Мартин Хайдеггер

Первый (по значению) из этих источников - Мартин Хайдеггер, чей фундаментальный и сложный для восприятия труд «Бытие и Время» оказал, вероятно, самое большое влияние на философию двадцатого столетия. Эта работа стала первым залпом, ознаменовавшим собой начало бесконечного «разрушения метафизики». В ней Хайдеггер пытается показать, что вся философская традиция, начиная с Сократа, отвлеклась от главного дела человеческой природы (названной им «Dasein» — «присутствие») и погрузилась в поиски путей формирования определенных вычисленных суждений о вещах-в-бытии. Задача же, которой человечество пренебрегло, состоит в создании пространства, в котором Бытие — мистическое, сокрытое, тайное — возникает и становится истиной. (Таким образом Хайдеггер пытается возродить изначальное значение греческого слова «aletheia», обозначающего истину, — не «соответствие», не «когерентность», но aletheia — «раскрытие тайны», «разоблачение».)

«Бытие и Время» содержит краткое, но убедительное рассуждение о природе толкования, оказавшее мощное воздействие на богословие XX века. Этому способствовали вначале марбургский коллега Хайдеггера Рудольф Бултманн, а позднее ученик Хайдеггера Ханс-Георг Гадамер. Размышления Хайдеггера о герменевтике (раздел 32 книги «Бытие и Время») впервые формулируются в его вводных рассуждениях о «феноменологическом методе исследования» (раздел 7). Хайдеггеровская мысль — и, по сути, сама идея господства герменевтики над эпистемологией — может рассматриваться как одно из направлений феноменологии. (Феноменология — подход, анализирующий жизненный опыт; «отцом» этой науки стал учитель Хайдеггера Эдмунд Гуссерль.)

Хайдеггер определяет феноменологию таким образом, чтобы отойти в сторону от характерного для модернизма пути познания — индукции Бэкона, отстраненности Декарта, механистичности Ньютона. Он предполагает, что феномен (от греческого «phaino» — «излагать, провозглашать») наилучшим образом может быть понят как «показывание себя в себе». А «logos» (от «legein») наилучшим образом может быть понят как «позволение быть увиденным». Феноменология же, следовательно, означает «позволить тому, что показывает себя, быть увиденным из себя тем же образом, каким оно показывает себя из себя» 9. Это вызывающее определение имеет целью утвердить возможность такого способа познания, который не «наблюдает» за познаваемой вещью, а скорее «позволяет ей явить себя»; не навязывает метод, а смиренно подходит к познаваемому, разрешая ему говорить самому за себя.

В последующих рассуждениях о герменевтике Хайдеггер продолжает попытки определить человеческую деятельность познания, которая не была бы навязыванием того, что уже известно. Хайдеггер утверждает, что любой опыт смысла в конечном итоге сосредоточен не на познаваемом, но на познающем. Вот его объяснение, понять которое сложно, но необходимо:

«Поскольку понимание и толкование составляют экзистенциальное устройство бытия вот [здесь Хайдеггер имеет в виду «Dasein» — «присутствие», имя, данное им человечеству, тому единственному в Бытии, что задает вопросы бытию], смысл надо понимать как формально-экзистенциальный каркас принадлежащей к пониманию разомкнутости. Смысл есть экзистенциал [термин, которым Хайдеггер обозначает необходимый элемент существования «Dasein»] присутствия, не свойство, которое присуще сущему, располагается «за» ним или где-то парит.как «междуцарствие». Смысл «имеет» лишь присутствие, насколько разомкнутость бытия-в-мире «заполнима» открываемым в ней сущим. Лишь присутствие может поэтому быть осмысленно или бессмысленно. Это значит: свое ему бытие и разомкнутое с ним сущее может быть освоено в понятности или остаться недоступным непонятливости» 10.

Пресловутая сложность языка Хайдеггера побудила многих философов англо-американской аналитической традиции заключить, что пассажи, подобные приведенному выше, на самом деле ровным счетом ничего не сообщают. Однако те, кто считает иначе, полагают, что Хайдеггер хотел сказать следующее: смысл — свойство не самих вещей, а нашего способа познания вещей; при этом он не есть то, что навязывается сущностям (текстам), а скорее поле или горизонт, на котором бытие вещей являет себя — в неизбежном диалоге с познающим.

Хайдеггер признает и приветствует кругообразность этой картины толкования:

«Решающее — не выйти из круга, а правильным образом войти в него. Этот круг понимания — не колесо, в котором движется любой род познания, но выражение экзистенциальной пред-структуры самого присутствия. Круг нельзя принижать до vitiousum, будь то даже и терпимого. В немтаится позитивная возможность исходнейшего познания [курсив мой] 11.

Для герменевтики концепция неизбежной кругообразности толкования не нова, но ее всегда воспринимали как своего рода частный парадокс. Хайдеггер же помещает эту кругообразность в центр толкования, а само толкование — в центр познания.