КРАЙ ВЕТРОВ: НЕКРОМАНС 7 страница

- Тихо вы! - шикнул Ромка. - Кажется, там, дома, кто-то есть. Или ма, или сестра.

- Позвоним? - предположил Эль-Марко.

- Нет, у меня свой ключ.

- Так, - произнес Мйар, подходя ближе, - пускай Эль-Марко и Камориль займутся дверью, а мы с тобой пойдем знакомиться с твоими родственниками.

- Хо-хорошо, - запнувшись, согласился Ромка.

 

Я был небезосновательно горд собой: во-первых, я вовремя вспомнил о том, что Камориль грозился зачаровать входную дверь от всяких бед, а во-вторых, не менее вовремя сообразил, каким образом Эль-Марко зажимает струны души Камориль. Ромка вставлял ключ в замок, а Эль-Марко подходил к опершемуся о стенку Камориль. Мальчик провернул ключ, а Эль-Марко облокотился рукой о стену, встречая взгляд медовых глаз Камориль. Замок щелкнул, и мальчик вошел в дверь. Я отвел взгляд и шагнул следом за ним.

По правде говоря, мысль представиться маме Романа парнем его сестры мне не очень нравилась. Ушей моих, конечно, сейчас не видно, но разговаривать мне много все же не стоит - клыки, как никак, имеют место быть. Я наклонился к Ромке и тихо спросил:

- А мать в курсе твоих особенных способностей, или как?

- Нет, - ответил Ромка через плечо, - кажется, я уже говорил...

Из кухни донесся женский голос 'Ром, ты?'

Мальчик снял кроссовки, поставил их ровненько рядом с другой обувью и молча пошел на кухню. Я пожал плечами и, разувшись, осторожно заглянул в ближайшую комнату, стараясь не вникать в тихую беседу на кухне. Иногда я просто ненавижу свой острый слух: безэмоциональные жесткие упреки чужой матери задевали меня, как будто кто-то очень для меня важный оскорблял меня лично.

Комната, куда я вошел, была, судя по всему, комнатой Ромы и его сестры. Внутри было светло, опрятно и на удивление чисто. Я прикрыл дверь и занялся разглядыванием мелочевки на полках. Вот совместная фотография: Ромка, помельче года на два, худощавая нескладная девочка и женщина с вьющимися осветленными волосами. Семейный портрет, вестимо.

Вообще, я заметил, что мальчик у нас довольно-таки интровертный. Замкнутый, другими словами. Он достаточно развязно вел себя тогда с Камориль, и на пляже; смело, без единой жалобы пережил побывку у веселых гостеприимных химер; вставлял свои пять копеек в разговоры, однако... этот взгляд миндалевидных темных очей, уходящий все время вбок, и сама манера держаться... у него большими буквами на лбу написано: 'я себе на уме'.

Я сел на диван. Итак, наша первоочередная задача - глянуть, что там ему написал дед. А так же, нужно просмотреть фото, на которых, якобы, мелькаю я. Вообще я стараюсь не попадать под дуло фотоаппарата, ну, в смысле, под объектив. Для меня это одно и то же, учитывая, сколько я живу. Это Камориль все равно, потому что он без башни, а мне так нельзя, нет. Пускай меня лучше забудут, чем поймут, что что-то со мной не так, очень не так.

Дверь приоткрылась, и в нее, как бы внезапно это ни было, вошла женщина в домашнем халате. Та, с фотографии. Улыбалась она достаточно мягко, однако, полагаю, очки на ней - не просто так, и что-то как-то очень уж несет от нее мелом и казенным домом, как выразилась бы карточная гадалка.

- Здравствуйте, так вы из музыкальной школы? - спросила она.

Бурю моих эмоций по поводу вопроса описать кратко - сложно, почти невозможно. Я и радовался, что Ромка придумал такое веселое вранье, что я даже подыграю в легкую, и сетовал, что мне придется-таки разговаривать с этой дамочкой. Я решил говорить мало и, по возможности, не открывая рта, как чревовещатели. Вот же полудурком я тогда выглядел, наверное...

- День добрый, - пробормотал я. - М-м... мы из хора.

- Мы? - вздернула брови женщина, присаживаясь на стул у стенки.

Тут в комнату вошел Ромка:

- Да, ма, там еще двое.

Когда мальчик подошел ближе ко мне, я прошелестел:

- Бери и пошли!..

Мне было неуютно в этом человеческом жилище. Стыдно, в моем-то возрасте!

- Может, вам чаю сделать, да вы мне расскажете, как у Ромы дела? - предложила мать Романа. - Кстати, меня Светлана Сергеевна зовут, а вас как?

- А его Геннадий Петрович, - вмешался Ромка, шелестя чем-то в шкафу.

Я кивнул, чуток скривившись от имени.

- Рома у меня как-то никогда особым слухом не отличался, я удивлена, что им интересуются из музыкальной школы. Он, конечно, ярко-выраженный гуманитарий, но...

Судя по всему, мальчонка смекнул, что я сейчас начну на стенку лезть. Как-то не в своей тарелке я себя ощущал, право слово. И с чего вдруг? Странная женщина эта его мать, явно не из тех, с кем можно драться подушками и лазать по деревьям... и не такая, которая тут же накормит тебя пирожками и супчиками. Я очень смутно себе представлял, какой тут нужен подход. 'Камориль, спаси меня,' - взмолился я мысленно.

- Мальчик способный, - безапелляционно заявил бархатным голосом Камориль Тар-Йер, явившийся так вовремя, что я аж вздохнул от облегчения. Он чуть поклонился женщине с порога. - От чая мы, пожалуй, откажемся, а вот поговорить с вами - это именно то, чего бы мне сейчас очень хотелось. Тапочки вот эти можно надевать, да?

Нацепив красные тапки, он прошествовал вперед и грациозно, насколько это возможно в данной ситуации, опустился в вертящееся кресло у компьютера.

Я размышлял, куда делся Эль-Марко.

Камориль продолжил:

- Роман - очень талантливый мальчик, и сейчас как раз стартует международная программа по обмену студентами. Ну, знаете, симпатичных восточных деток отправляют на запад, чтоб им потом было сподручнее завоевывать мир, а наших отпрысков шлют к ним, туда, на берега красной луны, чтобы они вдоволь набрались чуждой им культуры. Наконец-то подобная практика докатилась и до нашего прекрасного города. Но это - дела удаленной перспективы, сейчас же есть реальная возможность поднатаскать Рому в плане сценического вокала. Сами понимаете, это потребует времени, и, вероятно, ему придется изредка пропускать занятия в школе. Повторюсь, в перспективе, я нацелен на то, чтобы помочь мальчику пройти отборочный тур в класс, который поедет...

Я перестал слушать. Судя по всему, Камориль уже все решил, сел на любимую лошадку и сейчас проецирует на даму все свое обаяние. Жаль будет, если дама на самом деле предпочитает усатых плотненьких дядь, типа начальника департамента исключительных дел.

Я глянул на Ромку. А он - на меня. Мальчик сидел на диване рядом со мной и держал в руках какие-то бумаги. Ромка опустил взгляд на свои руки, перебрал пару листков и выудил на свет пожелтевшее групповое фото.

Я вгляделся в размытые лица людей. Ромка указал пальцем на статного высокого красавца с острым, решительным подбородком, развитыми плечами, в серой кепке набекрень.

У меня в глазах помутнело, и я чуть куда-то не улетел. Я знал этого человека, наверняка знал. Знал определенно. А если не знал - то должен был знать. Он был таким... как будто воплощал в себе все то, что можно ценить в настоящем мужчине, плюс все это было сдобрено силой, искренностью и добротой, которая просто напросто сияла, искрилась, переливалась в его светлом взоре, печальном и мудром.

- Это дед, - сказал Ромка, - Даньслав Никанорович. Он тут молодой, он писал, что ты должен помнить его молодым.

- Я... знаю его, - проговорил я, - но... я не помню его.

Я поднял взгляд: Камориль встал с кресла и пошел за матерью Ромки куда-то вглубь квартиры. Я мог только предполагать, зачем.

- Смотри дальше, - сказал Ромка, - вот еще фотки деда, а вот эта, глянь - это же твоя рука.

Я вгляделся в фотокарточку: тот же самый статный мужчина с футбольным мячом, а на мяче лежит кисть с удлиненными ногтями. Владелец кисти безжалостно обрезан краем фотографии, но это все же вполне мог быть я. В то время таких 'украшений', как длинные ногти, нормальные мужчины не носили, а рука определенно не женская.

- У меня тут еще есть два неотправленных письма к бабке, и письмо непосредственно тебе, Зубоскал.

- Давай, которое мне, - пробормотал я, пристально вглядываясь в черты мужчины на фото. - Думаю, не слишком красиво читать чужую личную переписку, пускай и покойных людей... Чай мы им не душеприказчики.

Ромка зашелестел бумагами и передал мне пожелтевший конверт. На нем было написано: 'Мйару Вирамайна'. Внезапно меня затрясло. Я не понимал, что такое творится, но у меня реально волосы на руках и затылке зашевелились и чуть ли не встали дыбом. Ромка поднялся и захлопнул форточку, в которую врывался тревожный сквозняк, а я открыл не заклеенный клапан письма и развернул сложенный вчетверо листок.

'Мйар, Мйар Вирамайна Коттэра знает, в чем истина нашей силы, которая проснется в сыне моего сына. Он ходил туда, где другое небо, и несет в себе нужные слова. Фотографии - в моем альбоме, где я молодой, там я, Мйар и Варя. Я знаю, что все пошло не так. Вообще не так. Совсем не так. Не так как вы хотели, но я иначе не смог. Я прошу прощения у тебя, Мйар, но и ты должен благодарить меня. Ты знаешь. Варя тоже. Ты-то не умрешь, нет, но она сама никогда о таком не мечтала. Научи ребенка тому, что узнаешь сам, и расскажи ему обо всем, что было, потому что прошлого мы не видим. Я сам не могу, если об этом кто-нибудь узнает сейчас, могут и не поверить, а могут поверить, но тогда будет плохо, меня заберут и мне придется умирать дольше, ведь мы в опале.

Ты мальчика побереги, если он молод, ведь даже сейчас народу все еще недостает крови, хоть и испито ее с избытком. Время пройдет и все может вернуться, усилиться, как болезнь. Пока он не умеет контролировать мои способности, он может натворить бед.

Сын мой, ежели в тебе проснулась сила и ты нашел Мйара Вирамайна, значит, ты уже сделал то, что сделал. А сделанного не вернуть. Верь себе как никому другому.

Прости меня еще раз, Мйар Коттэра. Я испытывал ни с чем не сравнимую боль до конца своей жизни. Но я не жалею о том, что сделал, жалею лишь, что я – человек, и сделать лучше не смог, хотя казалось бы... И сейчас я прошу тебя об одном: прости меня. Может, ты меня давно уже простил. Даньслав Белый Коготь'

 

Мйар Вирамайна сидел, как будто бы опущенный в холодную воду. В одной руке - письмо, другая лежит на колене. Потом он прикрыл свободной рукой глаза и проговорил:

- Белый Коготь, это же Данька Белый Коготь. За что мне тебя прощать, глупый ты человек? Я не понимаю... Что за чудеса без объяснений? Что за стиль письма?.. Дислексия? Дисграфия? Маразм? Шифровка? Ничего не понимаю!

- Ты его вспомнил? - спросил Ромка. - Моего деда? Вспомнил?

- Да как тебе сказать, - Мйар подпер ладонью щеку, - я знаю, будто бы нутром чую, что он был хорошим человеком и очень сильным колдуном. Это письмо – оно странное, да… Но, понимаешь, я точно знаю, что Данька был из таких... особенных людей, которыми хочется гордиться и которых никак не хочется отпускать из своей жизни. Такие производят впечатление надежности гранитных скал, и как будто бы даже знают, куда идти... и как из любой передряги выбраться.

- Я не знал своего деда, так что...

- А ты письмо само читал?

- Да.

- Хм. Значит, есть еще отдельное фото, где есть я, Даньслав и Варя. Поищи его, а я пока подумаю да это письмо внимательней перечитаю... ладно?

Ромка кивнул. Фотографии троицы он сам ни разу еще не видел. Была отдельно бабка, был дед, и была та, с перфорированным краем, где был Мйар. Что примечательно, были в доме и фотографии деда в старости, и среднего возраста, и совсем еще юного... А от бабки почему-то осталась всего одна фотография.

Ромка нашел ее среди дедовых и протянул Мйару. Сам он видел в этом бабкином изображении разве что ответ на вопросы одноклассников по поводу его восточных глаз. Точь-в-точь, как у бабки, раскосые, черные, с особенным абрисом век, глаза Ромкины никак, по его мнению, к светлой челке не шли.

Мйара, судя по всему, окончательно закоротило на этом единственном изображении Варамиры. Он смотрел на него, не моргая, брови нахмурены, губа нижняя прикушена. Ромка впервые увидел Зубоскала настолько сосредоточенным.

Что ж, значит, он на самом деле нашел именного того, кого следует. Цепочка замыкается. Страшные сны ушли, а Камориль своей необременяющей властностью дал надежду на то, что Ромка сможет обуздать силу, которая в нем проснулась, и, более того, понять ее. Чем бы таким особенным она ни была.

Ромка оставил Зубоскала наедине с фотографиями и письмами, а сам решил поискать мать и Камориль. Через полупрозрачное стекло кухонной двери он разглядел их размытые силуэты: они все-таки что-то пили, причем не чай и не кофе. Ромка без стука приоткрыл дверь и вошел. Некромант держал в руках прозрачный бутон хрустального бокала, наполненный домашним вином. Мальчик уселся на краешек мягкого уголка, рассматривая, что сладкого есть на столе.

- Так вот, приворот на самом деле действенный, я пробовал, - говорил Камориль, - однако, толку? Любимый человек становится, как овощ. Ест, пьет, спит - но все, как будто каторгу отбывает. Не жалуется, что вы, ни разу! Тут два пути - отворожить или убить. Уж к чему сердце больше лежит. А, Рома, - Камориль, наконец, обратил внимание на мальчика, - ну, что там наш Геннадий?

- Он, кажется, о чем-то очень задумался, - осторожно сказал Ромка, - но все, что надо, я ему показал.

- Что ж, тогда, - улыбнулся некромант женщине, - нам пора покинуть ваш дом! Спасибо за интересную беседу!

- Да что вы! – воскликнула высоко и весело Светлана Сергеевна, щеки которой изрядно разрумянились. - Редко сейчас встретишь настолько грамотного молодого человека. Я рада, что вы занимаетесь с моим сыном...

Камориль Тар-Йер замер, приподнимаясь из-за стола. Он смотрел на кухонную дверь, потом медленно перевел взгляд на Светлану Сергеевну.

- А у вас, - сказал он, поднимая руку и указывая трехсуставчатым гибким пальцем куда-то на лицо женщины, - тут вот крошка от бутерброда...

Женщина уставилась на палец Камориль и внезапно осознала, что что-то с ним не так. Перевела взгляд на лицо некроманта, у которого на лбу в тот же самый миг раскрылся его третий сияющий глаз. И ежели основные нечеловеческие глаза некроманта она как-то смогла для себя объяснить, то третий, а так же открывшиеся следом остальные шесть оказались для нее чересчур. Женщина икнула, глаза ее закатились и она обмякла. Камориль черной кошкой скользнул вперед и вбок, так, что успел ее подхватить. Уложил на пол возле холодильника.

- Оставайся здесь, не смотри в окна, - быстро приказал он Ромке и вышел из кухни.

Ромка встрепенулся и кинулся к маме, проверять, все ли в порядке. Потом он понял, что так просто вытворять этакое Камориль не стал бы. Значит... что-то происходит. Ромка, не зная, что делать, придерживал мать за голову, бережно сняв с нее очки.

Где-то в другой комнате ритмично хлопала форточка.

 

До меня не сразу дошло, чего от меня хочет Камориль. Я смотрел в бездонные черные очи Варамиры и шептал полузабытые стихи: 'Размах крыла-руки, глаза - как угольки, их черное стекло во льду седой тоски...'

- Мйар, мать твою! - рявкнул Камориль. - У нас гости!

- Кто? - удивился я.

- А я почем знаю? Сработало заклинание, которое я с Эль-Марко сплел.

- И что там за?..

- Эль-Марко ждал нас на крыше здания. Где он сейчас, я не знаю. Но мне может понадобиться твоя помощь... пошли, узнаем, что там такое.

- Погоди! - я отложил документы и фото. - А что за заклинание ты на дверь привязал?

- Два. Два заклинания, - поправил сам себя Камориль. Молния на его высоких сапога пропела два раза. – Одно – сигнальное, а другое, - с зажимом струны, - «Красное Лезвие Гуманности».

- Что?! - я опешил. - Ты что, сдурел?

- Сдурел я или нет, это мы сейчас проверим. Обувайся.

Я скользнул в свои кеды и даже не стал их шнуровать, так, заправил шнурки за язычок. Камориль открыл входную дверь. На половой коврик шлепнулась отрезанная кисть. Стены коридора были в свежей еще крови. Кисть была зеленоватая и покрыта густой шерстью с тыльной стороны.

- Я поставил лезвие на любую материальную нечеловечину, - Камориль наклонился над отрубленной конечностью. - А бывший хозяин вот этого сейчас, наверное, убегает со всей возможной скоростью, оставляя по себе след крови.

Я вдохнул запах этой крови и чуть не раскашлялся.

- Пошли, - сказал я. - Я вижу этот... запах.

Когда мы спускались вниз по ступенькам, Камориль проговорил:

- Я вот только не уверен, следует ли нам идти за ним.

- Почему нет?

- Ну, знаешь, не люблю я все эти незапланированные спонтанные мероприятия...

Он вытащил мобильный и набрал, судя по всему, Эль-Марко. Сказал тому спускаться в квартиру Ромки и всячески оберегать мальчика, пока мы не вернемся.

Эль-Марко, конечно, целитель и все такое, но если что, лучше уж он... тем более, ставить какое-то заклятие на вход в квартиру снова нет времени.

Стремглав спустившись по лестнице, я вылетел на улицу через распахнутую дверь подъезда. Пробежался взглядом туда-сюда, повел головой, улавливая запах. Вот, здесь, эта острая с кислинкой тревога, вот-вот будет горчить, как настоящее отчаяние... Это оно. Я бросился бегом по этому следу, точь-в-точь, как бежала моя цель. Я перепрыгивал скамейки и лестницы, проползал под обрушившимися столбами, прорывался через заросли волчьей ягоды и ежевики, просачивался в узкие тоннели между многоэтажками, пробегал по трубам над маломощными сточными речками, насквозь проходил парящие подвалы домов. Повторяя все уловки и петли раненного существа, я начинал понимать, что это такое и с чем мы имеем дело. Или тварь в момент регенерировала свою конечность, или зализала рану. В любом случае, прыгать по три метра с моста через арматуру даже мне было немного неудобно, а я-то - целый и почти не устал. Куда же несется в ужасе это сильное разумное существо, так испугавшееся «лезвия гуманности»?

И тут запах исчез. Точнее, растворился в множестве других, чрезмерно сильных запахов. Я обнаружил себя стоящим у огромной помойки, образовавшейся на месте каменного карьера. Помойка была большая: ржавые остовы машин, кучи гнили, целые холмы негодного бытового хлама.

Запах больше не вел меня, но то, что я узнал о существе, следуя его путем, немало меня насторожило. Я бы, честно, поостерегся лезть туда, где я не смогу вольно обращаться с привычными мне органами чувств, если там меня ждет… это.

Камориль, ясное дело, давно отстал. И, наверное, материт меня сейчас, на чем свет стоит, и курит. Надо возвращаться.

 

Мйар возлежал на диване слева, смотря в пустоту. Справа на диване сидел Камориль, напряженный, подергивая ногой и вертя в руках фотографию Варамиры. Эль-Марко, сидя на ковре у стены, переводил взгляд с одного на другого, не находя повода, чтобы что-то сказать.

- А где Ромка? - спросил Мйар.

- Уроки делает, - пожал плечами Эль-Марко. - Мы мать перенесли на кровать, а я потом стал вас дожидаться.

- Итак, что мы имеем, - голос Камориль был низким и холодным. - Мы имеем трех разумных нас, более-менее дальновидных, настолько, чтобы предугадать визит наших неприятелей в дом Романа.

- Может, я чаю сделаю... - дернулся Мйар.

- Сидеть! - Камориль глянул на Мйара строго и тот утих. - Но мудрости нам бы отсыпать не помешало. Так, мы все еще не знаем, зачем им Роман.

- Ну, как «зачем?» Вестимо, их интересует его новоприобретенная силушка! Не на органы ж они его сдавать собираются? - пожал плечами Эль-Марко.

- Но мы не знаем, как именно им нужен мальчик и как они о способностях его узнали. Может, им и мертвое тело подойдет? - продолжал размышлять некромант. - Хотя, в бункере они держали его живым...

- Мотивы могут быть какими угодно, - заметил Мйар. - Как насчет кровной мести потомков? Даньслав Белый Коготь был колдуном, а значит, вполне мог иметь врагов. И оттуда же, собственно, информация могла просочиться. Не думаешь же ты, что это Ромку кто-то из департамента сдал, да каким-то антропоморфным химерам?

Камориль вознес вверх указательный перст:

- Вот! Департамент! Мйарчик, мы обязаны узнать, с чем столкнулись, и, я думаю, обратиться к инстанциям самое время.

- Кстати, да, - это сказал Эль-Марко. - Может, в департаменте знают, что творится в бункере? Вдруг наши гости проходят по каким-то статьям? Может, они переселенцы какие-нибудь, или эксперимент правительственный? Мйар, у тебя ж там связи, попроси малую о помощи!

Мйар сосредоточенно молчал. Очевидно, думал.

- В письме сказано, - продолжил Камориль, - что силушка потомков Даньслава может натворить бед и нуждается в контроле. И что Мйар знает ее «истину», то есть, понимает, что

это такое. Мйар, так что ты об этом знаешь?

- Ничего я об этом не знаю. Видимо, это относится к той моей памяти, что хранится в шкатулке у тебя дома, Камориль.

- Ох, твоя память... - протянул Кападастер. - Я так и знал, что когда-нибудь нам это аукнется.

- Бусины памяти Мйара не пронумерованы, - медленно проговорил некромант. - Я не знаю, что в них. Уверен, Мйар так же не знает, иначе бы к чему вообще весь процесс затевать? Одно могу сказать точно: ритуал был произведен не по прихоти, а по большой надобности, - он поджал губы и произнес с сожалением: - Мы все знаем, что это болезненный вопрос, но ежели его не озвучивать, то мы будем не лучше семейки алкоголиков... - Камориль покосился на Мйара. Тот сидел неподвижно и не реагировал. - Так вот, Мйарчик, конечно, был прекрасен во всем своем демонически-злодейском величии, просто поразительно обаятелен, пытаясь вырвать мне кишки, и всячески прелестно мил в своем нечленораздельном сумасшествии, однако... меня, образно выражаясь, немало смутило все это буйство нерастраченной 'нежности' нашего друга, и... неспроста меры были приняты.

Камориль задумчиво погружался в воспоминания. Голос его звучал глухо и размеренно, но чудилась в нем и тихая, затаенная тревога, невысказанная и для некроманта не характерная.

- Ритуал был проведен несколько спонтанно, - продолжал Камориль, - но было очевидно, что каждый раз, когда Мйар лишался очередного пласта своей памяти, чувство, заставляющее его рвать и резать, уступало место разуму. 'Я хочу забыть кое-что еще. Довольно много чего еще', - вот что он тогда сказал, как сейчас помню.

Камориль замолчал.

- Мда, - протянул Эль-Марко. - То есть, ты все-таки уверен, что, используя бусины памяти, мы рискуем получить все того же свихнувшегося Мйара из прошлого, крайне агрессивного и мало невменяемого? Не вариант, я считаю.

- Во даете, - Мйаров голос прозвучал бесцветно. - Прямо истеричкой меня такой описали. Но, что уж. Если говорите, что это было, значит, было... А может, раскрошить какую-нибудь бусину на авось...

- Ну уж нет! - вмешался Камориль. - Ты там не был, а я был! Точнее, ты-то был, но, поверь мне - оно того не стоит. Да и, кроме прочего, нормальные герои не ищут легких путей, так?

- Ага, они их просто не замечают! - хихикнул Кападастер.

- Мне кажется, что на вопрос, что же такое охотится за Ромкой, память Мйара нам ответа не даст, - подытожил Камориль. - Настоящим надо жить, это я вам как некромант говорю! И вот сейчас я предлагаю отправиться в департамент, там глянем что и как, да может, поднимем архивы и посмотрим, кто из старых ведьм вероятностей все еще жив.

- Ведьм вероятностей? - переспросил Эль-Марко. - Но зачем? Я слышал, они… специфичны.

- Ну, а что делать? - пожал плечами некромант. - Все же лучше, чем к гадалке идти! Если мы найдем ведьму вероятностей, и она скажет, что нам может помочь - оно нам наверняка поможет! А иначе я лично не знаю, что делать!

- Все, решено, - это подал голос Мйар. - Я только домой зайду, у меня для Элви кое-что есть. Кстати, оказывается, я не так далеко от Ромки-то живу. И еще, - он взял со стола фотографию бабки Романа, - Варамиру, как и Даньслава, было бы неплохо тоже пробить по картотеке департамента, на всякий случай...

- Вот и молодец, - улыбнулся Камориль. - Значит, ты иди домой и в департамент. Мальчика бери с собой и глаз с него не спускай. Мы с Эль-Марко повторно зачаруем дверь, и окна заодно, где-нибудь пообедаем и присоединимся к тебе уже на месте.

Мйар сунул фотокарточку Варамиры в карман.

- Договорились.

 

Я рассматривал фотографию Варамиры. Пора бы уже выходить и идти в департамент, но чай-то надо допить. Я уже сложил шелковистую пряжу, сплетенную мною для Элви, в коробочку и прихватил свои документы, - я думал заодно проставить подписи где надо, раз уж я иду туда, потому что лучше сделать это сейчас - мне очень тяжко каждый раз выбираться в департамент исключительных дел, так как там, по-моему, слишком много людей, а это крайне неприятно.

Да, большие скопления людей меня нервируют. Кажется, это называется 'социопатия'. Моя же социопатия порою резко перетекает в мизантропию, и этот процесс злит меня еще больше.

Фото Варамиры не пахло колдунством ни капли, но как будто бы магически притягивало к себе взгляд. Варамира не казалась мне особо красивой. Она была из тех женщин, которые балансируют между бытием дурнушкой или красавицей, причем, состояние это зависит не только от прически, макияжа или возраста. Видение ее является прямым следствием отношения человека к ней. Если воспринимать ее фото бесстрастно - то и нос у нее большеват, и линия бровей смазана, и вообще, созерцание такой экзотической восточной внешности на фоне декораций тех времен не приносит какого-либо эстетического удовольствия. Но я знаю, что она была женой моего друга Даньслава, а дурного человека он бы рядом с собой не потерпел. Или это все - домыслы... Возможно, я зря стараюсь логически объяснить, что именно меня так зацепило в этой фотографии. То ли воловьи очи, черные, глубокие, гипнотизирующие и манящие, как две ледяные полыньи, то ли темные вьющиеся локоны, спускающиеся по плечам блестящими змеями, то ли тонкие длинные пальцы, унизанные массивными узорчатыми перстнями, а может быть, улыбка, посланная мне тогдашнему... Мне ли? Неужели может быть так, что этот снимок сделал я, и я пытался запечатлеть именно эти ее эмоции, эту ее улыбку, этот свет в ее глазах? Запечатлеть, чтобы показать - кому-то, кому угодно, кто сам не может видеть, - насколько гибельная красота живет в темном омуте этом?

- Мйар, а куда ты ходил? - спросил Ромка.

- А, что? - не понял я, с трудом отрываясь от созерцания старинной фотографии. Женщина, чей взгляд из прошлого так легко пленил меня нынешнего, наверное, уже давным-давно мертва.

- Ну, в письме деда написано... что ты ходил туда, где другое небо, и что ты знаешь слова, - разъяснил вопрос Ромка. - И речь шла обо мне. То есть, о том, что я теперь умею.

Я уставился в окошко. Воспоминания, как огромные ленивые киты, медленно ворочались в моей голове, а слова никак не хотели внятно ложиться на язык, казались пустыми и неподходящими.

- Я ходил...- начал я медленно, - я ходил на далекий Север.

Слова не желали выстраиваться в предложения. Я помню, там был снег, темнота, холод и редкие очаги жизни, а над всем этим - мерцающая пелена северного сияния... крепко натянутый кожаный бубен... варган и утробное пение шамана, и ледяная, черная вода.

- Там, на Севере, я встретил колдунью, - наконец проговорил я. - Она шла на Юг, чтобы встретить мужчину, предназначенного ей судьбой. Я понял, что это - особенная женщина, и вместе с ней я найду ответы на свои вопросы. И я пошел за ней.

- Прямо вот так и пошел? - Ромка округлил глаза.

- Нет, - я улыбнулся. - Она сама взглянула на меня и сказала, чтобы я шел за ней.

- Ага, а дальше?

Я обхватил руками теплые бока чайной чашки, вспоминая давний путь по заснеженным лесам, через широкие реки, по горным дорогам, по устьям высохших ручьев. Дни становились короче, вокруг просыпалась природа, но наш путь был далек от завершения.

- Мы двигались через материк к его краю, туда, где молодые горы, где над лавандовым полем реет гордый ястреб, где широко разливаются мелкие реки, а морской берег пологий и долгий, настолько, что не хватает глаз различить границу песка и моря. Мы остановились как раз у подножья гор, которые можно видеть с перевала – может, ты был там, смотрел на юг?.. Так вот, как раз тогда, в тени той седой громады... погожим, безветренным утром я проснулся и увидел, что моя колдунья одета в белое платье, а длинные золотые волосы ее расплетены. Пальцы ее перебирали струны лютни...

- А она красивая была? - перебил Ромка.

- Да кто ж знает, - я пожал плечами. - Может, тебе бы она красивой и не показалась, хотя, я особо-то и не помню ее лица... И вот, когда первые лучи солнца стали золотить и плавить туман, что собрался в низинах, как будто бы из ниоткуда не белом коне к нам выехал тот, кого искала северная колдунья.

- На белом коне? - Ромка скептически хмыкнул. - Правда, что ли?

- Ну, по правде, так на белой кобылице, - снова улыбнулся я, - но суть от этого не меняется. Я помню того человека лучше, чем колдунью, уж не знаю, отчего. Бабка твоя, кстати, похожа на него чем-то. Он был крепким и высоким, и волосы цвета воронова крыла спиральными волнами ниспадали на его обнаженный, не побоюсь этого слова, торс. Еще он был очень смуглым, и, конечно же, за версту от него исходило ощущение такого волшебства, что у меня волосы становились дыбом. И тогда северная колдунья отложила лютню и взяла в руки веретено, и...

- И?.. - мальчик выжидающе уставился на меня.

-...ну, и... они начали чего-то магичить. Этот шаман, или кем он там был, увешанный амулетами и перьями, золотыми кольцами, браслетами и прочей фигней, размешивал свою кровь и виноградный сок, наносил узоры на чистое, почти белоснежное лицо северной колдуньи. Она брала эту краску фарфоровыми пальчиками и рисовала на нем руны и знаки, большое солнце на груди и точку на лбу, как раз там, где у тебя травяной пластырь. Она сплетала нить из песен своего народа, а он ловил для нее прибрежные ветра и помогал подчинить их веретену. Да уж, звучит, конечно... Но иначе сказать я не умею, к несчастью. Мне, знаешь, даже кажется отчего-то, что это они так крылья себе создавали. Магия у них была другой, не такой, которую Камориль колдует. Мне чудилось, что это их волшебство - древнее гор, исконнее, что ли... они были – ну, словно оживший миф, дивные такие видения, наполовину мороки, на треть люди, частично – даже не знаю, что. А вскоре после того, как колдунья прекратила прясть и отложила веретено, они подошли вдвоем к краю скалы над морем. Ветер расправил их волосы, разметал перья и вздул белый подол, и они шагнули вниз... а в следующий миг в небо взмыли белая и черная птицы. Не уверен, что это они были. Может, просто совпало так. А может, это они так 'героями стали', если ты понимаешь, о чем я. Но что-то подсказывает мне, что нет, и что северная колдунья и менестрель-шаман живее всех живых. По крайней мере, мне кажется, такие, как они, просто так не умирают.