Глава двадцать вторая. Когда Мод Брустер направилась ко мне, я уже знал, о чем пойдет речь

 

Когда Мод Брустер направилась ко мне, я уже знал, о чем пойдет речь. Минут десять я наблюдал, как она толкует о чем-то с механиком, и теперь молча поманил ее в сторону, подальше от рулевого. Лицо ее было бледно и решительно, глаза, расширившиеся от волнения, казались особенно большими и смотрели на меня испытующе. Я почувствовал какую-то робость и даже страх, так как знал, что она хочет заглянуть в душу Хэмфри Ван-Вейдена, а Хэмфри Ван-Вейден едва ли мог особенно гордиться собой, с тех пор как ступил на борт «Призрака».

Мы подошли к краю юта, и девушка повернулась и взглянула на меня в упор. Я осмотрелся: не подслушивают ли нас.

– В чем дело? – участливо спросил я, но лицо ее оставалось все таким же решительным и суровым.

– Я готова допустить, – начала она, – что утреннее происшествие было просто несчастным случаем. Но я только что говорила с мистером Хэскинсом. Он рассказал мне, что в тот день, когда нас спасли, в то самое время, когда я спала в каюте, двух человек утопили, преднамеренно утопили, попросту говоря – убили.

В голосе ее звучал вопрос, и она все так же смотрела на меня в упор, словно обвиняя в этом преступлении или по крайней мере в соучастии в нем.

– Вам сказали правду, – ответил я. – Их действительно убили.

– И вы допустили это! – воскликнула она.

– Вы хотите сказать, что я не мог этого предотвратить? – мягко возразил я.

– Но вы пытались? – Она сделала ударение на «пытались»; в голосе ее звучала надежда. – Да нет, вы и не пытались! – тут же добавила она, предвосхитив мой ответ. – Но почему же?

Я пожал плечами.

– Не забывайте, мисс Брустер, что вы еще совсем недавно попали сюда и не знаете, какие тут царят законы. Вы принесли с собой некие высокие понятия о туманности, чести, благородстве и тому подобных вещах. Но вы скоро убедитесь, что здесь им нет места. – И, помолчав, я добавил с невольным вздохом: – Мне уже пришлось убедиться в этом.

Она недоверчиво покачала головой.

– Чего же вы хотите? – спросил я. – Чтобы я взял нож, ружье или топор и убил этого человека?

Она испуганно отшатнулась.

– Нет, только не это!

– Так что же? Убить себя?

– Почему вы все говорите только о физическом воздействии? – возразила она. – Ведь существует еще духовное мужество, и оно всегда оказывало свое влияние.

– Так, – улыбнулся я. – Вы не хотите, чтобы я убивал его или себя, но хотите, чтобы я позволил ему убить меня.

И, не дав ей возразить, я продолжал:

– Духовное мужество – бесполезная добродетель в этом крохотном плавучем мирке, куда мы с вами попали. У одного из убитых, Лича, это мужество было развито необычайно сильно. Да и у второго, у Джонсона, – тоже. И это не принесло им добра – наоборот, погубило их. Такая же судьба ждет и меня, если я вздумаю проявить то небольшое мужество, которое еще во мне осталось.

Вы должны понять, мисс Брустер, понять раз и навсегда, что Ларсен – это не человек, а чудовище. Он лишен совести. Для него нет ничего святого. Он не останавливается ни перед чем. По его прихоти меня насильно задержали на этой шхуне, и только по его прихоти я пока еще цел. Я ничего не предпринимаю и не могу предпринять, потому что я раб этого чудовища, как и вы теперь его рабыня, потому, что я хочу жить, как и вы хотите жить и еще потому, что я не в состоянии бороться и победить его, как и вы этого не можете.

Она молчала, ожидая, что я скажу еще.

– Что же остается? Я в положении слабого. Я молчу и терплю унижения, как и вам придется молчать и терпеть. И это разумно. Это лучшее, что мы можем сделать, если хотим жить. Победа не всегда достается сильному. У нас не хватит сил, чтобы открыто бороться с ним. Значит, мы должны действовать иначе и постараться победить его хитростью. И вы, если захотите последовать моему совету, должны будете поступать так. Я знаю, что мое положение опасно, но ваше, скажу вам откровенно, – еще опаснее. И мы должны стоять друг за друга и действовать сообща, но хранить наш союз в тайне. Может случиться, что я не смогу открыто поддержать вас; точно так же и вы должны молчать при любых оскорблениях, которые могут выпасть на мою долю. Нельзя перечить этому человеку и раздражать его. Как бы это нам ни претило, мы должны улыбаться и быть любезны с ним.

– Все же я не понимаю... – сказала она и с растерянным видом провела рукой по лбу.

– Послушайтесь меня, – решительно произнес я, заметив, что Волк Ларсен, который расхаживал по палубе, разговаривая с Лэтимером, начал поглядывать в нашу сторону. – Послушайтесь меня, и вы очень скоро убедитесь, насколько я прав.

– Так что же мне все-таки делать? – спросила она, заметив тревожный взгляд, брошенный мною на Волка Ларсена, и, по-видимому, поддавшись силе моих убеждений, что не могло не польстить мне.

– Прежде всего оставьте мысль о духовном мужестве, – поспешно сказал я. – Не восстанавливайте этого зверя против себя. Держитесь с ним приветливо, беседуйте о литературе и искусстве – такие темы он очень любит. Вы увидите, что он внимательный слушатель и отнюдь не дурак. И ради самой себя старайтесь не присутствовать при всевозможных зверствах, которые частенько повторяются на этом судне. Тогда вам легче будет играть свою роль.

– Так я должна лгать? – с возмущением произнесла она. – Лгать словами и поступками?

Волк Ларсен отошел от Лэтимера и направлялся к нам. Я был в отчаянии.

– Умоляю вас, поймите меня, – торопливо проговорил я, понизив голос. – Весь ваш жизненный опыт здесь ничего не стоит. Вы должны все начинать сызнова. Да, я знаю, я вижу, что вы привыкли взглядом подчинять себе людей. Я читаю в ваших глазах большое духовное мужество, и вы уже подчиняли себе меня, повелевали мной. Но не пытайтесь воздействовать таким путем на Волка Ларсена, – он только посмеется над вами. Скорее вам удалось бы укротить льва. Он станет... Я всегда гордился тем, что открыл этот талант, – поспешно свернул я разговор на другое, заметив, что Ларсен уже поднялся на ют и приближается к нам. – Редакторы побаивались его, издатели слышать о нем не хотели. Но я оценил его сразу и не ошибся: его гений показал себя в полном блеске, когда он выступил со своей «Кузницей».

– И подумать только, что это газетные стихи! – ловко подхватила мисс Брустер.

– Да, они действительно впервые увидели свет в газете, – подтвердил я, – но отнюдь не потому, что редакторам журналов не удалось заранее познакомиться с ними.

– Мы толковали о Гаррисе, – пояснил я, обращаясь к Волку Ларсену.

– А! – проронил он. – Помню я эту «Кузницу». Всякие красивые чувства и несокрушимая вера в иллюзии. Кстати, мистер Ван-Вейден, заглянули бы вы к нашему коку. Он воет от боли и мечется на койке.

Так меня бесцеремонно спровадили с юта к Магриджу; Магридж лежал, погруженный в крепкий сон после хорошей дозы морфия, которую я сам же ему дал. Но я не стал торопиться обратно на палубу, а когда поднялся, то почувствовал некоторое удовлетворение, увидев, что мисс Брустер оживленно беседует с капитаном. Значит, она все-таки последовала моему совету. Повторяю, я был доволен. И вместе с тем несколько огорчен и уязвлен: итак, она оказалась способной на то, о чем я ее просил и что так явно претило ей!