БАЯН-ТАШПовесть - Скажите, почтенный, какой, по-вашему, смысл имеет слово «аталык»? - спросили у Баяна гости, приехавшие в Думалу из-за гор. - Проницательным станет тот, кто смотрит на мир задумчивым взглядом Солнца, - этим изречением, прежде чем перейти к разговору о значении слова «аталык», - отвечал гостям Баян. И пусть на долгие времена останется в памяти народной это славное имя, говорю я, прежде чем начать мою повесть о Баяне, - основой для нее послужили беседы с моими земляками Ксанаевым Эрмен-бием и Мизиевым Махмутом, которые никогда в этой жизни друг друга не видели.
*** Когда умерла Айкёз, ее сыну едва исполнилось десять лет. По завершении всех поминальных обрядов, в неизбывном горе, понурый, брел он как-то по улицам села, и ноги сами привели его в «ныгъыш» - место, где собирались и стар и млад, где люди обменивались мнениями по самым разным вопросам, обсуждали новости, житейские неурядицы, рассказывали истории о славных делах давно минувших лет, заключали торговые сделки, сговаривались о свадьбах, где между тем устраивали игры, мяли кожи, занимались иными ремеслами, словом, это было собрание вполне добропорядочных людей. - Да не оставит несчастного Великий Тейри!- услышал мальчик чьи-то слова, обращенные к его отцу, охотнику Борану. - Единственный сын твой, да укрепится он, подобно булату! От судьбы не уйдешь, но кто бы мог подумать, что так рано уйдет от нас мать Атарала...» Лютая сиротская тоска, и слова соболезнований и утешений какими бы искренними они ни были - не в состоянии рассеять или хотя бы смягчить этой тоски. Дни шли за днями, недели выстраивались в месяцы, те - в годы, бурная Черек-река неутомимо несла свои воды в Каспий. Однажды, сидя на берегу реки, одинокий и задумчивый Атарал, набрав пригоршню камней, бросал их, стараясь забросить как можно дальше, - иные достигали противоположного берега. За этим и застал его отец. Не мог он не видеть тоски во взгляде сына, однако сказал: «Бала (сказать «балам» - сын мой - не позволял горский этикет), целый год мне придется провести вдали от нашего дома, в горах. Оставить тебя здесь одного? Но какой отец способен на такое. Единственный выход - отдать тебя в дом аталыка. Там ты и скучать не будешь и кое-чему научишься, в жизни пригодится. Согласен, пойдешь к нему?» - А кто он, отец, кто такой этот аталык? - вместо ответа спросил Боран всмотрелся в скорбные глаза сына, в его лицо, безукоризненное во всех чертах, красивое мальчишечье лицо, подаренное, казалось, самим Тейри, чтобы утешать и радовать суровое отцовское сердце. - Нет, сын, речь вовсе не об Айдаре, моем отце, который погиб еще до твоего появления на свет. Я говорю о таком человеке, достойном во всех отношениях, который согласился бы взять тебя на воспитание, научить уму-разуму, вырастить из тебя настоящего мужчину. Таков обычай: многих мальчиков в твоем возрасте отдают аталыкам, чтобы, повзрослев, они вернулись к родителям настоящими джигитами. - Не смогу я без тебя жить, отец. Мне все время кажется, что я и тебя могу потерять... Когда я остаюсь один, ухожу в горы и целый день там плачу. Возвращаюсь, готовлю еду и жду тебя... - невольные слезы прервали слова Атарала. Медленно – так скала отделяется от горы - сдвинулся с места могучий Боран, подошел к сыну и обнял за худые плечи. - Ладно, будь по-твоему. Никому тебя не отдам. Будем жить вдвоем, помогая друг другу... не плачь, - и Боран, по-мужски неловко, стал вытирать слезы Атарала собственными руками. ...Сладкое чувство отцовства. Кто знает, сколько времени они простояли бы так, на этом берегу, если бы Борана не окликнули с другого берега. Это был Ортай, ловивший рыбу в бурливой воде Черека. - Не слышу, что ты сказал?! - старался перекричать шум реки Боран. - Повтори! - Я говорю - на охоту! Приглашаю завтра на охоту! - и Ортай, для Неумолимы предначертания судьбы: охота в этот раз закончилась тем, что Боран, преследуя тура, сорвался со скалы и погиб. Атарал, которому в ту пору было пятнадцать лет, остался один - в жизни, чью суровость подчеркивали заснеженные скалистые горы и бешеные, все на своем пути сметающие реки, - остался без чьей бы то ни было поддержки. Через несколько дней после гибели отца, на ныгъыше, к Атаралу, оказав ему особое внимание перед обществом, подошел мужчина в добротной волчьей шубе. Это был Кара-Муса Айдаболов, который сначала порасспросил мальчика о его скорбных сиротских делах, а затем заговорил о ближайшем будущем. Атаралу все-таки нужно было подыскать себе аталыка, а для этого отправиться через Хумаланский перевал в селение Безенги. - Когда придешь, осмотрись, - наставлял Кара-Муса. - Выбери любой хороший с виду дом и просись на ночлег. Да примечай, как отнесутся в этом доме к гостю. Если с искренним радушием, поговори утром с хозяином. Проси его покровительства, обещая при этом быть послушным, выполнять его поручения, - словом, ты должен найти себе аталыка, и - в добрый путь, сынок. *** В Чегет-Эле отсутсвие Атарала, конечно же, не осталось незамеченным. И вот что говорили по этому поводу его односельчане: - Благо, что не перевелись еще люди, подобные Кара-Мусе Айдаболову. Принять участие в судьбе сироты - разве не угодно такое дело Тейри? И одел его, и обул, и верный путь в жизни подсказал, и всяческую помощь оказывает... Между тем Атарал добрался до Безенги, и первое, что привлекло его внимание - схожесть здешней местности с его родным Черекским ущельем: каждый камень, куст, коши, река - все это показалось ему давно знакомым. Само селение, с его каменными стенами, земляными крышами, вытянулось вдоль левого берега Черека-безенгийского недалеко от «Сыкъайгъы-Къала» - древнего городища «Бызынгы», - место, посмотреть на которое приезжают гости и ближние, и дальние, и дальние очень. Атарал остановился, как подсказал Кара-Муса, у седьмого от начала улицы дома. Дом был строен крепко, основательно; окна, выходившие на неширокую улицу, были закрыты ставнями. Ограда замыкала довольно обширный двор. - Хозяева! - позвал юноша. - Есть кто в доме?.. Вышедший на крик горец производил впечатление человека необыкновенно сильного и непоколебимо спокойного. Коротко взглянув на пришельца, он широко повел рукой. - Кто бы ты ни был, заходи в дом! Атарал, пропустив сначала хозяина, вошел. Остановился у порога. - Да пребудет дом этот в довольстве и радости. По его словам, по манере держаться с незнакомыми людьми, по множеству неброских, но обязательных для горца черт, было видно, что тау адат он знает не понаслышке. Вечер провели в неторопливой беседе: О Безенги, селении, видевшем и горе и радость; о твердыне, которую защитили горы и от чумы и от нашествия Тамерлана-хромого; о прекрасной Айдане, о братьях ее -Эгене, Эрмене и Алхате, живой стеной преграждавших путь чужеземным аскерам... Утром же Атарал не услышал от хозяина, имя которого было Эрсо, благодарственных слов, обращенных к Тейри, не помянуты были добрым словом праотцы, его и сияющее солнце, казалось, не очень-то и радовало, и о тучных отарах не говорил он... Атарал понял, что в этом доме вполне обойдутся и без него, а потому, поблагодарив за гостеприимство, сказал: - Пойду я, пожалуй, отец... А далеко ли до Думалы? - Что ж, - сказал хозяин сухо, - мир просторен. А до Думалы рукой При упоминании имени Баяна теплая волна перехватила сердце Атарала, так словно он давно знал этого человека, принимал в своем доме, бывал у него, слышал его добрую и мудрую речь. «Отец мой, нашел себе аталыка, ты можешь быть спокоен за меня. Вырасту, возмужаю... Мне кажется, ты его встречал. Не может быть, чтобы такие люди, как ты и он, не встретились...» - думал юноша, ускоряя шаг, чтобы быстрее достичь теперь уже определенной цели. С перевала Арсо окинул он взглядом покатые склоны и стал спускаться к Думале, где жил еще незнакомый ему Баян. Солнце стояло в зените, уставший Атарал решил немного передохнуть у придорожного валуна. Присел и не заметил, как к нему подкрался сон... Странные сновидения посетили его: то он сражался с каким-то зверем, то внезапно налетевшие птицы кружили над ним с резким шелестом радужного оперения. Затем ему привиделось, что у камня, который облюбован им для отдыха, остановились еще какие-то путники, стали располагаться на ночлег, готовить себе еду, послышался голос, предлагавший разделить с ними ужин... Атарал открыл глаза - перед ним был незнакомый мужчина. Не молодой, но и не сказать старый. Он не привиделся ему: сон уступил место яви. - Вставай, мальчик, уже вечереет, - сказал, наклонившись, незнакомец. - Подкрепились из моих припасов, да и пойдем ко мне. - Незнакомец свернул свою бурку так, чтобы Атаралу было удобнее сидеть, и предложил ему хычинов с айраном. От его взгляда не ускользнуло, что явно изголодавшийся юноша не набросился на угощение, но ел, не спеша, с достоинством. Сам же Атарал, пока был занят едой, думал: «Может быть, сам Тейри послал ко мне этого человека? Но зачем я ему нужен? А не лучше ли было избежать этой встречи, пусть даже человек этот кажется таким благожелательным...» Так и не найдя решения своим вопросам, он наконец прервал затянувшееся молчание: - Кто ты, уважаемый? И почему ты разбудил меня? Незнакомец ответил так: - Я долго наблюдал за тобой, мой мальчик. Сейчас мы отправимся в мой кош. Увидишь Алапая, это мой пес, который, я уверен, ждет нас где- нибудь на возвышении, а потом... а потом будет так, как рассудит Тейри. Атарал понял, что готов идти за этим человеком куда угодно, он вдруг почувствовал полное к нему доверие, ему захотелось увидеть и пса Алапая, и кош... «У него, наверное, и конь есть, похожий на сказочного алфа. Должно быть, и корова есть, и овцы. Я не откажусь, если он предложит мне какую-нибудь работу, - думал Атарал, уже идя вместе с незнакомцем по дороге к его кошу. - А что, если попроситься к нему в аталыки?..» Между тем впереди показался кош: вид его говорил о достатке и рачительности владельца. А тут и сторожевой пес выскочил на дорогу... - Не бойся, мальчик, - сказал хозяин коша, - это мой Алапай. Хорошего человека он не тронет, тем более, что ты идешь со мной. Сказав это, спутник Атарала погладил его по голове. Этот жест доброго человека, это прикосновение было для него столь же неожиданно, сколь и приятно. После гибели отца никто еще не обращался с ним так просто и так сердечно. «Должно быть, это очень хороший человек,- подумал растроганный Атарал. - Интересно, как его зовут? Сам он не представился, да и я почему-то до сих пор не спросил...» Мысли Атарала прервал голос, доносившийся со стороны Кардан-суу. - Ба-аян! Пестрая корова двойню принесла. Такие красавчики, такие резвые!.. - Вот хорошо! - обрадовано сказал спутник Атарала и прибавил шагу. «Значит, - подумал юноша, - имя этого человека - Баян. Ба-ян, - повторил он про себя по слогам. - Что бы это слово могло означать? Наверное, так звали какого-нибудь сказочного богатыря...» Атарал оказался у коша раньше Баяна, и когда тот подходил, сообщил ему радостно: - Ата! Это бычки, красненькие, красивые такие!.. Баян не подал виду, поскольку ему было приятно это обращение - «отец». «Видно, мальчик из хорошей фамилии - до сих пор он доказывает Речка, вытекающая из-под снега (балк.) это всем своим поведением. Куда он направляется? Пока он не сказал этого, но, думаю, что моя поддержка ему не помешает...» Дело шло к вечеру, в Думале была ранняя весна. Во многих местах лежал нерастаявший снег, но на солнечных склонах уже пробилась зелень, ее вовсю щипали овцы. Ржание и топот лошадей, сытое мычание коров, разноголосое блеяние, за этим угадывалось обширное и хорошо поставленное хозяйство. К Баяну подошел управитель стойбища Айсын и пригласил к только что накрытому столу - подкрепиться с дороги. Сказал, после того, как усадил путников, что на завтра назначили стрижку овец, и спросил мнения хозяина на этот счет. - Добро, начинайте! - живо отозвался Баян. - Я как раз и новые ножницы привез из Сванетии. И вот эти молодцы, - указал на двух рослых и крепких парней, - они тоже помогут. Вчера к нам прибыли. Этот - Гуро, а тот - Ажо. Парни, сидевшие за одним столом с хозяином и с хрустом уплетавшие лепешки с айраном, отличались от думалинцев очень уж увесистыми и горбатыми носами, впрочем, во всем остальном - такие же «таулу» - горцы. - А ты не хочешь помочь нам? - неожиданно обернулся Баян к Атаралу. И, давая возможность подумать, продолжил: - Судя по твоему выговору, ты идешь из тех мест, где живут цокающие. А куда путь держишь, если не секрет? - Я сирота. И мать и отца потерял... - юноша запнулся, передвинул на столе чашу из под айрана, однако, добродушие Баяна приободрило его и, справившись с чувствами, он продолжал: - Если возьмете к себе, буду делать, что скажете... я все умею делать... - здесь юноша вновь прервал себя: врожденное достоинство не позволяло выглядеть навязчивым ни в какой мере. Жители Верхней Балкарии, с характерным в их речи «ц» вместо «ч». - А зовут меня Атаралом. Я из рода Аландыевых. Старики говорят, - Не горюй, мой мальчик. - Баян пожалел, что своими вопросами так расстроил гостя. - Останешься у меня. Будешь мне третьим сыном. На вот, вытри глаза. Слезы не украшают мужчину, - и Баян протянул Атаралу свой белый башлык. - Впрочем, - сказал он, заметив, как неустрашимый Айсын украдкой промокает свои глаза, - в иной час слезы не умаляют мужественности, но могут и возвысить. После ужина люди скоро управились с делами: загнали в сараи коров и овец, лошадей пустили попастись на воле и, оставив всю живность под присмотром Алапая и трех его здоровенных помощников, спустились к низовью Думалы, в самый ее живописный уголок, воспетый прекрасной Салазан, дочерью Цюйок-Батыра:
«Проснись, Думала, на весенней заре, Красавица, дай мне ответ: Кто первым поставил свой кош на бугре И в камень впечатал свой след?..» Древняя Думала сейчас пуста. На месте былых построек молчаливые руины; там, где цвела жизнь, где кипенье работы сменялось кипеньем праздников, где радости дни, равно как и невзгоды, еще больше сплачивали благородных думалинцев, - там только горные ветра догоняют друг друга. Но природа этих мест по-прежнему прекрасна: красота не умирает. Я верю, что настанет время, когда этот благословенный край вновь будет заселен могучим племенем горцев. *** Впервые после гибели отца Атарал заснул спокойным, беззаботным сном, несмотря на то, что постель его была в чужом доме. Так бывает, когда незнакомых раньше людей соединяет незаметная нить - взаимная приязнь, когда душевное родство не уступает по силе притяжения кровному. Несколько раз поднимался ночью Баян, чтобы взглянуть на спящего гостя, теперь уж - приемного сына, то поправляя сбившееся на сторону одеяло, то поудобнее пристраивая подушку, набитую свежестриженной овечьей шерстью. «Не в тягость бессонная ночь, согретая заботой о чужом им человеке, который кажется таким родным. О Тейри, как бы я хотел не ошибиться в нем, предугадывая его блестящее будущее», - с этой мыслью Баян вышел во двор - проводить тускнеющую Чолпан жулдуз и встретить новый рассвет. Эмин-кызы, тоже не спавшая в эту ночь, благословила своего супруга именем Тейри и поспешила к своим обыденным хлопотам. Атарал же, проснувшись, увидел прямые как стрелы лучи солнца, прорезавшие кромки Къызыл-Къая[36] и осветившие широкое лицо горы Къапчагъай[37]. «О Къапчагъай, похоронившая в склепах семерых братьев, убитых в неравной борьбе, но все же не ставшая женой ни одного из тех, кто домогался твоей любви; верная дочь аланов, предстань во всей своей красе, расскажи нам о том, что прошло перед твоими глазами в этом краю!» - запела моя душа, и все же я обратился к тем словам, с которых начался сегодняшний день для Баяна и Атарала. - Доброе утро, Баян! - приветствовали торопливо идущие мимо них - Да поможет вам Тейри! - отвечал Баян, радуясь утренней прохладе Затем он подошел к приемному сыну и, положив ему на плечо уверенную руку, стал объяснять то, с чего, по его замыслу, должно было начинаться воспитание будущего несгибаемого джигита. - Сын мой, собери в этот кожаный мешок ровно триста тридцать Не все люди понимали замыслы Баяна, но все говорили: «Баян знает, что делает, он видит далеко». *** - Атарал, мальчик мой, сегодня начинается стрижка, работников будет много, а ты разведи огонь, чтобы сварить на всех мяса. Учись всему, - наставлял новичка сын Айдо. Сам он взялся подготовить место для стригалей, принес ножницы и крепкие шнуры, чтобы связывать овцам ноги. Между тем подоспели вчерашние, уже знакомые Атаралу, люди и живо взялись за привычную работу, которая требовала и навыка, и смекалки, и немалой силы. Среди прочих Атарал выделил Айсына, работавшего не только с живостью в руках, но и с песней на устах:
«Ой, девушки-красавицы, постойте, Меня прекрасным взором удостойте! Взгляните - я сегодня только тут, Другой страны красотки завтра ждут!» Остальные подхватывали:
«Ой, парни удалые, грянем вместе, В ладоши бейте, помогая песне!» Непринужденная обстановка совместного труда, уважительное отношение друг к другу, взаимовыручка, - это было по душе Атаралу. Как завороженный наблюдал он за работой Ажо и Гуро, сванов, которые не только в совершенстве знали свое дело, но и с явным удовольствием сливали свои голоса с широким звучанием балкарской песни, легко поднимавшейся по склонам гор и эхом раскатывавшейся в дальних ущельях. Росла и гора свеженастриженной шерсти. Атаралу, как ребенку, захотелось с разбегу броситься в ее мягкую шелковистую белизну. В итоге общего труда была и его, пусть пока небольшая, но его часть! Внимательный взгляд Баяна не отрывался от игры своего подопечного, и в этом взгляде светилась отцовская любовь. Подходил к завершению рабочий день, шерсть была уложена в хранилища, коровы подоены, овцы стояли в загонах; были сделаны приготовления и на завтрашний день. - Сотню овец обработали сегодня! Неплохо, а? - подошел к своему хозяину Айсын. - И это только первый день. Завтра настрижем больше, уверен. Айсыну хотелось похвалить Атарала и обоих сванов за их усердие, которое и впрямь было достойно похвалы, но, зная, что Баян не любит поощрений, сделанных задолго до окончания дела, как и поспешных выводов, он ограничил свое сообщение обещанием поработать еще лучше. Люди остались отдыхать в коше, только Баян с Атаралом отправились в село. К Айсыну подошел Бучо, прозванный «любопытным». - Как думаешь, что это задумал Баян? - Ты имеешь в виду парнишку, которого он взял в дом? - Да, я говорю об Атарале. - Знаешь, Бучо, мы с тобой привыкли думать о дне сегодняшнем, а Баян просчитывает на годы вперед. И он не только умеет строить планы, он знает, как нужно, шаг за шагом, приближаться к цели. Тебе хорошо известно, что обоих своих сыновей он отправил на воспитание в Карачай. Там, вдали от отчего дома, от материнской ласки, они вырастут крепкими и духом и телом, не будут изнеженными барчуками. Они узнают и ежедневный труд простых людей, и овладеют искусством воинов. Так всегда поступали и ханы, и беки, отправляя своих детей в аталычество. А что касается Атарала, думаю, что по истечении назначенного Баяном срока мы увидим восемнадцатилетнего батыра, равного которому не найдется во всей округе. Не зря Баян слывет человеком рассудительным и прозорливым. Присмотрись, как он держит себя в обществе, как сдержан за столом, как ведет хозяйство. А завтра, ты увидишь кое-что достойное удивления. «Баян-таш»[38], обточенный Айдо... ну да пора и об отдыхе подумать. Завтра и узнаем, что нам уготовано Тейри, - закончил разговор Айсын, после чего вместе с Бучо стал располагаться на ночлег. *** Утром Баян принес из дому свой знаменитый камень - обточенный, имеющий форму правильного шара и весящий никак не меньше трех пудов. На расспросы людей охотно отвечал: - Этот камень обточил для меня мой отец, завтра он придет, вы увидите его. Мне было тогда, как сейчас Атаралу, пятнадцать лет. Я спросил у отца: «Что мы будем делать с этим камнем?» Отец сказал, что я буду должен на своих плечах таскать его до дома и обратно в кош. Во всем послушный воле отца, я таскал на себе вот это самый камень ровно десять лет. Посмотрите, как он лоснится. Он обильно полит моим потом и отполирован моими руками. - А теперь что ты будешь делать с ним? - не выдержав, спросил Невольно вырвавшиеся слова перебили Баяна, но, памятуя о приятном у балкарцев и карачаевцев равенстве всех людей перед словом и Тейри, он отвечал без каких бы то ни было признаков гнева: - Теперь делать будешь ты, а требовать с тебя - как именно делать - буду я. Но пора приниматься за работу. А игру с камнем покажу в обед. Все приступили к своим привычным обязанностям. Ближе к полудню, когда уже были обстрижены шестьдесят овец, шерсть стали связывать в тюки, в то время как не были оставлены без внимания и коровы, и лошади, кто-то плел изгороди из ивовых прутьев, - словом, дела продвигались во всем их множестве, без суеты, по давно заведенному порядку. Больше других ждали сегодня обеденного часа Ажо и Гуро, то и дело подходили к камню, трогали его руками, пожимали в недоумении плечами, переговаривались между собой и возвращались к работе. Наконец послышался призыв Баяна: - Ну, богатыри, подходите поближе и следите за тем, что я буду Баяну уже было пятьдесят лет. Но по-прежнему ладный, широкоплечий, он подошел к своему камню, впервые, надо заметить, за последние два года. Решительно подхватил его обеими руками, резко прогнулся назад, с таким же резким движением вперед выбросил перед собой руки, из всех сил бросая камень. Тот, описав в воздухе дугу, гулко шлепнулся в траву. Мальчики тут же измерили расстрояние, которое пролетел камень, оказалось двенадцать шагов. - А теперь пусть попробуют самые сильные из вас. Но осторожней, К камню поочередно подходили Айсын и Бучо, сделали по броску, но и в половину не приблизились к Баяновой отметке. - Говорил я тебе, Бучо, что это не игра в альчики, шутя посокрушался Айсын. - Этому надо учиться с детства. - Да, кому-кому, а мне учиться поздно: шестой десяток минул в этом году, - отвечал Бучо, сдвигая широкополую шляпу на глаза. Игра захватила всех. Один за другим вступали в нее и признанные силачи, и те, что питали надежду таковыми стать. Возгласы, споры, смех... Между тем солнце оставило позади вторую половину неба. - Парни, хватит! - сказал, подняв руку, Айсын. - Время поесть и отдохнуть. Настригли прилично, продолжать сегодня не будем: дождь собирается. Айсын обернулся к думалинцам, толпой собравшимся посмотреть на необычное ристание. Тут были и Мизиевы, и Мамашевы, Кайтаевы и Калабековы, Орсоевы и Байтаевы - представители исконных думалинских родов. - Не обижайтесь, уважаемые, но игры пехлеванов продолжатся завтра, если на то будет воля Тейри. Кто интересуется, может осмотреть «Баян-таш» поближе, этими словами Айсын остудил зрителей, разгоряченных не меньше самих участников молодеческой забавы. *** Думала. Кто дал название этой местности? Какой смысл имело это слово для человека, о котором сегодня мы ничего не знаем? Если посмотреть на слово «думала» как на два составляющих корня «дум» и «ала», получим, во-первых, превосходную степень «могучей красоты» и, во-вторых, описание цвета - не слишком яркое сочетание красного и коричневого. Мне видится животное — сильное, красивое, с характерным окрасом шерсти; животное, которое с незапамятных времен обитает в этих местах. Да, это олень. Есть старинная песня о сказочно красивом олене, о Думале, но наш грубый слух еще не перебрал по одной всех тончайших нитей этой песни. Нам вообще некогда слушать старинные песни, как не удосужились мы до сих пор достойно оценить вклад в нашу культуру слагателей этих песен - жырчы, которые исполняли их, довольствуясь зачастую самым скромным вознаграждением. «Жырчыны хакъы» - плата за сочинительство, - в народе сохранилось это понятие. Плата иногда была солидной: дорогое одеяние, домашний скот, породистые скакуны. Случалось, что народные певцы-сказители сопровождали в путешествиях знатных особ, и тогда их песни звучали в пределах других народов, чеченцев, ингушей, кабардинцев, дюгеров, а также в Грузии, Азербайджане, Армении... И сколько бы не воздавалось жырчы, требования к ним предъявлялись строгие: имея приятный для слуха голос, певец должен был уметь импровизировать - удивлять публику внезапными и точными экспромтами, говорить на нескольких языках, знать «адат» -этические нормы других народов. А между тем, движимые желанием посмотреть вчерашнюю игру с камнем, к Баяну пришли старейшины родов - «тукумов» - со своими недорослями. В ожидании начала говорили о делах насущных, - кто-то принес весть о том, что в здешних краях появился некто Леуан-шыйых, прибывший из Кумыкии, чтобы обращать горцев в мусульманскую веру. Интерес к новой религии был велик, толки о ней - самые противоречивые. За разговорами подошло время, назначенное Баяном для начала состязаний. - Джигиты, выросшие на холмах Бузуртана, на одном дыхании достигающие вершины Темир-Тау[39], сегодня вы не только увидите знаменитый камень, но и умение человека, для которого этот камень был обработан самим Айдо, - с этими словами Айсын пригласил Баяна, полагая, что он лучше всякого объяснит смысл и покажет думалинцам приемы столь полюбившейся им игры. Баян вышел перед людьми и поднял вверх правую руку. Все разговоры утихли. - Аланы! - обратился он к собравшимся. - Игра, которая, к моему Баян не смог скрыть радости, когда первым начать состязание вызвался Атарал. Сделав все, как объяснил его аталык, юноша бросил камень и, стараясь дышать ровнее, отошел в сторонку. За ним пробовали свои силы Ажо и Гуро, затем - некоторые из думалинских парней, но перебросить камень за отметку Атарала - четыре шага от исходной - никто не сумел. Тогда Баян снова вышел вперед и показал следующую игру. Нужно было плотно обхватить камень обеими ногами и сделать прыжок на месте, как можно более высокий. Не только прыгнуть, даже оторвать камень от земли не смог никто из осмелившихся на это. Баян подошел к камню сам, в напряженном молчании зрителей обхватил его ногами, согнулся в поясе, затем, резко выпрямившись, взлетел вместе с камнем в высоком прыжке. Толпа взорвалась выкриками восторга и одобрения. - Баян, - чуть только успокоились зрители, сказал Айсын. - Ты не мог бы повторить то, что я видел в прошлом году. Покажи молодым, прошу! Баян взял камень, переложил его в правую руку и отвел ее в сторону, затем стал приседать, медленно сгибая ноги в коленях, в сидячем положении разогнул левую ногу и также отвел ее в сторону. После чего, перенеся тяжесть тела и камня на согнутую ногу, стал подниматься на этой ноге, пока не выпрямился во весь рост. Так, стоя на одной ноге, с камнем в одной руке, Баян вдруг заметил незнакомого пожилого мужчину, который отделился от толпы и в восхищении произнес: - Превосходно! Невиданно! Такому человеку Аллах дает счастье! «Странный незнакомец, — подумал Баян, все еще стоя на одной ноге с трехпудовым шаром в вытянутой руке. - И этого слова, которым он меня наградил, я еще не слыхивал...» - Кто ты, чужестранец? Ответа на вопрос Баяна с нетерпением ждали и думалинцы, окружившие обоих. Незнакомец подошел поближе и, прежде чем ответить, принял камень из правой руки Баяна в свою левую. Руку он, по примеру Баяна, вытянул в сторону и удерживал тяжесть без видимых усилий, хотя на вид ему было не меньше шестидесяти. - Да, я чужестранец, но, как вы можете убедиться, хорошо знаю и ваш язык. Я - эфенди, проповедую религию Аллаха. Если вы удостоите меня чести быть вашим гостем и пожелаете выслушать, я расскажу о себе и о цели моего прихода к вам. Баян снял камень с недрогнувшей руки пришельца, всем своим видом показывая свое к нему уважение. Отыскал взглядом Айсына и кивнул ему. Айсын так же незаметно кивнул в ответ, давая понять, что все необходимое для приема уважаемого человека будет сделано, и немедленно. - Я много путешествовал, знаком со многими замечательными людьми, - говорил меж тем Баян, - многое видел и узнал, но, признаюсь, впервые слышу эти слова: «Аллах», «эрфендли»... Неужели язык эрфенли похож на наш грубый, похожий на орлиный клекот, затерявшийся в горах язык? - Этот вопрос я понимаю как проявление скромности, -неторопливо заговорил незнакомец. - Язык ваш точен и выразителен, на нем можно свободно изъясняться и друг с другом, и с ханом, он достоин того, чтобы на нем обращать свои молитвы к Аллаху. Дело, как вы прекрасно понимаете, не в языке, а в нравственных установках народа, говорящего на нем. Значение любого языка велико, если обширно духовное и материальное состояние его носителей, если высоки их помыслы, если главная их дума - о Всемогущем Аллахе, который создал мир, животных и людей, наделенных бесценным даром речи. Замечу: ваш язык очень сходен с моим родным, но об этом позже. Сегодня я буду говорить о том, с какой целью пришел в ваши края... По знаку Баяна страннику поднесли чашу с айраном, которую тот принял с благодарностью и осушил до дна. Вечером во дворе исходил паром огромный казан. Собравшиеся горцы ждали рассказа незнакомца, который все не начинал, казалось, выжидая чего-то... Невдалеке показался всадник, подъехал к коновязи и спешился. В нем легко узнали Айтека Тардан-элли, который всегда поспевал и к месту, и ко времени. -Ас-саламу алейкум! - обратился к думалинцам Айтек. Странное приветствие удивило всех. Скажи он: «Ингир ахшы болсун», - все тут же привстали бы, как ведется, но незнакомое выражение вызвало только недоумение. Невыносимо долго протянулись несколько мгновений замешательства. И все же люди встали, один за другим, из-за уважения к самому Айтеку. Айсын указал приезжему почетное место, что дает представление о его возрасте - ему было уже за шестьдесят. Присев, Айтек заговорил: - Обижен я на вас, земляки. Где это видано, чтобы пришельца, с каким бы приветствием он ни обратился, собрание не принимало стоя? Тем более, что в моем приветствии заложен глубокий смысл, а разъяснить его вам пришел Леуан-шыйых, проповедник новой религии, религии Аллаха, который создал мир из семи далеко расположенных один от другого уровней. Самая быстрая птица, даже если она летит без передышки, и за тысячу лет не сможет долететь от одного уровня к другому. В этот момент шапа[41] подошел к Айсыну доложить, что мясо сварено, боза и айран готовы, хычынов и локумов хватит, чтобы накормить целую армию. И тогда Айсын из рода Аласиевых, признанный всеми певец и алгъышчы,[42] испытанный борец - пример для молодежи, встал во весь свой богатырский рост и произнес: - Мы рады выслушать человека, пришедшего к нам с Великим Именем в сердце, но прежде хочу предложить всем вам отведать то, что послал нам Тейри. Пусть же теперь скажет свой алгъыш Айтек, который привел к нам гостя, Леуан-шыйыха из рода Эрфенли, если это угодно Тейри - нашему стражу и надежде нашей. И Айтек сказал: - «О вы, что воссели у Красной горы, Что тысячу лет проживаете здесь, На этих холмах ежедневным трудом Свой хлеб добывая и пенный айран, Леуана-шыйыха узнаете слова! Именем Аллаха прошу тебя, Леуан, расскажи этим заблудшим рабам Господа, что есть Божество, могущее спасти мир от черной смерти и воскресить избранных. Расскажи о величии самого Великого, что умом повелевает небесным громам и молниям, орошает дождем, укрывает снегом землю, гордыню и порчу отводит от людей, превращает пустыню в цветущий сад, - всюду и все в Его власти! О Великий Тейри, почему тебе доселе не было известно о Великом Аллахе? Да будет к добру и счастью появление в наших краях шыйыха! Да воцарится во веки веков мир в наших горах! Да приумножится поголовье скота! Пусть обережет нас Аллах от новых страданий! Тарданэлли, выпил полчаши бозы и передал чашу Леуан-шыйыху, который выслушал все с большим вниманием. Наступила полная тишина. Над холмом взошла луна, по яркости с ней спорила только Чолпан-жулдуз. И стар, и млад, затаив дыхание, ждали речи шыйыха, который уже успел удивить их своей недюжинной силой, сумев удержать на вытянутой руке камень Баяна. Леуан-шыйых был погружен в раздумья. Казалось, сейчас остановится луна, сдвинутся с мест своих горы, небо приблизится к земле и появится таинственный Аллах, чтобы стать свидетелем разговора Леуан-шыйыха с думалинцами. Наконец шыйых изрек: - О Аллах, помоги этим людям стать сильнее, смелее и разумнее, чем они есть на самом деле. С заметным облегчением вздохнули слушатели, напряжение сошло с их лиц, в глазах заблестела радость. Леуан-шыйых продолжал: - Вы думаете, что я поведу мою речь, составив из слов, собранных в небесах? Нет таких слов. Я лишь скажу, что горы, реки - все земное, и освещающая землю луна, и Чолпан, которая скоро скроется от наших взоров, - все это создано Аллахом. Раньше вы думали, что все мироздание создано самим Тейри; что горам, лесам, рекам, различным животным покровительствуют особые божества. А теперь знайте, что все величие мира, все, начиная с мельчайших букашек, создано Им. Все, что видит наш глаз, что в состоянии охватить наш разум, и нас самих создал Аллах. Не оскудеет рука дающего, и вы не забывайте благодарить Аллаха, что целы ваши руки, ноги; что у вас есть возможность накрыть стол обильной едой, подаренной вам самим Аллахом. И если вы поверите в Него и сумеете сказать: «Ашхаду Ал ла илаха иллалаху, Мухаммадан Расулуллху», - то вы отныне считаетесь мусульманами, верующими в единого Аллаха, который создал всех людей, животных, горы, степи, все семь небес. Лучше Айтека Тарлданэлли я не скажу, сравнения его изумительно точны и удачны, я лишь добавлю: - Если многословие - серебро, то малая его часть золото. Бисмилляхий, - закончил свою речь Леуан-шыйых и, отправив в рот кусочек локума, запил его айраном. Такой ритуал приема пищи многим показался несколько нарочитым, и они повторили его, едва сдерживая смех. Другие боялись сделать это, думая, что сейчас сойдет на землю Тейри и всех накажет. - Не опасайтесь! - поспешил успокоить земляков Айтек.- Ни один волос не упадет с ваших голов. Тейри не станет карать вас. Видите, я жив! Всеобщий смех снял царившее среди гостей напряжение. Знакомство с новой верой, однако, не для всех было делом безусловно необходимым. Как один Аллах, думали они, сможет заменить и Тейри, и Апсаты, и Аймыша, и Голлу, и Маржа, и Жел Анасы, и Сууу Анасы, и Элии, и Шибли - божест
|
