Ледяная пустыня кончилась гораздо более внезапно, чем началась: Петропавел и дошел-то всего-навсего до горизонта, а за ним сразу открылось летнее поле, у обочины которого он увидел маленькую упитанную рыбку. Рыбка была обута.
-- Шпрот-в-Сапогах, -- раскланялась рыбка, и Петропавел, приветливо улыбнувшись, представился тоже. Потом, чтобы его сразу не заговорили, спросил:
-- До Слономоськи далеко мне еще?
-- Если пешком, то порядочно.
-- А как можно по-другому? -- с надеждой спросил Петропавел.
-- Да по-всякому можно. Можно, например, камнем по затылку.
Петропавел пристально взглянул на рыбку:
-- Вы такой злобный шпрот?
-- Да нет! Это не я -- это Дама-с-Каменьями. В-о-о-он она на вышке сидит. И пропускает лишь того, кто разгадает жуткую загадку одну.
Петропавел поглядел вдоль обочины и действительно увидел смотровую вышку.
-- Шаг вперед -- и Вы на том свете. Она меткая, как индеец. Правда, и добрая, как мать. Никогда без моего предупреждения не убивает.
-- Может, как-нибудь... в обход? -- поежился Петропавел.
-- Не советую. Там с одной стороны -- Волка-Семеро-Казнят, а на другой -- вообще Дохлый Помер. Если только туда, где КАТОК СОЗНАНИЯ, но на катке Вы ведь побывали уже...
-- А трудная загадка?
-- Чертовски. Какая-то загадка Свинкса просто.
-- Ладно, давайте загадку.
-- Да вы что? А камнем? -- Шпрот-в-Сапогах прямо-таки остолбенел.
-- Ну, камнем же не сразу. Сначала идет загадка. Загадывайте.
-- Вы даете! -- восхитился Шпрот-в-Сапогах. -- Подсказать отгадку? -- Благодарю Вас, я сам.
Шпрот-в-Сапогах заплакал и залепетал сквозь слезы:
-- Сколько будет дважды два... четыре? -- при этом он взял в руки два черных флажка.
-- Я знаю несколько разгадок этой загадки. -- Ни один мускул не дрогнул на лице Петропавла. -- Классические варианты разгадок следующие: дважды два четыре будет зеленая дудочка или колбасная палочка...
-- Довольно, довольно! -- радостно закричал Шпрот-в-Сапогах и, схватив два красных флажка, принялся сигнализировать о чем-то на смотровую вышку.
-- Кроме того, -- невозмутимо продолжал Петропавел, -- дважды два четыре будет детская считалочка, елочка-моталочка, бифштекс натуральный рубленый с луком, люля-кебаб с рисом, "Степь да степь кругом"...
-- Хватит! -- с испугом закричал Шпрот-в-Сапогах.
-- И, наконец, -- закончил Петропавел, -- спросите у Дамы-с-Каменьями, не хочет ли она сама получить камнем по затылку?
Шпрот-в-Сапогах испуганно замахал красными флажками. В ответ со смотровой вышки тоже замахали красными флажками.
-- Она благодарит Вас и говорит, что не хочет,-- пролепетал Шпрот-в-Сапогах.
-- Тогда привет ей ото всех -- начиная с Бон Жуана и кончая Таинственным Остовом,-- сказал Петропавел и шагнул на стерню.
-- Погодите, -- вслед ему закричал Шпрот-в-Сапогах.-- Там есть одна тонкость! Это не просто поле -- это АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ.
Но Петропавел даже не расслышал этого, так далеко он уже ушел. Идти было приятно -- несколько настораживало, правда, полное отсутствие хоть какого-нибудь ветерка над полем. Тут Петропавел взял и запел хорошую походную песню, из которой почему-то получилось вот что: Муравей, муравей в шапочке, в тюбетеечке -- жалобно ползешь! Раз ползешь, два ползешь, три ползешь...
И словно в ответ на это в атмосфере начались вдруг знакомые Петропавлу волнения -- и понесся над полем богатырский пописк.
"Черт меня дернул запеть эту песню!" -- ругал себя Петропавел: мысль о встрече с Муравьем-разбойником -- да еще на открытом месте -- привела его в ужас. Однако богатырский пописк все усиливался, и, не помня себя от страха, Петропавел хрипло выкрикнул в никуда:
-- Эй, выходи на честный бой. Муравей-разбойник!
-- Как бы не так! -- богатырский пописк приобрел еле уловимые очертания слов.-- В честном-то бою ты меня победишь. А ты вот попробуй в нечестном победи! Мне в нечестном бою нет равных.
Петропавел, едва держась на ногах, безуспешно пытался сообразить, что такое нечестный бой, как вдруг на краю поля появилась гонимая ураганным ветром и послушно, хоть и бесконвойно, продвигавшаяся вперед колонна, в составе которой ему удалось различить несколько знакомых фигур. Чем ближе подходила колонна, тем больше их обнаруживал Петропавел: Бон Жуан, Ой ли-Лукой ли. Белое Безмозглое, Пластилин Мира, Старик-без-Глаза, Гуллипут и дальше -- Тридевятая Цаца, увеличивавшаяся до невероятных размеров, Всадник-с-Двумя-Головами, Смежная Королева, а за ней кто-то незнакомый (может быть, Тупой Рыцарь?), Воще Бессмертный -- они понуро брели по полю, над которым уже вовсю свирепствовали стихии, и замыкающие -- они летели! -- Гном Небесный и влюбленный в небо Летучий Нидерландец...
В мгновенье ока Петропавел оказался возле колонны:
-- Сколько вас? -- воскликнул он.-- Куда вас гонят?
-- Свали в туман! -- услышал он родной разнорегистровый голос Смежной Королевы.-- Все мы -- пленники Муравья-разбойника.
Петропавел просто озверел от этого сведения. Еще бы не озвереть: крохотная букашка, продукт народного суеверия -- и так распоясаться! Мало того, что его и вообще-то не видно невооруженным глазом... стоп! Эта мысль показалась Петропавлу продуктивной. Вот что! Надо вооружить глаз! Только вооружив глаз можно победить Муравья-разбойника.
Теперь надо было срочно решить, какой именно глаз вооружить -- правый или левый. Конечно, левый: левый у него единица, а правый -- минус 0,5! Чтобы выиграть время и деморализовать противника, Петропавел громко крикнул в бурю:
-- Эй, Муравей-разбойник! -- голос его звучал сильно и нагло.-- Если не хочешь честного боя, тогда я вооружаю глаз!
-- Какой -- правый или левый? -- богатырски пропищал хитрый Муравей-разбойник. -- Левый! -- злорадно гаркнул Петропавел. -- Ну, мне конец! -- в богатырском пописке послышался ужас.
-- Думаю, что да! -- сухо, но громко крикнул Петропавел и захохотал.
Однако чем вооружать левый глаз? Ничего не было под рукой, а левый глаз уже разошелся и жаждал крови.
Внезапно в единственном глазу Старика-без-Глаза он увидел соринку и, как ни был занят размышлениями, заметил:
-- У Вас соринка в глазу.-- Замечание прозвучало вполне вежливо.
-- А у себя в глазу бревна не видишь? -- в обычной своей нахальной манере осведомился изнуренный старик.
-- В каком глазу? -- с надеждой крикнул Петропавел, перекрывая вой бури.
-- Да вот же, в левом! -- ответил старик и как бы между прочим добавил: -- Глаз, вооруженный бревном,-- страшная сила.
-- Помогите! -- все поняв, богатырским пописком пискнул Муравей-разбойник откуда-то с юго-востока -- и навстречу богатырскому этому пописку Петропавел мощно метнул левым глазом свое бревно. Толстенное и длинное, оно с грохотом упало на землю, похоронив под собой Муравья-разбойника...
А из разоруженного левого глаза Петропавла упала на место этой бесславной смерти чистая слеза.
И стало тихо вокруг. И выросли цветы. И Гном Небесный запорхал с цветка на цветок, собирая в зеленую эмалированную кружку сладкий нектар.
-- Выпьем за нашу победу в нечестном бою! -- крикнул он бодро и единым залпом осушил кружечку. Прочие облизнулись...
А Петропавел вдруг начал ощущать в себе сильные перемены. Глазом, из которого выпало бревно, он видел мир совсем не так, как прежде. Ничто в его знакомых уже не казалось ему странным: ни размалеванная пустота на лице Белого Безмозглого, ни колебания в возрасте у Старика-без-Глаза, ни даже постоянно-переменный рост Гуллипута, ни повадки Шармен... А вот что это за незнакомое лицо -- длинное и худое, похожее на лошадиную морду страшной доброты?
-- Разрешите представиться...-- начал Петропавел.
-- Представлялись уже,-- проворчал незнакомец. -- Раньше ты меня просто не видел: у тебя бревно в глазу было. Таинственный Остов.
Петропавел бросился к нему на шею, а тот, отстраняясь, ворчал:
-- Довольно... Ты же не Шармен, ей богу! Между тем все вокруг увлеклись уже общим делом, больше не обращая на Петропавла внимания. Они подвязывали к выпавшему из его глаза бревну толстые канаты, чтобы отнести это бревно в надлежащее место и там учредить, как понял Петропавел по отдельным возбужденным возгласам, "Мемориальный Музей Бревна, Убивавшего Муравья-разбойника". Петропавла насторожила форма причастия: это было причастие несовершенного вида.
-- Почему в названии вы употребляете причастие несовершенного вида? -- обратился он к суетившемуся поблизости Гному Небесному.
-- Потому что по отношению к несовершенным действиям употребляются глаголы и причастия несовершенного вида,-- ответил эрудированный Гном. -- А в данном случае никакого действия совершено не было.
-- Что значит -- не было, -- растерялся Петропавел, -- когда было? Я ведь убил Вашего Муравья-разбойника и спас вас от плена и гибели!
-- А ты всегда лезешь не в свое дело, мы уж к этому привыкли,-- походя отчитал его Гном Небесный.-- К счастью, здешние события не зависят от тебя, так что ты не убил, а убивал, не спас, а спасал... то есть события происходить-то происходили, да не произошли. Муравей-разбойник жив и, даст бог, здоров, наш священный ужас, как и водится, неизбывен,-- стало быть, ничто не изменилось! Правда, у тебя из глаза наконец выпало бревно, но это твои проблемы... А у нас, как говорится, и волки сыты, и овцы в теле.
-- Чему же вы все тогда радовались? -- спросил Петропавел.
-- Жизни...-- развел руками Гном Небесный. -- Вечной Жизни и... многообразию форм ее проявления. Не понимаю, что тебя тут смущает.
-- А зачем вам в таком случае мемориальный музей? Ведь мемориальный музей -- это увековечивание памяти о ком-то умершем... У вас же никто не умер!
-- Какой-какой музей? -- переспросил Гном Небесный. -- Произнеси-ка это слово по слогам!
-- Ме-мо-ри-аль-ный...
-- Мы такого музея не учреждаем. Мы учреждаем музей Мимо-реальный. У нас тут все мимо-реальное. И Гном Небесный стремглав полетел вслед за остальными, уже тащившими куда-то мимореальное бревно.
Петропавлу ничего не оставалось делать, как отправиться своей дорогой. Чтобы не думать о случившемся, он снова стал напевать, правда, теперь уже совсем безобидную песенку:
Жир был у бабушки --
смерть от глюкозы!
Вот как, вот как --
смерть от глюкозы!
Он хотел задуматься над горькой судьбиной неизвестно откуда взявшейся в песне жирной бабушки, но не успел, потому что внезапно стемнело. Сделалось как-то жутковато, и, чтобы убедить себя в том, что бояться нечего, Петропавел громко крикнул в темноту:
-- Ау-у-у!
-- Уа-а-а! -- тут же раздался из сумерек детский плач.
Петропавел вздрогнул: детского плача он как-то совсем не ожидал. Не хватало только наткнуться на конверт с грудным младенцем! Он осторожно двинулся в направлении плача, внимательно глядя под ноги. Плач стих. Петропавел остановился: может быть, ребенок не один, может быть, он с матерью? Тогда глупо к нему идти. Не пойду.
-- Уа-а-а! -- снова донеслось спереди.
-- Это я зря, едва ли...-- громко сказал Петропавел себе и услышал ответ:
-- Слесаря вызывали? -- причем голос был хриплым.
Вопрос озадачил Петропавла. Не вполне понятно было, как мог оказаться ночью в поле слесарь и что с этим слесарем тут делать? Вероятно, к тому же у слесаря был ребенок: ведь Петропавел отчетливо слышал детский плач. А может быть, это не слесарев ребенок и слесарь просто украл у кого-нибудь ребенка?
-- Мы не вызывали слесаря! -- строго ответил Петропавел, нарочно употребив множественное число: для острастки, и еще более строго спросил:-- Слесарь, это Ваш ребенок или нет?
-- Дед! -- отозвался слесарь.
Петропавел не поверил слесарю. Можно, конечно, допустить, что он тут со своим ребенком и дедом, но плакал явно не дед, а ребенок!
-- Почему же у деда детский голосок? -- проницательно поинтересовался Петропавел.
-- Дед сам невысок! -- Кажется, слесарь был балагуром.
Тогда Петропавел, стараясь, чтобы голос его прозвучал особенно мужественно, решил все-таки внести ясность в положение дел.
-- Вот что, слесарь,-- сказал он.-- Все это очень странно. Почему Вы явились сюда с семьей? Может быть, Вы... кто-то другой, а не слесарь?
-- Дорогой, я не слесарь! -- ответил слесарь.
-- Вы надо мной издеваетесь?
-- Раздевайтесь!
Тут Петропавел несколько струхнул. Прозвучавший в темноте приказ напоминал начало разбойничьей сцены.
-- Вы, что же, серьезно? -- спросил Петропавел.
На сей раз ответ был уже и вовсе невразумительным:
-- Вы тоже Сережа.
Петропавел задумался, почему это он Сережа и кто тут еще Сережа, кроме него, и примирительно пробормотал:
-- Наверное, Вы отчасти правы... В какой-то степени каждый из нас Сережа, а если так, то, должно быть, и я, как другие, тоже немножко Сережа ("Что я несу! -- думал он.-- Это просто бред сумасшедшего!"). Я рад, но мне очень...
-- Оратор, короче! -- оборвали из тьмы.
Петропавел умолк, ожидая худшего. Худшего не происходило.
-- Тут кто-то спрятался!.. -- игриво произнес он, несмотря на то, что душа у него ушла в пятки.
-- Никто тут не стряпает, -- ответили ему. -- Стряпать тут не из чего. Это АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ. В нем не растет ничего, кроме ассоциаций.
-- АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ? Странно...-- Петропавел набрался смелости и спросил: -- Простите, с кем я все-таки говорю?
-- Хрю-хрю! -- раздалось над полем.
-- Там у Вас еще и поросенок?
-- Нет,-- в голосе послышалась усмешка. -- Паросенок прибывает в шесть ноль-ноль.
-- Куда прибывает? -- не понял Петропавел.
-- К южной окраине поля. Тут все очень продумано: восточная окраина охраняется Дамой-с-Каменьями. К северной окраине, тоже в шесть ноль-ноль, прибывает Паровоз, к западной -- там начинается озеро -- Пароход, а к южной -- Паросенок. Тут три вида парового транспорта.
-- Паросенок...-- задумчиво повторил Петропавел и признался: -- Никогда не слышал о таком транспорте.
-- Не думай, что ты слышал обо всем, что происходит в мире,-- посоветовали из тьмы.-- Это самое банальное заблуждение.
-- Ну да!.. -- воскликнул вдруг Петропавел. -- Я вспомнил: даже выражение есть странное "Класс езды на паросенке"! Я никогда его не понимал.
-- Вот видишь, и выражение есть!..
-- Но все-таки с кем я разговариваю? Это я к тому, что Таинственный Остов тоже сначала был не виден, а потом... виден стал. Во тьме вздохнули:
-- Меня ты никогда не увидишь. Я -- Эхо. Странно, что ты до сих пор этого не понял.
-- Эхо? -- Петропавел был потрясен.
-- Ты что-нибудь имеешь против?
-- Да нет... Я только привык думать, что Эхо лишь повторяет чужие слова -- даже не слова, а окончания слов.
-- Интере-е-есно,-- обиженно протянуло Эхо, -- на основании чего это ты привык так думать? Отвыкни!.. Повторяет слова не Эхо, а попугай. Не надо путать Эхо с попугаем.
-- Извините меня...-- Петропавел сконфузился.-- Дело в том, что всегда, когда я раньше слышал Эхо...
-- Раньше ты, наверное, плохо слышал,-- посочувствовали в ответ.-- Эхо никогда и ничего не воспроизводит в том же самом виде, в котором получает. Точность -- въедливость королей, и точность скучна. "Ау" -- "уа", "Вы, что же, серьезно?" -- "Вы тоже Сережа", "Я рад, но мне очень..." -- "Оратор, короче!" -- если это и повторы, то творческие: пусть довольно бедные, но ничего более интересного ты не произнес. Повтор хорош тогда, когда он смысловой: просто пересмешничать -- глупо... Ну-ка, скажи что-нибудь, да погромче!
-- Э-ге-ге-гей! -- охотно заорал Петропавел.
-- Спаси-ибо, -- уныло протянул Эхо.-- И что прикажешь с этим делать?.. Вот тебе наглядный пример автоматического речепроизводства: в подобных ситуациях люди всегда кричат "ау" или "эге-ге-ге-гей!" чисто механически, не отдавая себе в этом отчета. Язык владеет человеком... -- Эхо вздохнуло.
-- Человек владеет языком! -- с гордостью за человека сказал Петропавел.
Эхо хмыкнуло.
-- На твоем месте я не делало бы таких заявлений: право на них имеют очень немногие. Большинство же просто исполняет волю языка, подчинено его диктатуре -- и бездумно пользуется тем, что подбрасывает язык. Мало кто способен на преобразования.
-- Подумаешь, преобразования! -- расхорохорился Петропавел.-- К чему они? Достаточно просто знать точное значение слова.
-- У слова нет точного значения: ведь язык -- это тоже лишь Эхо Мира.-- Эхо помолчало и предложило: -- Ну что, сыграем напоследок?
-- Опять играть... Во что?
-- Ты выкрикиваешь что-нибудь в темноту, а я подхватываю.
Теперь Петропавел подумал, прежде чем кричать, и выкрикнул довольно удачно:
-- Белиберда!
-- Бурли, бурда! -- донеслось в ответ.-- Так говорят, когда варят какую-нибудь похлебку: это заклинание, чтобы она быстрее варилась: "Бурли, бурда, бурли, бурда, бурли, бурда!"
-- Понятно,-- сказал Петропавел.-- Еще выкрикивать?
-- Выкрикивай все время!
Тут Петропавел усмехнулся и выдал:
-- Асимметричный дуализм языкового знака!
-- А Сима тычет дулом вниз, разя его внезапно! -- незамедлительно откликнулось Эхо.
-- Ничего не понятно,-- придрался Петропавел.-- Кто такая Сима? И кого она разит?
-- Ты просто не знаешь контекста. А вне контекста слова воспринимать бесполезно: они утрачивают смысл... Значит, идет бой!.. -- воодушевилось Эхо.
-- Где идет бой? -- не успел включиться Петропавел.
-- В контексте!.. В контексте может происходить все, что хочешь. Мне угодно, чтобы в контексте шел бой. И Сима -- предположим, есть такая героиня, известная врагам своей отвагой и беспощадностью, и зовут ее Сима -- так вот, Сима скачет на коне в первых рядах бойцов. И вдруг она обнаруживает, что в винтовке кончились патроны. Сима в отчаянии. А бой продолжается. Неожиданно Сима замечает, как прямо под ноги ее коню бросается враг. Тут бы и застрелить его отважной Симе, но вот беда: нет патронов! И тогда сторонний наблюдатель, -- например, ты! -- видит, как враг прицеливается, чтобы убить безоружную Симу, а Сима тычет дулом вниз, разя его внезапно! -- Эхо умолкло, тяжело дыша.
-- Какая-то глупая история получилась, -- оценил рассказ Петропавел.
-- Каков материал -- такова и история, -- обиделось Эхо. -- Интересно, на что ты рассчитывал, когда выкрикивал эту чушь?
-- Не чушь! -- Петропавел высоко ценил дружбу. -- Так Белое Безмозглое всегда говорит. А все что касается этой невероятной легенды про Симу...
Эхо засопело, -- видимо, Сима все-таки была дорога ему как тема -- и закапризничало:
-- Нет. С Симой так было!
-- Бред. Сивой Кобылы! -- неожиданно для себя отыгрался Петропавел и удивился: это его собственное маленькое ассоциативное поле откликнулось в нем. И тотчас же замкнулись все цепочки, для которых раньше не хватало звеньев -- полузабытых, перемешанных, переиначенных, то есть в конце концов переработанных, образов, пришедших из книг, пословиц и поговорок, устойчивых выражений, ставших частью его фантазии, его памяти, его речевого опыта, его юмора и его ошибок...
И тогда он рассмеялся навстречу Эху, а Эхо рассмеялось навстречу ему, потому что оба они поняли друг друга: фантазия свободна, она -- золотая бабочка, живущая один день, один миг: взмах крыльев -- и прощай! Она уже другая, уже изменилась, превратилась в маленький цветок, который раскрылся на мгновение -- и нет его, пропал, осыпался, а лепестки роем белых облачков плывут по небу: одно -- бабочка, другое -- цветок, третье -- лента, четвертое, пятое, шестое...
И начался рассвет, и выкатился оранжевый бубен солнца, и мир заплясал под веселую музыку маскарада -- зыбкий, неуловимый, чудесный!
А ровно в шесть к южной границе АССОЦИАТИВНОГО ПОЛЯ на всех парах примчался прекрасный розовый Паросенок и перекликнулся с Паровозом у северной границы и Пароходом у западной. Он был новеньким, этот Паросенок! И Петропавел вскочил на него, а с Петропавла, в свою очередь, соскочил кто-то маленький и лохматый, очертя голову ринувшись назад по АССОЦИАТИВНОМУ ПОЛЮ: это был небольшой медведь, который наступил Петропавлу на ухо еще в детстве и только теперь слез. А Паросенок загудел и со страшной скоростью понесся вперед -- у Петропавла даже дух перехватило: он никак не ожидал, что может показать такой класс езды на Паросенке!
