Синдром разбившихся надежд 14 страница

 

Преподобный Сайкс перегнулся через нас с Диллом и дернул Джима за рукав.

 

– Мистер Джим, - сказал он, - вы бы лучше отвели мисс Джин Луизу домой. Мистер Джим, вы меня слышите?

 

Джим повернул голову.

 

– Иди домой, Глазастик. Дилл, отведи её домой.

 

– Ты меня заставь попробуй, - сказала я, с гордостью вспомнив спасительное разъяснение Аттикуса.

 

Джим свирепо посмотрел на меня.

 

– Я думаю, это не беда, ваше преподобие, она всё равно ничего не понимает.

 

Я была смертельно оскорблена.

 

– Пожалуйста, но задавайся! Я всё понимаю не хуже тебя!

 

– Да ладно тебе. Она этого не понимает, ваше преподобие, ей ещё и девяти нет.

 

В чёрных глазах преподобного Сайкса была тревога.

 

– А мистер Финч знает, что вы все здесь? Неподходящее это дело для мисс Джин Луизы, да и для вас тоже, молодые люди.

 

Джим покачал головой.

 

– Мы слишком далеко, он нас тут не увидит. Да вы не беспокойтесь, ваше преподобие.

 

Я знала: Джим возьмёт верх, его сейчас никакими силами не заставишь уйти. До поры до времени мы с Диллом в безопасности, но если Аттикус поднимет голову, он может нас заметить.

 

Судья Тейлор отчаянно стучал молотком, а мистер Юэл самодовольно расселся в свидетельском кресле и любовался тем, что натворил. Стоило ему сказать два слова, и беззаботная публика, которая пришла сюда развлечься, обратилась в мрачную, настороженную толпу - она ворчала, медленно затихая, будто загипнотизированная всё слабеющими ударами молотка, и, наконец, в зале суда стало слышно только негромкое тук-тук-тук, будто судья легонько постукивал по скамье карандашом.

 

Судья Тейлор убедился, что публика опять стала послушная, и откинулся на спинку кресла. Вдруг стало видно, что он устал и что ему уже много лет, недаром Аттикус сказал - они с миссис Тейлор не так уж часто целуются, ему, наверно, уже под семьдесят.

 

– Меня просили очистить зал от публики или но крайней мере удалить женщин и детей, - сказал судья Тейлор. - До поры до времени я отклонил эту просьбу. Люди обычно видят и слышат то, что они хотят увидеть и услышать, и если им угодно приводить на подобные спектакли своих детей, это их право. Но одно я вам говорю твёрдо: вы будете смотреть и слушать молча, иначе придётся вам покинуть этот зал, а прежде чем вы его покинете, я призову всё это сборище к ответу за оскорбление суда. Мистер Юэл, соблаговолите, по возможности, давать показания, не выходя из рамок благопристойности. Продолжайте, мистер Джилмер.

 

Мистер Юэл походил на глухонемого. Я уверена, он никогда раньше не слыхивал таких слов, с какими к нему обратился судья Тейлор, и не мог их повторить, хотя беззвучно шевелил губами, - но суть он, видно, понял. Самодовольное выражение сползло с его лица и сменилось тупой сосредоточенностью, но это не обмануло судью Тейлора: всё время, пока Юэл оставался на возвышении для свидетелей, судья не сводил с него глаз, будто бросал вызов - попробуй-ка сделай что-нибудь не так!

 

Мистер Джилмер и Аттикус переглянулись. Аттикус уже опять сидел на своём месте, подперев кулаком щеку, и нам не видно было его лица. Мистер Джилмер явно приуныл. Он приободрился, только когда услыхал вопрос судьи Тейлора:

 

– Мистер Юэл, видели ли вы, что обвиняемый вступил в половые отношения с вашей дочерью?

 

– Видел.

 

Публика хранила молчание, но обвиняемый что-то негромко сказал. Аттикус пошептал ему на ухо, и Том Робинсон умолк.

 

– Вы сказали, что подошли к окну? - спросил мистер Джилмер.

 

– Да, сэр.

 

– Насколько высоко оно от земли?

 

– Фута три.

 

– И вам хорошо видна была комната?

 

– Да, сэр.

 

– Как же выглядела комната?

 

– Ну, стал-быть, всё раскидано, как после драки.

 

– Как вы поступили, когда увидели обвиняемого?

 

– Стал-быть, побежал я кругом, к двери, да не поспел, он вперёд меня из дому выскочил. Я его хорошо разглядел. А догонять не стал, уж больно за Мэйеллу расстроился. Вбегаю в дом, а она валяется на полу и ревет белугой…

 

– И как вы тогда поступили?

 

– Стал-быть, я во всю прыть за Тейтом. Черномазого-то я враз признал, он по ту сторону в осином гнезде живёт, мимо нас всякий день ходит. Вот что я вам скажу, судья, я уж пятнадцать лет требую с наших окружных властей: выкурите, мол, оттуда черномазых, с ними по соседству и жить-то опасно, да и моему именью один вред…

 

– Благодарю вас, мистер Юэл, - торопливо прервал его мистер Джилмер.

 

Свидетель почти сбежал с возвышения и налетел на Аттикуса, который встал со своего места, чтобы задать ему вопрос. Судья Тейлор позволил всем присутствующим немного посмеяться.

 

– Одну минуту, сэр, - дружелюбно сказал Аттикус. - Вы разрешите задать вам два-три вопроса?

 

Мистер Юэл попятился к свидетельскому креслу, сел и уставился на Аттикуса высокомерным и подозрительным взглядом - в округе Мейкомб свидетели всегда так смотрят на адвоката противной стороны.

 

– Мистер Юэл, - начал Аттикус, - в тот вечер, видимо, вы много бегали. Помнится, вы сказали, что бежали к дому, подбежали к окну, вбежали в дом, подбежали к Мэйелле, побежали за мистером Тейтом. А за доктором вы заодно не сбегали?

 

– А на что он мне сдался. Я и сам видел, что к чему.

 

– Одного я всё-таки не понимаю, - сказал Аттикус. - Разве вас не беспокоило состояние Мэйеллы?

 

– Ещё как, - сказал мистер Юэл. - Я ведь сам видел, кто тут виноватый.

 

– Нет, я не о том. Вы не подумали, что характер нанесённых ей увечий требует немедленного медицинского вмешательства?

 

– Чего это?

 

– Вы не подумали, что к ней сейчас же надо позвать доктора?

 

Свидетель отвечал: нет, не подумал, он отродясь не звал в дом докторов, а если их звать, выкладывай пять долларов.

 

– Это всё? - спросил он.

 

– Не совсем, - небрежно заметил Аттикус. - Мистер Юэл, вы ведь слышали показания шерифа, не так ли?

 

– Чего это?

 

– Вы находились в зале суда, когда мистер Гек Тейт сидел на вашем теперешнем месте, не так ли? И вы слышали всё, что он говорил, не так ли?

 

Мистер Юэл подумал-подумал и, видно, решил, что ничего опасного в этом вопросе нет.

 

– Да, слыхал, - сказал он.

 

– Вы согласны, что он правильно описал увечья, нанесённые Мэйелле?

 

– Чего ещё?

 

Аттикус обернулся к мистеру Джилмеру и улыбнулся. Мистер Юэл, видно, решил не баловать защитника вежливым обхождением.

 

– Мистер Тейт показал, что правый глаз у Мэйеллы был подбит, и лицо…

 

– Ну да, - сказал свидетель, - Тейт правильно говорил, я со всем согласный.

 

– Значит, согласны? - мягко сказал Аттикус. - Я только хотел удостовериться.

 

Он подошёл к секретарю, сказал что-то, и секретарь несколько минут подряд развлекал нас показаниями мистера Тейта, читал он их так выразительно, точно это были цифры из биржевого бюллетеня: «…который глаз… левый… а да верно стало быть это правый… у неё правый глаз был подбит мистер Финч теперь я припоминаю и щека и вся… (секретарь перевернул страницу) вся эта сторона в ссадинах и распухла… шериф повторите пожалуйста что вы сказали… я сказал у неё подбит был правый глаз…»

 

– Благодарю вас, Берт, - сказал Аттикус. - Вы слышали это ещё раз, мистер Юэл. Имеете вы что-либо к этому добавить? Согласны ли вы с показаниями шерифа?

 

– Тейт всё верно говорил. У неё под глазом был фонарь, и сама вся избитая.

 

Этот человечек, видно, уже позабыл, как его сперва пристыдил судья. Он явно решил, что Аттикус противник не опасный. Он опять раскраснелся, напыжился, выгнул грудь колесом и больше прежнего стал похож на рыжего петуха. Мне показалось, он сейчас лопнет от важности, и тут Аттикус спросил:

 

– Мистер Юэл, умеете ли вы читать и писать?

 

– Протестую, - прервал мистер Джилмер. - Непонятно, при чём тут грамотность свидетеля, вопрос несущественный и к делу не относится.

 

Судья Тейлор хотел что-то сказать, но Аттикус его опередил:

 

– Ваша честь, если вы разрешите задать этот вопрос и в дополнение ещё один, вы всё поймёте.

 

– Хорошо, попробуем, - сказал судья Тейлор, - но смотрите, чтобы мы действительно поняли, Аттикус. Протест отклоняется.

 

Мистер Джилмер, кажется, с таким же любопытством, как и все мы, ждал ответа: при чём тут образование мистера Юэла?

 

– Повторяю вопрос, - сказал Аттикус. - Умеете вы читать и писать?

 

– Ясно, умею.

 

– Не будете ли вы любезны доказать нам это и написать свою фамилию?

 

– Ясно, докажу. А как же, по-вашему, я расписываюсь, когда получаю пособие?

 

Ответ мистера Юэла пришёлся по вкусу его согражданам. Внизу зашептались, захихикали - видно, восхищались его храбростью.

 

Я забеспокоилась. Аттикус как будто знает, что делает, а всё-таки мне казалось - он дал маху. Никогда, никогда, никогда на перекрёстном допросе не задавай свидетелю вопрос, если не знаешь заранее, какой будет ответ, - это правило я усвоила с колыбели. А то ответ может оказаться совсем не такой, как надо, и погубит всё дело.

 

Аттикус полез во внутренний карман и достал какой-то конверт, потом из жилетного кармана вынул самопишущую ручку. Он двигался медленно, с ленцой и повернулся так, чтобы его хорошо видели все присяжные. Он снял колпачок самописки и аккуратно положил на стол. Легонько встряхнул ручку и вместе с конвертом подал её свидетелю.

 

– Не будете ли вы так любезны расписаться вот здесь? - сказал он. - И, пожалуйста, чтобы все присяжные видели, как вы это делаете.

 

Мистер Юэл расписался на обратной стороне конверта, очень довольный собой, поднял голову - и встретил изумлённый взгляд судьи Тейлора: судья уставился на него так, будто на свидетельском месте вдруг пышно зацвела гардения; мистер Джилмер тоже смотрел удивлённо, даже привстал. И все присяжные смотрели на Юэла, один даже подался вперёд и обеими руками ухватился за барьер.

 

– Чего не видали? - спросил свидетель.

 

– Вы, оказывается, левша, мистер Юэл, - сказал судья Тейлор.

 

Мистер Юэл сердито обернулся к нему и сказал: при чём тут левша, он человек богобоязненный, и нечего Аттикусу Финчу над ним измываться. Всякие жулики адвокатишки вроде Аттикуса Финча всегда над ним измывались и его обжуливали. Он уже говорил, как было дело, и ещё хоть сорок раз скажет то же самое. Так он и сделал. На новые вопросы Аттикуса он твердил одно: он заглянул в окно, спугнул черномазого, потом подбегал к шерифу. В конце концов Аттикус его отпустил.

 

Мистер Джилмер задал ему ещё один вопрос:

 

– Кстати, насчёт того, что вы подписываетесь левой рукой: может быть, вы одинаково пользуетесь обеими руками, мистер Юэл?

 

– Ясно, нет. Я и одной левой управляюсь не хуже всякого другого. Не хуже всякого другого, - повторил он, злобно глянув в сторону защиты.

 

Джим втихомолку ужасно веселился. Он легонько постукивал кулаком по перилам и один раз прошептал:

 

– Теперь мы его приперли к стенке.

 

Я вовсе так не думала. По-моему, Аттикус старался доказать, что мистер Юэл мог и сам исколотить Мэйеллу. Это я поняла. Раз у неё подбит правый глаз и разбита правая сторона лица, значит её исколотил левша. Шерлок Холмс и Джим Финч тоже так подумали бы. Но, может быть, и Том Робинсон тоже левша. Как и мистер Гек Тейт, я представила, что передо мной кто-то стоит, вообразила себе стремительную схватку и решила: наверно, Том Робинсон держал Мэйеллу правой рукой, а колотил левой. Я сверху посмотрела на него. Он сидел к нам спиной, но видно было, какие у него широкие плечи и крепкая шея. Конечно, он без труда бы с ней справился. Напрасно Джим цыплят до осени считает.

 

 

 

 

Но тут кто-то прогудел:

 

– Мэйелла Вайолет Юэл!

 

На свидетельское место пошла молодая девушка. Пока она с поднятой рукой клялась говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и да поможет ей бог, она казалась тоненькой и хрупкой, а потом села в кресло лицом к нам, и стало видно, что она крепкая и, наверно, привыкла к тяжёлой работе. У нас в округе сразу узнаёшь, кто моется часто, а кто раз в год. Мистер Юэл был весь как ошпаренный, будто кожа у него стала особенно чувствительной и беззащитной, когда с неё содрали слой за слоем всю грязь. А Мэйелла, видно, старалась быть опрятной, и я вспомнила про красные герани во дворе Юэлов.

 

Мистер Джилмер попросил Мэйеллу рассказать присяжным своими словами, что произошло вечером двадцать первого ноября прошлого года - своими словами, пожалуйста.

 

Мэйелла сидела и молчала.

 

– Где вы были в тот вечер в сумерки? - терпеливо начал мистер Джилмер.

 

– На крыльце.

 

– На котором крыльце?

 

– У нас только одно крыльцо, парадное.

 

– Что вы делали на крыльце?

 

– Ничего.

 

Вмешался судья Тейлор:

 

– Вы просто нам расскажите, что произошло. Вы разве не можете рассказать?

 

Мэйелла вытаращила на него глаза и вдруг заплакала. Она зажала рот руками и всхлипывала всё громче. Судья Тейлор дал ей поплакать, потом сказал:

 

– Ну, хватит. Только говори правду, и никого не надо бояться. Я понимаю, тебе всё это непривычно, но стыдного тут ничего нет и страшного тоже. Чего ты так испугалась?

 

Мэйелла что-то сказала себе в ладони.

 

– Что такое? - переспросил судья.

 

– Вон его, - всхлипнула она и показала на Аттикуса.

 

– Мистера Финча?

 

Она закивала изо всех сил.

 

– Не хочу я. Он меня допечет, вон как папашу допек - левша да левша…

 

Судья Тейлор почесал седую голову. Видно, ему ещё не случалось сталкиваться с такой трудной задачей.

 

– Сколько тебе лет? - спросил он.

 

– Девятнадцать с половиной, - сказала Мэйелла.

 

Судья Тейлор откашлялся и безуспешно попробовал смягчить голос.

 

– Мистер Финч совсем не хотел тебя пугать, - пробурчал он, - а если бы и захотел, я ему не дам. Для того я тут и сижу. Ты уже взрослая девушка, сядь-ка прямо и расскажи су… скажи нам, что с тобой случилось. Просто возьми и расскажи, ладно?

 

– Она дурочка? - шепотом спросила я Джима.

 

Джим искоса поглядел вниз, на свидетельницу.

 

– Кто её знает, - сказал он. - Разжалобить судью у неё ума хватило, но, может, она просто… ну, не знаю я.

 

Мэйелла успокоилась, ещё раз испуганно поглядела на Аттикуса и повернулась к мистеру Джилмеру.

 

– Значит, сэр, была я на крыльце, и… и он шёл мимо, а у нас во дворе стоял старый гардароб, папаша его купил на растопку… папаша велел мне его расколоть, а сам пошёл в лес, а мне чего-то немоглось, и тут он идёт…

 

– Кто он?

 

Мэйелла ткнула пальцем в сторону Тома Робинсона.

 

– Я бы вас просил выражаться яснее, - сказал мистер Джилмер. - Секретарю трудно заносить в протокол жесты.

 

– Вон тот, - сказала Мэйелла. - Робинсон.

 

– Что же было дальше?

 

– Я ему и говорю - поди сюда, черномазый, расколи гардароб, а я тебе дам пятачок. Ему это раз плюнуть. Он вошёл во двор, а я пошла в дом за деньгами, оборотилась, а он на меня и набросился. Он за мной шёл по пятам, вон что. И как схватил меня за горло, и давай ругаться, и говорить гадости… Я давай отбиваться и кричать, а он меня душит. И давай меня бить…

 

Мистер Джилмер дал Мэйелле немного прийти в себя; она всё скручивала жгутом носовой платок, потом развернула и стала утирать лицо, а платок был весь мятый-перемятый от её потных рук. Она ждала, что мистер Джилмер опять задаст ей вопрос, но он ничего не спросил, и она сказала:

 

– Ну, он повалил меня на пол, и придушил, и одолел.

 

– А вы кричали? - спросил мистер Джилмер. - Кричали и отбивались?

 

– Ещё как, я орала во всё горло и брыкалась, я орала во всю мочь.

 

– А дальше что было?

 

– Дальше я не больно помню, а потом смотрю, папаша стоит надо мной и орёт: «Это кто тебя? Это кто тебя?» А потом я вроде обмерла, а потом очнулась, а мистер Тейт меня поднимает с полу и ведёт к ведру с водой.

 

Пока Мэйелла рассказывала, она словно почувствовала себя уверенней, но не так, как её отец: он был нахальный, а она какая-то себе на уме, точно кошка - сидит и щурится, а хвост ходит ходуном.

 

– Так вы говорите, что отбивались как могли? Сопротивлялись изо всех сил? - спрашивал мистер Джилмер.

 

– Ясное дело, - сказала она, в точности как её отец.

 

– И вы уверены, что он всё-таки вас одолел?

 

Лицо Мэйеллы скривилось, и я испугалась, что она опять заплачет. Но она сказала:

 

– Он чего хотел, то и сделал.

 

Мистер Джилмер отер ладонью лысину и этим напомнил, что день выдался жаркий.

 

– Пока достаточно, - приветливо сказал он, - по вы оставайтесь на месте. Я думаю, страшный зубастый мистер Финч тоже захочет вас кое о чём спросить.

 

– Обвинителю не положено настраивать свидетелей против защитника, - чопорно сказал судья Тейлор. - Во всяком случае, сегодня это ни к чему.

 

Аттикус встал, улыбнулся, но не подошёл к свидетельскому возвышению, а расстегнул пиджак, сунул большие пальцы в проймы жилета и медленно направился к окну. Выглянул на улицу, но, наверно, ничего интересного не увидел, повернулся и подошёл к свидетельнице. По долголетнему опыту я поняла - он старается молча что-то решить.

 

– Мисс Мэйелла, - сказал он с улыбкой, - я пока совсем не собираюсь вас пугать. Давайте-ка лучше познакомимся. Сколько вам лет?

 

– Я уж говорила, девятнадцать, я вон судье говорила. - Мэйелла сердито мотнула головой в сторону судьи Тейлора.

 

– Да, да, мэм, совершенно верно. Вы уж будьте ко мне снисходительны, мисс Мэйелла, память у меня уже не прежняя, старость подходит, и если я вдруг спрошу то, что вы уже говорили, вы ведь мне всё-таки ответите, правда? Вот и хорошо.

 

По лицу Мэйеллы я не могла понять, с чего Аттикус взял, будто она согласна ему отвечать. Она смотрела на него злющими глазами.

 

– Словечка вам не скажу, коли вы надо мной насмехаетесь, - объявила она.

 

– Как вы сказали, мэм? - переспросил ошарашенный Аттикус.

 

– Коли вы меня на смех подняли.

 

Судья Тейлор сказал:

 

– Мистер Финч вовсе не поднимал тебя на смех. Что это ты выдумала?

 

Мэйелла исподтишка поглядела на Аттикуса.

 

– А чего он меня обзывает мэм да мисс Мэйелла! Я не нанималась насмешки терпеть, больно надо!

 

Аттикус опять неторопливо направился к окнам и предоставил судье Тейлору управляться самому. Не такой человек был судья Тейлор, чтоб его жалеть, но мне прямо жалко его стало: он так старался растолковать Мэйелле, что к чему.

 

– У мистера Финча просто привычка такая, - сказал он. - Мы с ним работаем тут в суде уже сколько лет, и мистер Финч всегда со всеми разговаривает вежливо. Он не хочет над тобой насмехаться, он только хочет быть вежливым. Такая уж у него привычка.

 

Судья откинулся на спинку кресла.

 

– Продолжайте, Аттикус, и пусть из протокола будет ясно, что над свидетельницей никто не насмехался, хоть она и думает иначе.

 

Интересно, называл её кто-нибудь когда-нибудь мэм и мисс Мэйелла? Наверно, нет, раз она обижается на самое обыкновенное вежливое обращение. Что же это у неё за жизнь? Очень быстро я это узнала.

 

– Итак, вы говорите, вам девятнадцать лет, - сказал Аттикус. - Сколько у вас братьев и сестёр?

 

Он отвернулся от окна и подошёл к свидетельскому возвышению.

 

– Семеро, - сказала Мэйелла, и я подумала - неужели все они такие же, как тот, которого я видела в свой первый школьный день?

 

– Вы старшая? Самая большая?

 

– Да.

 

– Давно ли скончалась ваша матушка?

 

– Не знаю… давно.

 

– Ходили вы когда-нибудь в школу?

 

– Читать и писать умею не хуже папаши.

 

Мэйелла разговаривала прямо как мистер Джингл в книжке, которую я когда-то читала.

 

– Долго ли вы ходили в школу?

 

– Две зимы… а может, три… сама не знаю.

 

Медленно, по верно я стала понимать, к чему клонит Аттикус: задавая вопросы, которые мистер Джилмер не мог счесть настолько несущественными и не относящимися к делу, чтобы протестовать, он понемногу наглядно показал присяжным, что за жизнь была в доме Юэлов. Вот что узнали присяжные: на пособие семьи всё равно не прокормиться, да скорее всего папаша его просто пропивает… иной раз он по нескольку дней пропадает где-то на болоте и возвращается хмельной; вообще-то холода бывают не часто, можно и разутыми бегать, а уж если захолодает, из обрезков старой автомобильной шины можно смастерить шикарную обувку; воду в дом носят вёдрами из ручья, который бежит сбоку свалки… у самого дома мусор не кидают… ну, а насчёт чистоты, так это каждый сам для себя старается: хочешь помыться - притащи воды; меньшие ребятишки из простуды не вылезают, и у всех у них чесотка; была одна леди, она всё приходила и спрашивала, почему, мол, больше не ходишь в школу, и записывала, что ответишь; так ведь двое в доме умеют читать и писать, на что ещё и остальным учиться… они папаше и дома нужны.

 

– Мисс Мэйелла, - словно против воли сказал Аттикус, - у такой молодой девушки, как вы, наверно, есть друзья и подруги. С кем вы дружите?

 

Свидетельница в недоумении нахмурила брови.

 

– Дружу?

 

– Ну да. Разве вы не встречаетесь со своими сверстниками или с кем-нибудь немного постарше или помоложе? Есть у вас знакомые юноши и девушки? Самые обыкновенные друзья?

 

До сих пор Мэйелла отвечала недружелюбно, но спокойно, а тут вдруг снова разозлилась.

 

– Опять вы надо мной насмехаетесь, мистер Финч?

 

Аттикус счёл это достаточно ясным ответом на свой вопрос.

 

– Вы любите своего отца, мисс Мэйелла? - спросил он затем.

 

– То есть как это - люблю?

 

– Я хочу сказать - он добрый, вам легко с ним ладить?

 

– Да он ничего, покладистый, вот только когда…

 

– Когда - что?

 

Мэйелла перевела взгляд на своего отца - он всё время сидел, откачнувшись на стуле, так что стул спинкой опирался на барьер. А теперь он выпрямился и ждал, что она ответит.

 

– Когда ничего, - сказала Мэйелла. - Я ж говорю, он покладистый.

 

Мистер Юэл опять откачнулся на стуле.

 

– Только тогда не очень покладистый, когда выпьет? - спросил Аттикус так мягко, что Мэйелла кивнула.

 

– Он когда-нибудь преследовал вас?

 

– Чего это?

 

– Когда он бывал… сердитый, он вас никогда не бил?

 

Мэйелла поглядела по сторонам, потом вниз, на секретаря суда, потом подняла глаза на судью.

 

– Отвечайте на вопрос, мисс Мэйелла, - сказал судья Тейлор.

 

– Да он меня отродясь и пальцем не тронул, - решительно заявила Мэйелла. - Даже и не дотронулся.

 

Очки Аттикуса сползли на кончик носа, он их поправил.

 

– Мы с вами приятно побеседовали, мисс Мэйелла, а теперь, я думаю, пора перейти к делу. Вы сказали, что просили Тома Робинсона расколоть… что расколоть?

 

– Гардароб, такой старый комод, у него сбоку ящики.

 

– Том Робинсон был вам хорошо знаком?

 

– Чего это?

 

– Я говорю: вы знали, кто он такой, где он живёт?

 

Мэйелла кивнула.

 

– Кто он - знала, он мимо дома всякий день ходил.

 

– И тогда вы в первый раз попросили его зайти к вам во двор?

 

От этого вопроса Мэйелла даже немножко подскочила. Аттикус опять пропутешествовал к окну, он всё время так делал: задаст вопрос, отойдёт, выглянет в окно и стоит, ждёт ответа. Он не видал, как она подскочила, но, кажется, догадался. Обернулся к ней и поднял брови. И опять начал:

 

– И тогда…

 

– Да, в первый раз.

 

– А до этого вы никогда не просили его войти во двор?

 

Теперь он уже не застал Мэйеллу врасплох.

 

– Ясно, не просила, никогда не просила.

 

– Довольно ответить и один раз, - спокойно заметил Аттикус. - И вы никогда не поручали ему никакой случайной работы?

 

– Может, и поручала, - снисходительно ответила Мэйелла. - Мало ли кругом черномазых!

 

– Не припомните ли ещё какой-нибудь такой случай?

 

– Нет.

 

– Ну хорошо, перейдём к тому, что произошло в тот вечер. Вы сказали, что, когда вы вошли в комнату и обернулись, Том Робинсон стоял позади вас - так?

 

– Да.

 

– И вы сказали, что он схватил вас за горло, и начал ругаться, и говорить гадости - так?

 

– Так.

 

Вдруг оказалось, что память у Аттикуса совсем не плохая.

 

– Вы сказали: он схватил меня, и придушил, и одолел - так?

 

– Так и сказала.

 

– И вы помните, что он бил вас по лицу?

 

Свидетельница замялась.

 

– Вы как будто хорошо помните, что он вас душил. И вы всё время отбивались, не так ли? Вы «брыкались и орали во всю мочь». А помните вы, как он бил вас по лицу?

 

Мэйелла молчала. Казалось, она старается что-то понять. Я даже подумала: может, она, как мы с мистером Тентом, старается представить себе, как против неё стоит человек. Потом она посмотрела на мистера Джилмера.

 

– Это ведь очень простой вопрос, мисс Мэйелла, послушайте ещё раз. Помните ли вы, как обвиняемый бил вас по лицу? - Теперь Аттикус говорил уже не так мягко и добродушно; голос у него стал юридический - сухой, бесстрастный. - Помните ли вы, как он бил вас по лицу?

 

– Нет, чтоб ударил, не помню. То, бишь, да, ударил.

 

– Последние слова можно считать вашим окончательным ответом?

 

– А? Ну да, ударил… не помню я, ничего я не помню… всё получилось так быстро…

 

Судья Тейлор сурово посмотрел на Мэйеллу.

 

– Не надо плакать, молодая особа… - начал он.

 

Но Аттикус сказал:

 

– Дайте ей поплакать, если ей хочется, ваша честь. Времени у нас сколько угодно.

 

Мэйелла сердито потянула носом и посмотрела на Аттикуса.

 

– Я вам на всё отвечу… вытащил меня сюда и ещё насмехается! Я вам на всё отвечу…

 

– Вот и прекрасно, - сказал Аттикус. - Не так уж много и осталось. Итак, мисс Мэйелла, вы свидетельствуете, что подсудимый ударил вас, схватил за шею, придушил и одолел. Я хотел бы знать, вполне ли вы уверены, что указали настоящего виновника. Не опознаете ли вы перед нами человека, который совершил над вами насилие?

 

– А конечно, вот он самый и есть.

 

Аттикус повернулся к своему подзащитному.

 

– Встаньте, Том. Пусть мисс Мэйелла хорошенько на вас посмотрит. Это и есть тот самый человек, мисс Мэйелла?

 

Том Робинсон повёл широкими плечами, обтянутыми простой бумажной рубашкой. Встал и опёрся правой рукой на спинку стула. Вид у него был какой-то странный, будто он покривился на один бок, но это не потому, что он криво стоял. Левая рука у него была на добрый фут короче правой и висела, как неживая. Кисть руки была маленькая, сухая, даже с галереи было видно, что он ею ничего делать не может.