Митька и Медик в самом непотребном виде, а именно в ватниках на голое тело, сатиновых семейных трусах до колен и кирзачах на тощих бледных ногах, месили деревенскую грязь, с ненавистью всматриваясь в спину участкового. Мент озлобленно размахивал бидончиком с керосином, который праведно возмущенный дед Митяй принять в дар отказался, и конвоировал нас в местный участок. На его спине краснела надпись: «Взяткодатель!». Надпись, конечно, особым шиком не блещет, но смысл ее – крайне актуален.
— За что, товарищ начальник? – рванулся вперед Медик.
— За нарушение паспортного режима, — милиционЭр достал из кармана пачку ключей и задумчиво перебирал их, поставив бидончик на землю.
Мы стояли у облупленного, одноэтажного барака с шикарно выведенной кириллицей золотой надписью: «Арестанты». В глубине двора виднелась крыша на двух перекошенных столбах, между которыми в земле виднелась черная дырка – ментовской гальюн.
— О, как… – подумала я, и почему-то настроилась на мироволюбиво-церковный лад.
— Какого-такого режима? – не унимался Медик, пальцы которого еще хранили остатки молодоженской эрекции.
— У нас тут – погранзона. Вы не встали на учет в милиции по прибытии, как непостоянно проживающие. К тому же, — мент подобрал ключ и отпер замок, — у вас и пропусков не обнаружилось. Вдруг вы диверсанты? Замышляете чего не того?
Наша доблестная милиция, как всегда проявляет бдительность задним числом.
— И как будем отсюда выбираться? – спросила я, когда дверь арестантской за нами захлопнулась.
— Как, как? Откуда я знаю? – Медик со злостью пнул шаткую дверь, с мощной надписью «Здесь был я!», — Сама своей головой подумай! Устал я за всех решать!
Митька присел на край скамейки (другой мебели не наблюдалось) и горемычно подперев щеку рукой, грустно вздыхал, вспоминая Лялькины оргазмы.
Было тихо, и лишь ветер старательно отдирал кусок кровли с нашего, и так ветхого, каземата.
— Интересно, — поинтересовался Митька, закончив куском битой бутылки выцарапывать на стене надпись «Митька+Лялька=LOVE FOREVER!», — а почему мент деду взятку за нас давал, а не наоборот? Может, дед мой – стукач?
— Был бы он стукачом, взял бы керосин… а он не взял. Значит не стукач… — Медик развалился на полу, постелив свой, уже поизносившийся, ватник, — Но все равно странно…
Прислушались – кровля не поддавалась.
— Слушайте, — озарило вдруг меня, — Слушайте! Вы это видели? – я ткнула пальцем в «Здесь был я!», на двери.
— И что? – вяло проявил инициативу Медик.
— А то, что он здесь БЫЛ!
— Ну и что? – Митька тоже не отличался быстротой мышления.
— А то, дуры стоеросовые, что если он тут БЫЛ, значит его тут больше НЕТ! – я нервно заметалась по камере, — Возникает вопрос, КАК…
— … он перестал быть тут! – закончил мою мысль Медик. Вот умеет он пукнуть в нужный момент и срубить себе всю славу, — Отлично, отлично… — он алчно потер руки, — Как бы нам теперь до этого мальца добраться?
За дверью обреченно печально звякнуло ведерко.
— Эй, мальчик, тьфу, девочка! – Медик метнулся к растресканному косяку, — керосину хочешь?
За дверью кто-то смачно сплюнул и, дрябнув ведерной ручкой, подозрительно переспросил:
— Керосину?…
Мы замерли. Мы даже дышать боялись, ожидая ответа.
— Нет!! — отрезал бученыш.
— Я ж вам говорил – аукнется. Жопой чувствовал! – припомнил нам с Медиком Митька.
Нам стало слегка неудобно.
— Мальчик, тьфу, девочка, как там тебя звать-то?
— Фекла.
— Как?!!!
— Фекла… но можно Федор.
И что за традиция в этом селении баб мужскими именами звать?
— Слушай, Фекла-Федор, ты видел у мента целый бидон керосина?
— Ну…
— Он твой, — жарко задышал в дверь Медик, — только помоги нам отсюда вылезти…
— Бидооон? – Фекла-Федор задумался с сомнением в голосе.
— Да, бидон, бидон!
— Гм, добавочка требуется, — пробасил деловито бученыш.
— Добавочка? Какая еще тебе добавочка? – распалялся Медик.
— Бабу…
— Бабу? Какую-такую бабу?
— Городскую… — после выразительной паузы мечтательно протянул Фекла-Федор.
Мы дружно почесали затылки.
— Ни фига себе, поколение! Еще женилка не отросла, а уже бабу ему!
— Городскую…
— Да где ж мы ему бабу-то найдем? Еще и городскую?
— Если мы ему сейчас не пообещаем, будем тут сидеть до осеннего призыва!
Медик был прав. Честность честностью, но у некоторых ведь и жены молодые по лавками скучают, а кругом – бучей полна деревня. У некоторых жен нет, но бучей, опять же, полна деревня. Короче, мы хотели на свободу.
— Тебе, блондинку или брюнетку?
— Рыжую!
— Договорились, будет тебе баба! А теперь давай – выручай нас!
Мы сидели без дела уже часа два, ожидая возвращения Феклы-Федора.
— За инструментарием… — сообщил он и резво утопал.
— Вот сволочь! – нервно дернул коленом Медик, — Вымогатель!
— Ладно вам… — Митька был настроен миролюбиво, — Мировой буч растет, нигде не пропадет. А сколько женщинам радости будет…
— Да уж, — согласилась я, — А где мы ему рыжую городскую бабу найдем? Где?
— Придумаем чего-нить, — отмахнулся Митька, — Что в первый раз, что ли?
— Эй! – раздался за дверью знакомый басок, — Вот, держите!
Одна из расшатанных досок двери отошла в сторону, и в образовавшуюся щель легко пролезли следующие вещи:
1. Кусок хлеба.
2. Бутылка водки «Столичная»
3. Банка консервов «Бычки в томате».
— Это что? – удивились мы, — И есть твой инструментарий?
— Ага, — подтвердила Фекла-Федор, — И вот еще:
4. Нож консервный.
— Все, — сообщила Фекла-Федор, — Так это, насчет бабы-то – договорились. Не забудьте! – и звякнул ведерком угрожающе.
— Эй! Малец! А что нам делать-то со всем этим добром?! Эй! Эй! Ау…
— Вот все-таки сволочь, — согласилась, наконец, с нами Митька, — Ушел, подлец! Поймаю, пальцы откручу – никакая баба не будет нужна!
Мы тупо смотрели на принесенную провизию. Хлеб был явно не первой свежести, водка сразу видно – паленая, банка с бычками вздулась так, что наводила на мысли о дате ее изготовления:
— 1945-й… — подтвердил Медик, повертев банку в руках.
Единственное, что из всего этого было годно к употреблению, это – консервный нож.
— И что будем делать? – спросила я, вертя в руках открывалку.
— Подкоп рыть? Или выдернем все гвозди из этой хибары и разберем стены, на хрен? – Медик кипел энергией.
— Что б на нас сверху крыша упала… оригинальная мысль.
— Может, это менту взятка?
— На кой ляд ее сюда тогда пихать? Отдал бы менту…
— Ну, не знаю тогда… — расстроился Митька.
— Может, нас хотят отравить?
— Может – это квест? – идеи из Медика сегодня, так и прут.
— Что?
— Шарада… Типа, водка, хлеб, консервы и консервы – ответ? Застолье!
В замочной скважине зацарапал ключ и мы торопливо сомкнули спины, пряча водку от посторонних глаз.
— Та-а-а-к… — мент близоруко щурился, обводя нас взглядом, — Ты! – ткнул он.
— Я? – удивилась я.
— Ты, ты… — подтвердил мент, — Пошли со мной.
— Бить будут… — предположил Медик шепотом.
— Сведения выпытывать… — подтвердил Митька.
Пол ушел из-под моих ног, голова закружилась и тошнота подступила к горлу.
— Пошли, пошли… — поторопил мент и мы пошли.
Усталая, я вернулась уже глубоко за ночь. Всю ночь мы с участковым шлялись по селу и закрашивали анархисткие лозунги Феклы-Федора.
— Спокойной ночи, — сказал мент и закрыл за мной дверь кутузки.
— Да уж…
В камере царил погром. Единственная мебель – скамейка была разломана в щепки. Красноречивые царапины на лбу Медика говорили о том, каким образом она была уничтожена. Ватник Митьки был порван в клочья, рукава оторваны, карманы откушены, один сапог, неясно чей, намертво вбит в стену. Митька с Медиком спали богатырским сном, и руки их, мертвой хваткой сжимали шеи друг друга. Посреди всего этого безобразия валялась пустая бутылка из-под водки, корка хлеба и банка сожранных бычков.
— Суки девушки… — грустно пнув пустую бутылку констатировала я. Хотелось есть. — Эх, — подобрав с пола банку с бычками, я грустно обмакнула палец в остатки томата, — Эх… — и, облизав с него живительные белки-углеводы, легла спать на оторванных Митькиных рукавах.
