Санкт‑Петербург, Россия. Конец XVIII века. – Мария, маменька просила, чтобы ты была готова к четырем пополудни, и ни минутой позже

 

– Мария, маменька просила, чтобы ты была готова к четырем пополудни, и ни минутой позже. Его благородие граф ждать не изволят, – Катя просунула голову в дверь их спальни.

Беатрис сделала вид, что сестра прозрачна и до слуха её долетает только мелодия, льющаяся из гостиной. Было бы чем прикрыть уши! Матушка всегда играла на рояле, когда тревожилась. От этого кошмарного музицирования начинали тревожиться окружающие, но она становилась покойнее. Сама Беатрис всеми силами стремилась избежать знакомства с этим музыкальным инструментом и всякий раз, когда по суровому родительскому настоянию садилась за него рядом с учителем, начинала с силой бить по клавишам наугад, глядя в ноты. Её игра сопровождалась парой неизменных событий. Головной болью учителя и матушкиным: «Антоша, мне дурно! У нашей Мари никакого таланта»! Беатрис надеялась, что рано или поздно один из таких уроков станет последним, со временем так и произошло. Катя же не хуже остальных в этом доме знала, что она предпочитает свое второе имя, на крайний случай – Мари‑Беатрис, но пренебрегала сим фактом. Так почему бы не пренебречь ей.

Беатрис должно было исполниться шестнадцать через четыре месяца. Родители, считавшие, что дочь слишком засиделась в девушках, дали свое согласие на её брак со стареньким графом. Матушка считала, что это последний шанс девицы, которая, несмотря на достойное образование, так и не научилась вести себя как должно. Не последнюю роль сыграл и тот факт, что помимо лысины и большого состояния, будущий супруг обладал весомым титулом, был вхож в не последние дома Петербурга и лично знаком с Императрицей.

Беатрис всех этих прелестей было не понять. Не понять, что ей делать в одной комнате со стариком, не говоря уж о постели, и его знакомство с Императрицей на это никак не влияло. После нескольких скандалов она поняла, что родители настроены серьёзно и решения своего не изменят.

Тогда Беатрис решила сбежать. В помощники она выбрала себе гувернера младшего брата, француза, который буквально сходил по ней с ума. Жан был худощав, прыщав, при виде матушки и отца начинал мямлить и запинаться, и желание мог вызвать разве что у жабы на последней стадии издыхания – исключительно из‑за высокого душевного созвучия.

Тем не менее, он был единственным её ключиком к избавлению от «прелестных» перспектив оказаться в одной постели со стариком, который вот‑вот рассыплется от неудачного движения. Поэтому Беатрис щедро раздавала Жану авансы в качестве мимолетных взглядов и поцелуев, от которых после его ухода отплевывалась и вытирала губы. Французу этого было более чем достаточно. Он ходил за ней как хвостик, когда не был занят обучением Антона, считал дни до побега и до момента, когда наконец‑то сможет получить её в свое полное распоряжение. Беатрис тоже считала дни, но по другой причине: ей всего лишь нужно было выехать вместе с ним во Францию, а дальше она и сама справится. Родители, зная нрав Беатрис, следили за ней очень пристально, поэтому приходилось вести себя достойно и послушно, дабы ни матушка, ни отец ничего не заподозрили раньше времени.

На празднестве в честь их с графом помолвки народу было много, и, когда родители отвлеклись, а сам граф был уже в таком состоянии, что танцевать его могло заставить только волшебство, Беатрис улучила минутку и сбежала на балкон. Свежий ночной воздух показался бесценным даром.

Она скрылась в уютном уголке, чтобы никто её не заметил, удобно устроилась прямо на полу, на заранее припасенной подушке. Достала припрятанный здесь томик стихов Никола Буало‑Депрео, и углубилась в чтение. Эту книгу она обнаружила в библиотеке отца. По всей видимости, её выписали из Франции вместе с другими, не догадываясь о содержании, потому как представить себе отца, читающего литературу такого толка, Беатрис не могла. Папа избегал всякого рода новизны и откровенности высказываний, будь то речи или же литература.

Внимание её привлекло движение со стороны сада. Поначалу Беатрис решила, что ей показалось, но шорох листьев заставил насторожиться. Она захлопнула и отложила книгу, подобралась поближе к перилам, чтобы иметь возможность наблюдать за происходящим. Скорее всего, садовник опять выпустил пса прогуляться на ночь, хотя папа строго‑настрого запретил ему это делать, особенно когда в доме гости.

Подсознательно Беатрис надеялась на что‑то более интересное: например, на то, что кто‑нибудь из гостей решил уединиться для поцелуев и не только. «Не только» манило её с каждым годом все больше, но Катя при одном упоминании чопорно поджимала губы и говорила, что благородным девицам на такие темы говорить постыдно. Тем более что знала «об этом» она не больше самой Беатрис. Маменька же вообще схватилась за сердце и попросила срочно принести ей нюхательных солей. Беатрис всего‑то и спросила, как у них сладилось с отцом. Потом с ней провели разъяснительную беседу, объяснив, что приличные девушки не должны не только задавать вопросов, но и думать о подобном в принципе.

Беатрис с ужасом представляла, что же её ждет дальше, если все так смущаются об этом говорить. Она начала считать себя глубоко порочной, но интерес от этого не пропал. Иногда, когда Катя засыпала раньше, Беатрис развязывала под одеялом тесемки длинной ночной сорочки, осторожно, стараясь не шуметь, стягивала её прямо под одеялом и ласкала себя. Это было приятно, но при мысли о том, что то же самое с ней будет делать сухощавый, невысокий седой старикашка, её начинало мутить.

Она напряженно всматривалась в темноту и, наконец, увидела мужчину, шагнувшего в сторону. На их садовника Григория не похож. Тот чернявый и сутулится все время, а этот высокий, светловолосый, статный. Черты лица в темноте не разглядеть, но ей представилось, что собой недурен. Что он тут делает?

– Эй, вы! – шикнула на него Беатрис. Громче говорить она опасалась, из боязни быть замеченной.

Незнакомец повернулся, шагнул к ней, и Беатрис увидела, что кто‑то из гостей повернул голову и смотрит в сторону балкона. Она отчаянно замахала на него руками, с таким‑то ростом его могли заметить из гостиной. Заметят его – и её обнаружат. Абсолютно не заботясь о собственной репутации, она взобралась на перила. С трудом справляясь со своим платьем, перевалилась через них и практически плюхнулась к его ногам, отползла в сторону и краем глаза заметила что‑то светлое вдалеке, в кустах.

Белое пятно оказалось достаточно большим и по очертаниям больше напоминало человеческую фигуру. Беатрис замерла, сидя прямо на земле. Платье было безвозвратно испорчено, но оно сейчас волновало её в последнюю очередь. Кажется, она даже знала, кто там лежит. Ольга, племянница её будущего мужа. По крайней мере, одета она была именно так: розовые шелка из Парижа и лиловые кружевные оборки на лифе трудно было приписать кому‑то другому.

Беатрис подняла голову и посмотрела на него снизу вверх, сейчас она уже могла разглядеть его. Высокий, светловолосый, с зелеными глазами. Он был красив, более чем, но в его чертах Беатрис неожиданно для себя отметила нечто хищное и жестокое. Она уже открыла рот, чтобы закричать, но под его взглядом передумала, сама не понимая, почему. Пару раз моргнула, избавляясь от странного ощущения, а потом просто спросила:

– Зачем вы убили её?

– Затем, чтобы она не убила кого‑нибудь еще, – ответил незнакомец по‑французски. Он смотрел на неё так, будто знал, кто она такая, знал о ней все и даже больше.

– Ольга? Да вы умалишенный! – Беатрис попыталась подняться, запуталась в платье, но со второй попытки у неё это все‑таки получилось. Ей на мгновение пришла в голову странная мысль о том, что они стоят и мирно беседуют в родительском саду: она и этот непонятный человек, убийца, но сама мысль о том, чтобы позвать кого‑то на помощь или закричать казалась ей глупой. Беатрис чувствовала себя так, будто знает его всю свою жизнь и доверяет ему. Инстинктивное, подсознательное чувство страха, заставило её попятиться, а разум твердил обратное, о том, что никакой опасности нет. Это было похоже на безумие. Как такое возможно? На всякий случай Беатрис прижалась к стене, как если бы та могла её защитить, и на этом успокоилась.

– Кого она могла убить? – задала следующий вопрос Беатрис.

– Например, вас, – он шагнул ближе, беззастенчиво разглядывая её. Почему‑то под его взглядом Беатрис почувствовала себя неловко. Кровь прилила к лицу, да и в целом она почувствовало некое волнение. Доведись ей знать заранее во что выльется её желание отдохнуть от общества будущего супруга, ни за что бы не вышла на балкон!

– Если я сейчас развернусь и уйду, вы не станете меня останавливать? – поинтересовалась она, повысив голос.

Разум будто сдавался под натиском идущих изнутри ощущений, и она увидела промелькнувшее в его глазах удивление – мимолетное, едва уловимое. Он все равно не успеет ничего сделать. За балконной дверью матушка, папа, Катя, гости.

«Но Ольгу убить ему это не помешало».

– Вам хочется уйти? – ответил незнакомец вопросом на вопрос, и это было весьма странно. Или он действительно умалишенный, или говорит правду? Что в таком случае можно сказать про неё? Стоит поздним вечером в саду и разговаривает с убийцей, как ни в чем не бывало.

– Да! – с вызовом ответила Беатрис, чтобы проверить его. Мелькнула безумная мысль о том, что на самом деле она уходить не собирается.

Он шагнул к ней, оказываясь недопустимо близко, наклонился, заглядывая в глаза. Беатрис была высокой девушкой, особенно рядом с графом, который едва доставал ей до плеча. В сравнении с ним же она ощутила себя хрупкой и по‑женски беззащитной.

– Так идите! – воскликнул он.

Беатрис бросило в жар: от ощущения его близости и от этого взгляда. Она не могла даже мысленно обозначить эти переживания, не говоря уж о том, что с ней творилось на самом деле.

– И уйду! – заявила она, вопреки всякой логике поворачиваясь к нему спиной и направляясь к балкону. Поняла, что отсюда на перила в таком платье забраться не получится, с гордым видом развернулась и направилась в обход. Он не пошевелился и не предпринял ни малейшей попытки остановить её, не преследовал. Беатрис завернула за угол, втайне надеясь, что незнакомец ее окликнет или помешает уйти. Она хотела этого настолько же сильно, насколько страшилась. Но ничего такого не произошло. Беатрис остановилась, положила руки на стену и глубоко вздохнула, чтобы немного унять отчаянно бьющееся сердце, выждала какое‑то время, шагнула вперед.

– Кто вы такой, чтобы бегать по моему саду и убивать моих гостей!? – выдохнула она в едином порыве и замерла.

Незнакомца не было нигде. Беатрис бросилась к балкону, опустилась на четвереньки и не обнаружила Ольги – там, где впервые увидела её, когда упала. Она даже залезла в кусты, чтобы убедиться, что убийца не затолкал её подальше, к ограде, но ничего не нашла.

Раздосадованная тем, что позволила ему сбежать, Беатрис попятилась назад, врезалась в кого‑то и закричала в голос. Ответом ей стал истошный визг сестры, которую матушка попросила выяснить, куда же запропастилась Беатрис, не поднимая шума.

Это был настоящий скандал, помолвка была расторгнута. Не сказать, чтобы Беатрис сильно переживала по этому поводу, но всерьез расстроились матушка и отец. Беседы с ними довели до слез и её. Не столько потому, что она оказалась «позором рода», сколько из‑за того, что была наказана месяцем заточения в отдельной комнате без возможности выходить даже в дом. О том, чтобы погулять в саду или в городе, и речи не шло.

Для Беатрис, которая не могла усидеть на месте, это наказание было сущей пыткой. Тем не менее, ни мольбы, ни уговоры, не смягчили принятого родителями решения. Тот вечер был не к добру. Ни для самой Беатрис, ни для бедной Ольги, упокой Господи её душу – она и вправду исчезла.

Беатрис, уже решившая, что благополучно тронулась умом, после этого известия снова стала сама не своя. Ей даже не с кем было поговорить о произошедшем. Она все время проводила в заточении, наедине с собой. Родные отказывались с ней разговаривать, Катя считала, что Беатрис загубила не только свою жизнь, что благодаря выходке сестры, её тоже никто не возьмет замуж. Под запертую дверь поговорить к ней приходили разве что Жан, да кухарка Антонина. Нехитрая обстановка комнаты: кровать, комод, зеркало да кресло у окна – все, что у неё осталось. Вид отсюда открывался на сад, заставляя снова и снова в воспоминаниях возвращаться к той ночи.

Беатрис не подозревала, что у этой истории будет продолжение, но оно нашло её внезапно. Вечером шестого дня, когда за окном лил сильный дождь, она сидела в опостылевшей комнате наедине со своими мыслями. Ей не позволили даже взять с собой книги, и Беатрис размышляла над тем, что произошло в саду на самом деле. В голову ничего путного не приходило. Все ранее почерпнутые из толстых томов отцовской библиотеки знания – а читала она в отличие от Кати много и жадно – не давали ответа на этот вопрос.

Дверь в комнату резко распахнулась, заставив её вздрогнуть, и закрылась столь же неожиданно. Беатрис не успела увидеть, кто его привел, и сейчас в немом удивлении глядела на светловолосого мужчину, ставшего причиной её несчастий.

– Хотел убедиться, что с вами все в порядке.

Она закрыла, и снова открыла глаза, ущипнула себя за руку, чтобы убедиться, что это не сон. Сомнений не было. Тот самый незнакомец, которого она видела ночью в саду, сейчас стоял в её спальне. Беатрис молча хлопала глазами, хватаясь за бессвязные отрывки мыслей. Матушка лишилась бы чувств, если б узнала, что в её комнате находится незнакомый мужчина. Катя впала бы в истерику, а что сделал бы папа… Беатрис зажмурилась, представив, что её ожидает. Подобное было из ряда вон, все об этом знали. Все, кроме него? Или для него просто не существовало правил и приличий?!

Беатрис приоткрыла один глаз, про себя молясь, чтобы никто не узнал, что он здесь.

– Со мной не все в порядке, я по вашей милости сижу тут уже неделю одна! – выпалила она. – Как вы вообще сюда попали?! Кто вас впустил?!

– Ваш слуга. Артемий, кажется, – безразличным тоном объяснил он, рассматривая комнату так, как если бы оказался в неприглядной каморке. Беатрис стало очень обидно и за ставшую уже родной обстановку, и за фарфоровые статуэтки, и за подсвечники, в оплывшем воске. Тем временем, светловолосый снова оглядел её с ног до головы, как если бы рассматривал красивую коллекционную куклу.

– Так в чем моя вина? Никто не узнает, что я навещал вас.

– Вы как‑то странно выражаетесь, – произнесла Беатрис, – не уверена, что я вас понимаю. И перестаньте на меня глазеть!

– Вы единственная в комнате, на кого я могу глазеть, – рассмеялся он. – Кроме того, это доставляет мне удовольствие. Почему я должен отказывать себе в удовольствии?

Беатрис потеряла дар речи, а он, тем временем, продолжал.

– Вам ведь интересно, что случилось той ночью в саду?

– Интересно! – с вызовом воскликнула она. – Только вы мне все равно правду не расскажете. С вами я даже в том, что знаю как себя самое, запутаюсь. Это уж точно!

Он подошел ближе и прикоснулся к ее подбородку, продолжая неотрывно смотреть ей в глаза.

– К счастью, вы знали Ольгу лишь с той стороны, которую она хотела вам показать. Вам и другим. Так почему Вы вынуждены сидеть взаперти?

Она резко отпрянула назад, хотя от его легко прикосновения снова бросило в дрожь.

– Может, хватит уже рассказывать мне сказки? Зачем вы пришли?! – Беатрис неожиданно встала, оказавшись вплотную к нему, уперев руки в бока. – Ну?!

– Меня впечатлило Ваше волшебное падение с балкона, – в серо‑зеленых глазах мелькнула откровенная насмешка. – Еще мне стало интересно узнать, какие выводы вы сделали по поводу случившегося.

– Я подумала, что лишилась рассудка! А теперь думаю, что стоило мне тогда закричать!

– Не лишились, – покачал головой он. – Закричать у вас все равно не получилось бы, Беатрис. Я внушил вам этого не делать. Надеюсь, вам больше не доведется столкнуться с нашим миром.

Он улыбнулся, и от этой улыбки у неё мурашки побежали по коже. Улыбка была приятной, но в сочетании с его последними словами выглядела жуткой. Беатрис не понимала, почему в её отношении к этому мужчине собраны все полюса и оттенки эмоций. От первобытного, животного страха, до желания прикоснуться, почувствовать его губы на своих.

– Вы мне понравились, Беатрис. Я хочу оказать вам услугу. Любую, какую пожелаете.

Беатрис непонимающе посмотрела на него. Она не могла понять этого странного незнакомца, и с каждым его словом запутывалась все больше и больше.

– Я бы хотела, чтобы родители и сестра простили меня. И чтобы никогда больше не навязывали мне мужей. Только вы мне в этом не помощник, – она помолчала и добавила. – Кто вы такой? Как вам удалось пробраться ко мне в комнату? Мне запрещено выходить и ко мне никого не пускают.

– Считайте меня своим ангелом‑хранителем, – незнакомец усмехнулся и приложил палец к губам. – С этой минуты Вы сможете сами решать, за кого выйти замуж и как жить. Только никому ни слова.

Он развернулся, чтобы уйти, но Беатрис в два шага преодолела разделяющее их расстояние, схватила его за руку, забрасывая вопросами:

– Как вас зовут? Откуда вы? Мы ещё увидимся?

Ни с кем другим она такого не могла бы себе позволить, но с ним с самого начала все было по‑другому. Она знала, что не может и не хочет отпустить его просто так, без объяснений. За эти пару встреч он стал для неё чуть ли не самым важным и интересным человеком во всем мире.

Более необычного мужчину Беатрис ещё не встречала, и была уверена, что больше не встретит. Он говорил непонятные вещи, но говорил так, что ему хотелось верить. Он перевернул всю её жизнь с ног на голову, но теперь она не отказалась бы от встречи с ним, даже если ей пришлось бы всю жизнь просидеть в этой комнате.

– Мое имя Сильвен. Я путешественник, – он погладил ее по щеке и пожал плечами. – Кто знает, Беатрис.

Она неосознанно потянулась за продолжением прикосновения, стремясь снова ощутить его пальцы на своей щеке.

– Можно я поеду с тобой? – попросила она.

– А как же родители, сестра? Будущий муж? Семья и дети? – серьезно поинтересовался Сильвен, и Беатрис показалось, что ему действительно интересен ответ, интересна она. Это было похоже на возвращение из сказки в реальность. Взгляд, его слова будто отрезвили. Все, что она говорила и делала, внезапно показалось ей не более серьезным, чем лепет младенца.

– Я не собираюсь замуж, – отрезала она, – а после той ночи родители будут только рады тому, что я исчезла.

Сильвен будто задумался о чем‑то, но потом произнес с искренним сожалением, но твердо, отсекая все возможные дальнейшие разговоры на эту тему.

– Тогда просто проживи свою жизнь, как того хочется тебе.

Беатрис хотела было возразить, что он обещал ей выбор, но Сильвен шагнул вперед и быстро коснулся губами её лба. Девушка замерла, потерявшись в чувствах и ощущениях. Разговор с ним показался далеким, половины она даже вспомнить не могла, как если бы все это происходило во сне. Беатрис и вправду поняла, что засыпает. Когда она вновь открыла глаза, лежа на кровати поверх покрывала, рядом никого не было. Он продолжал появляться и исчезать, как чертик из табакерки, не оставляя ничего, кроме спутанных воспоминаний и сомнений. Было ли что‑то вообще?

От разочарования и отчаяния, охвативших её, Беатрис захотелось плакать, но она подавила это желание. Села, обхватив себя руками и прислушиваясь к внутренним ощущениям. Она помнила, как её бросало то в жар, то в холод – от его близости, от прикосновений. Ей до безумия хотелось коснуться его губ. Каково это, когда целуешь столь желанного тебе мужчину?.. Наверняка нечто запредельное…

Мысли о Нем прервались, когда Беатрис услышала повернувшийся в замке ключ, и Артемий сообщил, что матушка и отец ждут её к ужину. Сначала она не поверила своим ушам, но перед дверями столовой столкнулась с Катей, весело щебетавшей о нарядах, а не припоминавшей Беатрис собственную в будущем не сложившуюся судьбу.

Неужели, это действительно сделал Он?! Но как?! Беатрис рискнула поговорить с матушкой и отцом, но и они вели себя непонятно: не выказывали холодной отчужденности и уничижительного снисхождения, как раньше. Казалось, они напрочь забыли о том, что произошло в вечер несостоявшейся помолвки их старшей дочери. Забыли или же полностью пересмотрели свое отношение. Ко всему, включая и взгляды на её дальнейшую судьбу.

Этой ночью произошло ещё кое‑что запоминающееся, помимо всех странностей, коих после появления Сильвена в её жизни становилось все больше и больше. Дождавшись, пока Катя заснет, Беатрис по обыкновению выпуталась из длинной ночной рубашки, провела кончиками пальцев по плечам, спускаясь к груди. Закрыла глаза, представляя, что это делает Он: легко сжала ладонью грудь, лаская её, второй скользнула между ног. От мыслей о Сильвене вкупе с ощущениями Беатрис бросило в жар. Она чувствовала себя такой мерзкой, отвратительной и порочной, как никогда, но это было так сладко! Каждое прикосновение отзывалось непонятными, но отчаянно восхитительными ощущениями между ног и где‑то внутри. Она кусала губы, чтобы не стонать во весь голос, и неожиданно ощутила пульсацию под пальцами, от которой снизу шли сладкие спазмы. Беатрис вскрикнула от запредельных ощущений, выгибаясь всем телом, а в следующий момент съежилась под одеялом, не понимая, что с ней произошло. Между ног было горячо и влажно, а по всему телу разлилась приятная истома.

– Мари, не шуми! – недовольно пробормотала Катя, в полусне поворачиваясь на другой бок. – Сон, что ли, дурной приснился?

– Наверное, – хрипло выдохнула Беатрис, чувствуя, как пылают её щеки.