ИЗ ДЕТСТВА
Аркадию Вайнеру
Ах, черная икорочка Да едкая махорочка!.. А помнишь – кепка, челочка Да кабаки до трех?… А черенькая Норочка С подъезда пять – айсорочка? Глядишь – всего пятерочка, А вдоль и поперек…
А вся братва одесская… Два тридцать – время детское. Куда, ребята, деться, а? К цыганам в «поплавок»! Пойдемте с нами, Верочка!.. Цыганская венгерочка! Пригладь виски, Валерочка, Да чуть примни сапог!..
А помнишь – вечериночки У Солиной Мариночки, Две бывших балериночки В гостях у пацанов?… Сплошная безотцовщина: Война, да и ежовщина, — А значит – поножовщина, И годы – до обнов…
На всех клифты казенные — И флотские, и зонные, — И братья заблатненные Имеются у всех. Потом отцы появятся, Да очень не понравятся, — Кой с кем, конечно, справятся, И то – от сих до сех…
Дворы полны – ну надо же! — Тангó хватает за души, — Хоть этому, да рады же, Да вот еще – нагул. С Малюшенки – богатые, Там – шпанцири «подснятые», Там и червонцы мятые, Там Клещ меня пырнул…
А у Толяна Рваного Братан пришел с «Желанного» — И жить задумал наново, А был хитер и смел, — Да хоть и в этом возрасте. А были позанозистей, — Помыкался он в гордости — И снова загремел…
А всё же брали «соточку» И бацали чечеточку, — А ночью взял обмоточку — И чтой-то завернул… У матери бессонница, — Все сутки книзу клонится. Спи! Вдруг чего обломится, — Небось – не в Барнаул…
1978
ПОПЫТКА САМОУБИЙСТВА
Подшит крахмальный подворотничок И наглухо застегнут китель серый — И вот легли на спусковой крючок Бескровные фаланги офицера.
Пора! Кто знает время сей поры? Но вот она воистину близка: О, как недолог жест от кобуры До выбритого начисто виска!
Движение закончилось, и сдуло С назначенной мишени волосок — С улыбкой Смерть уставилась из дула На аккуратно выбритый висок.
Виднелась сбоку поднятая бровь, А рядом что-то билось и дрожало — В виске еще не пущенная кровь Пульсировала, то есть возражала.
И перед тем как ринуться посметь От уха в мозг, наискосок к затылку, — Вдруг загляделась пристальная Смерть На жалкую взбесившуюся жилку…
Промедлила она – и прогадала: Теперь обратно в кобуру ложись! Так Смерть впервые близко увидала С рожденья ненавидимую Жизнь.
‹До 1978›
* * *
Другу моему Михаилу Шемякину
Открытые двери Больниц, жандармерий — Предельно натянута нить, — Французские бесы — Большие балбесы, Но тоже умеют кружить.
Я где-то точно – наследил, — Последствия предвижу: Меня сегодня бес водил По городу Парижу, Канючил: «Выпей-ка бокал! Послушай-ка гитары!» — Таскал по русским кабакам, Где – венгры да болгары. Я рвался на природу, в лес, Хотел в траву и в воду, —
Но это был – французский бес: Он не любил природу. Мы – как сбежали из тюрьмы, — Веди куда угодно, — Пьянели и трезвели мы Всегда поочередно. И бес водил, и пели мы, И плакали свободно.
А друг мой – гений всех времен, Безумец и повеса, — Когда бывал в сознанье он — Седлал хромого беса. Трезвея, он вставал под душ, Изничтожая вялость, — И бесу наших русских душ Сгубить не удавалось. А то, что друг мой сотворил, — От бога, не от беса, — Он крупного помола был, Крутого был замеса. Его снутри не провернешь Ни острым, ни тяжелым, Хотя он огорожен сплошь Враждебным частоколом.
Пить – наши пьяные умы Считали делом кровным, — Чего наговорили мы И правым и виновным! Нить порвалась – и понеслась — Спасайте наши шкуры! Больницы плакали по нас, А также префектуры. Мы лезли к бесу в кабалу, С гранатами – под танки, — Блестели слезы на полу, А в них тускнели франки. Цыгане пели нам про шаль И скрипками качали — Вливали в нас тоску-печаль, — По горло в нас печали.
Уж влага из ушей лилась — Все чушь, глупее чуши, — Но скрипки снова эту мразь Заталкивали в души. Армян в браслетах и серьгах Икрой кормили где-то, А друг мой в черных сапогах — Стрелял из пистолета. Набрякли жилы, и в крови Образовались сгустки, — И бес, сидевший визави, Хихикал по-французски. Всё в этой жизни – суета, — Плевать на префектуры! Мой друг подписывал счета И раздавал купюры. Распахнуты двери Больниц, жандармерий — Предельно натянута нить, — Французские бесы — Такие балбесы! — Но тоже умеют кружить.
1978
ПИСЬМО К ДРУГУ,
|