Не так давно я был на лекции в Лицее, и мне показалось, что ораторвыбрал тему, слишком далекую от него, и слушать его было неинтересно. Онговорил о вещах, близких не его сердцу, а скорее его конечностям или коже. Вэтом смысле лекция не имела центральной или объединяющей мысли. Лучше бы онрассказал о своих сокровенных мыслях, как делают поэты. Однажды меняспросили, что я думаю, и внимательно выслушали ответ, и это было самымбольшим комплиментом, который мне когда-либо делали. Я удивляюсь и радуюсь,когда такое случается. Люди редко интересуются тем, что я думаю, как будтоони имеют дело c орудием. Обыкновенно от меня хотят одного: знать, сколькоакров земли я намерил, -- поскольку я землемер -- или, самое большое, какиеновости я принес. Им нужна не моя сущность, а моя оболочка. Как-то издалекаприехал ко мне человек с предложением прочесть лекцию о рабстве. Поговорив сним, я понял, что он и кучка его единомышленников хотели продиктовать семьвосьмых моей лекции, оставив мне лишь одну восьмую, поэтому я отказался.Когда меня приглашают прочесть -- а у меня в этом деле есть небольшой опыт,-- я считаю само собой разумеющимся, что от меня хотят услышать не просточто-то приятное или такое, с чем все согласятся, но что я в действительности думаю по какому-то вопросу, будь я даже самым последним в мире дураком,поэтому я намерен ввести им большую дозу самого себя. За мной послали исогласны платить, и я твердо решил, что они услышат меня, хотя бы я инаскучил им до смерти. А теперь скажу нечто подобное и вам, мои читатели. Поскольку вы моичитатели и путешествовать я не очень-то люблю, не буду говорить о людях,которые живут за тридевять земель, но постараюсь держаться поближе к дому.Времени у меня в обрез, поэтому опущу все комплименты и оставлю однукритику. Давайте посмотрим, как мы живем. Наш мир -- это мир "дела". Какая в нем бесконечная суета! Почти каждуюночь меня будит пыхтение паровоза. Оно нарушает мои сны. И так всю неделю,без перерыва. Было бы славно увидеть хоть раз, как человечество отдыхает. Нонет, оно работает, работает, работает. Нельзя купить чистую тетрадь, чтобызаносить туда мысли, -- они обычно разлинованы для записи долларов и центов.Ирландец, увидевший, как я пишу что-то в блокноте, стоя в поле, решил, что яподсчитываю свой заработок. Если человека в младенчестве выбросили из окна,искалечив его на всю жизнь, если его до смерти напугали индейцы и онпревратился в слабоумного, жалеют его больше всего потому, что теперь он неспособен... вести дело! Думаю, на свете нет ничего (включая преступления)более чуждого прэзии, философии, да и самой жизни, чем эти бесконечные дела. На окраине нашего города живет грубоватый и крикливый человек, которыйлюбит "делать деньги". Он собирается построить насыпь у подножия холма вдольграницы своего луга. Боги вселили ему эту мысль, чтобы уберечь его от бед изол, так вот он хочет, чтобы я три недели рыл вместе с ним землю. Врезультате, может быть, он скопит еще больше денег для своих наследников,которые их бездумно промотают. Если я помогу ему, большинство людей содобрением отзовутся обо мне как о человеке усердном и трудолюбивом. Но еслия предпочту посвятить себя работе, которая даст больше подлинной выгоды,хоть и меньше денег, во мне будут склонны видеть лентяя. И все же, посколькумне не нужна дисциплина бессмысленного труда и я не вижу ничего особеннопохвального в предприятии этого человека, -- не больше, чем во многихпредприятиях нашего или иноземных правительств, -- я предпочту закончитьобразование в другой школе, каким бы смешным ему или им это ни показалось. Если ходишь по лесу много часов каждый день просто потому, что любишьлес, тебя могут принять за бездельника. Но если проводишь целый день,спекулируя на бирже, продавая этот лес и оголяя землю раньше времени, тебясчитают трудолюбивым и предприимчивым гражданином. Как будто городу нужно отлеса только одно: спилить его! Большинство людей сочтут за оскорбление, если им предложитьперебрасывать камни через стену и потом обратно только для того, чтобызаработать. Однако многие сейчас делают работу и похуже. Приведу пример.Однажды летним утром, сразу после восхода солнца, я увидел, как один из моихсоседей шел с упряжкой волов, медленно тянувших телегу с огромной каменнойглыбой. Человек этот являл собой настоящий образец трудолюбия: рабочий деньначался, на лбу у него выступил пот, упрек всем лентяям и бездельникам;остановившись рядом с упряжкой и, полуобернувшись, он щелкнул бичом, и волыприбавили шагу. А я подумал: вот труд, защищать который -- задачаамериканского конгресса, труд честный и мужественный, честный, как длинныйдень; он делает заработанный хлеб слаще и предохраняет общество от порчи,труд этот все почитают и благословляют, а мой сосед -- один из избранногосословия, которое делает необходимую, но трудную и утомительную работу. И всамом деле, я почувствовал легкий укор совести: ведь я смотрел на него изокна, а не шел по улице, занятый каким-нибудь подобным делом. Когда наступилвечер, мне случилось пройти мимо двора другого соседа -- у него много слуг икуча денег, которые он бросает на ветер, не добавляя ничего к общемукапиталу, -- и там я увидел ту же каменную глыбу, что и утром. Она лежаларядом с причудливой постройкой, которой надлежало украшать покои этогоамериканского лорда Тимоти Декстера (*), что сразу уронило в моих глазахдостоинство труда возчика. По-моему, солнце было сотворено для того, чтобыосвещать занятия более достойные, чем это. Могу добавить, что егоработодатель, задолжав с тех пор почти всем в городе, исчез, а после того,как совестный суд разобрал дело о его банкротстве, он основался где-то вдругих краях и снова стал покровителем искусств. Пути, которыми можно заработать на жизнь, почти все без исключенияведут вниз. Что бы вы ни делали ради заработка самого по себе, вы неработали, а просто-напросто бездельничали или того хуже. И если человекполучает только то, что платит ему наниматель, он может считать себяобманутым. Он обманывает сам себя. Если вы зарабатываете ремеслом писателяили лектора, вы должны быть популярны, а это значит стремглав лететь вниз.Те услуги, которые общество охотнее всего оплачивает, неприятнее всегооказывать. Вам платят за то, чтобы вы были величиной меньшей, чем человек.Государство не более разумно вознаграждает и труд гения. Даже поэт-лауреатпредпочел бы не воспевать различные события из жизни царствующей фамилии.Его приходится подкупать мерой вина. А другого поэта, может статься,отрывают от его музы, чтобы отмерить эту меру. Что касается моей работы, тодаже то, что я мог бы сделать наилучшим образом как землемер, не нужно моимнанимателям. Их устраивает, чтобы я делал свое дело кое-как и не слишкомстарался. Когда я говорю, что есть разные способы проводить землемернуюсъемку, мой наниматель обычно спрашивает, какой из них даст ему большеземли, а не какой самый точный. Однажды я изобрел способ измерять кубатурудров и пытался предложить его в Бостоне, однако мерщик дров, сказал мне, чтопродавцы совсем не заинтересованы в точности и что его мерка достаточнохороша для них, поэтому они обычно обмеряют дрова еще в Чарльстоу, непереезжая моста. Целью работника должно быть не стремление добыть средства ксуществованию или получить "приличное место", но хорошо сделать свое дела. Вденежном отношении городу было бы выгоднее оплачивать труд людей так, чтобыони не чувствовали себя работающими ради низменной цели -- лишь бызаработать на жизнь, но для целей научных или даже нравственных. Нанимайтечеловека, который трудился бы не ради денег, а из любви к делу. Удивительно, как мало людей работают для души, но и они ради денег иславы готовы бросить свои занятия. Я вижу объявления о том, что требуются энергичные молодые люди, как будто энергичность -- единственный капитал,которым они располагают. Потому я был удивлен, когда некто предложил мне,человеку зрелому, в полной уверенности, что я соглашусь, вступить с ним впартнерство, как будто мне абсолютно нечего делать и вся моя прежняя жизньбыла лишь серией неудач. Комплимент весьма сомнительный! Это все равно, какесли бы он встретил меня посреди океана без руля и без ветрил и предложилмне плыть за ним! Если бы я согласился, что, по-вашему, сказала бы страховаякомпания? Ну уж нет! На этом этапе плавания у меня есть дело. Сказать поправде, когда совсем мальчишкой я бродил по родному порту, я увиделобъявление, что требуются сильные и ловкие матросы, и я пустился в плавание,как только достиг совершеннолетия. У общества нет таких богатств, которыми можно было бы подкупить мудрогочеловека. Можно собрать достаточно денег, чтобы прорыть туннель в горе, нонельзя собрать столько, чтобы нанять человека, занятого своим делом.Толковый и стоящий человек делает то, что может, платит ли ему общество заэто или нет. Люди бестолковые предлагают свою бестолковость тому, кто даетбольше, и вечно рассчитывают получить влиятельную должность. Можно несомневаться, они редко разочаровываются. Пожалуй, я ревнивее, чем принято, отношусь к своей свободе. Чувствую,что связь моя с обществом и обязанности по отношению к нему все еще слабы ислучайны. Тот необременительный труд, который дает мне заработок и которым,как считают, я в какой-то степени приношу пользу своим современникам, дляменя в основном приятен, и мне не часто напоминают, что это моя обязанность.Пока мне в этом сопутствует успех. Но я предвижу, что, если мои потребностиувеличатся, труд, необходимый для их удовлетворения, превратится в тяжелую инудную работу. Если я запродам все утренние и дневные часы обществу, какделает большинство, то мне не для чего будет жить. Думаю, я никогда непродам право первородства за чечевичную похлебку. Я бы сказал, что человекможет быть очень трудолюбивым, и все же проводить время не лучшим образом...Нет на свете большего глупца, чем тот, кто расходует значительную частьжизни, чтобы заработать на жизнь. Поэт, к примеру, должен поддерживать своетело поэзией, подобно тому, как лесопилка питает паровые котлы стружкой.Зарабатывать на жизнь надо любовью. Говорят, что девяносто семь купцов изста терпят крах, так что люди, если мерить их жизнь этой меркой, вбольшинстве своем неудачники, и. можно смело предсказать их неминуемоебанкротство. Вступить в жизнь наследником состояния, -- значит, не родиться на свет,а скорее, появиться в нем мертворожденным. Пользоваться милосердием друзейили правительственной пенсией (в том случае, если вы еще дышите), каким быиз пяти синонимов вы ни обозначили эти отношения, -- значит отправиться вбогадельню. По воскресеньям несчастный должник идет в церковь, чтобыпереучесть свои акции, и, естественно, обнаруживает, что расходы его большедоходов. Католики чаще всего обращаются в совестный суд, чистосердечнопризнаются в банкротстве, отказываются от имущества и собираются начать житьзаново. Так люди, лежа на спине, рассуждают о грехопадении человека и дажене пытаются подняться. Люди делятся на два типа в зависимости от того, что они хотят получитьот жизни. Одни довольствуются скромным успехом; цели, которые они ставят,можно поразить выстрелом в упор. Другие же, хотя и неудачники, стремятся кцелям все более и более возвышенным, пусть они и находятся невысоко надгоризонтом. Я бы предпочел последнее, хотя, как говорят на Востоке, "величиене приходит к тем, кто опускает очи долу, и всякий, чей взор устремленввысь, впадает в нищету". Удивительно, что почти ничего значительного не написано о том, какзарабатывать на жизнь и как сделать работу ради пропитания не толькопочетной, но привлекательной и славной, но если работа не такова, не таковаи жизнь. Бросив взгляд на литературу, можно подумать, что эта проблеманикогда даже не волновала дум одинокого мыслителя. Может быть, людииспытывают такое отвращение к своей работе, что им неприятно говорить о ней?Мы склонны обходить молчанием ценный урок, который дают нам деньги и которыйТворец Вселенной с таким трудом пытается преподать нам. Что касается средствк существованию, то достойно удивления, насколько люди разных сословий, дажетак называемые реформаторы, не придают никакого значения тому, живем ли мынаследственным капиталом, честным трудом или воровством. Думаю, что Обществоничего не сделало для нас в этом смысле, оно скорее уничтожило то, что ужесделано. Лучше я буду терпеть холод и голод, чем соглашусь предохранить себяот них способами, которые приняты среди людей и пропагандируются ими. Мы чаще всего неверно понимаем слово "мудрый"; Как может быть мудрымчеловек, если он не умеет жить лучше, чем другие, если он лишь хитрее иумнее? Разве мудрость работает на ступальном колесе? Или учит нас своимпримером, как преуспеть в жизни? Можно ли говорить о мудрости, оторванной отжизни? Неужели она всего-навсего мельник, перемалывающий в муку тончайшуюлогику? Уместно спросить, а зарабатывал ли Платон свой хлеб более достойнымспособом и преуспел ли он в этом лучше своих современников или отступал,подобно другим, перед трудностями жизни? Неужели он преодолевал их толькоблагодаря равнодушию или тому, что напускал на себя важность? Может быть,его жизнь была легче оттого, что тетка упомянула его в завещании? Способы,коими люди зарабатывают на хлеб, то есть живут, всего лишь паллиативы,просто-напросто увиливание от настоящего жизненного дела, в основном потому,что они не знают лучших, а может, и не хотят знать. Золотая лихорадка в Калифорнии, например, и отношение к ней не толькоторговцев, но философов и так называемых пророков -- свидетельствавеличайшего позора, постигшего человечество. Подумать только, как многиеготовы жить милостью Фортуны и получать возможность распоряжаться трудомменее удачливых, не внося собственного вклада в общественное богатство! Иэто называется предприимчивостью! Я просто не знаю более поразительногосвидетельства аморальности торговли и всех обычных способов зарабатыватьденьги. Философия, поэзия и религия этих людей не стоят и выеденного яйца.Боров, роющий землю рылом и тем добывающий себе пропитание, постыдился бытакой компании. Если бы я мог, пошевелив лишь пальцем, распоряжаться всемибогатствами мира, я не стал бы платить за них такую цену. Даже Магомет знал,что Бог создал мир не шутки ради. Ведь Бог -- не богатый джентльмен, которыйразбрасывает пригоршни монет, для того чтобы посмотреть, как человечествобросится поднимать их, расталкивая друг друга локтями. Всемирная лотерея!Как можно добывать пропитание в царстве Природы с помощью лотереи? Какойгорький комментарий, какая сатира на наши общественные институты! Кончитсятем, что человечество повесится на дереве. Разве только этому и учили насвсе заповеди всех библий? И разве последние и самые удивительные изобретениячеловеческого ума всего-навсего усовершенствованные грабли для навоза?Неужели это та почва, на которой встречаются Восток и Запад? Разве Бог велелнам добывать себе средства к существованию, копая там, где мы не сеяли, внадежде, что Он, быть может, наградит нас слитками золота? Бог выдал праведнику бумагу, которая обеспечивает ему пищу и одежду, анеправедный нашел в сундуках Бога ее facsimile и, присвоив его, получаетпищу и одежду наравне с первым. Это одна из самых распространенных системобмана, какие только видел мир. Я не подозревал, что человечество страдаетот нехватки золота. В жизни я видел его немного, но знаю, что оно оченьковкое, хотя и не такое ковкое, как ум. Крупицей золота можно покрытьбольшую поверхность, но все же меньшую, чем крупицей мудрости. Золотоискатель в горных долинах такой же игрок, как и его собрат всалунах Сан-Франциско. Какая разница, в конце концов, -- бросать кости илигрязь? Если вы выиграли, в убытке останется общество. Старатель -- врагчестного труженика, хоть он и не получает жалованья. Мало того, что выработали как вол, добывая золото. У дьявола тоже много работы. Путигрешников нелегки во многих отношениях. Самый неискушенный наблюдатель,отправляющийся на прииск, видит (и говорит), что золотоискательство похожена лотерею; добываемое золото и заработок честного труженика -- вещи разные.Но, как правило, он забывает то, что увидел, так как видел он лишь факты, ане принцип, и начинает там торговое дело, иначе говоря, покупает билетдругой лотереи (как выясняется позже), где факты не столь очевидны. Прочитав однажды вечером отчет Ховитта об австралийских старателях, явсю ночь видел во сне бесчисленные долины, в которых ручьи были изрыты ямамиглубиной от десяти до ста футов и шириной футов шесть. Ямы находились совсемблизко друг от друга и были наполовину заполнены водой, и вот в эту-томестность люда стремятся, чтобы попытать счастья. Они не знают, где копать,-- быть может, золото залегает прямо под их лагерем, и иногда разрываютземлю на площади сто на шестьдесят футов, прежде чем обнаружат жилу, аиногда проходят в футе от нее. Они превращаются в дьяволов и в своей жаждеобогащения посягают на права друг друга. Целые долины на протяжении тридцатимиль становятся похожими на огромные соты, в которых вязнут сотни старателей-- стоя в воде, покрытые грязью и глиной, они работают день и ночь и умираютот истощения и болезней. Прочитанные мной факты почти изгладились из моейпамяти, но однажды я подумал о своей собственной несовершенной жизни,похожей на жизнь других. Эти ямы все еще стояли у меня перед глазами, когдая спросил себя, почему бы и мне не промывать золото каждый день, пусть дажеради мельчайших крупиц, почему бы и мне не пробить шахту до золотой жилы,которая проходит внутри меня, и не разрабатывать ее? Чем она хуже приисковБалларата или Бендиго, даже если будет больше похожа на обыкновенныйколодец? По крайней мере, я смог бы идти каким-то путем, пусть одиноким,узким и кривым, но я смог бы шагать, преисполненный любви и благоговения.Там, где человек отделяется от толпы и идет своим путем, испытывая этичувства, дорога делает развилку, хотя обычный путешественник увидит лишьдыру в изгороди. Одинокая тропа напрямик окажется лучшей из этих двух дорог. Люди ринулись в Калифорнию и Австралию, как будто золото можно найти вэтом направлении. Двигаться туда -- значит идти в сторону, противоположнуютой, где оно находится. Они ищут его все дальше и дальше от настоящихзалежей и более всего достойны жалости, когда считают себя счастливейшими изсмертных. Да разве наша родная земля не золотоносна? Разве ручей с богатыхзолотом гор протекает не через нашу родную долину? Разве он не нес золотыепесчинки в течение целых геологических эпох и не образовал для нас слитки? Ивсе же, как это ни странно, если старатель незаметно удалится в окружающеенас одиночество в поисках подлинного золота, никто не пойдет за ним следом ине попытается оттеснить его. Он может застолбить и разрыть всю долину,обработанную и целинную ее части, и мирно прожить всю жизнь, поскольку никтоне оспорит его прав. Никто не покусится на его лотки и лопатки. Он может неограничиваться участком в двенадцать квадратных футов, как на Балларате, новолен рыть, где угодно, и промыть хоть весь мир в своем лотке. Ховитт пишет о человеке, который на приисках в Бендиго в Австралиинашел самородок весом в двадцать восемь фунтов: "Он скоро начал пить, купилконя и скакал по округе во весь опор, а когда ему встречались люди, онобычно их спрашивал, знают ли они, кто он таков, и затем снисходительносообщал, что он -- "тот самый несчастный, которого угораздило 'найтисамородок". Кончилось тем, что он врезался на полном скаку в дерево и чутьне вышиб себе мозги". Думаю, опасность этого была невелика, поскольку мозгиему отшибло еще самородком. Ховитт добавляет: "Это совершенно пропащийчеловек". Однако он типичный представитель определенной категории людей. Всеони ведут беспутную жизнь. Вот послушайте, как называются некоторые прииски,где они роют золото: "Ослиная низина", "Лощина бараньей головы", "Отмельубийцы" и т. д. Разве сами названия не звучат иронично? Пусть даже ониувезут добытое лихим путем золото куда угодно, все равно они будутобретаться в "Ослиной квартире" или "Баре убийцы"(*). Новейшим способом применить нашу энергию стал грабеж захоронений наДарьенском перешейке -- предприятие, находящееся еще в стадии младенчества,так как, по последним сообщениям, в законодательном собрании Новой Гранадыпрошло второе чтение законопроекта, регулирующего этот метод добычи.Корреспондент "Трибьюн" пишет: "В сухое время года, когда погода позволяетвести раскопки, несомненно, будут найдены другие guacas" (т. е. кладбища). Кэмигрантам он обращает такие слова: "Не приезжайте сюда раньше декабря.Держите путь через перешеек, он лучше дороги через Бока дель Торо. Необременяйте себя лишним багажом и не берите палатку; Здесь нужна лишь паратеплых одеял, кирка, лопата и хороший топор -- вот почти все, чтопотребуется" (совет, похоже, взятый из путеводителя Беркера). Заканчивает онследующей фразой, набранной курсивом и заглавными буквами: "Если дела у васидут хорошо, ОСТАВАЙТЕСЬ ДОМА", что можно перевести так: "Если вы неплохозарабатываете ограблением кладбищ, оставайтесь дома". Но зачем искать тему для проповеди в Калифорнии? Она ведь дитя НовойАнглии, воспитанное в ее школе и взращенное в лоне ее церкви. Удивительно, как мало среди проповедников моральных учителей. К помощипророков прибегают, чтобы оправдать жизнь человеческую. Весьма почтенныемужи, illuminati (*) нашего века, между делом, вспоминая о чем-то своем,вздыхая и передергиваясь от отвращения, со снисходительной улыбкой советуютмне не относиться ко всему столь серьезно и примириться, что равносильносовету отхватить себе кусок побольше. Самое возвышенное, что мне говорили поэтому поводу, был совет унизиться. Смысл его заключается в следующем: нестоит тратить времени на то, чтобы переделывать мир; не спрашивайте, каквыпекается хлеб насущный, не то вас стошнит, и тому подобные вещи. Лучше ужсразу умереть, чем лишиться совести, добывая свой хлеб. Если в умномчеловеке не сидит простак -- он один из ангелов ада. По мере того как мыстареем, мы живем грубее, делаем себе небольшие поблажки и в какой-тостепени перестаем повиноваться своим лучшим инстинктам. Нужно бытьщепетильными до крайности и не обращать внимания на насмешки большихгоремык, чем мы сами. Ни наша наука, ни даже философия не дают истинной и абсолютной картинымира. Дух фанатизма и ханжества топчет своим копытом небо. В этом легкоубедиться, стоит лишь заговорить о том, есть ли жизнь на звездах. Зачемосквернять небо, как мы оскверняем землю? К нашему несчастью, установлено,что доктор Кейн был масоном и сэр Джон Франклин -- тоже. Но еще хужепредположение, что в этом-то и кроется причина, почему первый из нихотправился на поиски второго. В нашей стране нет ни одного популярногожурнала, который бы осмелился поместить на своих страницах без комментариевкакую-нибудь детскую мысль о важных предметах. Ее непременно отдадут на суддокторов богословия (а не сословия синиц, как сделал бы я). Побывав на заупокойной службе по человечеству, перейдем к рассмотрениюкакого-нибудь явления природы. Для мира даже несмелая мысль похожа намогильщика. Я, пожалуй, не знаю мыслящего человека, обладающего такими широкимивзглядами и настолько свободного от предрассудков, чтобы в его обществеможно было думать вслух. Большинство людей, с которыми вы пытаетесьговорить, вскоре начинают спорить с вами относительно какого-нибудьустановления, акционерами которого они, оказывается, являются. Они смотрятна мир со своей колокольни и не способны взглянуть на него широко. Эти людипостоянно воздвигают свою низенькую крышу с узким оконцем между вами инебом, когда хочется смотреть на небо без всяких преград. Прочь с дорогивместе с вашей паутиной! Вымойте окна! -- говорю им я. Я слышал, что советыкураторов некоторых лицеев проголосовали за запрещение лекций о религии. Нокак узнать, что для них религия и когда я приближаюсь к запретной теме, акогда удаляюсь от нее? Я затронул эту тему и постарался честно рассказать омоем религиозном опыте, но слушатели даже не поняли, о чем я говорил. Дляних лекция была столь же безобидна, как мечты. Прочитай я им дажежизнеописание самых отъявленных мерзавцев в человеческой истории, они,вполне вероятно, решили бы, что я написал жития отцов церкви. Меняобыкновенно спрашивают, откуда я или куда еду. Но однажды я случайно услышалвопрос, гораздо более уместный, когда один из присутствующих в зале спросилдругого: "Зачем он это говорит?" Эти слова заставили меня содрогнуться. Я не могу сказать, не покривив душой, что лучшие люди, которых я знаю,исполнены безмятежности и спокойствия и заключают в себе целый мир. Большевсего их занимает соблюдение этикета, они обходительны и более другихстремятся произвести впечатление, только и всего. Мы закладываем гранит вфундаменты наших домов и амбаров, строим заборы из камня, но сами неопираемся на гранит истины, этой глубинной и первозданной горной породы.Наши лежни прогнили. Из какого же материала сделан тот человек, который, понашему мнению, живет не в согласии с самой совершенной и неуловимой истиной?Я часто виню моих хороших знакомых в безмерном легкомыслии, потому что, хотямы и не говорим друг другу комплиментов, но и не даем уроков честности иискренности, как делают животные, твердости и надежности, как делают скалы.Но вина тут обычно обоюдная, ибо мы, как правило, не требуем друг от другабольшего. Вся эта шумиха вокруг Кошута (*), надуманная и столь характерна длянас, -- еще одна разновидность политики или танцев. В его честь повсеместнопроизносились речи, причем каждый оратор выражал мысль -- или отсутствиеоной -- толпы. Никто из них не основывался на истине. Связанные вместе, они,как водится, опирались друг на друга и все вместе -- ни на что. Так индусыставили мир на слона, слона на черепаху, черепаху на змею, а змею поставитьбыло уже не на что. Единственный плод этой шумной кампании -- новый фасоншляп (Kossuth hat). Вот так пусты и бессмысленны бывают подчас наши разговоры: однаплоскость притягивает другую. Когда жизнь наша перестает быть уединенной иобращенной в думу, разговор вырождается в сплетни. Редко встречаем мычеловека, который может сообщить нам новости, взятые не из газет илиразговоров с соседом. Большей частью мы отличаемся от своих ближних толькотем, что они читали газету или были в гостях, а мы нет. Чем беднеестановится наша внутренняя жизнь, тем чаще и со все большим упорством мыходим на почту. Можете быть уверены: тот бедняга, что уходит с наибольшимколичеством писем, гордый своей обширной перепиской, все это время ни разуне написал самому себе. Мне кажется, прочесть даже одну газету в неделю и то слишком много.Последнее время я это делаю, и у меня такое чувство, словно я живу в чужомкраю. Солнце, облака в небе, снег и деревья не говорят мне так много, какраньше. Нельзя быть слугой двух господ. Целого дня сосредоточенногосозерцания не хватит, чтобы понять и овладеть богатством дня. Мы можем стыдиться того, что прочли или услышали за день. Я не знаю,почему мои вести должны быть столь несущественны в сравнении с мечтами иожиданиями, почему события моей жизни должны быть столь ничтожны. Новости,которые мы слышим, в основном не новы для нашего духа. Они лишь бесконечноеповторение избитых истин. Меня часто подмывает спросить, почему такоезначение уделяют какому-то частному событию, ну, например, тому, что черездвадцать пять лет вы снова встретили на улице архивариуса Хоббинза. Ну и чтоже, вы не уступили ему дороги? Таковы ежедневные новости. Они, похоже,носятся в воздухе, неприметные, как споры, и попадают на какой-нибудьзабытый thallus или поверхность нашего ума, которая становится для нихпочвой, и так начинает развиваться опухоль. Нужно смывать с себя такиеновости. Даже если земля наша разлетится на куски, что из того, если приэтом самая суть ее останется неизменной? Если мы в здравом уме, то не должныинтересоваться такими вещами. Мы живем не для праздных забав. Я не заверну иза угол, чтобы посмотреть, как мир взлетит на воздух. Возможно, все лето и почти всю осень вы неосознанно избегали газет иновостей, потому что, как теперь стало ясно, утро и вечер были полны вестейдля вас, а прогулки -- полны неожиданностей. И вы следили не за новостями вЕвропе, а занимались своим делом в полях Массачусетса. Если вы живете,двигаетесь, существуете в тонком слое, куда просачиваются вести о событиях,делающих газетные новости (слой тоньше газетного листа, на котором онинапечатаны), тогда они заполняют собой ваш мир. Но если вы воспаряете вышеили погружаетесь ниже этого слоя, не может быть, чтобы вы помнили или вамнапоминали о них. Видеть, как восходит и садится каждый день солнце,устанавливать именно такие отношения между нами и абсолютной истиной --значит сохранить здравый ум. Говорят о народах, а что такое народы? Татары,гунны, китайцы! Они живут роями, как насекомые. Историки тщетно пытаютсязапечатлеть их в нашей памяти. Так много народу стало потому, что нетличностей. А ведь именно они -- население мира. Любой мыслящий человек можетсказать вместе с духом Лодина (*): Смотрю с вышины на народы, Они кажутся мне прахом, Моя обитель в облаках приятна, Тиха просторная опочивальня. Давайте жить так, чтобы не походить на эскимосов, которых собаки тащат,не разбирая дороги, кусая друг друга за уши. Часто не без содрогания я сознаю опасность того, что чуть не допустил всвой ум подробности какого-нибудь пустячного дела или уличного происшествия.Я с удивлением замечаю, как охотно люди загружают ум этой чепухой ипозволяют пустым слухам и мелким случайностям вторгаться в сферу, котораядолжна быть священна для мысли. Разве ум -- поприще, куда сходятся, чтобыперемывать кости ближнего и обсуждать сплетни, услышанные за чайным столом?Или это -- часть самого неба, храм, освященный и предназначенный длябогослужений? Мне трудно разобраться с теми немногими фактами, которые важныдля меня, поэтому я не тороплюсь занимать свое внимание вещаминезначительными, которые может прояснить лишь божественная мудрость. Таковы,в основном, новости, содержащиеся в газетах и в разговорах. В отношении ихважно сохранить чистоту ума. Стоит лишь допустить в свои мысли деталиодного-единственного судебного дела, дать им проникнуть в наш sanctumsanctorum (*) -- на час, на много часов! -- и сокровеннейшая область разумапревратится в распивочную, как если бы все это время нас интересовалауличная пыль и сама улица с ее движением, суетой и грязью осквернила святынюнаших мыслей! Разве это не было бы интеллектуальным и моральнымсамоубийством? Когда я был вынужден провести несколько часов в качествезрителя и слушателя в зале суда, я видел, как время от времени дверьоткрывалась и в зал входили мои соседи с вымытыми руками и лицами, хотя онивовсе не обязаны были там быть, и на цыпочках проходили поближе. Мнепоказалось, что, когда они снимали шапки, уши у них превращались в огромныеворонки для звука и сдавливали их маленькие головки. Подобно крыльямветряной мельницы, они улавливали широкий, но мелкий поток звука, который,сделав несколько витков в их мозгу и, пощекотав его выступы и зубцы, выходилс другой стороны. Интересно, подумал я, когда они приходят домой, они так жетщательно моют уши, как перед тем -- руки и лица? Мне всегда казалось, что втаких случаях слушатели и свидетели, адвокат и присяжные, судья и сидящий наскамье подсудимых преступник -- если можно считать его виновным до вынесенияприговора, -- все в равной мере виновны, и можно ожидать, что сверкнетмолния и поразит их всех вместе. С помощью всяких уловок и разных вывесок, грозящих нарушителям каройгосподней, не допускайте таких людей на единственную территорию, которая длявас священна. Как трудно забыть то, что совершенно бесполезно помнить! Еслимне суждено стать руслом, я предпочту, чтобы по нему протекали горные ручки,воды парнасских источников, а не городских сточных канав. Существуетвдохновение, эта ведущая при дворе Бога беседа, достигающая чуткого слуханашего ума. А есть нечестивее и затхлое откровение пивной и полицейскогоучастка. Одно и то же ухо способно воспринимать и то и другое. И толькохарактер слушающего определяет, чему его слух будет открыт, а для чегозакрыт. Я верю, что ум может быть осквернен постоянным вниманием к вещамобыденным, так что и все наши мысли принимают оттенок обыденного. Самыйрассудок наш становится похожим на мостовую, его основание разбивают накуски, по которым могут ездить экипажи, а если хотите знать, какое покрытиесамое лучшее, превосходящее по прочности булыжники, еловые плашки илиасфальт, посмотрите только, что представляет собой ум некоторых из нас,долго подвергавшийся такому обращению. Уж если мы так себя осквернили, -- а кто не скажет этого о себе? --помочь делу можно лишь одним путем: осторожностью и сосредоточенностьювернуть уму его святость и вновь превратить его в храм. Мы должны относитьсяк уму, то есть к самим себе, как к невинному и бесхитростному ребенку, чьимопекуном мы являемся, и быть очень осторожными в выборе тем и предметов, накоторые мы стараемся обратить его внимание. Читайте не Времена (*), читайтеВечность. Условности, в конечном счете, не лучше нечистот. Даже научныефакты могут засорить мозги, если каждое утро не стирать с них сухую пыльэтих фактов или не смачивать росой свежей и живой истины, чтобы заставить ихплодоносить. Знание дается нам не по частям, оно озаряет, как яркие вспышкинебесного света. Да, каждая мысль, приходящая нам в голову, изнашивает ум,пробивает в нем колеи, которые, как на улицах Помпеи, говорят о том, какмного им пользовались. Есть много вещей, о которых мы решаем последлительного размышления, что их стоит знать, стоят пускать, как коробейникас его тележкой, шагом или рысцой по тому мосту с огромным пролетом, которыммы надеемся пройти от самого дальнего берега времени и достигнуть, в концеконцов, ближайшего берега вечности! Разве мы совсем не обладаем никультурой, ни тонкостью, а одним лишь умением жить как варвары иприслуживать дьяволу, добывая богатство, славу или свободу, всего понемногуи, выставляя их напоказ, будто мы лишь шелуха и скорлупа, лишенная нежного иживого ядра? Разве наши установления непременно должны походить на колючиеплоды каштана с недоразвитым ядром, годные лишь на то, чтобы колоть пальцы? Говорят, Америке предстоит стать ареной битвы за свободу, но при этом,должно быть, имеют в виду свободу не только в политическом смысле. Даже еслидопустить, что американцы освободились от тирании политической, они все ещеостаются рабами тирании экономической и моральной. Теперь, когда республика-- res-publica -- утвердилась, настало время позаботиться о res-privata --государстве, личности, присмотрев за тем, чтобы, как римский сенатпредписывал своим консулам, "ne quid res-PRIVATA detrimenti caperet", тоесть чтобы положению личности не был нанесен ущерб. Мы, кажется, называем свою страну страной свободы? Но что значит бытьсвободными от короля Георга и продолжать быть рабами короля Предрассудка?Что значит родиться свободными, но не жить свободно? Какова ценаполитической свободы, если она не является средством к достижению свободынравственной? Чем мы, собственно, гордимся -- свободой быть рабами илисвободой быть свободными? Мы -- нация политиков, заботящихся об укреплениисамых дальних подступов к свободе. Может быть, только наши внуки будутпо-настоящему свободными. Мы слишком обременяем себя. Существует частицанас, которая никак не представлена. Получается, так сказать, налогообложениебез представительства. Мы размещаем у себя войска, расквартировываем глупцови скотов всех мастей. Мы размещаем на постой к нашим бедным душам своигрубые тела, и в результате постояльцы пожирают хозяев. Подумать только,Америка шлет корабли в Старый Свет за горькой настойкой! Разве морская вода,разве кораблекрушение не горьки сами по себе настолько, чтобы чаша жизнипошла ко дну? А между тем наша хваленая торговля по большей части именнотакова. Но есть люди, называющие себя философами и государственнымидеятелями, которые настолько слепы, что ставят прогресс и цивилизацию взависимость именно от подобного рода деятельности, которую можно уподобитьжужжанию мух вокруг бочонка с патокой. Хорошо, если бы люди были устрицами,заметил некто. Хорошо, отвечу я, если бы они были комарами. Лейтенант Херндон, которого наше правительство послало исследоватьАмазонку и, как говорят, расширять зону рабов
