Ю. ЯКОВЛЕВУ К 50-ЛЕТИЮ
Москва. Театр Вахтангова. От Таганки. Любимцу публики, рампы, руля. Желаем дома, в лесу и в загранке Удач, оптимизма, добра и рубля.
Юрий Любимов и его команда.
Ты ровно десять пятилеток в драке, В бою за роли, время и блага. Все Яковлевы – вечно забияки: Еще в войну повелевали «Яки» И истребляли в воздухе врага!
Дела их – и двояки, и трояки, Якшаться с ними славно и дружить. Актеры – ЯКи, самолеты – «Яки», И в Азии быки – все те же яки… Виват всем ЯКам – до ста лет им жить!
Желаем с честью выйти из виража и пьянки, И пусть тебя минует беда, хула, молва. ЯК-50, желают тебе друзья с Таганки Счастливого полета, как «ЯКу-42»!
‹1978›
‹К ПЯТНАДЦАТИЛЕТИЮ ТЕАТРА НА ТАГАНКЕ›
Пятнадцать лет – не дата, так — Огрызок, недоедок. Полтинник – да! И четвертак. А то – ни так ни эдак.
Мы выжили пятнадцать лет. Вы думали слабо, да? А так как срока выше нет — Слобода, брат, слобода!
Пятнадцать – это срок, хоть не на нарах, Кто был безус – тот стал при бороде. Мы уцелели при больших пожарах, При Когане, при взрывах и т. д.
Пятнадцать лет назад такое было!.. Кто всплыл, об утонувших не жалей! Сегодня мы – и те, кто у кормила, Могли б совместно справить юбилей.
Сочится жизнь – коричневая жижа… Забудут нас, как вымершую чудь, В тринадцать дали нам глоток Парижа, — Чтобы запоя не было – чуть-чуть.
Мы вновь готовы к творческим альянсам, — Когда же это станут понимать? Необходимо ехать к итальянцам, Заслать им вслед за Папой – нашу «Мать».
«Везет – играй!» – кричим наперебой мы. Есть для себя патрон, когда тупик. Но кто-то вытряс пулю из обоймы И из колоды вынул даму пик.
Любимов наш, Боровский, Альфред Шнитке, На вас ушаты вылиты воды. Прохладно вам, промокшие до нитки? Обсохните – и снова за труды.
Достойным уже розданы медали, По всем статьям – амнистия окрест. Нам по статье в «Литературке» дали, Не орден – чуть не ордер на арест.
Тут одного из наших поманили Туда, куда не ходят поезда, Но вновь статью большую применили — И он теперь не едет никуда.
Директоров мы стали экономить, Беречь и содержать под колпаком, — Хоть Коган был неполный Каганович, Но он не стал неполным Дупаком.
Сперва сменили шило мы на мыло, Но мыло омрачило нам чело, Тогда Таганка шило возвратила — И всё теперь идет куда ни шло.
Даешь, Таганка, сразу: «Или – или!» С ножом пристали к горлу – как не дать. Считают, что невинности лишили… Пусть думают – зачем разубеждать?
А знать бы все наверняка и сразу б, Заранее предчувствовать беду! Но все же, сколь ни пробовали на зуб, — Мы целы на пятнадцатом году.
Талантов – тьма! Созвездие, соцветье… И многие оправились от ран. В шестнадцать будет совершеннолетье, Дадут нам паспорт, может быть, загран.
Всё полосами, все должны меняться — Окажемся и в белой полосе! Нам очень скоро будет восемнадцать — Получим право голоса, как все.
Мы в двадцать пять – даст Бог – сочтем потери, Напишут дату на кокарде нам, А дальше можно только к высшей мере, А если нет – то к высшим орденам.
Придут другие – в драме и в балете, И в опере опять поставят «Мать»… Но в пятьдесят – в другом тысячелетье — Мы будем про пятнадцать вспоминать!
У нас сегодня – для желудков встряска! Долой сегодня лишний интеллект! Так разговляйтесь, потому что Пасха, И пейте за пятнадцать наших лет!
Пятнадцать лет – не дата, так — Огрызок, недоедок. Полтинник – да! И четвертак. А то – ни так – ни эдак.
А мы живем и не горим, Хотя в огне нет брода, Чего хотим, то говорим, — Свобода, брат, свобода!
‹1979›
‹БРАТЬЯМ ВАЙНЕРАМ› ‹I›
Я не спел вам в кино, хоть хотел, Даже братья меня поддержали: Там, по книге, мой Глеб где-то пел, И весь МУР все пять дней протерпел, Но в Одессе Жеглова зажали.
А теперь запылает моя щека, А душа – дак замлеет. Я спою, как из черного ящика, Что всегда уцелеет.
Генеалоги Вайнеров бьются в тщете, — Древо рода никто не обхватит. Кто из них приписал на Царьградском щите: «Юбилеями правят пока еще те, Чей он есть, юбилей, и кто платит»?
Первой встрече я был очень рад, Но держался не запанибрата. Младший брат был небрит и не брат — Выражался как древний пират, Да и старший похож на пирата.
Я пил кофе – еще на цикории, Не вставляя ни слова, Ну а Вайнеры-братики спорили Про характер Жеглова.
В Лувре я – будь я проклят! – попробуй, налей! А у вас – перепало б и мне там. Возле этой безрукой – не хошь, а лелей, Жрать охота, брать я, а у вас – юбилей И, наверно… конечно, с банкетом.
Братья! Кто же вас сможет сломить? Пусть вы даже не ели от пуза… Здоровы, а плетете тончайшую нить. Все читали вас, все, – хорошо б опросить Членов… нет, – экипажи «Союза».
Я сегодня по «ихнему» радио Не расслышал за воем Что-то… «в честь юбилея, Аркадия Привезли под конвоем…»
Все так буднично, ровно они, бытово. Мы же все у приемников млеем. Я ж скажу вам, что ежели это того… Пусть меня под конвоем везут в ВТО — С юбилеем, так уж с юбилеем.
Так о чем же я, бишь, или вишь? Извини – я иду по Аркаде: МУР и «зря ты душою кривишь» — Кончен ты! В этом месте, малыш, В сорок пятом работал Аркадий.
Пусть среди экспонатов окажутся Эти кресла, подобные стулу. Если наши музеи откажутся — Увезу в Гонолулу.
Не сочтите за лесть предложенье мое, Не сочтите его и капризом, Что скупиться, ведь тут юбилей, е-мое! — Все, братьями моими содеянное, Предлагаю назвать «вайнеризмом»!
‹II›
Граждане, ах, сколько ж я не пел, но не от лени — Некому: жена – в Париже, все дружки – сидят. Даже Глеб Жеглов – хоть ботал чуть по новой фене — Ничего не спел, чудак, пять вечеров подряд.
Хорошо, что в зале нет Ненаших всех сортов, Здесь – кто хочет на банкет Без всяких паспортов.
Расскажу про братиков — Писателей, соратников, Про людей такой души, Что не сыщешь ватников.
Наше телевидение требовало резко: Выбросить слова «легавый», «мусор» или «мент», Поменять на мыло шило, шило – на стамеску, А ворье переиначить в «чуждый элемент».
Но сказали брат и брат: «Не! Мы усе спасем. Мы и сквозь редакторат Все это пронесем».
Так в ответ подельники, Скиданув халатики, Надевали тельники, А поверх – бушлатики.
Про братьев-разбойников у Шиллера читали, Про Лаутензаков написал уже Лион, Про Серапионовых листали Коли, Вали… Где ж роман про Вайнеров? Их – два на миллион!
Проявив усердие, Сказали кореша: «“Эру милосердия” Можно даже в США».
С них художник Шкатников Написал бы латников. Мы же в их лице теряем Классных медвежатников.
‹III›
|
