Рассказ Анны Дмитриевны Прохоровой

 

Матренушка моей матери тетка родная. На Сходне, где она по­следнее время жила (мы там потом были), все сломали, и дядя Се­режа, у которого она жила, умер.

Я не знала, как ее называть, и смущалась из-за этого. Но она мне сказала: «Что ж ты меня никак не называешь? Кем я тебе довожусь? Бабушка. Хоть я и не выходила замуж, я все равно тебе бабушка».

Я приехала в Москву в тридцать седьмом году, жила на Котляко­вской улице, дом двадцать восемь. И у дяди Вани жила, маминого брата, на Комсомольской площади, и в Ногинске, у военных. Мне было тринадцать лет, пять классов кончила и уехала — голод был. Я вернулась в сентябре, а места в шестом классе были заняты.

Когда началась война, я собралась в Себино. Взяла билет и пе­ред отъездом зашла к Матрене. «Я еду домой». — «Нет, ты домой не езди». — «А я уже билет взяла». — «А кто тебе разрешил?» — «Я бо­юсь, тут бомбежки». — «Там еще хуже будет». Я упрямая была, не слушалась. А Матрена говорит: «Ну, потужишь и обратно при­едешь».

Так и вышло, как Матрена сказала. Вернулась я в Москву в со­рок седьмом году. А через пять лет взяла на работе отпуск и поеха­ла в Себино и там собралась замуж за Васю, а хотела за другого. Приехала в Москву к Матрене (она тогда жила на Сходне, улица Курганная, дом двадцать три, у дяди Сережи Курочкина) сказать ей, что уезжаю в Себино.

 

 

Там уже свадьбу готовят, стол накрывают. А она говорит: «Ты Богу молилась? Подожди, не езжай». Я возрази­ла: «Он за мной приехал, а я не поеду? Уже билеты взяли». — «Ты сейчас поедешь, и опять тебе приезжать. Сдай билеты». Я не послу­шалась. Приехали мы домой, а нас догоняет телеграмма: Матренушка умерла. И поехали мы обратно.

Мать собралась корову покупать. Матрена тогда жила в Москве. Мать приходит к ней, а Матрена говорит: «Ты эту корову не бери». Мать не послушалась: «А я уже договорилась». И купила корову. На последние деньги купила, все тряпочки продала, а через год корова сдохла.

Вот умер отец. Мать говорит: «Лошадь нам не нужна совсем. Она молодая». — «А ты ее переменяй на старую», — велела Матрена. Мать не послушалась: «Как же я ее переменяю?» А лошадь никого к себе не подпускала. (Когда умер отец, Ваньке было годов восемь, брату моему.) Все равно она ее продала.

Еще до Сходни Матрена жила в Загорске, у тети Поли. Я к ним часто приезжала. Однажды из Царицына приехала одна больная, муж ее был полковником. Она четырнадцать лет лежала. Ее на но­силках внесли, когда они первый раз приехали. Во второй раз она уже сидела, а в третий раз уже сама шла. Муж ее не знал, как отбла­годарить Матрену: «Я тебе хоть машину куплю». А Матрена от все­го отказалась: «И машина мне твоя не нужна».

 

 

А одну больную привезли, порченая была двадцать восемь лет, у нее двое детей. Ее на носилках втаскивали, а она ругалась: «Слепая, иди, иди!» А Матрена ей рукой по голове водит, другой крестит, а сама читает. Больную вырвало в таз — враг вышел, ящерица с рож­ками, и кружит по тазу. Мать плеснула в таз кипятку — ящерица сдохла, она ее в туалет спустила. А Матрена потом сказала: «Надо было ее посадить в баночку и закрыть крышечкой — ведьма бы са­ма и пришла».

А еще одна женщина приходила к ней - Лена. Вышла замуж со школьной скамьи. Восемнадцать лет было сыну, когда муж ее бро­сил и женился на другой. Она пришла к Матушке: «Матренушка, что мне делать? Он меня не хочет видеть». — «Ну и ладно». Лет че­рез пять он заболел и лег в больницу. Лена приходит: «Матушка, как мне быть? Сходить в больницу?» — «Ступай, иди». Она пришла в больницу, а он уже помер. Она снова к Матрене: «Как же мне те­перь плакать о нем?» — «Как хочешь». Жена плачет: «Милый мой, хороший мой!» Потом спрашивает: «Куда мне записать?» - «Ну, за­писывай его во все церкви». Она записала и каждый выходной к ба­бушке ходит, спрашивает: «Как он там?» А Матрена ей говорит: «Я вижу его каждый день: в костюме, в серой рубашечке и лысый. Однажды влетел в окно, как голубь. И говорит: «Какой прекрасный там рай! Как бы мне туда по­пасть?» Ты ему закажи еще сорокоуст». Она за­казала. Однажды прихо­дит, а Матрена сидит на койке и улыбается: «А что же, вы не видели, как я с ним разговарива­ла?» И спустя еще неко­торое время сказала: «Ну вот, теперь твой Богдан из шкуры вышел. И это все благодаря тебе».

В Загорске бабушка Матрена жила у тети Поли (тетя Поля — дя­ди Вани моего жены сестра). Я приезжала на выходные. У тети По­ли жила еще тетка Настасья Устьинская. Ей было сделано на смерть: под исход месяца Настасья начинала все говорить, гово­рить, то лежит в лежку, то пойдет плясать, песни петь — шутник иг­рает. Отпляшется и лежит как мертвая. Бабушка Матрена отчиты­вала ее, облегчала ее страдания.

Однажды на Сходне, у тети Груши и дяди Сережи, бабушка Мат­рена говорит: «Идите все домой». И сделалось темно, поднялся ве­тер, все летит мимо окон: и железо, и кирпичи, и крыши; электрич­ки переворачивало, березки в обхват все скосило. Это был смерч 1951 года.

Мы все испугались, а Матрена успокаивает: «Не бойтесь!» Наш дом как стоял, так и стоит, а у всех вокруг разрушения. У кого кры­шу приподняло, у кого сарай, у кого во дворе все перевернуло. На ключе, за линией, где колодец был, все березы скосило, как косой. А у нас — ни кирпичика. И враз все просветлело.

Она все знала наперед. Про себинскую церковь говорила: «От­кроется церковь, куда она денется, откроется».

Мне она говорила: «Хотя я умру, а все равно я буду с тобой, живая. Никогда про меня не забывай». Говорила мне: «Поезжай в деревню, хлебушек да и мясо будешь есть». Так и получилось — живем в достат­ке. А я ей не поверила тогда: «Какое мясо? Да я сроду его не ела».

 

 

Матрена все время сидела на койке. Ручки маленькие, ножки коротенькие. Я за нее боялась и хвататься. Она меня звала Семка, тетю Дашу — Петька, тетю Таню звала Ванькой, тетю Грушу — Ан­дрей, всех звата на прозвище.

За Матреной ухаживала Пелагея, которая потом умерла, тетя Поля краснопольская, порченая. После тети Поли — тетя Даша и тетя Таня. На Сходне — тетя Груша (Агриппина Ивановна) и дядя Сережа ракитинекие. Вторая тетя Поля (ракитинская) тоже была порченая.

Многие приходили к Матрене. Всякие ходили; бывало, на ма­шинах приедут... Порченую на носилках несут, а она упрется в при­толоку и не идет. А сама все рассказывает, кто ей что сделал.

Матрена ножки поджимала под себя, под юбку.

Люди встанут на колени, она одной рукой по голове водит, а другой крестит. А та кричит: «Слепая, дурочка, урод, куда ты меня прешь, на улице дождь!»

Она жила, примерно в 1938 году, на Пятницкой улице у Паве­лецкого вокзала, у церкви. Трамвайная линия, и рядышком их до­мик. Мне было лет пятнадцать (сейчас шестьдесят четыре).

 

 

Матрена из Себина уехала еще молоденькая. Как она начала с восьми лет предсказывать, так ее и начали везде возить.

Рассказ Прасковьи Кузьминичны из Бпифани (она раньше жила в Щепине и знала Парашу, о которой рассказ)

Из деревни Себино Матренина подруга Прасковья вышла замуж в Щепино и там заболела; занемогла, вся пожелтела. И вот тогда она сказала: «Пойду к Матрене, своей подруге, может, она поможет мне».

И вот пришла Прасковья и жалуется на здоровье: по всему телу какой-то кусок ходит, колет, как ни повернешься, ощущаешь, как он ходит по всему телу. «Что мне делать, Матренушка?» — спраши­вает. Ей Матрена говорит: «Ты ночуй у матери своей, здесь, в Себине. Завтра утром в церковь пойдешь, причастишься там, а то весь народ говорит про тебя, что умрешь. Ты вся желтая. Молодая, жал­ко тебя. После причастия должна быть у тебя рвота, а ты не жалей покрышку-то на голове и прямо в нее, и после этого все вместе с платком бросишь в печку». Прасковья все так и сделала — вышел кусок кровяной запеченный — и бросила в огонь. И когда горел, из трубы шел столб черного дыма, высоко-высоко шел. И Прасковья стала поправляться. После Матренушка ей сказал: «Ты будешь ле­чить людей».

Она была такая крупная, здоровая женщина, вывихи выправля­ла даже скотине — овцам, коровам, лошадям. Шли к ней с больны­ми зубами, нарывами, со всеми болячками. Она исцеляла.

Анна Ивановна Меняева, староста церкви в Епифани, рассказы­вала, что в 1951 году она устроилась работать счетоводом в райпо­требсоюз. И как-то было ей не по себе там работать. Тогда она ре­шила поехать к Матрене на совет: «Матренушка, я устроилась в штат бухгалтерии». Матрена трижды перед глазами помахала руч­кой: «Ад-ад-ад!» И девять раз так сказала. Анна Ивановна поняла, что работа эта плохая, не для верующего человека, и ушла с работы. Побыла дома и думает: «Куда же мне дальше идти?» По молитве, наверное, Матренушкиной приходят к ней домой и зовут работать в церковь помощником старосты, где и по настоящее время она ра­ботает — уже старостой.

Мать Анны Ивановны хотела купить себе дом, чтобы уехать из Ховани. Пошла к Матрене на совет. И еще с ней шли двое. Одна из них говорит: «Да что она нам даст? Воды святой? Давай возьмем из речки, все равно такая же вода». Матренушка им воды дала, а этой женщине не хотела, но ради того, что у нее дочь больная, она ей все-таки дала воды. И дала совет, как купить дом. Еще Анна Ива­новна рассказывала, как к Матрене шли однажды из Ховани три женщины и дорогой рассуждали: «Что мы будем ноги забивать свои к слепой девчонке (Матрене было двенадцать лет) из-за тухлой во­ды, когда у нас в Ховани под церковью есть источник Троеручицы, где Матерь Божия явилась?» — а другая женщина ее остановила: «Будет говорить-то».

И вот которая все это говорила подошла к Матрене первая. Она ей из окна сказала: «У, вода-то тухлая, а у нас хорошая вода». А вто­рая женщина подошла: «У меня дочка припадочная, слюна изо рта вдет, и все лежит в постели». Матрена дала ей воды и сказала: «Покропи ее и дай попить, и будет она здорова и выйдет замуж». Она все это сделала, дала дочери воды, и та после этого три дня спа­ла. Третья подошла к ней: дочь этой женщины нашла жениха, а ро­дители не хотели за него отдавать. Матрена узнала ее мысли и спро­сила: «Что, дочка твоя нашла жениха и вы не хотите ее отдавать? А вот пусть она за него выходит, а то она на вас будет обижаться, ес­ли вы будете за другого сватать».

Одна женщина живет в Москве, недалеко от могилы Матрены, зовут ее Клавдия. Она всегда ходила на могилу к Матрене до восхо­да солнца, клала продукты на могилу, пока они покроются росой, как бы мелким дождем. Этими продуктами она дома всех кормила. У нее был сын пьяница и в семье скандалы. А как начала кормить семью этими продуктами — так тишина у нее. Как кончались эти продукты, она опять на кладбище. И так до сего времени.