Lectio divina в средневековых монастырях

Перемены в истории церкви всегда оказывали существенное влияние на герменевтику. Так, во II веке и позднее особый интерес вызывала эсхатология, затем — учение о Христе, а еще позже, в IV веке, — учение о Троице. Ключевой фигурой среди тех, кто утверждал, что в самом сердце Священного Писания находится Христос, был Ориген. Из уроков своего учителя, обучавшего его древнееврейскому, Ориген усвоил, что «ни начало, ни конец всего сущего никто не может понять иначе, нежели в Господе Иисусе Христе и Святом Духе» 23. С его точки зрения, у Священного Писания кроме буквального смысла есть и иной, «духовный» смысл, который входит в сердце читателя. Этот духовный смысл, отличный от буквального или грамматико-исторического, подразделяется на три уровня значений: 1) аллегорический, или типологический — по сути, христологическое толкование; 2) моральный, или тропологический — толкование, вразумляющее читателя жить по Слову Божьему; 3) мистический, или пророческий — толкование, относящееся к исполнению Писания.

Со временем на смену небольшим группам учеников пришли организованные монашеские общины. В этот период были написаны тексты Пахомия, а позже — Василия Великого и святого Бенедикта. С развитием пустыннического аскетизма, а позднее монашества «в Слове Писания увидели наиболее доступную альтернативу харизматическому влиянию святых праведников» 24.

Жизнь монашеских общин основывалась на lectio — чтении Священного Писания и молитв. Эти занятия, которые длились ежедневно от двух до пяти часов, позже получили название «lectio divina», буквально — «божественное чтение». На то были три причины. Во-первых, читалось не что иное как Слово Божье, Священное Писание. Во-вторых, чтения проходили в молитвенном настроении и глубоких размышлениях о жизни. В-третьих, целью lectio divina было духовное преображение участников. В этом смысле чтение Библии было неотделимо от духовного роста 25. «Lectio divina» переводят по-разному: «святое чтение», «молитвенное чтение», «медитативное чтение», «духовное чтение». Монахи глубоко погружались в чтение; губы их шевелились в молитве; сердце, разум, память — все участвовало в диалоге с Богом, диалоге длиною в жизнь.

Феномен lectio divina достиг расцвета в XII веке в цистерцианских и картезианских монастырях. Никто никого не поучал, никто не занимался критическим разбором Писания. Скорее это были уроки молитвы, когда человек отдавал всего себя служению Слова Божьего. Чтения эти воспитывали особую ментальность — читатель с легкостью погружался в размышления о Боге, при этом дух его был преисполнен покоя, доверия и любви. Заучивая прочитанное или услышанное наизусть, человек впускал это в свою внутреннюю жизнь и активно переживал, освобождаясь таким образом от того, что в наши дни назвали бы пагубными эмоциональными пристрастиями.

Особое внимание в lectio divina уделялось Псалтирю, который как бы подытоживал Библию. Евангелия тоже часто заучивали наизусть. В своей «Лестнице монахов» картезианец Гуго дает нам ясное представление о плодах средневековых lectio divina:

«Чтение — тщательное изучение Писания, сосредоточение на нем всех сил. Размышление — усердие разума в поисках помощи для постижения скрытой истины. Молитва — обращение преданного сердца к Богу с просьбой об удалениизла и обретении добра. Созерцание — когда душа воспаряет над собой и, приближаясь к Богу, вкушает радости вечного блага».

И далее:

«Чтение стремится к радости благословенной жизни, размышление постигает ее, молитва просит о ней, созерцание вкушает ее. Чтение словно бы вкладывает пищу в рот, размышление жует ее и размалывает, молитва извлекает вкус, созерцание же — сама сладость, приносящая свежесть и наслаждение» 26.

Далее он подробно останавливается на этих четырех ступенях посвящения человека Слову Живому. Мы стремимся преодолеть препятствия — «неизбежную необходимость, добрые дела деятельной жизни, бренность человека и безумие этого мира», которые препятствуют подлинно молитвенному настроению 27.

К XII веку эта форма чтения Библии уже приобрела полемический смысл. Как отмечал Арнольд Богерийский, «следует искать не так знания (scientia), как мудрость (sapientia)» 28. 0 том же писал и Бернар Клервосский: «Чтобы истолковать эти слова, я должен не выучить их наизусть, а погрузить в них сердце». В период расцвета схоластики, воплощением которой стали труды Абеляра, Бернар выступил против неумеренного умствования в богословии и использования Писания в качестве аргумента в споре. Для созерцателей, подобных Бернару, чтение Писания было скорее аскетическим, нежели этическим актом, призванным пробудить не земные человеческие чувства, а пылкую любовь ко Христу.

Гуго де Сен-Виктор в трактате о чтении Библии «Didas- calion» пишет, что чтение должно вызывать у читателя духовный отклик, потому что здесь значение имеют не только слова, но и связанные с ними события и предметы, отражающие Божьи деяния в человеческой истории 29.

Более чем за шестнадцать столетий своего существования lectio divina сумело превратить чтение в удивительно прочную традицию. Из чтения извлекают пользу и стар и млад; как сказал Бернар Клервосский, «в море этого священного чтения может плескаться агнец и плавать слон» 30.