У вас не возникало желания напиться до потери пульса, когда вы читали, том за томом, подробнейшие описания жутких убийств?

— Не буду врать: когда на тебя наваливается столько ужаса и крови, восприятие притупляется. Конечно, если вникнуть, становится плохо. Представить такое просто невозможно. Вот Оноприенко рассказывал, как выстрелил в голову ребенку. Еще и удивлялся: «Череп слетел, а мальчик идет на меня. Я еще выстрелил». И это не единственный подобный эпизод! Желания не было, но напивался.

Понимаете, я же все через себя пропустил. Следствие собирало улики, суду надо было проверить каждый пункт обвинения, доказать его вину. А у меня совершенно другие мысли крутились в голове. Я анализировал своего подзащитного психологически, пытался вникнуть в его образ мыслей.

Вы не спросили, зачем он убивал?

— Спросил. Оноприенко ответил прямо: «Хотел денег заработать». Он же после окончания мореходки в загранплавания ходил, но был списан на берег. Причина? Замечен в непорядочности, уличен в мелких кражах. Потом устроился в пожарную часть — и там не задержался. Поездив по миру, видел, как люди живут. Вот и решил обогатиться. Но самая большая сумма, которую он взял у жертвы, — тысяча долларов. А в основном копейки. За помаду, за косметику, за пару ботинок людей жизни лишал. Помню, его невестка с ужасом говорила в суде: «Я же не знала, что он человека убил из-за ведра селедки, которую потом нам принес».

Я потом у этой женщины интересовался, как родственничек вел себя у них дома. Она говорит: «Когда оставался ночевать, мы телевизор включим, а сами по хозяйству снуем. Знаете, как Анатолий бурно реагировал, когда смотрел массовые похороны в Братковичах? Как возмущался, что злодей даже детей не пощадил». Ну разве могли эти люди заподозрить, что он к этим убийствам имеет прямое отношение?

Помните, что вы сказали в своей речи?

— Такое не забывается. Я посетовал, что на мою долю выпала неблагодарная работа — защищать детоубийцу, но кто-то все равно должен был это делать: не я, так другой. Кто-то, может быть, лучше бы справился, кто-то хуже. Я выполнял ее в меру своих сил и так, как понимал… При этом меня постоянно мучил вопрос: почему так произошло? Кто виноват? Я глубоко убежден: виноват тот, кто не довел васильевский эпизод до конца. Потому что тогда Оноприенко там жил, стоял на учете как охотник, его знали… Вина за 43 убийства лежит на тех, кто это дело закрыл.

То есть на наших славных правоохранительных органах, которые шесть лет спустя отличились при поимке Оноприенко и получили немало наград и звездочек на погоны?

— Надо помнить, что в тот период Союз разваливался, в стране не понять что происходило. Потом шли сложные процессы: становилась на ноги новая судебная и правоохранительная система…

Профессионалы разбежались в частные охранные структуры.

— Скорее, не стало той жесткой системы ответственности и проверок, к которой все привыкли за десятилетия Советской власти… Думаю, если бы в те годы она была по-прежнему сильна, Оноприенко не смог бы так распоясаться. Увы, в конце 80-х руководящие кадры в правоохранительных органах устранились от борьбы с преступностью и не несли строгой ответственности за грубые провалы в работе.

С вами трудно не согласиться. Но почему ваша речь, при том всеобщем внимании к процессу, практически не была освещена?

— Думаю, потому, что изобличала систему, которая — я достаточно убедительно это показал! — была даже больше, чем Оноприенко, повинна в случившемся. Суд, которому я изложил свою позицию, все внимательно выслушал. А обвинитель Юрий Степанович Игнатенко даже подошел в перерыве взволнованный, пожал руку: мол, не ожидал! Какая-то российская газета отвела под мою речь целый разворот, написав, что она может служить пособием для студентов-юристов.

А как реагировали родственники погибших?

— По-разному. Хочется верить, что они услышали мои доводы. Еще раз подчеркиваю: я бы не хотел, чтобы меня отождествляли с Оноприенко. Это крайне неправильно, потому что процесс над серийным убийцей должен был состояться. А передо мной как адвокатом стояла четкая задача: не допустить, чтобы осудили невиновного, и показать людям, почему трагедия стала возможной.