Менее подробное изложение истории Артура находится в анонимной хронике монаха из Лландаффа Epitome of the history of Britain, сохранившейся в собрании манускриптов Коттона. Манускрипт MS British Library Cotton Titus D. xxii датируется второй половиной XIV века. Автор отбросил большинство легендарных эпизодов Гальфрида, но дополнил некоторыми подробностями (очевидно, из монастырских хроник). Так, он сообщает, что Артур был коронован в 506 году; Дурбиций, короновавший Артура в Киренчестере, был архиепископом Лландоффа (города церквей), а не Каэрлеона (города легионов), как у Гальфрида. Далее, в отличие от Гальфрида, который послал Артура сразу на войну, хронист сообщает, что молодой король начал правление с грандиозной пирушки в Каэрлеоне, на которую собрал знать королевства, измотанного войнами и междоусобицами. Все явившиеся были награждены Артуром землями, и так он приобрёл много сторонников. Затем указывается, что Артур правил 26 лет. В конце концов, он потерпел моральное поражение от своего внука Мордреда и добровольно оставил трон Константину, сыну Кадока Корнуольского. Сам же отправился в Авалон, что ныне Гластонберри.[29]
Глава 1. Кокаин
Пиздили кокаин.
Картофельные мешки кидали из перегруженных вагонов на мокрые рельсы, припудривая мазутные лужи белой мукой.
— Откуда? Откуда добра-то столько?! — глазищи разбегались.
— Стратегический запас, — Медик деловито потерла острую коленку, — на случай атомной войны...
— Да ты че? — обалдевали мы, — стратегический?!
— А вы как думали, — утерев потный лоб, Медик одиноким глазом порицательно позырила на нас, — на наркоте весь мир держится... ну и война тоже. Все обесценится, деньги — бумага, золото — на хрен его. Кокаин не умрет, кокаин — всегда в цене. Вот они его и приныкали...
— Кто?!
— Дед Пихто! Папики, понятное дело, правительство!
— Да ты че? — обалдела Митька, роняя от неожиданности тяжеленный мешок, который с треском гнилых ниток рухнул на землю.
— Снегопад, снегопад... — расчихались мы от кокаиновой пыли в носу, — бля! Че творишь-то?!
— Надоть быстрее, — озаботился Медик, — Рассвет скоро.
Мы подсуетились и загрузив мешков семь-восемь на ручную дрезину эпохи революционных волнений, торопливо засучили прочь.
Где-то гудели первые пригородные электрички, развозя гегемон на рабочие места: заводы, фабрики, пивные ларьки и в мед.вытрезвители. Щебетали птички и тихо матерился местный сторож Васюков:
— Что курвы, мать вашу в душу, что?! — и он деловито поправил берданку, — А?! — грозно поинтересовался он, кося кровавым глазом и сизым носом, — Молчим чего?!
— Пива нет.
— Нет?! — он высморкался в ладонь и растерев сопли по тулупу, вновь уставился на нас, — А че есть?
— Кокаин.
— Иди ты в пень со своим кокаином. У меня этого говна — и он обвел рукой вокруг, — Вокруг километры! У меня в горле... в горле сухо! Эх... — и он решительно хрякнул себя ребром ладони по кадыку.
Шея отчетливо сухо хрустнула в предрассветном тумане.
— Вот так, — назидательно строго сказал нам Медик, оттаскивая в кювет холодеющее тело сторожа, — Алкоголь сводит людей в могилу. Поняли?!
— Ага, — кивнули мы, приводя в движение дрезину-пенсионерку.
— А это, — Медик придирчиво осмотрела берданку, — Мы, пожалуй, возьмем с собой. Пригодится.
— Угу, — одобрили мы.
Медик был гениальным организатором «как-где-чего-на-халяву». Начиная от «пожрать-попить» и заканчивая сложнейшими замыслами несунства всего, что плохо лежит.
— Ёпта... надо бы тачку поймать, сами не упрем.
Желтое одуванчиковое такси, скрипнув тормозами, изъявило желание добросить нас до дома.
— Чего у вас там? — прокряхтел таксист втискивая мешки в багажник, — динамит?
— Тело, — мрачно сообщила я, — расчлененное.
Погрузились в такси.
— Учтите, — весело сообщил таксист, — Ежели попадутся менты — заложу ведь. Честное слово.
Таксисту мы поверили.
На первом же повороте — взмах палочки ГАИ.
— Чего везем?
— Наркоту, — оправдал наше доверие таксист, — И расчлененное тело!..
Въезжали в Москву.
— В России главное — поучал нас Медик, пинками выпихивая из узкого лифта «мечта клаустрофоба» тяжелый тюк, — Правда. Заметьте, дамы, за сегодняшний вечер мы даже ни разу не слукавили. Вот она — откровенность.
— Мда-а-а-а... — потрясенно вздыхали мы, предчувствуя скорое щекотание в носу, — Дела-а-а-а...
***
а потом мы как-то сразу нашли голову...
Лежала она себе спокойненько посреди дороги и тетенькам под юбки заглядывала.
Мужская была голова.
— Надо бы ее в анатомический театр сдать, — озаботилась Митька, — Стоматологам тренироваться. Нам спирта отольют, а народу — веселье.
Голова напряглась и перепугано задвигала бровями.
— Праально, — говорю, — Токмо кому она нужна такая бессовестная, с глазищами, она в ихнем театре всех покойников перепугает!
Тут голова сообщила, что никуда она не поедет и что покойников до смерти боится.
— Надо ёе сварить, — предложил Медик, — Кости всегда варят, что бы с них мясо слезло... — и звонко щелкнула голову по лбу.
— Вы чё, малые, опупели, что ли? — возмутилась голова, и до того озлобилась, что начала пухнуть, и заполнять пространство собой, что-то звонко лопнуло и рядом вылупилась вторая голова: помоложе, понаглее, с усами и черными масляными глазками.
— Во-о-о-о-о... — подивились мы, — Дела-а-а-а...
И тут пошли танки.
И слева и справа... сверху мессеры тра-та-та... то тут, то там бомбы бах, бах!.. И дыму...
Головы мерзко хихикали и перескакивая сквозь воронки, норовили навести на нас арт-огонь. Едко щипало в носу.
— У-у-у... суки, — злобно прошептал Медик, передергивая затвор берданки.
— Надо же, — подивились мы с Митькой, — И вправду пригодилась.
Прав был Медик.
— Ща-а-а-а разберемся... — прошипела она и бросилась под гусеницы ближайшего танка.
Вдруг.
Откуда.
Ни возьмись.
Свист пуль и грохот канонады буднично прорезал банальный милицейский свисток.
— Вот ведь — бля... — философски заметила Митька.
— Попали. — подтвердила я.
Зрителями из кинозала мы наблюдали, как выскочившие из люка головы оказались крепкими молодцами в оранжевых фуфайках, старательно заламывающие руки брыкающегося Медика:
— В рукопашную! — сказывалось воспитание деда-полковника, — Ура-а-а-а-а!
Со всех сторон к ним спешили ремонтники в пластмассовых касках и подозрительно тяжелых ботинках.
Мы сразу поняли две вещи:
— Кого-то сейчас будут бить.
— Этот «кто-то» — Медик.
Отчего-то засвербели и ребра и зубы.
Где-то высоко-высоко понеслись белые, кучевые облака, и залился трелью ментовскОй козел.
— Мэнсон, вот сам себе два ребра вырезал, — сплюнула я. Было страшно.
— Дурак человек, — согласилась Митька.
— Дурак... — подтвердила я, — Дурак, ёпта жеж, — и мы ринулись в бой.
Отбивать Медика.
