Глава 4. – Ну вот, у тебя почти получилось, – произнесла Атайя едва слышно, чтобы не помешать концентрации юноши

 

– Ну вот, у тебя почти получилось, – произнесла Атайя едва слышно, чтобы не помешать концентрации юноши. Принцесса стояла прямо напротив него, освещенная падавшими на нее солнечными бликами, и легонько поддерживала юношу под локти. – Постарайся удерживать силу равномерно, иначе потеряешь над ней контроль.

Совершенно поглощенный задачей Жерар пытался выровнять две мощные струи зеленого огня, бившие из ладоней. Это было похоже на то, как если бы он удерживал двух огненных змей, стремясь не дать им свернуться в клубок и укусить его. Смертоносный огонь, исходящий из левой руки, горел не так мощно, служа непрестанным напоминанием о том, как жестоко королевский Трибунал преследовал колдовство в Кайте. Некогда искусная рука плотника ныне была искалечена, и вместо пальцев виднелись ужасные обрубки. От Жерара требовало неимоверных усилий увеличивать мощность пламени в левой руке и одновременно сдерживать его силу в правой. Крупные капли пота выступили на лбу, доказывая, как нелегко ему удержать в равновесии огненные спирали.

– Вот и хорошо, – прошептала Атайя, чувствуя жар, исходящий от его рук. – А сейчас заставь спирали слушаться тебя. И помни: ты приказываешь им, а не наоборот.

Она молчаливо надеялась, что совет пойдет ему впрок – на его счастье, Жерара не мучили разрушительные воспоминания, преследовавшие Атайю день за днем.

Жерар с отсутствующим видом кивнул и начал обвивать нитями пламени подножие большого железного котла, постепенно пропуская через них все большие потоки силы до тех пор, пока над водой не поднялось легкое облачко пара.

– Не так сильно, – предупредила Атайя, заметив, что вода начала пузыриться по краям. – Так… да, именно так. А сейчас попытайся удерживать пламя равномерно несколько минут.

Все еще поддерживая юношу под локти, Атайя глядела через его плечо на ужасных драконов в его руках, постепенно впадая в легкий транс под влиянием гипнотического движения спиралей. Глаза затуманились, и Атайя почувствовала, что присутствует в другом месте и времени. Она больше не находилась в безмятежной глуши Эльсского леса, а пребывала в роскошных личных покоях короля в замке Делфар. И была уже не опытной колдуньей, передающей свои умения новичку, а испуганной девятнадцатилетней девчонкой, знающей о магии не больше, чем об астрологии или математике.

Как бесконечный кошмар, эта сцена все возвращалась к ней, не становясь за прошедшие два года менее отчетливой. Она видела своего отца Кельвина, попавшего в ловушку из потоков пламени, льющихся из ее ладоней с ужасающей силой, обезумевшие спирали впивались в его одежду и плоть, словно хотели высосать из возлюбленного короля Кайта саму жизнь. В ушах звенело эхо криков, моливших о пощаде, в то время как Кельвин извивался на полу, а принцесса не знала, как исполнить его мольбу. Но яснее всего она видела его лицо, эти благородные черты, искаженные в агонии, и глаза, отчаянно вопрошавшие, почему дочь напала на него. В этих затуманенных безумием глазах читалось недоумение – за что же Атайя так сильно ненавидит его – и последняя осмысленная мольба о пощаде. Он умолял ее… Атайя, нет. Пожалуйста, не надо!

Принцесса судорожно сглотнула и отскочила от Жерара, закрывая глаза трясущейся рукой.

– Ваше высочество? – Жерар быстро загасил огненные спирали, потрескивающее пламя исчезло в кончиках его пальцев, как туманные пряди. – Я что–то сделал не так?

– Нет, это я… – Она с силой вдохнула полную грудь воздуха, чтобы заставить себя успокоиться, затем опустила руки. Воспоминания были яркими даже спустя столько лет. – Это заклинание убило моего отца.

Жерар заметно побледнел. Как и все кайтцы, он знал о той роли, которую сыграла Атайя в смерти короля Кельвина, но даже не подозревал о том, как действительно это случилось.

– Я знаю, это был несчастный случай, – сказал он, беспокойно поправляя очки, – но не подозревал, что это были спирали. Простите меня.

Атайя слабо улыбнулась в ответ.

– Ты не виноват. Я… я не хочу говорить об этом.

Почувствовав внезапную усталость, принцесса опустилась на колени в высокую траву в тени старинной колокольни, стоявшей в центре лагеря. Гораздо проще было бы, если бы кто–нибудь другой, мастер Тоня, например, обучал новичков этому заклинанию – для нее огненные спирали были одним из прочих опасных заклинаний, не связанных с давними ошибками. Однако, передавая другим знание, которого ей самой однажды так не хватило – знание, запретное согласно кайтским законам, – Атайя чувствовала, что так она исправляет свою ужасную ошибку. Никто из приходящих в лагерь для учебы не уходил оттуда, не научившись управлять смертоносными спиралями. Им будет не страшен тот червь, что грызет ее сердце при воспоминаниях о прошлом, словно ворон, клюющий падаль.

Задумавшись, Атайя сорвала стебелек травинки и смяла его, окрасив подушечки пальцев в ярко–зеленый цвет. Как бы ни любила она Тайлера, принцесса смирилась с его смертью, оплакала его и закрыла эту страницу своей жизни. Он умер ради ее будущего, но последний удар нанес Дарэк, не она, – в этом–то и заключалась разница. Когда Атайя бежала из замка Делфар после того, что случилось с Кельвином, Тайлер отказался выдать ее, зная, чем придется заплатить за свою верность. Но подобный выбор не стоял перед Кельвином, чей мозг уже был поврежден заемной магией. Он так и не смог постичь, почему его дочь напала на него, и никогда бы не поверил, что она всего лишь пыталась защитить себя от его магии, а огненные спирали оказались слишком сильным оружием для неопытной колдуньи.

Изнывая под бременем вины, Атайя решила продолжать дело отца. Она поклялась, что больше никто из лорнгельдов не причинит вред тому, кого любит, из–за незнания, как использовать силу. Она поклялась, что отпущение грехов будет объявлено вне закона, как сегодня она сама объявлена вне закона в Кайте. Но что бы Атайя ни делала для достижения этих целей – увещевала подающих надежды колдунов отказываться от отпущения грехов, основывала школы магии, в конце концов, удерживала страну на грани гражданской войны, – ее не переставала преследовать одна мысль. Несмотря на то что заемная магическая сила так или иначе убила бы ее отца, и, возможно, еще более ужасным способом, все же король Кельвин погиб от ее рук. Случайность или нет, но то были ее, принцессы Атайи, руки.

Она верила, что Тайлер простил ее. Он унаследовал милосердное сердце своего отца, ныне ухаживающего за принцем Николасом, как если бы тот был его собственным сыном.

Но простил ли ее Кельвин? Дарэк не простит никогда.

Атайя посмотрела на пальцы и обнаружила, что сок травы стал темно–красным – цвет, который так легко въедается в кожу и который так тяжело отмыть. Простит ли он ее?

Она никогда не узнает.

– Принести вам чего–нибудь? – спросил Жерар, робко пытаясь загладить невольную вину за то, что извлек болезненные воспоминания наружу.

Атайя стряхнула остатки меланхолии, отпуская их лететь в забвение вместе с ласковым июньским ветерком.

– Я бы выпила чего–нибудь холодного – с тех пор как мы начали, заметно потеплело. И себе принеси. Плести огненные спирали – работа нелегкая.

Жерар отправился на кухню, нахмурив брови с выражением обеспокоенной мамаши, спешащей напоить горячим молоком больного ребенка, а Атайя откинулась в траву, наслаждаясь летней свежестью. Воздух был полон запахами готовящейся еды, и принцесса сглотнула слюну, вдыхая смешанные ароматы свежего хлеба, печеных яблок и оленины. По сравнению с холодной зимой, от тягот которой она и ее последователи так страдали, нынешний день был подобен раю. Приподнявшись на локте, Атайя оторвала нежный стебелек дикого винограда и разжевала кислый, отдающий лимоном побег с таким удовольствием, словно это был редчайший из деликатесов.

Жерар возвратился с двумя кружками холодного пенящегося пива и корзиной, наполненной только что собранной черникой.

– Мастер Тоня сказала, что это для сегодняшнего пира, и мы не должны брать больше половины.

В глазах Атайи отразилось недоумение.

– Мастер Тоня занималась распределением водянистого пива и сушеного мяса всю зиму и никак не может отделаться от этой дурной привычки, – весело ответила она, забрасывая в рот целую горсть ягод.

С заговорщическим видом Жерар зачерпнул две горсти.

– На сегодня мы закончили? – спросил он.

Над ними солнечным светом сияло полуденное небо, но часы бежали – и скоро уже наступит закат одного из самых длинных дней в году.

Атайя кивнула, не в состоянии говорить с набитым ртом.

– И скажи Джейрену, чтобы отпустил остальных, – добавила она, жестом показывая на поляну. Джейрен обучал целую группу студентов иллюзорным заклинаниям, и невероятные мраморные колонны и снежные сугробы возникали в разных уголках лагеря. – Все равно из–за этих соблазнительных запахов никто не способен надолго сконцентрироваться на магической силе.

Пиршество началось с наступлением сумерек, когда все в лагере закончили дневные упражнения ради такого важного дела, как празднование дня середины лета. В лагере не было такого праздника со времен свадебного пира Атайи почти год назад, и все стремились наверстать упущенное. Кролики, барашек, фазаны и оленина крутились на вертелах, свежая форель с шипением жарилась в неглубоких металлических сковородах на маленьких костерках, корзины были полны ягод и орехов, а эль и вино лились рекой. Ни одна самая застенчивая душа не усидела на месте и пустилась в пляс, а когда танцоры уставали, начинались песни и рассказы. Благодаря всеобщей решимости двух сотен людей порадовать себя – а они заслужили эту радость, если вспомнить о тех опасностях, что ждали их прямо за защитным покровом, опоясывающим лагерь, – вечер оказался даже веселее, подумала Атайя, чем празднества, устраиваемые при дворе.

– Я не танцевал так много даже в день нашей свадьбы, – выговорил запыхавшийся Джейрен, когда они отдыхали, бурно протанцевав круг рила.

Он принес деревянную чашу, наполненную до краев сладким грушевым вином, и присел рядом с Атайей на траву рядом с башней, немного в стороне от прочих. Как истинная королева лета Атайя была одета в зеленую юбку, на голове красовался небрежно сплетенный венок из роз, словно корона.

– И то правда, – отвечала Атайя, соблазнительно прищурившись. – Мне помнится, тогда ты настаивал, чтобы мы покинули пир пораньше.

– А я вспоминаю, – заметил Джейрен с таким же выражением на лице, – что в тот вечер мне вовсе не пришлось тащить тебя силой, и что ты при этом совсем не упиралась и не кричала.

Наступила минута передышки между танцами, когда скрипки и флейты были отложены в сторонку, а музыканты стремились перехватить кубок–другой вина, пока бочонок не опустел. Возле главного костра Джильда, одна из самых одаренных учительниц магии, нежно покачивая своего младенца, начала рассказывать с детства знакомую сказку. То была история о заколдованной колыбели – о том, что любой ребенок, уснувший в ней, мог увидеть во сне свое будущее. Кайтская сказка, подумала Атайя, и очень древняя. Она пришла из древности, когда волшебство не считалось проклятием, а служило предметом повествования для рассказчика, прядущего свою бесконечную пряжу.

Атайю не настолько захватил рассказ, чтобы она не почувствовала легкого шуршания сзади – пребывание вне закона научило ее бдительности. Атайя обернулась и всмотрелась в темноту леса. И уже решила, что это всего лишь енот, пробирающийся по своим делам в кустах, когда за шелестом последовал приглушенный вскрик боли, словно кто–то наткнулся на твердый камень.

– Джейрен, ты слышал?..

Принцесса так и не успела закончить вопрос. Огромный мужчина вывалился из кустарника, словно кабан из логова. Разорванные туника и башмаки щедро залеплены грязью, листья и сучья запутались в нечесаной копне рыжих волос, придавая ему сходство с древним лесным божеством из легенды.

– Ну и кто здесь пирует без меня, хотел бы я знать? – прорычал он – ни дать ни взять король во гневе. – Хорошенькое дельце… Я отсутствовал всего несколько месяцев, а вы в это время только и делали, что пили мое пиво.

– Ранальф! – Атайя вскочила на ноги и бросилась в сильные объятия наемника. – Слава Богу… Я думала, ты уже…

Остальные слова утонули в горячем поцелуе.

– Осторожней, принцесса, – сказал он, приподняв брови, тоже залепленные грязью, и заглянув ей за спину с хитрым выражением на лице. – Твой муж может войти в любую минуту.

Атайя отступила на шаг, с опозданием заметив, как запачканы туника и штаны Ранальфа, и какой от него исходит едкий запах – не все темные пятна на одежде были обязаны своим происхождением безобидной грязи.

– Что с тобой случилось?

– Ох, полагаю, оставлять грязные следы на тропе – одна из моих старых иллюзий, – отвечал он, ткнув большим пальцем в сторону леса. – Я поскользнулся и свалился прямо в кучу отбросов или что там такое было… – Он втянул воздух и сморщился от собственного запаха. – По крайней мере ты сможешь теперь сохранить эту иллюзию немного дольше, чтобы держать на расстоянии любого.

– Любого, но не тебя.

В это время Джильда, бросив свой рассказ, подошла к ним, чтобы поприветствовать Ранальфа, а за ней потянулись прочие. От Джильды Ранальф получил скромный поцелуй, от Кейла – простое рукопожатие, а от своего старого друга Тони – целую кучу колкостей.

– Ну и как это понимать? – спросила она, недоуменно осматривая его пустые руки. – Вернуться с долгих заграничных каникул без подарков?

– Ха! Зря ты так думаешь, – с ухмылкой отвечал Ранальф. Он сделал несколько шагов по направлению к лесу и возвратился обратно с холщовой сумой и маленьким опечатанным кувшином. – Держи, – сказал он, вручая кувшин Тоне. – Сарские колдуны, конечно, отпетые мерзавцы, но виски делать умеют.

И все–таки, несмотря на шутливый настрой Ранальфа, в лице его Атайя заметила тревожные тени, как у солдата, слишком близко видевшего смерть.

– Это не каникулы, Тоня, – спокойно добавил он, тяжело вздохнув, – совсем не каникулы. – Ранальф бросил обеспокоенный взгляд на Атайю, Джейрена и Тоню. – Нам нужно поговорить, – пробормотал он, мотнув головой в сторону часовни.

Они покинули круг пирующих и направились к полуразрушенной часовне на дальнем конце поляны. Тут Ранальф внезапно обернулся, как будто вспомнил о некоем важном деле.

– Тоня, будь так добра, принеси мне пива, – попросил он с неопределенно–похотливой улыбкой, которой, однако, недоставало двух зубов. – Самую большую кружку. У меня есть что рассказать вам, и мне понадобятся силы.

В другое время Тоня накинулась бы на него с бранью – посылать за пивом, словно простую служанку, ее, колдунью, входящую в Совет мастеров! – но сейчас, весело хихикнув, она направилась за бочонком, взяв с Ранальфа обещание не рассказывать свои новости до ее возвращения.

– Не волнуйся, – тихонько прошептала она Атайе, незаметно кивнув в сторону Ранальфа. – Я быстро обследовала его мозг и не вижу никаких следов проникновения. Мудрец, похоже, на время оставил свои эксперименты с принуждающим заклинанием.

Атайя с облегчением вздохнула. Она опасалась того, что Мудрец мог заколдовать Ранальфа, приказав ему убить ее или уничтожить весь лагерь – в отместку за свою неудачу с Николасом. Она ощутила внезапный жар, как если бы ей довелось перейти через мост и только на другом берегу обнаружить, что он весь сгнил и вполне мог развалиться под ее ногами.

Успокоившись, Атайя присоединилась к Джейрену и Ранальфу на холодной каменной скамье недалеко от алтаря. Пока они ждали возвращения Тони, Атайя рассказывала Ранальфу о том, что происходило в лагере с тех пор, как он покинул его, сопровождая Николаса на остров Саре. Она рассказала ему о болезни принца, о той душераздирающей истории, в результате которой король чуть не погиб, о том, что именно ее обвиняют во всех этих несчастьях, и из–за этого она потеряла и ту слабую поддержку, которую имела.

– Мастер Хедрик находится в Белмарре с Николасом, – заключила она, заметив Тоню, возвращавшуюся с ужасающего размера пивной кружкой. – Это ведь не обычная болезнь, и Хедрик не в силах полностью излечить Николаса, пока Мудрец сам не снимет заклинание. Или заклинание будет снято вместе со смертью Мудреца.

В глазах Атайи зажегся огонь – ей бы очень хотелось, чтобы так все и произошло.

– Ублюдок! – промычал Ранальф, не отрываясь от кружки, щеки побагровели от злобы. – Жалкий, вонючий ублюдок. – Он сделал долгий глоток, словно стремясь пивом залить ярость, затем стер пену с губ тыльной стороной здоровенной ладони. – Но каким бы негодяем он ни был раньше, это не идет ни в какое сравнением с тем, во что Брандегарт превратился теперь. Он и отпустил–то меня только для того, чтобы я рассказал вам обо всем, – произнес он неприязненно, раздраженный тем, что ему приходится делать то, о чем просил Мудрец. – Этот высокомерный сукин…

– Это мы поняли, – перебила его Тоня. – Перестань браниться, лучше рассказывай.

Ранальф вынужден был подчиниться.

– Он отпустил меня три недели назад. Пробираясь через материк, я решил заглянуть в Эристон на денек–другой, чтобы разузнать, правда ли то, о чем я услышал. Так как я и сам сарец, мне не составило особого труда разговорить местных – особенно если поставишь им виски. В общем, посланцы Мудреца снуют по всему западному побережью, как тараканы, и нанимают людей. Раз или два они добирались даже до Делфархама.

Атайя в удивлении подняла брови.

– Нанимают? Но для чего?

– В армию. Они собирают армию в полях западнее Эристона. Мне удалось заглянуть и туда, благо часовой пропустил меня, приняв за своего, – уверенно заключил он. – Там больше тысячи человек, собравшихся под знаменами Мудреца.

– Тысячи?

Атайя онемела от удивления. Если собрать всех колдунов, обучавшихся в ее школах, то их количество вряд ли превысит тысячу. За несколько недель Мудрец собрал столько людей, сколько ей не удалось собрать и за год.

– Почти половина из них полностью обученные колдуны, прямо с острова Саре, – продолжил Ранальф. – Остальные – кайтцы, которых посланцы Мудреца подкупили своим чертовым серебром.

– Не могу поверить, но до сих пор мы ничего не слышали об этом. – Джейрен озадаченно покачал головой. – У нас же есть люди на западе. Мэйзон…

– Все потому, что приспешники Мудреца стараются держаться от нас подальше и нанимают людей так, чтобы мы не узнали. На обратном пути я остановился в Килфарнане проведать Мэйзона в его лагере, так старый книжный червь и слыхом не слыхивал ни о чем.

Так или иначе, сарцы сорят серебряными монетами, будто это птичий корм, и чего только не обещают всякому, кто готов их слушать. Не только пищу и кров – зима–то уже прошла, – но власть, богатство, титулы, земли для самых преданных. Короче говоря, раздробить все чертово королевство и растащить все добро. Я–то и сам наемник и знаю, как соблазняют подобные предложения, – а что говорить о бедных простаках? Народ затравлен королевским Трибуналом, к тому же люди не видят, что мы делаем для того, чтобы освободить их от его гнета.

Атайя пробормотала проклятие. Почему людей так легко убедить в том, что только война может решить все их проблемы? Она надеялась, что когда–нибудь всего один колдун выиграет эту битву – выиграет не насилием, а просвещением, распространяя знания о магической силе и доказывая сомневающимся, что лорнгельдов вовсе не следует бояться. Зная, как управлять своей силой во время мекана, лорнгельды не представляют опасности. Они вовсе не дьявольские отродья, совсем наоборот, – они благословенны в глазах Господа. Многие из кайтцев, недавно ставших колдунами, среди них знатный Саттер Дубай, не верили в правильность ее выбора. Они мечтали о создании армии, которая развяжет кровопролитную войну против короля и его Трибунала. Ныне Саттера уже нет в живых, но многие другие разделяли его желание уничтожить угнетателей. А сегодня люди Мудреца с пугающим успехом используют это стремление в своих целях.

– Ты можешь сказать, что они затевают? – спросил Джейрен, пытаясь усесться поудобнее, если вообще на жесткой каменной скамье можно было найти более удобное положение. – Собираются напасть на нас?

– Пока они не собираются ни на кого нападать, по крайней мере не сейчас. В основном говорят о том, что нужно набрать как можно больше рекрутов и ожидать появления Мудреца. Но и долго ждать не собираются. В день, когда я покидал Эристон, они захватили дом мэра, заявив, что он необходим для размещения своего рода штаб–квартиры и весьма подходит для их бесстрашного правителя. Мэр, конечно, отправился в Делфархам искать помощи, чтобы выдворить их вон, но я не представляю, что королевские солдаты могут сделать против тысячи колдунов, даже если не больше половины из них владеют парой–тройкой заклинаний.

Лицо Атайи потемнело.

– Если они приготовили для него дом, значит, Мудрец и впрямь скоро выступит.

Ранальф опустил глаза, с неохотой исполняя поручение Мудреца.

– Он просил сказать, что будет в Кайте к тому времени, когда я доберусь до лагеря. А так как я немного задержался в Эристоне, да и в Килфарнан завернул, думаю, он уже несколько дней на материке.

– Есть только один способ проверить.

Отвернувшись от них, Атайя вызвала сферу в виде туманного шара, подвешенного на кончиках пальцев, точно капля утренней росы на траве. Она пыталась отыскать Мудреца в своей сфере несколько месяцев назад в надежде узнать, что случилось с Ранальфом. Однако дворец на острове был хитро скрыт от магического проникновения охранными чарами, и шар показывал только клубящуюся темноту. Сейчас Мудрецу в Кайте нет нужды скрываться – после стольких хлопот о том, чтобы люди узнали о его выступлении.

Атайя вызвала в памяти резкое и красивое лицо Мудреца, которое портили бездушные, насмешливые глаза, и пожелала, чтобы оно появилось перед ней. Видение пришло не сразу, но внезапно перед ней замелькали разноцветные части картинки, как кусочки разбитого стекла, медленно соединяясь в единое целое. Фрагменты постепенно сложились в видение оживленного портового города в закатных сумерках, в каждой мачте, церковном шпиле и окне которого отражались умирающие оранжевые лучи. Мудрец стоял на выступающем балконе огромного и роскошного дома – без сомнения, принадлежавшего мэру Эристона. Он был облачен в элегантную мантию нежно–серого цвета, украшенную воротником с серебряной застежкой, на которой был изображен солнечный диск. Мудрец что–то говорил собравшимся внизу людям, и хотя Атайя не могла различить слов, она видела, что глаза его сверкают священным восторгом. Горожане вскидывали руки в ответ, приветствуя его с различной степенью искренности, а Мудрец время от времени вознаграждал их усердие показом различных магических трюков – то красноватыми вспышками ведьминого огня, то отвлекающей иллюзией в виде голубя к вящей радости детишек в толпе. Однако Атайя не могла удерживать видение дольше, чем несколько мгновений, вскоре сфера затуманилась сероватыми прядями.

Атайя рассеяла шар и вытерла липкие руки о юбку.

– Я не так уж много увидела, но могу теперь утверждать – он действительно в Эристоне… и уже показался народу во всей красе. – Она позволила себе вздохнуть. – На самом деле это такое облегчение. Если, задерживая свое выступление, Мудрец хотел истрепать мои нервы до предела, то цели своей он добился.

– Дело не в этом, – уткнувшись в кружку, проговорил Ранальф, рассеянно взмахнул ею и выплеснул пиво прямо себе на штаны. – Брандегарт не собирался расставлять тебе ловушки. Все это время он находился под блокировкой. – Оглушительное молчание, наступившее после его слов, резко выделялось на фоне божественных звуков флейты и стука барабана, долетавших с поляны. – И если то защитное заклинание, которое он использовал против меня, может что–то сказать о силе его магии, то она чертовски велика, гораздо больше той, которой он владел раньше. И, черт побери, гораздо больше твоей силы, Атайя, – закончил Ранальф, бросив на принцессу виноватый взгляд.

Атайя, Джейрен и Тоня уставились на него, временно лишившись дара речи. Объяснение было столь очевидным, но никому раньше и в голову не приходило. Блокировка – опасная вещь, она в прошлом убила немало любопытных колдунов. Все это заставило Совет запретить ее использование всем колдунам, кроме тех, кому будет дано специальное разрешение. Очевидно, что Мудрец и последователи его культа презирали запреты Совета, но какой колдун по собственной воле подвергнет свою жизнь столь ужасной опасности?

Только один – столь же алчный, как и Родри, сказала себе Атайя, – колдун, неожиданно обнаруживший, что существует способ увеличить свою силу. До того, как Атайя случайно не натолкнулась на эту закономерность, никто и не подозревал, что под действием печати магическая сила возрастает. Внезапно принцессе страстно захотелось, чтобы ее открытие, пусть и выдающееся, никогда не было сделано.

– Мне следовало догадаться, – сказала она, вскочив на ноги и принявшись беспокойно мерить шагами часовню. – Но ведь это – вопрос времени… До тех пор, пока…

Атайя и Джейрен обменялись взглядами, в которых сквозил едва сдерживаемый ужас. Новость Ранальфа оказалась хуже, чем он предполагал.

– Действие печати временное, Ранальф. С тех пор, как все это произошло, моя магическая сила вернулась к своему первоначальному уровню… – Атайя коротко рассказала Ранальфу о том головокружении и потере силы, которые она ощутила во время последнего перемещения. Затем тяжело вздохнула и откинулась назад, облокотившись на скромно украшенный алтарь. – По крайней мере мы знаем, что его сила со временем тоже рассеется. Так или иначе.

Остальные молчали, но выражение их лиц заставило принцессу вернуться к тревожным мыслям.

Моя сила начала рассеиваться почти через год. У Кайта в запасе нет этого года.

– По крайней мере ты не стала слабее, чем была до заклинания, – подчеркнул Джейрен, стремясь подать ей хоть какую–то надежду. – Быть адептом – не так уж и мало.

– Конечно, нет. Но очевидно и другое – сегодня Мудрец имеет надо мной преимущество.

Ранальф одним глотком осушил остатки пива.

– И вот еще что, – произнес он, и три пары глаз мгновенно уставились на него. – С моих каникул на острове Саре я привез еще одну пикантную новость: на Мудреца не действуют корбалы. И нечего так смотреть на меня – я видел это своими глазами. Звучит невероятно, но он держал эту чертову вещицу прямо передо мной, а сам и глазом не моргнул. Да, не моргнул и глазом. И это случилось еще до того, как он запечатал свою силу.

Несмотря на предупреждение, Атайя продолжала глупо пялиться на Ранальфа, не в силах поверить услышанному. Так неожиданно и в самое неподходящее время правила игры, которым она привыкла следовать, внезапно изменились. Колдун, нечувствительный к корбалу? Вот это удар – оружие, о котором она и помыслить не могла, находилось в руках Мудреца. На миг принцесса ощутила себя генералом, армия которого, оснащенная копьями и рогатками, прибыв на поле битвы, обнаружила, что противник вооружен пушками и осадными машинами и к тому же значительно превосходит числом.

– Как это может быть? – наконец вымолвила Тоня.

Ранальф послал Атайе кривую ухмылку, пытаясь как–то развеять всеобщее уныние.

– Приятно сознавать, что даже в Совете мастеров не все знают, а?

Тоня фыркнула, запихивая непокорную седую прядь под свой крестьянский платок.

– Ну, подобного никто и не утверждает. Господи, да если бы мы знали, что такое возможно, разве позволили бы Атайе заняться изучением заклинания блокировки? Выходит, в этом не было никакого смысла. А ведь тогда мы считали, что это единственный способ, который может защитить ее от боли, вызываемой корбалом.

– А что, если Мудрец нашел другой способ и даже поделился им с некоторыми из своих приближенных? Я не знаю, как они делают это. Помню, он говорил о том, что действие корбала основано на обмане: кристалл убеждает нас, что нам действительно больно, – попробуй–ка обмануть собственные внутренности, что им не больно, когда боль разрывает их! – и все, что нужно – это изучить способ его действия и больше не испытывать боли! Николас догадался, что в тот момент Мудрец не мог воспользоваться своей магической силой… ну или по крайней мере вроде бы он сказал так – сам–то я чувствовал себя тогда не очень хорошо. Провались оно все к дьяволу! – выругался Ранальф, с силой выдергивая ветку из волос. – Если бы не тот корбал, я смог бы вытащить Николаса еще до того, как…

– Не брани себя, Ранальф, – сказала Атайя, прекрасно понимая, как тяжело переживает Ранальф за судьбу Николаса, обвиняя себя в случившемся. – Как ты мог знать такое о корбалах, если об этом не подозревали даже в Совете мастеров?

Как и способность Атайи видеть семена магической силы – если она до сих пор ее не утратила, – умение устоять перед чарами корбала до сих пор считалось недостижимым… по крайней мере среди колдунов в Рэйке.

Атайя обиженно нахмурилась. Как приятно было сознавать, что только в ней проявляются неожиданные магические таланты, – а теперь вот и ее враг может делать подобное. Это сильно раздражало принцессу.

– Полагаю, он теперь и перемещением овладел? – поинтересовалась она сухо, совершенно уверенная в том, что не хочет услышать положительный ответ.

Глаза Ранальфа округлились, он окинул взглядом часовню, словно ожидая, что Мудрец может появиться здесь в любой момент.

– Не знаю. Может, и так. Он не говорил. – Ранальф отставил пустую кружку. – И еще одна новость…

– Как, еще одна плохая новость?

Внезапно Атайя поняла, что больше всего на свете ей хочется броситься в свою комнату и укрыться под защитой нескольких толстых одеял. Сколько еще неприятных открытий принесет эта ночь?

– Нет. Ну, надеюсь, что нет. Смотря по тому, как ты отнесешься к этому.

К ее удивлению, Ранальф поднялся и вышел из часовни, оставив их в ожидании. Вернулся он через несколько минут в сопровождении тонкой фигуры, закутанной в плащ с капюшоном. Как и украшенная жемчужинами мантия, подол вышитого плаща был сильно изодран кустами ежевики, на нем виднелись кривые стежки и засохшие капельки крови, вытекшие из пальцев неумелой швеи.

– Да входи ты, не съест она тебя, – сказал Ранальф, втянув своего смущенного компаньона через порог часовни. – Я же обещал тебе или нет?

Фигура приблизилась, затем подняла дрожащие руки, чтобы откинуть капюшон. Поток темно–рыжих волос хлынул на плечи Дрианы, которая робко таращилась то на одного колдуна, то на другого, словно гадая, какое ужасное заклинание они наложат на нее, объединившись в справедливом порыве возмездия.

– Мы встретились в порту Саре, – объяснил Ранальф, с небрежным видом снимая побег ежевики с ее капюшона. – У нее была дорожная сумка, и она умоляла взять ее с собой. Я не собирался делать этого, но тут, черт побери, она принялась плакать. Я испытал ее искренность и убедился, что она не обманывает меня. – Ранальф взглянул на Дриану с оттенком возмущения, вынужденный с неохотой признать, что его солдатское сердце не устояло перед потоком женских слез. – Это она рассказала мне о запечатывающем заклинании и о том, где скрывается армия Мудреца. Сам бы я никогда не узнал.

Не в силах более выносить их настороженные взгляды, Дриана бросилась на колени перед Атайей.

– Я знаю, что не заслужила доброго отношения после того, что сделала, и вы можете прогнать меня, если захотите, но я не могла не прийти. Я просто не знала, куда мне деваться. Я… Бранд… – Она робко шмыгнула носом, и ее нижняя губа отчаянно задергалась. – Он выгнал меня. Сказал, что я теперь недостаточно хороша для него. Он… послал меня работать на кухню!

– Твоя очередная выдумка? – спросила Тоня, бросив на нее тяжелый взгляд, в котором не было прощения. Как бы ни хотела Дриана вернуть их доброе расположение, Тоня не собиралась сдаваться так легко. – Вроде тех выдумок о твоем бедном брате в Килфарнане, или о муже, которого у тебя никогда не было, или…

– Нет–нет, я не лгу – сейчас я не лгу. Я понимаю, у вас нет никаких причин, чтобы верить мне, но я могу поклясться, что это правда. Можете проверить, если хотите, – предложила она с горячностью. – Ранальф уже проверял меня, и я не возражала.

– Думаю, это не обязательно, – спокойно отвечал Джейрен, быстро моргая, словно пробуждаясь от внезапного сна. Он бросил на Атайю быстрый взгляд. – Она говорит правду. Ну или считает, что это правда.

Атайя присела на каменную скамью и сделала знак Дриане подняться с пола и сесть рядом с ней. Вопреки доводам разума она не могла не пожалеть Дриану.

– Скажи мне, почему Мудрец выгнал тебя?

Дриана сжала кулаки, чтобы не расплакаться вновь.

– Он… обследовал мой мозг и сказал, что я никогда не стану колдуньей. Сказал, что я не заслуживаю быть его женой… и что он никогда не женится на такой, как я.

Атайя крепко схватила ее за плечи. Потрясение, вызванное тем, что она вновь увидела Дриану, померкло перед тем, что она услышала. Не подозревая об этом, Дриана принесла самую худшую весть за весь вечер – хуже всего, что поведал Ранальф за целый час.

– Как он сказал?

Заикаясь, Дриана рассказала о зернах магической силы, которые Брандегарт обнаружил у кухонной девчонки по имени Пег, – зачатки спящей магической силы ждали своего часа. К своему удивлению, Атайя обнаружила, что описание того, как Мудрец определял ростки магической силы, полностью совпадает с тем, что ощущала она сама.

– Вначале мне хотелось верить, что он лжет, чтобы избавиться от меня, – продолжила Дриана, – но в глубине души я понимала, что это правда. Я слишком хорошо его знаю. – Она глубоко вздохнула и в отчаянии поникла головой. – Я не должна была говорить ему об этом. Однажды зимой я подслушала ваш с Джейреном разговор о том, что существует такая возможность – определять, является ли человек колдуном, еще до наступления мекана. С тех пор я страстно хотела узнать про себя… ох, я не должна была говорить ему. Ведь это единственная причина, почему Мудрец захотел запечатать свою магическую силу.

Атайя ссутулилась на скамье, обхватив голову руками. В голове принцессы закружились страшные картины того хаоса, что принесет Мудрец в Кайт. Целая армия колдунов, умеющих противостоять влиянию корбалов, по своей опасности не могла сравниться с безумным даром, вздумай Мудрец применить его. Атайя ни секунды не сомневалась, что он сделает это. Полчища юнцов слетятся к Мудрецу, как голодные птицы на открытый мешок зерна, готовые предложить свою верность в обмен на мимолетный взгляд в собственное будущее.

Неужели и эта способность тоже покинет меня? – спросила себя Атайя. Впрочем, это не имело особенного значения – после того как она нашла зерна магической силы у деревенской девчонки по имени Эмма, принцесса поклялась никогда больше не применять это умение. В стране, где быть колдуном означает преследования и смерть, способность определять чью–то судьбу может привести к таким беспорядкам, каких Кайт не знал на протяжении столетий. Кроме того, как рассуждала Тоня, возможность заранее узнать свое будущее противоречила божественной воле, и даже хуже того – являлась вмешательством в божественный промысел ради достижения своих целей. Ибо что есть мекан, как не Его способ объявить о Своем выборе? Атайя случайно обнаружила, что Мэйлен, сын Дарэка, несет в себе семена магической силы, и поделилась опасным секретом только с Джейреном. А если об этом узнает Мудрец, то чего будет стоить ее тайна? И сможет ли наследник Кайта чувствовать себя защищенным от честолюбивых замыслов Мудреца?

– Кайтцам веками внушалось, что быть колдуном – это смертный приговор. Мой отказ от предсказания их судеб в глазах людей оправдан.

– Вот это–то Бранд и хочет использовать, – сказала Дриана, неохотно завершая свой рассказ. – Он готов сказать любому, является ли тот колдуном или нет, и убедить всех, что вы скрываете свой талант, чтобы заставить людей присоединиться к вам, когда для них уже будет слишком поздно сделать другой выбор. Он надеется, что ему удастся настроить людей против вас… тех, кто еще не отвернулся после того, как…

Она вн