерий довольно часто противоречит сути некоторых норм в уголовном праве (не трудно представить себе, во что выливается одна треть от максимального наказания при рецидиве, например, в санкции от 2 до 4 лет лишения свободы – в 16 месяцев лишения свободы, то есть при рецидиве может быть назначено наказание ниже низшего предела санкции; просто замечательно).

В теории уголовного права неоднократно предпринимались попытки найти ту стабильную часть санкции, в которой дается оценка типичным признакам вида преступления. Однако все они не были доведены до конца в силу сложности проблемы и резко критического отношения к ней юридической общественности. Так, еще Н.С. Таганцев предлагал исходить при назначении наказания из «нормального наказания»[270]. В советском уголовном праве имели место попытки выделить типовое и индивидуальное наказание[271]. А.Н. Трайнин писал: «Основанием для применения типового наказания служат признаки, включенные как элементы в состав, основанием для применения индивидуального наказания – признаки, не включенные в состав»[272].

Указанное положение было подвергнуто критике. В частности, Г.А. Кригер считал, что «если основания для назначения индивидуального наказания лежат вне состава преступления, то общественная опасность также неизбежно оказывается за пределами состава»[273]. Данное замечание автора базируется на ошибочном представлении его о структуре общественной опасности. По мнению Г.А. Кригера, общественная опасность не может возникать на основе типичных признаков вида преступления, тогда как в действительности общественную опасность образуют и типичные признаки, и индивидуальные особенности: первые создают характер и типовую степень[274] общественной опасности, вторые – индивидуальную степень общественной опасности преступления и личности виновного.

Необходимо признать, что А.Н. Трайнин, верно определив типовое наказание как «учет (мы склонны признавать это оценкой – А.К.) законодателем типовых элементов» вида преступления[275], частично ошибался, но не в том, что общественная опасность оказалась за пределами состава. Ошибка А.Н. Трайнина заключалась в другом. Во-первых, в ограничении оснований индивидуального наказания рамками признаков, находящихся за пределами состава, тогда как степени выраженности типичных признаков вида преступления также представляют собой индивидуальные особенности, хотя и закрепленные законодателем в обобщенном варианте в норме права; именно поэтому они создают индивидуальное наказание. Во-вторых, в понимании характера типового наказания. Кстати, эта ошибка свойственна не только А.Н. Трайнину. Под типовым наказанием многие авторы понимали и понимают санкцию нормы в целом[276]. Согласно такому представлению о типовом наказании индивидуальное наказание устанавливают в пределах первого (в границах санкции). Действительно, индивидуальное наказание определяется, как правило, в пределах санкции. Но очевидно и другое: если основания возникновения одного явления располагаются вне пределов оснований возникновения другого, то само первое явление не может находится в рамках второго, то есть индивидуальное наказание не может ограничиваться типовым наказанием.

Доказательством этому служит и тот факт, что оценка типичных признаков вида преступления значительно уже всех признаков преступления по объему оценки. Здесь мы должны четко установить соотношение типового и индивидуального в преступлении и наказании. В каждом преступлении определенного вида типичные его признаки составляют только часть преступления, то есть типичные признаки и признаки всего преступления соотносятся как часть и целое; остальные признаки преступления располагаются, как правило, за пределами типичных признаков, дополняют их. В продолжении этой идеи следует отметить, что в санкции, рассчитанной на учет и типичных признаков, и индивидуальных особенностей преступления и личности виновного, типовое наказание, необходимое для учета типичных признаков вида преступления, должно быть уже по объему, нежели вся санкция, рассчитанная на учет всех признаков преступления, в том числе – и типичных.

Таким образом, типовое наказание и вся санкция соотносятся как часть и целое, то есть вся санкция не может быть типовым наказанием; в ней нужно отыскать ту часть, которая отражала бы оценку только типовых признаков преступления.

Именно поэтому В.П. Нажимов предложил исходной ступенью (типовым наказанием) признать не всю санкцию, а лишь среднюю треть или первую половину санкции в виде лишения свободы[277]. Однако и подобное решение представляется половинчатым – в нашей работе неоднократно указывается на то, что оценка типичных признаков есть абсолютно определенная величина.

Думается, типовое наказание заключено в санкции нормы, но санкцией в целом не является. Под типовым наказанием, на наш взгляд, следует понимать отраженное в санкции нормы наказание, наиболее соответствующее характеру общественной опасности вида преступления.

Подобное определение типового наказания было предложено автором еще в 1980 году[278]. Однако со стороны некоторых ученых оно было подвергнуто критике. Так, Л.Л. Кругликов и Е.В. Благов пишут: «Подобное (данное А.Н. Трайниным – А.К.) понимание типового наказания поставлено под сомнение А.П. Козловым. По его мнению, типовое наказание – это не санкция статьи в целом, а указанный законодателем «единственный или поставленный на первое место в альтернативной санкции вид наказания, наиболее соответствующий характеру общественной опасности преступлений определенного вида». Что же касается упоминаемого А.П. Козловым понятия, то в нем речь идет не о типовом наказании в целом, а о типовом виде наказания»[279]. А ведь определение типового наказания, которое они А.П. Козлову приписывают, – определение именно типового вида наказания[280], типовое наказание в целом понимается несколько иначе[281]. Указанную ошибку приписывания А.П. Козлову того, чего он не утверждал, допускает и И.Я. Козаченко[282]. Данные два определения вовсе не синонимичны, а кое в чем отличаются друг от друга, отличаются настолько, насколько могут быть различны часть и целое.

Анализ типового наказания проще производить, выделяя в нем типовой вид и типовой размер. Идею такой дифференциации поддержали Л.Л. Кругликов, Е.В. Благов, И.Я. Козаченко[283]. Но их представление о типовом виде наказания мало приемлемо, поскольку они под таковым понимают санкцию в целом и сама идея типового вида наказания теряет смысл. Так, И.Я. Козаченко пишет: «Именно из числа этих видов наказаний в действующих уголовных кодексах законодатель и выделяет типовой вид наказания применительно к тому или иному составу преступления. Этот процесс осуществляется путем выбора того или иного вида юридической конструкции уголовной санкции: либо включением в нее единственного вида наказания, либо нескольких видов наказаний, среди которых приоритет отдается одному из них»[284]. И сразу же возникает естественный вопрос: какой орган отдает приоритет и как оформлен данный приоритет? Прямого ответа на данный вопрос И.Я. Козаченко не дает, но из контекста его последующих рассуждений можно сделать вывод о том, что типовой вид наказания устанавливает законодатель путем выдвижения того или иного вида наказания в санкции на первое место[285] (возможно – и на последнее, что не является принципиальным), хотя в последующем подобное представление несколько смазывается, поскольку автор признает типовым видом наказания по некоторым видам преступлений лишение свободы с альтернативой применения исправительных работ[286], что противоречит позиции самого автора о приоритетности вида наказания и делает проблему типового вида наказания абсолютно бессмысленной.

Типовое наказание (вид и размер его) должно быть определено уголовным законом; по крайней мере, принцип законности и стремление общества к правовому государству требует именно такого подхода. Анализ видов наказания, установленных в санкциях УК 1960 года, показывает: чаще всего на первом месте в альтернативной санкции располагалось лишение свободы. Однако там же удалось увидеть и нечто иное. Так, в ст.154¹ УК РСФСР законодатель вначале создал следующую санкцию: «Наказывается исправительными работами на срок до одного года или лишением свободы на срок от одного года до трех лет». И это не было единственным случаем в прежнем УК; особенно интересны в этом плане были санкции за воинские преступления, в ряде которых (предусмотренных ст.ст.238 п.в, 240 п.в, 242 п.в, 242 п.б и др.) законодатель указывал: «Наказывается смертной казнью или лишением свободы»; в иных нормах, регламентирующих ответственность за воинские преступления, санкции были построены иначе: «Наказывается лишением свободы или смертной казнью» (ст.ст.251 п.в, 255 п.е, 260 п.в, 261, 266, 267 УК РСФСР).

В чем же причина данного явления? Почему законодатель в санкции ст.154¹-1 УК РСФСР на первое место определял исправительные работы, а на второе - лишение свободы, тогда как в абсолютном большинстве альтернативных санкций на первом месте располагалось лишение свободы? Почему в санкциях одних норм, регламентирующих ответственность за воинские преступления, законодатель при наличии определенных отягчающих обстоятельств (совершение преступления в военное время или в боевой обстановке) и в зависимости от тяжести вида преступления ставил на первое место наказание в виде смертной казни, в других же – лишение свободы?

Разумеется, все это можно объяснить наличием недостатков законодательной техники и таковым ограничиться. Подобное может показаться даже оправданным с позиций последующего изменения санкции ст.154¹ УК РСФСР, из которой Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 3 декабря 1982 года было исключено наказание в виде лишения свободы[287]. Однако такое объяснение анализируемого явления едва ли верно. Во-первых, весьма существенные изменения, внесенные в законодательство о воинских преступлениях Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 30 января 1984 года, вовсе не коснулись вышеизложенных санкций, что свидетельствует об отсутствии у законодателя представления об «ошибочности» их конструирования. Во-вторых, скорее всего в указанном подходе законодателя к построению санкций проявлялось, возможно, не до конца осознанное стремление выделить в санкциях главное – указать суду либо на малозначительность, либо на особую тяжесть того или иного вида преступления и соответствующим образом направить деятельность суда по назначению вида наказания, рекомендуя ему преимущественно назначать не лишение свободы, а, например, исправительные работы или наоборот. Выдвигая конкретный вид наказания на первое место в санкции либо определяя один вид наказания в санкции, законодатель признает, что этот вид наказания наиболее соответствует характеру общественной опасности преступлений какого-то вида. Да, нужно согласиться: подобное построение санкций было исключением из правил. По общему правилу виды наказания в санкциях были ранжированы от более тяжких к менее тяжким, из чего следовало, что законодатель либо не стремился к типовому наказанию, либо типовым наказанием признавал лишение свободы. На первый взгляд, более оправдан первый вывод, поскольку теория типового наказания не стала еще общепризнанной в уголовном праве, тем более – в законодательной практике. Но, представляется, точнее иное решение: лишение свободы являлось типовым видом наказания; дело в том, что законодатель всегда или почти всегда (по крайней мере, с ХV111 – Х1Х века) отдавал предпочтение лишению свободы, именно на него опирался законодатель, именно оно было в центре внимания карательной политики.

Более четко был отражен типовой вид наказания в уголовном законодательстве Китайской Народной Республики от 1 июля 1979 года. Так, согласно санкциям ст.ст. 91, 92, 93, 94 ч. 2, 95, 100 и других УК КНР соответствующие виды преступлений наказываются «бессрочным лишением свободы либо лишением свободы на десять и более лет», тогда как в ст.94 ч.1 (при отягчающих обстоятельствах) и других УК КНР соответствующие виды преступления «наказываются лишением свободы на срок... либо бессрочным лишением свободы». По большинству из названных видов преступлений может быть определена и смертная казнь, однако подобное установлено отдельной нормой УК КНР (ст.103 УК), и о месте данного вида наказания в санкции можно только догадываться, исходя из толкования общей тенденции построения системы санкций. Очевидным же является то, что в указанных нормах законодатель ставит в санкциях на первое место либо бессрочное, либо срочное лишение свободы в соответствии с большей или меньшей тяжестью вида преступления. И это вне зависимости от того, установлена или нет за преступления анализируемых видов смертная казнь (например, по ст.112 УК КНР она вообще не предусмотрена).

Аналогичным образом поступает законодательство КНР и при регламентации смертной казни в конкретных санкциях. Так, в санкциях ст.ст. 106 ч. 1, 110 ч. 1, 139 ч. 3, 150 ч. 2 и других УК КНР установлено наказание в виде лишения свободы на срок..., либо бессрочное лишение свободы, либо смертная казнь, а в санкции ст. 132 УК КНР - смертная казнь, либо бессрочное лишение свободы, либо лишение свободы на десять и более лет. Но и в УК КНР отсутствует последовательность в реализации подобного подхода: указанная постановка видов наказания на первое место характерна, как правило, лишь для санкций со смертной казнью.

Законодательство ГДР в указанном плане было более последовательным. Из анализа санкций УК ГДР, регламентирующих наказуемость за общеуголовные преступления (например, против личности и некоторые другие), видно, что законодатель стремился в каждой санкции дать направление деятельности суда по назначению наказания. Разумеется, в первую очередь такое направление зависело от характера уголовного правонарушения: преступления, проступка или нарушения. Однако нас пока интересует не связь наказания с видом правонарушения, а то, какую посильную помощь оказывал законодатель суду в выборе наказания, как он оценивал характер общественной опасности вида посягательства. Так, в санкциях, предусмотренных ст.ст. 114 ч. 1, 116 ч. 1, 122 ч. 1, 123, 127 ч. 1, 142 ч. 1 и других УК ГДР, виды наказания располагались по убывающей степени их тяжести: лишение свободы или условное осуждение; ст.ст. 141 ч. 1, 152 ч. 2 УК – по возрастающей: условное осуждение или лишение свободы; ст.ст. 130, 146 ч. 1 УК ГДР – по убывающей: лишение свободы, условное осуждение или штраф; ст. 124 УК ГДР – по возрастающей: штраф, или условное осуждение, или лишение свободы; ст. 129, 131 ч. 1, 133 ч. 1, 140, 144 ч. 1, 147 УК ГДР – по убывающей: лишение свободы, или условное осуждение, или штраф, или общественное порицание; ст.ст. 115 ч. 1, 119 ч. 1, 120 ч. 1 УК ГДР – по возрастающей: общественное порицание, или штраф, или условное осуждение, или лишение свободы. Таким образом, законодатель ставил на первое место в санкции либо наиболее тяжкий из имеющихся в санкции вид наказания (лишение свободы), либо наименее тяжкий (условное осуждение, или штраф, или общественное порицание) независимо от количества видов наказания в санкции (два их, три или четыре).

Данный подход не зависел и от наличия в санкции лишения свободы. Например, в санкциях, предусмотренных ст.ст. 136, 146 ч. 2, 135, 143 УК ГДР, отсутствовало лишение свободы, и тем не менее виды наказания в них расположены либо в убывающей (условное осуждение, или штраф, или общественное порицание – ст.ст. 136, 146 ч. 2 УК ГДР), либо в возрастающей (общественное порицание, или штраф, или условное осуждение – ст.ст. 135, 143 УК ГДР) степени.

Особенно наглядно стремление законодателя дать оценку характеру общественной опасности посягательства продемонстрировано оформлением санкций некоторых простых норм и норм с квалифицирующими признаками. Так, в ч.ч. 1 ст.ст. 166, 172, 173, 182, 188, 200 и других УК ГДР на первое место в санкции законодатель ставил наиболее мягкий вид наказания (общественное порицание). Если же в указанных видах преступления введены квалифицирующие признаки, то законодатель помещал в санкции на первое место лишение свободы, а не более мягкий вид наказания, хотя тот и присутствовал в ней. Таким образом, повышение характера общественной опасности вида посягательства с необходимостью сказывалось на построении санкции. Изложенное свидетельствует: законодательство ГДР вполне осознанно выделяло типовой вид наказания, наиболее отвечающий характеру общественной опасности вида посягательства.

Именно на этой основе наука уголовного права и Верховный Суд ГДР разработали систему «оценок, позволяющих обоснованно осуществить назначение наказания и проверить сделанный судом выбор»[288]. К сожалению, в новом Уголовном кодексе КНР указанного типового наказания уже нет, Уголовный кодекс ГДР канул в лету вместе с государством и идея типового вида наказания потеряла своих явных приверженцев. Однако сама идея выделения типового наказания имеет сторонников в зарубежной науке. В частности, в докладе финского Комитета по вопросам уголовного права (1976 г.) говорилось, что «чтобы гарантировать соответствие между преступлением и наказанием, а также предсказуемость юридических решений, предусмотренные новым уголовным правом преступления, должны быть тщательно дифференцированы согласно степени их тяжести для установления узких пределов наказания за каждое конкретное преступление. Чтобы оказывать положительное воздействие на отношение к праву и ограничить число жалоб, следует установить типовые наказания (выделено мною – А.С.) для... каждой категории преступлений»[289].