Мы знакомы с произведениями микенских золотых дел мастеров по множеству предметов, найденных в гробницах местного акрополя.

Можно подразделить на две категории все сосуды, найденные Шлиманом: одни сосуды предназначались для хранения и разливания жидкостей, другие — для питья. Уже с. 633 среди первых замечаются образчики, не лишенные изящества, но изобретательность мастеров проявляется, главным образом, в сосудах для питья. Нельзя встретить даже двух таких кубков, которые были бы совершенно тождественны. У некоторых из них только одна ручка, а форма более или менее напоминает вазу; украшение состоит лишь из желобков. На других вся поверхность покрыта веточками, которые отделяются друг от друга стеблями с распустившимся цветком на конце. На одном золотом стаканчике работа отличается большей сложностью: его наружная поверхность пересекается горизонтальной полосой, состоящей как бы из трех лент; полоса эта делит сосуд на две части, украшенные выпуклыми изображениями рыб.

Золотая чаша с желобками.

Золотая чаша.

Делались также кубки на ножках. У одного из них поверхность совершенно гладкая, украшения же сосредоточены на ручке; эта ручка заканчивается головой собаки, которая впилась зубами в край сосуда. У другой чаши только одна ручка и та очень простой работы, но ниже краев находится изображение трех мчащихся во весь опор львов. Микенские мастера были, по-видимому, очень искусны. Доказательством этого является один кувшин, корпус и шейка которого сделаны отдельно; линия соединения этих двух частей была прикрыта с. 634 полоской из того же металла; концы ее соединены на ручке, закреплены гвоздями; но, чтобы достичь совершенной прочности в прикреплении шейки к самой основе сосуда, гвоздей было недостаточно, а потому по всей окружности этой полосы можно заметить очень маленькие дырочки; когда-то в них были шпильки, толщина которых не превосходила тупого конца иголки. На этой полосе изображено семнадцать выпуклых бычачьих голов.

Золотая диадема.

Но золотых дел мастер проявил богатство своей изобретательности главным образом при работе над драгоценными украшениями. Вот, например, диадема в виде золотой тесьмы очень удлиненной, овальной формы. Главным ее украшением являются девять выпуклых бляшек; самая большая из них помещена в середине, а остальные идут от центра к концам, постепенно уменьшаясь в размерах; вокруг каждой из них находятся два концентрических круга; между ними расположены очень тонкая спираль и витой шнурок. Кружки поменьше окружены гуртиками и заполняют углы, которые получаются при пересечении дуг соприкасающихся кругов. Все это окаймлено выпуклым ободком, за которым начинается бордюр. По своему рисунку описываемая диадема очень красива; постепенное уменьшение выпуклых кружков находит объяснение для глаза в том, что поле диадемы суживается, спиральс. 635 и витые линии наполняют рисунок, но не запутывают его. На этой блестящей поверхности происходит игра света и теней, что очень украшает вещь. Общий вид диадемы отличается строгим изяществом, которое, впрочем, не доводится до крайности.

Шлиман нашел в одной могиле не менее 701 золотых кружков; по-видимому, они нашивались на одежду умершего таким образом, что заполняли все пустые места между главными частями погребального убранства. Мотивы их украшений можно подразделить на два разряда: одни украшения состоят из кривых линий в самых разнообразных сочетаниях; другие же являются воспроизведением растений и низших животных, которые часто вдохновляли художников, разрисовывавших вазы. Розетка является как бы переходом между этими двумя видами мотивов. Типичные украшения второго вида изображают лист с лучеобразно расходящимися жилками, восьминожку и бабочку. Все эти пластинки были выбиты по матрице.

Золотая бляха.

Золотая пуговица.

У нас есть также несколько пуговиц, сделанных из золотых пластинок, которые изготовлялись следующим образом: на деревянную или костяную форму с. 636 с вырезанным на ней рисунком накладывался золотой листок, затем путем сильного надавливания листок этот входил в углубления модели и плотно облекал ее выпуклости. Поле пуговицы представляет собою ромб, с розеткой посередине; розетка окружена бордюром, который состоит из кружочков или расположенных накрест листиков. На всех четырех углах ромба находятся по две шишки. Идея этих шишек внушена, по-видимому, шляпками гвоздей, которыми прикреплялись к мебели пластинки из хрусталя, стекла или слоновой кости.

Пластинки, прикреплявшиеся к одежде, отличались самой разнообразной формой. Между ними были треугольные с очень сложными фигурами из кривых линий; другие делались наподобие трапеций и были украшены цветками, слегка напоминающими общие очертания некоторых видов лилий. В могилах встречались также большие золотые пластинки, носившиеся на груди; оттуда же было извлечено украшение, походившее на найденное в Трое. Это была небольшая трубочка, через которую продет шнурок, а по обоим концам трубочки расположены были спирали, сделанные из обвивающейся вокруг самой себя золотой проволоки. Спиралью украшены также и большие серьги. Найдено было много серег с кольцами, прикрепленными к крючку, который продевался в ухо. Не менее распространены были и головные шпильки; из них особенно известна та, верхушка которой расширяется в виде кружка с женской фигурой, простирающей руки.

Серьга.

Микенские мастера, по крайней мере вначале, не припаивали золота к золоту. Для прикрепления ручки к сосуду они пользовались гвоздями с плоскими шляпками. Не спаивали они и серебра с золотом. Когда они хотели скрепить между собою эти два металла, то накладывали золото на серебро и соединяли их с помощью с. 637 маленьких гвоздиков, или же делали инкрустацию золота с помощью маленьких пластинок, вставляемых в углубления на поверхности серебра. Позолотой они также не умели пользоваться. Незнакомо им было и искусство спаивания меди или бронзы; вазы, сделанные из этих металлов, состоят из медных пластинок, соединенных одна с другой посредством множества маленьких гвоздиков. Гвозди с широкими шляпками служили и для прикрепления всех ручек. Но греки изготовляли уже самые разнообразные сплавы. В инкрустации медного клинка, найденного в Вафио, вставлено одно вещество, которое представляет собою бронзу, очень богатую оловом, или сплав свинца и серебра. Таким путем получался мягкий и белый металл, который встречается у Гомера под названием κασσίτερος. До начала разработки рудников в Испании олово находилось слишком редко, а потому его не употребляли в чистом виде.

(По Perrot. Histoire de l’art dans l’antiquité, VI, стр. 959 и сл.).

18. Золотые вазы из Вафио⁸⁹.

Формы и размеры двух кубков, найденных в Вафио, одинаковы. Один из них имеет в вышину 8,3 сантиметра, а в диаметре 10,4 сантиметра; другой — с тем же диаметром, но на 3 миллиметра ниже. Один весит 276, а другой 280½ граммов. Украшения их выпуклые, но с внутренней стороны углубления незаметны, так как каждый кубок сделан из двух листков металла, наложенных один на другой. Листок, расположенный с внутренней стороны, совершенно гладкий и исполняет роль подкладки, скрывая оборотную сторону выпуклых украшений. Мастер выпустил этот внутренний листок несколько выше наружного, и слегка загнутые края егос. 638 над лицевым листком образуют по всей окружности нечто вроде рубчика.

На одном из этих сосудов художник изобразил сцену охоты за диким быком. Между скалами и кустарниками находится узкий проход, поперек которого протянута сеть, привязанная концами к дереву. Испуганный криками загонщиков буйвол со всего разбега бросается в веревочные петли, и ноги его запутываются в них. Несмотря на все усилия, он не в состоянии разорвать их; животное выбивается из сил, падает и с тоскою подымает свою голову, которая остается еще свободной. Другой буйвол, предупрежденный несчастием своего собрата, перескакивает с невероятным усилием через препятствие. Он еще не стал на землю; его передние ноги едва только коснулись почвы, а он уже направляется вправо, причем никто не делает попыток ловить его. По другую же сторону сети еще один буйвол попал между двумя людьми, загородившими ему проход; но он избавляется от них: ударом своего левого рога он бросает одного из них на воздух, и тот падает в это мгновение на спину. Затем, повернувшись к другому нападающему, животное правым рогом пронзает ему грудь и подымает его на этом роге, причем человек висит вниз головой. Две пальмы обрамляют по сторонам сцену из этих трех быков.

На другом кубке художником изображено побежденное и покорившееся животное. Посредине стоят рядом два буйвола, которые поворачивают один к другому головы, как бы ведя между собою беседу. Направо третий буйвол, отделенный от этой группы деревом, медленно движется с опущенной вниз головой. Влево от центральной группы изображен буйвол, которого человек держит на веревке. Животное, по-видимому, тянет за эту веревку, но без особого ожесточения; ясно, что оно не оказывает серьезного сопротивления; протест его выражается только движением головы, поднятой вверх; буйвол испускает мычание, в котором слышится призыв и жалоба, но которое, однако, не мешает ему повиноваться.

с. 639 Обе эти сцены, как можно заметить, происходят в одной и той же местности, среди горных ущелий и пастбищ. В ней действуют одни и те же лица: могучее животное, силу которого нужно обуздать, а с другой стороны — человек, сначала ставящий на карту свою жизнь в этой полной случайностей охоте, затем затягивающий ремни ярма вокруг рогов, смертоносных ударов которых он так долго боялся. Эти изображения являются дополнением друг к другу: одна и та же тема развивается в двух действиях рисунков обоих сосудов; противопоставление этих сцен производит выгодное впечатление и свидетельствует, что кубки вышли из одной и той же мастерской.

Вазы из Вафио.

Однако, в выполнении замечается некоторая разница: в первом кубке оно менее закончено, менее выдержано во всех подробностях, но, благодаря именно этому, отличается большей силой и жизненностью. Работа носит скорее характер наброска, сделанного с одушевлением и с. 640 уверенностью, которые свидетельствуют о вдохновении и искусстве художника. Это проявляется во многих чертах. Так, например, у буйвола, за которым человек охотится, члены тела более слиты воедино со всем корпусом, чем у животных, прогуливающихся по пастбищу: они как бы более соответствуют туловищу и лучше передают его движения. На второй же вазе прикрепление бедер к туловищу сделано слабо и условно. Что-то вялое чувствуется и в ногах, которые скорее как бы висят под животом, а не соединены с тазовыми и плечевыми костями. Изображение голов также оставляет желать многого. Голова левого буйвола в центральной группе недостаточно широка; если бы ее отделить от туловища, то можно было бы скорее принять за голову козла, а не буйвола. Голова его соседа, того животного, которое смотрит на зрителей, незначительна и лишена выражения.

Если внимательно изучить первый кубок, то в рисунке его можно заметить грубые ошибки. Поза быка, попавшего в сети, поистине искусственна: он должен был бы переломить спинной хребет, если бы изогнулся таким образом, что его передние ноги касались рогов. Неизвестно также, где задняя часть левого буйвола; предполагается, что она закрыта и ее не видно из-за сети и того, что находится в последней. Но такая незаконченность рисунка смущает глаз и не удовлетворяет его. Есть, наконец, что-то странное и в фигуре человека, проколотого рогом того же быка. Одна его рука невидима, голова наклонена назад, тогда как можно было бы ожидать, что она будет опущена вниз. Это происходит потому, что скульптор задался слишком трудной задачей: он хотел схватить движения порывистые и сильные, длящиеся лишь одно мгновение. Задача скульптора второго сосуда была легче: там изображаются движения, обычные для животного и легко поддающиеся изучению. Поза единственного человека, играющего роль в этой картине, также в высшей степени проста; предающиеся отдыху на поле фигуры представлены очень непринужденно.

с. 641 Однако, при изображении охоты проявляются самые серьезные достоинства художника, как будто бы самая трудность его задачи действовала на него возбуждающим образом. Рисунок здесь гибкий и сжатый, указывает на более проникновенное отношение к жизненным явлениям. Некоторые черты, запечатленные на этом кубке, поражают необыкновенной правдивостью. Кто хоть мельком видел борьбу быков, знает, что в пылу битвы они победоносно вытягивают свой хвост. И здесь у буйвола, перепрыгивающего через препятствие, хвост поднят и даже загибается вперед, как бы следуя за движением тела. У того буйвола, который набросился на охотников, хвост под влиянием гнева вытянут. Обратите, кроме того, внимание, как поступает животное в стремлении погубить своих врагов: оно наклоняет голову, поворачивая ее при этом в одну сторону, и бьет только одним рогом. Самые ужасные удары при бое на арене быки наносят именно тогда, когда они поворачивают голову; если же бык бьет по направлению оси своего тела, то может ударить своего врага очень сильно, повергнуть его на землю, но он не причинит своей жертве большого вреда, и рога не пронзят ее тела.

Что касается буйвола, попавшего в петлю, то фигура его полна крупных недостатков. Но голова его необычайно жизненна, и кажется, что слышишь свирепое мычание, исходящее из этой широко раскрытой пасти!

(По Perrot. Histoire de l’art dans l’antiquité, VI, стр. 785 и сл.).