Глава пятая. Дом престарелых «Фэйрсайд» расположен на спокойной зеленой улице

 

Дом престарелых «Фэйрсайд» расположен на спокойной зеленой улице. Здание красного кирпича с двумя фронтонами и аккуратными занавесками в каждом окне. Я разглядываю его, стоя на противоположном тротуаре, потом поворачиваюсь к Сэди, молча сопровождавшей меня от железнодорожной станции Поттерс-Бар. В поезде я ее почти не видела: она порхала по вагонам, сновала вверх-вниз, подлетая то к одному, то к другому пассажиру.

– Так вот, значит, где ты жила. Очень мило. Приятный… садик, – указываю я на пару разросшихся кустов.

Сэди не отвечает. Видно, что она напряжена. Должно быть, странно вот так возвращаться. Если она, конечно, помнит это место.

– Слушай, а сколько тебе все-таки лет? Конечно, я в курсе, что тебе сто пять, но все-таки. Выглядишь явно моложе.

Кажется, мой вопрос застает Сэди врасплох. Она изучает свои руки, разглядывает платье и мнет ткань между пальцев.

– Двадцать три, – наконец говорит она. – Думаю, мне двадцать три.

Я мысленно прикидываю. Ей было сто пять, когда она умерла. Следовательно…

– Тебе было двадцать три в 1927 году.

– Точно! – Ее лицо оживляется. – Мы устроили пижамную вечеринку в честь моего дня рождения. Пили джин с тоником и танцевали до самого рассвета… О, как я скучаю по пижамным вечеринкам. – Она обнимает себя за плечи. – Ты часто на них ходишь?

Ну, если считать случайный секс пижамной вечеринкой…

– Я не уверена, что сейчас их устраивают. – Тут в окне верхнего этажа я замечаю женское лицо. – Пора.

Быстро перебегаю дорогу, подхожу к калитке и нажимаю на кнопку звонка.

– Здравствуйте, – говорю я сквозь решетку. – К сожалению, мне не назначено.

Замок щелкает, и дверь открывается. Женщина в голубой форме медсестры смотрит на меня. На вид ей слегка за тридцать, лицо круглое и бледное.

– Могу я вам чем-то помочь?

– Здравствуйте, меня зовут Лapa, и я здесь по поводу вашей бывшей постоялицы.

Сэди исчезла.

Торопливо оглядываю палисадник: ее нигде нет. Что за дела? Бросила меня на произвол судьбы.

– Бывшей постоялицы? – переспрашивает медсестра.

– Сэди Ланкастер.

– Сэди? – Она смягчается. – Входите! Я Джинни, старшая медсестра.

Я следую за ней в пропахший пчелиным воском и карболкой холл. Здесь очень тихо, только резиновые подошвы медсестры шаркают по линолеуму, да из-за приоткрытой двери доносится бубнеж телевизора. Старые дамы сидят в креслах, колени прикрыты вышитыми одеялами. Раньше мне не приходилось близко сталкиваться с пожилыми. С очень, очень пожилыми.

– Здравствуйте! – нервно киваю я ближайшей седой леди, и ее лицо морщится от ужаса.

– Извините! – добавляю я гораздо тише. – Я не хотела… э-э-э…

К старушке уже спешит медсестра, а я тороплюсь за Джинни, надеясь, что она ничего не заметила.

– Вы родственница Сэди? – спрашивает она, когда мы доходим до маленькой приемной.

– Внучатая племянница.

– Замечательно, – говорит медсестра, включая чайник. – Чашку чая? Честно говоря, мы ждали звонка. Никто так и не забрал ее вещи.

– За ними я как раз и приехала, – радуюсь я неожиданной удаче. – Я ищу ожерелье, которое, по моим сведениям, когда-то принадлежало Сэди. Ожерелье из стеклянных бусин со стрекозой и вставками из горного хрусталя. – Я нерешительно улыбаюсь. – Возможно, его здесь и нет. Может, вы даже не…

– Я его видела.

– В самом деле? – изумляюсь я. – Вы хотите сказать… оно и вправду существовало?

– У Сэди было несколько чудесных вещичек, – улыбается Джинни. – Но это ожерелье она любила больше прочих. Носила его не снимая.

– Точно! – нервно сглатываю я. – Могу я на него взглянуть?

– Оно должно лежать в ее коробке, – кивает Джинни. – Но сначала нужно заполнить заявление. Документы вы захватили?

– Разумеется. – Я нервно роюсь в сумке.

Не могу поверить. Все вышло само собой.

Я пишу заявление и параллельно озираюсь в поисках Сэди, но ее нигде не видно. Куда она делась? Ей-богу, пропустит великий момент.

– Ну вот и все, – протягиваю я заявление Джинни. – Теперь я могу забрать ее вещи? Я ближайшая родственница…

– Адвокаты сказали, что ближайшие родственники не заинтересованы в ее личных вещах, – сообщает Джинни. – Ее племянники, кажется? Они никогда сюда не приезжали.

– О, – краснею я. – Мой отец. И мой дядя.

– Мы сохранили вещи на всякий случай, если им все же захочется… – Джинни толкает крутящуюся дверь. – И я не вижу никаких причин, почему вы не можете их забрать. Честно говоря, вещей совсем немного. В основном это украшения… – Она останавливается у доски объявлений и нежно смотрит на фотографии. – Вот она! Вот наша Сэди.

Это фотография уже знакомой мне морщинистой старушки. Она закутана в розовую кружевную шаль, в легких белоснежных волосах бант. Комок подступает к горлу, когда я гляжу на эту фотографию. Никак не могу соотнести это крошечное морщинистое личико с гордым профилем Сэди.

– Это ее сто пятый юбилей, – Джинни указывает на соседнюю фотографию, – она ведь была самой старой пациенткой за всю нашу историю. Ее поздравила сама королева! Прислала телеграмму.

Сэди сидит в кресле, перед ней праздничный пирог, вокруг сгрудились широко улыбающиеся сестры в праздничных колпаках и с чашками чая в руках. Мне совестно глядеть на это веселье. Почему нас там не было? Почему рядом нет мамы, папы и всех остальных?

– Как жаль, что меня не было. В смысле, я не знала…

– Это непросто. – Джинни понимающе улыбается мне, но от этого только хуже. – Не переживайте. Она и так была счастлива. К тому же я уверена, что вы достойно проводили ее в последний путь.

Я вспоминаю жалкие, убогие похороны Сэди и чувствую себя просто ужасно.

– О… послушайте! – Я замечаю на снимке кое-что интересное. – Подождите-ка! Это оно?

– Ожерелье со стрекозой, – охотно подтверждает Джинни. – Хотите взять фото?

Я забираю фотографию со странным чувством. Вот, значит, оно. Едва выглядывает из-под складок шали двоюродной бабушки Сэди. Вот бусинки. Вот усыпанная горным хрусталем стрекоза. В точности как она описывала.

– Мне очень жаль, что никто из нас не смог выбраться на похороны, – вздыхает Джинни, пока мы идем по коридору. – На этой неделе у нас серьезные проблемы с персоналом. Но мы помянули ее за ужином. А вот и наша кладовка.

В небольшом хранилище она находит нужную коробку. Внутри древняя расческа с металлическими зубьями и несколько старых книг в бумажных обложках. На дне коробки сверкают бусинки.

– Это все? – невольно вырывается у меня.

– Мы не сохранили ее одежду, – извиняется Джинни. – Но ведь это даже не ее одежда была. Я имею в виду, она не сама себе ее выбрала.

– А где же вещи из ее прежней жизни? Как насчет… мебели? Или каких-нибудь пустяков?

Джинни пожимает плечами:

– Ничем не могу помочь. Когда я поступила на работу пять лет назад, Сэди уже давно жила здесь. Полагаю, вещи сломались и поизносились за это время.

– Да уж. – Пытаясь скрыть разочарование, я копаюсь в скромных пожитках. Вот так проживешь сто пять лет, и это все, что от тебя останется. Обувная коробка.

Достаю со дна коробки спутанные бусы, брошки и немного приободряюсь. Я ищу бледно-желтые бусины, вставки из горного хрусталя и стрекозу… Но ожерелья нет.

Отгоняя худшие предположения, продолжаю перебирать украшения. Передо мной тринадцать ожерелий. Того, которое мне нужно, среди них нет.

– Джинни, я не вижу ожерелья со стрекозой.

– О боже! – Джинни беспокойно заглядывает мне через плечо. – Оно должно быть здесь! – Она достает ожерелье, сделанное из крохотных пурпурных бусинок, и умиленно улыбается. – Это еще одно ее любимое.

– Честно говоря, меня интересует ожерелье со стрекозой. – Я не могу скрыть волнения. – Может, оно где-то в другом месте?

Джинни растеряна.

– Это очень странно. Давайте спросим у Харриет. Она разбирала вещи.

Я послушно плетусь за ней по коридору до двери с табличкой «Служебное помещение». В маленькой уютной комнате три медсестры в старых цветастых креслах пьют чай.

– Харриет! – обращается Джинни к румяной девушке в очках. – Это внучатая племянница Сэди, Лара. Она ищет то милое ожерелье со стрекозой, которое так любила Сэди. Ты его не видела?

Хорошая у меня теперь репутация. Охотница за наследством. Одним словом, хапуга.

– Я не для себя его ищу, – поспешно говорю я. – Мне оно нужно по… уважительной причине.

– В коробке его почему-то нет, – поясняет Джинни. – Где оно может быть?

– Нет в коробке? – Харриет удивлена. – Значит, его вообще не было в комнате Сэди. Теперь я вспоминаю, что действительно его не видела. Извините, надо было составить подробную опись. Но мы убирали комнату в такой спешке. И в такой напряженной атмосфере…

– Возможно, его куда-то спрятали? Или отдали кому-то из других пациентов?

– Благотворительная распродажа подержанных вещей! – вспоминает худенькая черноволосая медсестра. – Его по ошибке не продали на благотворительной распродаже?

– Какая распродажа? – поворачиваюсь я к ней.

– Мы собирали средства на нужды дома две недели назад. Все постояльцы и их семьи участвовали. Там был стенд со старинными безделушками.

– Нет, – качаю головой я, – Сэди просто не могла расстаться с этим ожерельем. Оно так много значило для нее.

– Дело в том, – объясняет черноволосая, – что мы ходили из комнаты в комнату. Повсюду стояли коробки с собранными вещами. Возможно, его прихватили по ошибке.

Она говорит это столь безразличным тоном, что меня переполняет обида.

– Но ошибки подобного рода недопустимы! Вещи постояльцев надо хранить в безопасности. Ожерелье не может просто раствориться в воздухе.

– У нас есть сейф в подвале, – раздраженно вставляет Джинни. – Мы просим постояльцев хранить все по-настоящему ценное там. Кольца с бриллиантами и все прочее. Если ожерелье было такое ценное, его следовало запереть…

– Не думаю, что оно было такое уж ценное. Просто оно… очень много для нее значило. – Я опускаюсь на стул и тру лицо. – Можем мы где-нибудь его поискать? Вы помните, кто посещал благотворительную распродажу?

Медсестры обмениваются неуверенными взглядами.

– Я поняла. Вы ничего не знаете.

– Нет, знаем. – Черноволосая медсестра резко ставит на столик чашку. – У нас есть список участников лотереи.

– Список участников лотереи! – расцветает Джинни. – Конечно же! Все тогда получили лотерейный билет и оставили имена и адреса на тот случай, если выиграют. Главный приз – бутылка «Бэйлис», – с гордостью добавляет она. – И еще у нас был подарочный набор «Ярдли»…^[6]

– Так где этот список? – обрываю я ее.

Пять минут спустя у меня в руках четыре листка с адресами и фамилиями. Всего шестьдесят семь человек.

Шестьдесят семь вариантов.

Нет, это слишком сильно сказано – «вариант». Шестьдесят семь гипотетических шансов.

– Спасибо, – говорю я без особого энтузиазма. – Попробую отыскать концы. Но если вы все-таки его найдете…

– Конечно! Сразу дадим вам знать. – Джинни смотрит на медсестер, и те согласно кивают.

Когда мы с Джинни подходим к выходу, она вдруг останавливается:

– У нас есть книга посетителей, Лара. Не хотите оставить свой автограф?

– О, – смущаюсь я. – Хм… почему бы и нет?

Джинни достает объемистый фолиант в красной тисненой обложке и ищет нужную страницу:

– У каждого постояльца своя страница. Но Сэди посещали не слишком часто. Раз уж вы здесь, распишитесь, пожалуйста, и неважно, что она уже умерла… – Джинни краснеет. – Думаете, это глупо?

– Нет, это очень мило с вашей стороны, – смущаюсь я в свою очередь. – Нам следовало чаще навещать ее.

– Так, так… – Джинни листает пожелтевшие страницы. – О, глядите! А ее недавно навещали. Всего несколько недель назад. Я была в отпуске, поэтому ничего не знала.

– Чарльз Риз, – читаю я и пишу большими красивыми буквами через всю страницу: «Лара Лингтон», стараясь реабилитироваться за отсутствие других подписей. – Кто такой Чарльз Риз?

– Понятия не имею, – пожимает плечами она.

Чарльз Риз. Я заинтригована. Возможно, друг детства Сэди. Или ее любовник. Наверняка. Такой симпатичный джентльмен с палочкой, который пришел еще разок подержать за ручку свою ненаглядную Сэди. А теперь он даже не подозревает о ее смерти, и его не пригласили на похороны…

Что же это за семья такая.

– Может, этот Чарльз Риз оставил свои координаты? Он был старенький?

– Я не знаю. Надо спросить сестер.

Она забирает книгу, и лицо ее расплывается в улыбке, когда она видит фамилию.

– Лингтон! Имеете какое-нибудь отношение к кофе «Лингтонс»?

Господи, больше я этого не вынесу.

– Нет, – криво улыбаюсь я, – просто совпадение.

– Что ж, мне было очень приятно познакомиться с внучатой племянницей Сэди. – Джинни открывает дверь и дружески меня приобнимает. – Знаете, Лара, а вы немного на нее похожи. Такая же душевная и милая.

Чем лучше она ко мне относится, тем хуже мне становится. Я вовсе не душевная. Я никогда не навещала свою двоюродную бабушку. Я не участвую в благотворительных велопробегах. Я покупаю «Big Issue»,^[7] только если руки не заняты капучино и кошелек легко достать.

– Джинни, – окликает рыжеволосая медсестра, – можно тебя на пару слов?

Она отводит Джинни в сторонку и что-то тихонько шепчет. До меня доносятся только обрывки фраз. «Полиция… побеседовать…»

– Полиция! – Глаза Джинни испуганно округляются.

Она забирает у медсестры клочок бумаги, затем с улыбкой поворачивается ко мне. Я каменею от ужаса.

Полиция. Я совсем забыла.

Ведь сама сказала, что Сэди убил кто-то из персонала дома престарелых. Эти симпатичные медсестры, святые люди. Кто меня за язык тянул? О чем я думала?

Это все Сэди виновата. Или нет. Это моя ошибка.

– Лара, – Джинни смотрит на меня с тревогой, – все хорошо?

Она даже не подозревает, что скоро ее обвинят в убийстве. И все по моей вине. Персонал уволят, дом престарелых закроют, а стариков вышвырнут на улицу.

– Все нормально, – наконец выдавливаю я дрожащим голосом. – Нормально. Но мне пора. Спасибо огромное, до свидания…

Выскочив за калитку и почувствовав себя в относительной безопасности, я выхватываю мобильник и поспешно набираю номер инспектора Джеймса. Как я могла обвинить кого-то в убийстве? Никогда-никогда-никогда больше не буду этого делать. Во всем сознаюсь и порву свое заявление…

– Слушаю, – прерывает мои размышления резкий женский голос.

– О, здравствуйте… Это Лара Лингтон. Могу я переговорить с инспектором Джеймсом или констеблем Дэвис?

– Боюсь, оба уехали по вызову. Оставите сообщение? Если это срочно…

– Да, это очень, очень срочно. Это насчет дела об убийстве. Передайте, пожалуйста, инспектору Джеймсу, что я… я… осознала.

– Осознала, – повторяет она, записывая.

– Да. Насчет моих показаний. Нечто значительное.

– Тогда, наверное, вам лучше поговорить с инспектором лично…

– Нет! Это не может ждать! Вы должны передать ему, что мою двоюродную бабушку убили не медсестры. Они здесь ни при чем. Они прекрасные, вышла чудовищная ошибка и… ну… дело в том…

Я уговариваю себя признаться, что все придумала, когда ужасная мысль посещает меня. Я просто не могу ни в чем сознаться. Не могу сказать, что все сочинила. Они тут же возобновят похороны. Пронзительный вопль Сэди на похоронах так и звучит в моих ушах, и меня бросает в дрожь. Не хотелось бы услышать его еще раз. Только не это.

– Да? – терпеливо переспрашивает голос в трубке.

– Я… дело в том…

Мозг мечется в поисках компромиссного решения – честного и позволяющего выиграть немного времени на поиски ожерелья. Но выхода я найти не в силах. Его просто не существует. А женщине сейчас надоест ждать, и она положит трубку… Надо сказать хоть что-то…

Кинуть наживку. Чтобы отвлечь их на время. Нужное на поиски ожерелья.

– Это был некто другой. Мужчина. Его голос я подслушала в пабе. А раньше я все перепутала. У него была козлиная бородка, – зачем-то добавляю я, – и шрам на щеке. Теперь я точно все вспомнила.

Им никогда не найти мужчину с козлиной бородкой и шрамом. Теперь все хорошо.

– Мужчина с козьей бородкой… – Женщина записывает мои слова.

– И шрам.

– Извините, а что этот мужчина сделал?

– Убил мою двоюродную бабушку! Ей было сто пять лет! Я дала показания, но они были неточные. Их следует отправить в корзину для мусора.

Повисает пауза, потом женщина говорит:

– Милая, мы просто так не уничтожаем показания. Возможно, инспектор Джеймс захочет переговорить с вами лично.

О нет. Я совсем, совсем не хочу разговаривать с инспектором Джеймсом.

– Прекрасно! – изображаю я воодушевление. – Без проблем. Главное, сообщите ему, что медсестры здесь абсолютно ни при чем. Вы же ему передадите? «Медсестры этого не делали».

– Медсестры этого не делали, – повторяет она с сомнением.

– Вот именно. Запишите большими буквами. И положите записку ему на стол.

Долгая-долгая пауза. Наконец женщина говорит:

– Еще раз ваше имя, пожалуйста.

– Лара Лингтон. Он знает, кто это.

– Не сомневаюсь. Как я уже сказала, мисс Лингтон, я уверена, что инспектор обязательно с вами свяжется.

Я отсоединяюсь и бреду к станции. Кажется, удалось исправить допущенную ошибку. Но далось мне это дорого.

 

Два часа спустя я чувствую себя еще хуже. Просто отвратительно.

Мое мнение о жителях страны изменилось самым радикальным образом. Чего, казалось бы, проще – звонишь человеку и спрашиваешь: вы не покупали ожерелье? Но это так только кажется.

Я вполне созрела, чтобы написать трактат о человеческой низости под названием «Ни за что не помогу ближнему!». Для начала каждый хочет узнать, откуда у вас его телефонный номер. Потом, услышав слово «лотерея», спрашивает о выигрыше и, не дослушав ответ, кричит домочадцам: «Эй, мы выиграли в лотерею!» А когда вы сообщаете, что выигрыша не будет, обижается.

Ваши расспросы о совершенных на благотворительной лотерее покупках кажутся всем очень подозрительными. Они решают, что вы пытаетесь что-то им впарить или выведать номер их кредитной карты при помощи телепатии. Когда я звонила по третьему номеру, то услышала, как какой-то мужчина говорит моей собеседнице: «Меня предупреждали о таком. Тебе звонят и долго-долго разговаривают. Это интернет-разводка. Положи трубку, Тина».

«Как это может быть интернет-разводкой? – чуть не заорала я. – Мы же не в Интернете!»

Желание помочь выразила только одна женщина, Эйлин Робертс, но лучше бы она этого не делала. Целых десять минут она подробно описывала свои покупки, причитала «какая жалость» и интересовалась, не хочу ли я изготовить новое ожерелье из продающихся в Бромли бусин.

А-а-а!

Я потираю саднящее ухо и считаю обработанные номера. Двадцать три. Осталось еще сорок четыре. Это была идиотская идея. Мне никогда не найти дурацкое ожерелье. Потягиваюсь, складываю листок и прячу его в сумку. С остальными поговорю завтра. Может быть.

Иду на кухню, наливаю бокал вина, сую в духовку лазанью и тут слышу знакомый голос:

– Ты нашла ожерелье?

От неожиданности я стукаюсь головой о дверцу духовки. Сэди, собственной персоной, сидит на подоконнике открытого окна.

– Предупреждай меня заранее о своем появлении! – ору я. – И вообще, где тебя носило? С какой стати ты меня бросила?

– В том месте пахнет смертью. Там полным-полно стариков. Мне надо было скрыться.

Сэди старается держаться непринужденно, но возвращение в дом престарелых явно вывело ее из равновесия.

– Тебе ли бояться стариков? – пробую пошутить я. – Ты же была самой старой среди них. Посмотри на себя! – Я достаю из кармана пиджака ее фотографию.

Сэди едва заметно хмурится и бросает на фотографию короткий презрительный взгляд.

– Это не я.

– Ты! Мне дала снимок медсестра из дома престарелых. И сказала, что эту фотографию сделали в твой сто пятый день рождения. Ты должна гордиться: ведь тебе прислала телеграмму сама королева.

– И все-таки это не я. Если хочешь знать, какая я, то вот такая, – она раскидывает руки, – двадцатилетняя девушка. И такой оставалась всю жизнь. А внешнее – лишь оболочка.

– Все равно, можно было предупредить, прежде чем исчезать.

– Так ты забрала ожерелье? – Лицо Сэди озаряется надеждой, и я морщусь.

– Прости. Они отдали мне коробку с твоими вещами, но ожерелья со стрекозой там не оказалось. Никто не знает, куда оно делось. Мне очень жаль, Сэди.

Я готова к истерике, к пронзительному визгу… Но ничего подобного не происходит. Она только моргает, как будто кто-то резко включил свет.

– Но надо верить в лучшее, – добавляю я. – Вот обзваниваю участников благотворительной распродажи и спрашиваю, не купил ли кто его. Провисела на телефоне всю вторую половину дня. Между прочим, работа не из легких.

Я ожидаю от Сэди хоть какой-то благодарности. Сдержанной, но прочувствованной речи о том, какая я замечательная и как она ценит мои старания. Но она только нетерпеливо вздыхает и растворяется в стене.

– Пожалуйста, – шепчу я ей вслед.

Но стоит мне расположиться перед телевизором в гостиной, как она появляется снова. И выглядит при этом очень обрадованной.

– Ты живешь с очень странными людьми! Там, наверху, мужик лежит на машине и хрюкает.

– Что? Сэди, ты не имеешь права шпионить за моими соседями.

– Что значит «Шевели трофеем?»^[8] – спрашивает она, игнорируя мои протесты. – Я слышала, как девица по радио поет, что нужно шевелить трофеем. Ерунда какая-то.

– Это значит… танцуй. Расслабься.

– Но при чем тут какие-то трофеи? – недоумевает она. – И зачем ими нужно шевелить?

– Это не трофеи. Это значит… – я вскакиваю и начиная похлопывать себя по заднице, – танцуй вот так.

Сэди заходится от хохота.

– У тебя конвульсии? Разве это похоже на танцы?!

– Теперь так танцуют, – гордо заявляю я и плюхаюсь обратно на диван.

Ненавижу, когда кто-то сомневается в моих танцевальных способностях. Отхлебывая вино, наблюдаю за Сэди. А она с изумлением пялится в телевизор, где идут «Жители Ист-Энда».

– Что это?

– Сериал.

– Почему они такие злые?

– Понятия не имею. Они всегда такие.

Поверить не могу, что я обсуждаю «Жителей Ист-Энда» и поп-песенки с моей двоюродной бабушкой. Наверное, нам нужно поговорить о чем-нибудь более важном?

– Послушай, Сэди… а кто ты такая? – спрашиваю я, выключая телевизор.

– Что значит – кто я такая? – оскорбляется она. – Я девушка. Как и ты.

– Мертвая девушка, – уточняю я. – Так что не совсем такая.

– Не обязательно постоянно напоминать об этом, – обливает она меня холодным презрением.

Я наблюдаю, как ее невесомая фигура пытается непринужденно разместиться на краешке софы.

– Ты обладаешь сверхъестественными способностями? – захожу я с другой стороны. – Можешь высекать огонь? Или стать длинной и тонкой как макаронина?

– Нет. (Кажется, она обиделась.) К тому же я и так худая.

– У тебя есть непримиримый враг? Как у Баффи?

– У какой Баффи?

– Истребительницы вампиров. Ее показывают по телевизору. Она борется с демонами и вампирами.

– Что ты несешь! Вампиров не существует.

– Привидений тоже! – парирую я. – Но ты же здесь. И я догадываюсь зачем. Большинство привидений возвращается на землю бороться с темными силами зла, вести людей к свету и все такое. Они делают что-то позитивное. А не сидят, вперившись в телевизор.

Сэди пожимает плечами: мол, а мне-то какое дело?

Она явно не собирается спасать мир от темных сил. Возможно, она облагодетельствует человечество, прольет свет на смысл жизни, что-то вроде того. Возможно, я смогу чему-то научиться у нее.

– Итак, весь двадцатый век прошел перед твоими глазами, – снова начинаю я. – Это же так здорово. Каким был… хм… Уинстон Черчилль? Или президент Кеннеди? Думаешь, его действительно убил Ли Харви Освальд?

– Ты что, с луны свалилась? Мне-то откуда знать?

– Кому же еще! – возмущаюсь я. – Ты же прожила целый век! Например, каково это было, жить во время Второй мировой? (Похоже, Сэди вообще не понимает, о чем речь.) Ты что, совсем ничего не помнишь? – недоверчиво спрашиваю я.

– Разумеется, помню, – самоуверенно заявляет она. – Было холодно, тоскливо, так что не хочу об этом вспоминать.

Я смотрю на нее с подозрением.

– Ты помнишь всю свою жизнь?

Она прожила уйму лет. Разве возможно удержать все в памяти?

– Она как… сон. Некоторые годы словно в тумане. – Она рассеянно накручивает юбку на палец. – Но все, что я должна помнить, я помню!

– То есть ты сама выбираешь, что помнить, а что забыть, – подсказываю я.

– А вот этого я не говорила. – Я не успеваю уловить ее настроение, а она уже отворачивается, как будто наш разговор окончен.

Подплыв к камину, Сэди рассматривает мои фотографии. Главным образом ту, где я обнимаю воскового Брэда Питта в Музее мадам Тюссо. Потом оборачивается ко мне:

– Твой поклонник?

– Если бы, – сардонически усмехаюсь я.

– У тебя что, вообще нет поклонников? – спрашивает она с такой неприкрытой жалостью, что я чувствую себя уязвленной.

– У меня был парень, Джош. Но несколько недель назад мы расстались. Так что… теперь я абсолютно свободна.

Сэди воодушевляется:

– Почему бы тебе не завести себе нового кавалера?

– Потому что другой мне не нужен, – взрываюсь я. – Я не готова!

– Почему? – удивляется она.

– Но ведь я его любила! И разрыв стал для меня травмой. Джош был моей половинкой, мы абсолютно подходили друг другу…

– Тогда почему он тебя бросил?

– Не знаю. Не знаю, и все тут! Но у меня есть теория… – Мне так больно, что я не могу говорить. С другой стороны, у меня появился благодарный слушатель. – Ладно… Мы любили друг друга, все шло просто прекрасно…

– Он симпатичный? – прерывает она.

– А ты как думаешь! – Я достаю мобильный телефон, выбираю лучшую его фотографию и протягиваю ей: – Вот, смотри.

– Хм…

Хм? И это все, что она может сказать? Разумеется, Джош настоящий красавец, и я говорю это не потому, что пристрастна.

– Мы встретились на вечеринке по случаю Дня Гая Фокса. Он интернет-рекламщик. – Я прокручиваю фотографии для Сэди. – Нас сразу потянуло друг к другу, знаешь, как это бывает? Мы говорили буквально ночи напролет.

– Скучища какая! – Сэди морщит носик. – Лучше уж всю ночь играть в казино.

– Мы познавали друг друга, – обиженно возражаю я. – Это же серьезные отношения.

– А на танцы вы ходили?

– Иногда! – отмахиваюсь я. – Дело не в этом! Дело в том, что мы были идеальной парой. Мы говорили обо всем на свете. Мы не замечали никого вокруг. Но потом… В общем, кое-что случилось. Я… допустила ошибку. Когда мы проходили мимо ювелирного магазина, я сказала: «Ты мог бы подарить мне вон то колечко!» Естественно, я пошутила. Но Джошу мои слова совсем не понравились. А пару недель спустя один из его приятелей порвал со своей старой подружкой. И это вызвало цепную реакцию. Все они испугались ответственности, психанули и сбежали от своих девушек. Джош вдруг совсем… отдалился. И вскоре порвал со мной без всяких объяснений.

Я зажмуриваюсь от болезненных воспоминаний. Какой же это был удар. Бросить меня по электронной почте. По электронной почте.

– Но я уверена: он до сих пор любит меня. Разве он отказывался бы говорить со мной, будь это не так? А я чувствую себя такой беспомощной. – Глаза мои наполняются слезами. – Как я могу все поправить, если он даже не желает меня слушать? Как я могу помочь ему, если он не делится своими мыслями? А ты что думаешь?

Сэди сидит с закрытыми глазами и что-то бормочет себе под нос.

– Сэди? Сэди?

– О, – щурится она. – Прости, но я впадаю в транс от глупых чужих стенаний.

Глупых стенаний?

– Я не стенала! Я рассказывала о наших отношениях!

Сэди с любопытством смотрит на меня.

– Я догадалась. Ты ужасно серьезная, да? В мое время имя молодого человека, который вел себя неподобающим образом, просто вычеркивали из списка партнеров для танцев.

– Ну, знаешь ли! Наши отношения намного серьезнее, и мы занимаемся гораздо более важными вещами, чем какие-то танцы.

– Однажды в новогоднюю ночь один юноша по имени Кристофер ужасно обошелся с моей подругой Банти. Дело было в таксомоторе, – Сэди расширяет глаза от ужаса. – Она немного поплакала, напудрила носик и – вперед. Уже к Пасхе она была помолвлена.

– Вперед? – презрительно восклицаю я. – Вот, значит, как ты относишься к мужчинам. Вперед?

– А что такого?

– А как насчет откровенных гармоничных отношений? Как насчет ответственности?

Сэди озадачена:

– Что это еще за «ответственность»? Неужели теперь призывают к ответу за отношения с мужчинами?

– Да нет! Я имею в виду… Слушай, ты когда-нибудь была замужем?

Сэди пожимает плечами:

– Однажды была, и очень недолго. Мы слишком много спорили. Это так скучно. Поневоле задумаешься, что ты делаешь с этим мужчиной. И я его бросила. Уехала за границу, на Восток. Это произошло в тридцать третьем. Он развелся со мной во время войны. Обвинил в измене, – хихикает она. – Но все тогда были заняты войной, так что скандал прошел незамеченным.

Звонок духовки. Ага, лазанья готова. Я иду на кухню, голова разрывается от избытка новой информации. Сэди разведена. У нее были интрижки на стороне. Она жила «на Востоке», что бы это ни значило.

– Ты имеешь в виду Азию? – Я достаю лазанью и добавляю на тарелку немного листьев салата. – Именно ее мы называем Востоком в наши дни. Кстати, теперь принято работать над отношениями.

– Работать? – Сэди вырастает возле меня и морщит носик. – Это не слишком-то приятно. Может, поэтому вы и расстались.

– Ничего подобного! – Она так меня раздражает, что я готова оттаскать ее за волосы. Ничего она не понимает.

– «Ничего лишнего!» – читает она надпись на упаковке из-под лазаньи. – Что это значит?

– Это значит, что в ней низкое содержание жиров, – недовольно бурчу я и ожидаю услышать нечто вроде маминой лекции о том, что диеты вредны, девушки в наши дни слишком озабочены проблемой лишнего веса, а мне вовсе ни к чему худеть.

– О, так ты на диете. – Сэди радостно потирает руки. – Самая лучшая диета – голливудская. Целый день ничего не ешь, кроме восьми грейпфрутов, черного кофе и одного крутого яйца. Курить можешь сколько хочешь. Я так делала целый месяц, и в результате одежда просто сваливалась с меня. А девушка из нашего городка клялась, что ела таблетки с солитерами, – вспоминает она. – Но не признавалась, где она их раздобыла.

Меня сейчас вырвет.

– Солитеры?

– Ага, они пожирают все! Превосходная идея.

Я с отвращением смотрю на лазанью. Как представлю себе этих солитеров… Да и нахлынувшие воспоминания о Джоше отбили аппетит. Меня словно пропустили через мясорубку.

– Если бы я могла просто поговорить с ним… – Накалываю на вилку листок салата. – Если бы я могла прочитать его мысли. Но он не отвечает на мои звонки, не хочет встречаться…

– Сколько можно разговаривать? – изумляется Сэди. – Как ты сможешь его забыть, если ты все время его вспоминаешь? Дорогуша, когда все в жизни идет наперекосяк, поднимаешь подбородок, сладко улыбаешься, смешиваешь себе коктейль и идешь веселиться, – самоуверенно заявляет она.

– Все не так просто. Я не хочу забывать его. Знаешь ли, у некоторых все же есть сердце. Некоторые верят в настоящую любовь. Некоторые…

Глаза Сэди снова закрываются, и она мурлычет что-то себе под нос.

Надо же было связаться с самым невыносимым привидением на свете. То она вопит мне в ухо, то учит жить, а то и вовсе шпионит за моими соседями. Я все-таки отправляю в рот кусок лазаньи и сердито жую. Интересно, что она еще видела у моих соседей? Хорошо бы последить за тем вечно грохочущим парнем наверху, чтобы узнать, чем он там занимается.

Стоп. Стоп. Стоп.

Я чуть не подавилась. У меня рождается готовый, абсолютно восхитительный план. План, который разрешит все проблемы.

Сэди могла бы шпионить за Джошем.

Она может проникнуть в его квартиру. Подслушивать его разговоры. Может узнать, что он думает о нашей истории, и рассказать мне, а я уж соображу, как разрешить наши проблемы…

Вот решение. Вот оно. Вот зачем ее послали ко мне.

– Сэди! Я придумала! Я знаю, зачем ты здесь! Чтобы мы с Джошем воссоединились!

– Вовсе нет, – тут же возражает Сэди. – Я здесь, чтобы найти мое ожерелье.

– Какой смысл искать это старье? – протестую я. – Ты здесь, чтобы помочь мне! Вот зачем тебя послали сюда!

– Никто меня не посылал! – Сэди, кажется, смертельно обижена подобным предположением. – И мое ожерелье не старье. Не буду я тебе помогать! Это ты должна помогать мне.

– С какой радости? Готова спорить, ты – мой ангел-хранитель. Готова спорить, тебя послали на землю убедить меня, что жизнь прекрасна, как в том фильме.

Сэди молча смотрит на меня, потом оглядывает кухню.

– Я не думаю, что твоя жизнь прекрасна. Наоборот, она довольно скучная и однообразная. И прическа у тебя просто чудовищная.

Я готова испепелить ее взглядом.

– Дерьмовый из тебя ангел-хранитель.

– Никакой я тебе не ангел-хранитель! – вопит она в ответ.

– Откуда ты знаешь? Лично у меня сильнейшее чувство, что ты должна помирить нас с Джошем. Так говорят мне духи.

– А у меня сильнейшее чувство, что я не должна мирить вас с Джошем! Так говорят мне духи.

Вот нахалка. Что она вообще знает про духов? Разве ей являются привидения?

– Поскольку живая здесь я, то и командовать парадом буду я. Иначе я не стану тратить время на поиски твоего ожерелья.

Я не собиралась шантажировать ее. Но она вынудила, эгоистка проклятая. Разве нет? Любой человек хотел бы помочь собственной внучатой племяннице.

Сэди явно злится, но выбора у нее нет.

– Очень хорошо, – тяжело вздыхает она после долгого молчания. – Это ужасная идея, но ты поймала меня в ловушку. Так чего ты от меня хочешь?