Глава XI. Второй день фактической безработицы ознаменовался пустотой в холодильнике съёмной эдемовской квартиры и в желудках её съёмщиков«Посвящение» Второй день фактической безработицы ознаменовался пустотой в холодильнике съёмной эдемовской квартиры и в желудках её съёмщиков, но, что более важно, вызовом человека Кириака по аппарату: - Приветствую вас, Кёсби! Для вас сегодня есть задание-посвящение: ожидайте человека в парке Адама в шесть часов – он вас узнает. Приходите один. Много времени эта заварушка не займёт. Ваше досье очень понравилось Ему. До встречи, будущий коллега. Аппарат для вызовов устроен так, что обратную связь слышно через наушник, а посему Джон и Маргарет так и не узнали, что люди Кириака назначили Кёсби встречу. Тот же, в свою очередь, ожидавший что-то явно нехорошее, ведь преступные организации вроде клана Эллады старались всегда устраивать церемониальные посвящения – эффектные дикие, нередко и кровавые представления, после которых новоприбывший окончательно уходил в тень или же омывался багровым цветом. Человек, знающий подобную пакость, знает это не от хорошей жизни. Не от хорошей жизни знал это и Кёсби, уже надевающий на себя куртку. В шесть часов вечера парк Адама не наводнён так, как в часа 3 дня возвращающимися с работы обывателями, либо в 8 часов вечера сотнями миловидных пар. Кёсби неторопливо шагал от одного конца парка к другому, иногда останавливаясь у центральной скульптуры поправить рукой причёску. Не сложно догадаться, что бронзовая скульптура изображала праотца на большом постаменте. Библейский персонаж стоял гордо и с улыбкой глядел в сторону парка Евы, где, в свою очередь, на него пламенно смотрела супруга. Странно, но до какого же безумия доходит иногда страсть мужчины и женщины. Кёсби не очень хорошо относился к женщинам из-за матери Маргарет, но при этом с некоторой снисходительностью из-за дочки. Джон же однажды напился, как вспоминал Кёсби, и произнёс замечательную фразу своим голосом, ставшим на нотку легче от приступа меланхолии: - Жизненно важно, чтобы за тобой в след шла такая же дура, причём в той же степени, сколько и сам ты дурак, а может и безумнее. Без этого никак… Несмотря на эту романтичность и мягкость характера, Ньюкасл не был замечен взором Кёсби в сколь либо долгих отношениях с противоположным полом, а вот молодой и циничный отец-одиночка, едва ли не презирающий женское население Марса, часто привлекал к себе внимание. Сложны аксиомы и теоремы, а в особенности, если они касаются людских чувств. «Где же этот треклятый человек от лорда?» Кёсби присел на оградку, что выдерживала вес его седалища из последних сил: именно так держал свою великую ношу и могучий Атлант из доисторических легенд, о котором, в прочем, выжидающий авантюрист и знать не знал, и думать не думал. Он не думал в тот миг, а предавался воспоминаниям… Как-то раз, во время практики по сбору фольклора, Кёсби и его вернейшего сотоварища послали в один из диких районов Марса, где селились автохтонные народы, отказавшиеся от благ цивилизации. Чего только не повидали эти двое, путешествуя по глади Марса: каннибалов в робах, бандитов с вёдрами на голове, странные племена под флагом из цветов спектра. Однако, из всей этой мрази лучше всего запомнилось общество «идиократии». Общество это было явно утопическим: членами его были одни идиоты. Но не это делало его утопическим, а то, что чем тупее ты, тем выше занимаешь ступень в сложнейшей иерархической лестнице из трёх ступеней. Первой были болваны, выполнявшие всю тяжёлую физическую работу. Второй ступенькой у этих варваров был полицейский аппарат – недоумки, интеллект которых кончался с умением считать дальше пятидесяти. Элитой же была интеллигенция, непременно существующая в любом обществе, даже среди идиотов. Поразило общество это двух собирателей сведений о варварах тем, что оно смогло поработить ближайшие разрозненные племена, отвечая на каждый шаг врага несусветной глупостью: казнью для устрашения врага всего своего войска; вместо погибших строили из дерева фигуры в виде павших и призывали тех идти и не трусить (трусость в стане идиотов была сущим бичом и за неё десятерых безуспешно пытались утопить, но потом сжалились и помиловали). Как ни странно, но именно глупость и возвеличила этот народ и дала ему победы: трупы солдат отпугнули врага зловонием, фигуры войск враг принял за настоящих (в основном, из-за ругани на них командующих). В итоге Кёсби и его вечно хмельной друг (от увиденного зрелища даже давший впоследствии обет трезвости, дабы спьяну не начать чудить, как племя идиотов) стали свидетелями унизительной сдачи лагеря идиотам и присутствовали на торжественном заключении мира с ладонью, с силой объявшей всё лицо. «Забавно, но идиотами чаще оказываются те, кто звал других этой прекрасной кличкой» - Прошу прощения, вы Кёсби? – услышал Кёсби справа от себя голос, отвлекаясь от воспоминаний. Пожалуй, это самый вежливый бандит, какого я встречал, - подумал авантюрист и ответил одобрительным кивком головы. - Прошу за мной. Фигура эта в данном повествовании не была сколь-либо значимой: та же бандитская рожа, что и у других обитателей трущоб, та же одежда, да только манеры у него были такие, словно он всю жизнь прожил в городе-хранилище оставшихся книг Сажесе. Вполне возможно, что так оно и было. Идти пришлось не очень далеко, так как дворы многочисленных домов и чёрные входы позволяют здорово скоротать путь. О трущобах старались не говорить без надобности – в спальных районах не было амбициозного блеска, но был постоянный смрад. Доктрина нового общества, провозглашённая при создании государственности Марса, нередко забывалась здесь, но зато на поверхность всплывал варварский закон беззакония, безвластия, когда каждый сам за себя. Верхние слои называли это мудрёным словечком «капитализм», но большинству же до этого не было никакого дела, даже самим обитателям трущоб. Кёсби и вежливый верзила подошли к типичному для окрестностей домику. Незнакомец отворил на стук им дверь, и они поднялись по каменной лестнице на верхний этаж, где располагался чердак. Помещение чердака было более чем ветхим, запылённым, а на крыше от лучиков солнца виднелись многочисленные солнечные лучи, прорезающие собой безмолвную темноту чердака. В центре кто-то сидел связанным на стуле, а около него переговаривались двое в чёрных костюмах. Блеск новенького ножа в руках одного из них обещал что-то тревожное. - Это ошибка, - громко и торопливо говорил сидевший, - ошибка! Я же всё верну – вы же знаете, господа! Только подойдя поближе, Кёсби узнал в связанном и говорившем жалким, не своим, не человечьим от страха голосом Иеремию Ридера. - Пропустим церемонии, достопочтенный, - сказал сопровождавший Кёсби человек. – Вы знаете этого человека – он вас знает, поэтому представлять не буду вас, а наши имена вам обоим без надобности. Лицо, знакомое вам обоим, решило объединить ваши обряды посвящения. Да-да, господин Ридер, вы сегодня тоже пройдёте круг инициации. - Но я же заплачу, - возразил, слезясь, Иеремия. Реакция до того спокойного проводника была на эту выходку жёсткой: он ударил своим мощным кулаком с размаху связанного шефа редакции. До одного из стоявших рядом людей долетела капля крови и Кёсби поразила реакция человека, только что свирепо отвесившего удар по морде человеку в возрасте. - Страшно извиняюсь, не хотел вас оскорбить. - Пустое, - ответил ему тот, высмаркиваясь на пол. - Вернёмся к делу. Вы не соизволили в срок уплатить несчастную сумму, которую одолжили у… - едва не выговорил имя известного всем присутствующим человека, - у знатной особы. За это было решено посвятить вас в наше, как бы сказали раньше, братство. Вас же, уважаемый Кёсби, с той же целью мы пригласили в эту обитель, но только в виде поощрения. Как мы видим сами, некоторые вещи для одних являются кнутом, а для других пряником. И то, и другое – вещи незаменимые. Говоривший речь джентльмен с большой дороги в одно мгновение стал противен Кёсби, хоть у него ещё и не было повода к сему отношению. Так бывает: человек ещё не провинился, но мы внутренне его корим за это. Часто это заслуженно, иногда нет – странна суть человека. Логики в поступках человека ещё меньше, чем в его нелогичной природе. Ораторствующий предводитель какой-то назревающей экзекуции жестом руки попросил передать ему нож, после чего продолжил поражать Кёсби своим необычным, или, как бы точнее сказали учёные люди, новаторским подходом к подобным делам: - У нас есть обряд посвящения кровью. Он был и до нас, - говорил он, ходя из стороны в стороны, а также потирая нож беленькой тряпочкой в это время. – Был бы я историком, так привёл бы сотни примеров, но сейчас они не нужны нам. К чёрту историю! – как говорил верховный понтифик пару сотен лет назад. Не нужны ведь, Иеремия? Ну, раз не нужны, тогда я объясню кратко: вот нож – вот Иеремия, Кёсби. Так уж вышло, что запачкаться кровью нужно вам обоим, поэтому… отрежь палец этому шельмецу, Кёсби. - Что?! - Мой палец?! - Ну, если есть желание, можно и два отрезать, но это будет слишком жестоко для первого раза, - ответил на это иронично оратор. Его лица Кёсби, как он только сейчас понял, почему-то не мог разглядеть за всё это время, ибо тот мастерски не давал увидеть себя всего, хоть лицо его и было открыто. – Кёсби, - сурово проговорил полусумасшедший человек, заметив интерес гостя к своему лицу, - физиономию мою вам запоминать ни к чему. Держи скальпель и приступай к операции. Делать было нечего, а мосты назад были давно сожжены. Кёсби спросил у бывшего работодателя с горечью: - Который? Иеремия пустил пару слёз, но не стал в этот раз молить своих палачей: - Режь мизинец левой, Кёсби… Ещё какая-то секунда, и брызнул небольшой, но гадкий ручеёк крови. Странно, но Иеремия настолько смирился со своей участью, что не оглушил присутствующих своим душераздирающим криком, а поник и не издавал далее ни единого звука. - Умница, - ответил на это палач-оратор, подавая в руки Кёсби пачку кредитов, - умница. Босс знал, что устоишь и даже попросил наградить тебя. Кёсби вышел из того дома, а затем, пошатываясь от нахлынувшего головокружения, побрёл к своему дому. В подворотне его вырвало.
|
