Синдром разбившихся надежд 20 страница

 

– Я их слышала! - Этот вопль разбудил ни свет ни заря соседей мисс Тутти и мисс Фрутти. - Грузовик подъехал к самым дверям! Они топали, как лошади. Теперь они, наверно, уже в Новом Орлеане!

 

Мисс Тутти была уверена, что их мебель похитили бродячие торговцы, которые два дня назад проезжали через Мейкомб.

 

– Они такие чё-ор-ные, - говорила она. - Сирийцы.

 

Был вызван мистер Гек Тейт. Он осмотрел место происшествия и сказал - это работали свои, мейкомбские. Мисс Тутти сказала - мейкомбских она всегда по говору узнаёт, а ночью у них в гостиной разговаривали не по-мейкомбски.

 

Мисс Тутти требовала ищеек, на меньшее она не согласна, и мистеру Тейту пришлось отшагать за ними десять миль. Мистер Тейт пустил собак по следу, а они от парадного крыльца сразу же кинулись вокруг дома и стали лаять на дверь, ведущую в подвал. Три раза мистер Тейт подводил их к парадному крыльцу и отпускал, и все три раза они бежали к подвалу. Тогда он, наконец, догадался. К полудню никто из ребят уже не появлялся на улице босиком и никто не снимал башмаков, пока собак не увели.

 

И вот мейкомбские леди решили - в этом году всё будет по-другому. Школьный зал будет открыт, взрослым покажут живые картины, а для детей будут разные забавы - лови яблоко, помадка на верёвочке, поймай осла за хвост. Кроме того, за лучший самодельный костюм для маскарада будет выдан приз - двадцать пять центов.

 

Мы с Джимом взвыли. Не то чтобы мы собирались что-нибудь такое учинить, дело в принципе. Джим считал - он всё равно уже слишком взрослый для Дня всех святых; он сказал, его в этот вечер в школу не заманишь. Ну и ладно, решила я, меня проводит Аттикус.

 

Но скоро я узнала, что в этот вечер буду представлять на сцене. Миссис Грейс Мерриуэзер придумала удивительно оригинальную живую картину под названием «Округ Мейкомб - per aspera ad astra»6, и я буду представлять окорок. Она решила - это будет восхитительно, если дети в костюмах изобразят сельскохозяйственную продукцию нашего округа: Сесила Джейкобса нарядят коровой; из Эгнес Бун выйдет прелестная восковая фасоль; ещё кто-нибудь будет земляным орехом, и ещё много-много всего - пока не иссякнут воображение миссис Мерриуэзер и запас детей.

 

Как я поняла на двух репетициях, от нас только и требовалось: выйти слева из-за сцены, едва миссис Мерриуэзер нас назовёт (она была не только автор, но и ведущая). Вот она выкрикнет «Окорок!» - значит, мне выходить. А под конец мы все торжественно споём: «Мейкомб, Мейкомб, тебе верны навеки», - и миссис Мерриуэзер развернёт флаг нашего штата.

 

Мой костюм нетрудно было придумать. У миссис Креншо, городской портнихи, было ничуть не меньше воображения, чем у миссис Мерриуэзер. Миссис Креншо взяла проволочную сетку и согнула её в форме копчёного окорока. Обтянула сетку коричневой материей и раскрасила, как окорок. Я присяду, и кто-нибудь на меня сверху эту штуковину нахлобучит. Она доходила мне почти до колен. Миссис Креншо заботливо прорезала для меня два глазка. Она очень хорошо всё сделала, Джим сказал - я настоящий окорок с ногами. Правда, были тут и кое-какие неудобства: в костюме было жарко, тесно, и нос не почешешь, и никак не вылезешь без посторонней помощи.

 

Я думала, когда наступит День всех святых, вся наша семья придёт смотреть, как я представляю, но меня ждало разочарование. Аттикус очень старался меня не обидеть и всё-таки сказал - он сегодня очень устал и ему не под силу смотреть живые картины. Он целую неделю провёл в Монтгомери и вернулся только под вечер. Но если я попрошу Джима, надо полагать, Джим меня проводит.

 

Тетя Александра сказала - ей просто необходимо пораньше лечь, она весь день украшала сцену и совсем измучилась… И вдруг она замолчала на полуслове. Опять открыла рот, хотела что-то сказать, но так и не сказала.

 

– Тетя, что с вами? - спросила я.

 

– Нет, нет, ничего, - сказала она. - Что-то у меня мороз по коже.

 

Уж не знаю, что это вдруг на неё нашло, но она сразу встряхнулась и предложила мне устроить в гостиной домашний просмотр. Джим втиснул меня в костюм, стал в дверях гостиной, выкрикнул: «О-окорок!» - точь-в-точь миссис Мерриуэзер, и я прошествовала в гостиную. Аттикус и тетя Александра были в восторге.

 

Потом я пошла в кухню и покрасовалась перед Кэлпурнией, и она сказала - на меня любо поглядеть. Я хотела сбегать показаться мисс Моди, но Джим сказал - она, наверно, всё равно будет на представлении.

 

Теперь уже неважно, пойдут они или нет. И Джим сказал - он меня проводит. Так началось наше с ним самое долгое путешествие.

 

 

 

 

Никогда ещё последний день октября не был такой тёплый. Мы даже не надели куртки. Поднялся ветер, и Джим сказал - на обратном пути мы, пожалуй, попадём под дождь. Луны не было.

 

Уличный фонарь на углу отбрасывал чёрные тени на дом Рэдли. Джим тихонько засмеялся.

 

– Спорим, сегодня их никто не потревожит, - сказал он.

 

Джим нёс мой костюм, держать его было довольно неловко. Какой Джим всё-таки у нас воспитанный.

 

– А всё равно здесь жутко, правда? - сказала я. - Страшила, конечно, никому не хочет зла, а всё равно я рада, что ты пошёл со мной.

 

– Да разве Аттикус тебя отпустил бы одну? - сказал Джим.

 

– А почему нет? Тут всего-то завернуть за угол да через двор.

 

– Школьный двор слишком большой, маленьким девочкам не годится ходить по нему в темноте, - поддразнил Джим. - Или, может, ты не боишься привидений?

 

Мы захохотали. Мы давно уже взрослые. Привидения, жар-пар, колдовство, тайные знаки - всё растаяло, как туман на восходе солнца.

 

– Какое это у нас тогда было заклинание? - сказал Джим. - Жив, не помер, свет души, пропусти, не задуши.

 

– Замолчи, - сказала я. Мы как раз шли мимо дома Рэдли.

 

Джим сказал:

 

– Наверно, Страшилы нет дома. Слушай.

 

Высоко над нами в темноте одинокий пересмешник распевал подряд все свои песенки, он даже не подозревал, на чьём дереве сидит, он то посвистывал синицей, то трещал, точно рассерженная сойка, то горько жаловался, будто козодой.

 

Мы повернули за угол, и я споткнулась о корень. Джим хотел меня поддержать, но только уронил в пыль мой костюм. Я всё-таки не упала, и мы пошли дальше.

 

Потом мы свернули в школьный двор. Там было темно, хоть глаз выколи.

 

– Джим, а почему ты знаешь, куда идти? - спросила я через несколько шагов.

 

– Сейчас мы под большим дубом - чувствуешь, тут прохладнее? Смотри, осторожней, не споткнись опять.

 

Теперь мы шли медленно, чуть не ощупью, чтобы не налететь на дерево. Этот дуб был одинокий и старый-престарый. Нам вдвоём нипочём бы его не обхватить. Он стоял далеко от учителей, от ябедников и любопытных соседей - правда, рядом были Рэдли, но Рэдли не суют нос в чужие дела. И в его тени столько бывало драк и запретных сражений в кости, что земля тут была твёрдая как камень.

 

Впереди сверкали окна школьного зала, но они нас только слепили.

 

– Не смотри вперёд, Глазастик, - сказал Джим. - Смотри под ноги, тогда не упадёшь.

 

– Зря ты не взял фонарик, Джим, - сказала я.

 

– Я не знал, что такая темень. Думал, ещё будет видно. Это всё из-за туч. Их, наверно, не скоро разгонит.

 

И тут на нас кто-то прыгнул. Джим как заорет!

 

В лицо нам ударил свет, это Сесил Джейкобс светил на нас фонариком и так и плясал от восторга.

 

– Ага, попались! - вопил он. - Так и знал, что вы пойдёте этой дорогой!

 

– Что ты тут один делаешь? Ты разве не боишься Страшилы Рэдли?

 

Родители благополучно доставили Сесила в школу, он увидел, что нас нет, и отправился к дубу - он знал наверняка, что мы придём этой дорогой. Только думал, нас проводит Аттикус.

 

– Вот ещё! Нам всего-то ходу - за угол завернуть, - сказал Джим. - Чего ж тут бояться?

 

А всё-таки здорово это у Сесила получилось. Он нас и правда напугал и теперь имел право раззвонить об этом по всей школе.

 

– Слушай, - сказала я, - ты же сегодня корова. Где же твой костюм?

 

– Там, за сценой, - сказал он. - Миссис Мерриуэзер говорит, живая картина ещё не скоро. Клади свой костюм за сценой рядом с моим, Глазастик, и пошли к ребятам.

 

Джим обрадовался. Чего лучше - я буду не одна. А значит, ему можно побыть с людьми своего возраста.

 

Когда мы пришли в зал, там был уже весь Мейкомб, не было только Аттикуса, дам, которые сбились с ног, пока украшали школу, да наших отщепенцев и затворников. Тут, кажется, собрался весь округ: вестибюль был битком набит принарядившимися окрестными жителями. На первом этаже, по обе стороны широкого коридора, были устроены всякие развлечения, и всюду толпился народ.

 

– Ой, Джим, я забыла деньги!

 

– Зато Аттикус не забыл, - сказал Джим. - Вот, держи тридцать центов, это на шесть жетончиков. Ну, пока!

 

– Ладно, - сказала я, очень довольная, что у меня есть тридцать центов и Сесил.

 

Мы с Сесилом прошли через боковую дверь в зал, а потом за кулисы. Я отделалась от своего костюма и поскорей убежала, пока меня не заметила миссис Мерриуэзер - она стояла у столика перед первым рядом и второпях что-то черкала и исправляла в своей шпаргалке.

 

– У тебя сколько денег? - спросила я Сесила.

 

У него тоже оказалось тридцать центов, значит мы равны. Первым делом мы потратили по пять центов на комнату ужасов, но она нас ни капельки не ужаснула: мы вошли в тёмный седьмой класс, и поселившийся здесь на время вампир повёл нас вдоль стен и велел трогать разные непонятные предметы и уверял, что это разные куски разрезанного человека.

 

– Вот глаза, - сказал вампир, и мы нащупали на блюдце две виноградины без кожицы.

 

– Вот сердце, - на ощупь оно напоминало сырую печенку.

 

– А вот его кишки, - и вампир ткнул наши руки в тарелку холодных макарон.

 

Мы обошли ещё несколько развлечений. Купили по мешочку восхитительно вкусного печенья, которым прославилась миссис Тейлор. Я хотела попытать счастья - поймать ртом яблоко, плавающее в сиропе, но Сесил сказал: это не-ги-ги-енично. Его мама сказала, так можно подхватить какую-нибудь заразу - ведь я не первая пробую.

 

– У нас в Мейкомбе сейчас нет никакой заразы, - заспорила я.

 

Но Сесил сказал - его мама говорит, есть после чужих не-ги-ги-енично. Я потом спросила тетю Александру, и она сказала - так рассуждают только выскочки.

 

Мы хотели купить помадки, но тут прибежали гонцы миссис Мерриуэзер и сказали, чтоб мы шли за кулисы - скоро нам представлять. Зал заполнялся народом; перед сценой, внизу, уже занял свои места мейкомбский школьный оркестр; зажглись огни рампы, и красный бархатный занавес волновался и ходил ходуном, такая за ним поднялась суматоха.

 

За кулисами мы с Сесилом попали в узкий коридор, битком набитый взрослыми в самодельных треуголках, в шапках армии конфедератов и времён войны с испанцами, в касках времён мировой войны. Ребята в костюмах, которые должны были изображать всевозможные дары сельского хозяйства, теснились у маленького окошка.

 

– Кто-то смял мой костюм! - жалобно закричала я.

 

Галопом примчалась миссис Мерриуэзер, расправила сетку и втиснула меня внутрь.

 

– Жива, Глазастик? - спросил Сесил. - У тебя голос прямо как из подземелья.

 

– И у тебя тоже, - сказала я.

 

Оркестр заиграл гимн, и слышно было, что все встали. Потом забил турецкий барабан. Миссис Мерриуэзер объявила из-за столика:

 

– Округ Мейкомб - per aspera ad astra.

 

Опять ударил турецкий барабан.

 

– Это значит, - перевела миссис Мерриуэзер для невежд, - из грязи - к звёздам. - И добавила неизвестно зачем: - Живая картина.

 

– А то они без неё не поймут, - прошептал Сесил, но на него сразу же шикнули.

 

– Весь город это знает, - еле слышно прошептала я.

 

– А загородные? - сказал Сесил.

 

– Потише там! - прикрикнул мужской голос, и мы замолчали.

 

Опять пробил турецкий барабан. И миссис Мерриуэзер похоронным голосом стала рассказывать про округ Мейкомб. Он самый старый во всём штате, когда-то он был частью территорий Миссисипи и Алабамы; первым из белых людей в эти девственные леса вступил пятиюродный прадедушка нашего судьи по наследственным делам - и пропал без вести. Потом сюда пришёл бесстрашный полковник Мейкомб, в честь которого и назван наш округ.

 

Генерал Эндрю Джексон облек его властью, но неуместная самонадеянность полковника Мейкомба и неумение ориентироваться навлекли несчастье на всех, кто участвовал вместе с ним в сражениях с индейцами племени Ручья. Полковник Мейкомб во что бы то ни стало хотел отвоевать этот край для демократии, но его первый поход стал для него последним. Через гонца - индейца из дружественного племени ему был передан приказ: двигаться на юг. Чтобы узнать, где юг, полковник сверился с лишайником на деревьях, а подчинённым, которые хотели было указать ему на ошибку, не дал рта раскрыть и отправился в поход с твёрдым намерением разгромить врага, но вместо этого завёл свои войска на северо-запад, в первобытные дебри, и лишь много позже их вывели оттуда поселенцы, передвигавшиеся в глубь страны.

 

Миссис Мерриуэзер рассказывала про подвиги полковника Мейкомба целых полчаса, а тем временем я сделала открытие: если согнуть коленки, ноги умещаются под костюмом, и тогда можно кое-как посидеть. Я сидела, слушала жужжание миссис Мерриуэзер вперемежку с грохотом барабана и незаметно уснула крепким сном.

 

После мне рассказали, что было дальше: миссис Мерриуэзер подошла к грандиозному финалу: «О-ко-рок», - проворковала она спокойно и уверенно, ибо и сосны и восковая фасоль являлись мгновенно. Подождала чуть-чуть, потом позвала погромче: «Око-рок!» Но ничто не явилось, и тогда она крикнула во весь голос: «Окорок!!!»

 

Наверно, сквозь сон я её услышала, а может быть, меня разбудил оркестр - он заиграл гимн южных штатов, но я выбрала для своего появления ту самую минуту, когда миссис Мерриуэзер торжественно развернула на сцене флаг штата. Не то что выбрала, просто мне захотелось быть вместе со всеми.

 

Мне потом рассказали, судья Тейлор выскочил из зала и так хохотал и хлопал себя по коленкам - миссис Тейлор даже принесла ему воды и какую-то пилюлю.

 

Миссис Мерриуэзер не зря старалась, успех был огромный, все кричали и хлопали, но всё равно она поймала меня за кулисами и сказала: я погубила её живую картину. Я готова была сквозь землю провалиться, но тут за мной пришёл Джим, и он мне посочувствовал. Он сказал, с того места, где он сидел, меня и видно-то не было. Не пойму, как он догадался, какая я несчастная, я ведь ещё не вылезла из костюма, но он сказал - я всё делала как надо, просто немножко опоздала, вот и всё. Когда всё совсем плохо, Джим теперь умеет утешить почти как Аттикус. Но Джим не уговорил меня показаться на люди и согласился ждать за кулисами, пока все не уйдут из зала.

 

– Хочешь снять эту штуку, Глазастик? - спросил он.

 

– Не хочу, - сказала я. - Так и пойду.

 

Пускай никто не видит, как мне плохо.

 

– Подвезти вас домой? - спросил кто-то.

 

– Нет, сэр, спасибо, - сказал Джим. - Нам совсем близко.

 

– Берегитесь привидений, - посоветовал тот же голос. - А вернее сказать, пускай привидения берегутся Глазастика.

 

– Ну вот, уже почти никого нет, - сказал Джим. - Пошли.

 

Мы через зал прошли в коридор и спустились по лестнице. На улице по-прежнему было тёмным-темно. Несколько машин ещё не отъехали, но они стояли по другую сторону школы, и от их фар нам было мало толку.

 

– Если кто-нибудь поедет в нашу сторону, нам будет виднее, - сказал Джим. - Слушай, Глазастик, давай я буду держать тебя за косточку. А то как бы ты не потеряла равновесие.

 

– Мне всё видно.

 

– Ну, да, но вдруг ты потеряешь равновесие.

 

Что-то легонько надавило мне на макушку, наверно, Джим ухватился за ножку окорока.

 

– Чувствуешь?

 

– Угу…

 

Мы пошли тёмным школьным двором, и я всё время глядела под ноги, но ничего не было видно.

 

– Джим, - сказала я, - я забыла туфли, они там, за сценой.

 

– Ладно, пошли назад. - Но только мы повернули, свет в окнах погас. - Завтра возьмёшь, - сказал Джим.

 

– Так ведь завтра воскресенье, - возразила я, когда Джим повернул меня к дому.

 

– Попросишь сторожа, он тебя впустит… Глазастик…

 

– А?

 

– Нет, ничего.

 

Джим долго молчал. Интересно, про что он думает. Сам скажет, когда захочет, - наверно, когда придём домой. Его рука надавила мне на макушку, по-моему, уж слишком сильно. Я мотнула головой.

 

– Джим, ну чего ты?…

 

– Помолчи минуту, Глазастик, - сказал он и сильнее сжал ножку окорока.

 

Дальше мы шли молча.

 

– Минута уже прошла, - сказала я. - Про что ты всё время думаешь? - я повернулась к Джиму, но было так темно, лица совсем не видать.

 

– Мне что-то послышалось, - сказал он. - Постой-ка.

 

Мы остановились.

 

– Слышишь что-нибудь? - спросил Джим.

 

– Нет.

 

Через пять шагов он снова меня остановил.

 

– Джим, ты что, хочешь меня напугать? Я уже не маленькая, я…

 

– Тише, - сказал Джим, и я поняла: он меня не разыгрывает.

 

Вечер был совсем тихий. Я даже слышала дыхание Джима. Изредка по моим босым ногам пробегал ветерок, а ведь когда мы шли в школу, он задувал вовсю. Сейчас всё стихло, как перед бурей. Мы прислушивались.

 

– Собака залаяла, - сказала я.

 

– Нет, не те, - сказал Джим. - Это слышно, когда мы идём, а остановимся - и не слышно.

 

– Это мой костюм шуршит. А, знаю, просто ты меня разыгрываешь, потому что сегодня такой день.

 

Это я доказывала не Джиму, а себе, потому что, как только мы пошли, я поняла, про что он. Мой костюм тут был ни при чём.

 

– Это всё Сесил, - немного погодя сказал Джим. - Ну, теперь он нас не проведёт. Пойдём потише, пускай не думает, что мы трусим.

 

Теперь мы ползли, как черепахи. Я спросила, как это Сесил идёт за нами в такой темнотище и почему же он на на нас не наткнулся.

 

– А я тебя вижу, Глазастик, - сказал Джим.

 

– Как же так? А мне тебя не видно.

 

– У тебя полоски сала светятся. Миссис Креншо намазала их светящейся краской, чтоб они блестели. Я тебя очень хорошо вижу, и Сесилу, наверно, тебя видно, вот он за нами и идёт. Ладно же, пускай не думает, что провёл нас.

 

Я вдруг обернулась и закричала во всё горло:

 

– Сесил Джейкобс - мокрая ку-урица!

 

Мы остановились. Но Сесил не отозвался, только где-то у школы откликнулось эхо: «Ку-урица!»

 

– Вот я его, - сказал Джим. - Э-эй!!

 

«Эй-эй-зй-эй», - откликнулась школа.

 

Что-то не похоже на Сесила - так долго терпеть: раз уж ему удался какой-нибудь фокус, он его сорок раз повторит. Сесил бы уже давно на нас прыгнул.

 

Джим опять меня остановил. Потом сказал очень тихо:

 

– Глазастик, ты можешь снять с себя эту штуку?

 

– Могу, но ведь на мне почти ничего нет.

 

– Твоё платье у меня.

 

– В темноте мне его не надеть.

 

– Ладно, - сказал он. - Ничего.

 

– Джим, ты боишься?

 

– Нет. Мы, наверно, уже около дуба. А там уже и дорога в двух шагах. И уличный фонарь видно.

 

Джим нарочно говорил медленно, очень ровным голосом. Интересно, долго ещё он будет рассказывать мне сказки про Сесила?

 

– Давай запоём, а, Джим?

 

– Не надо. Тише, Глазастик, не шуми.

 

Мы шли всё так же медленно. Ведь если пойти быстрее, непременно ушибешь палец или споткнёшься о камень. Джим знает это не хуже меня, и он помнит, что я босиком. Может, это ветер шумит в деревьях. Да, но ветра никакого нет, и деревьев тут нет, один только старый дуб.

 

Наш спутник шаркал и волочил ноги, будто у него тяжёлые башмаки. И на нём холщовые штаны, я думала, это шелестят листья, а это его штаны шуршат и шуршат на каждом шагу.

 

Песок у меня под ногами стал холодный - значит, мы у самого дуба. Джим надавил мне на макушку. Мы остановились и прислушались.

 

На этот раз шарканье продолжалось. Холщовые штаны всё шуршали и шуршали. Потом всё стихло. Потом он побежал, он бежал прямо на нас, тяжело, неуклюже - мальчишки так не бегают.

 

– Беги, Глазастик! Беги! - закричал Джим.

 

Я сделала один огромный шаг и чуть не упала: руки у меня были всё равно что связаны, кругом тьма - разве тут удержишь равновесие.

 

– Джим, помоги! Джим!

 

Что-то смяло на мне проволочную сетку. Железо чиркнуло о железо, я упала на землю и откатилась подальше. Я изо всех сил барахталась и извивалась, стараясь вырваться из своей клетки. Где-то совсем рядом дрались, топали, тяжело возили ногами и всем телом по земле, по корням. Кто-то подкатился ко мне - Джим! Он мигом вскочил и потащил меня за собой, но я совсем запуталась в проволоке, я успела высвободить только голову и плечи, и мы недалеко ушли.

 

Мы были уже у самой дороги, как вдруг Джим отдёрнул руку и опрокинулся на землю. Опять послышался шум драки, что-то хрустнуло, и Джим пронзительно крикнул.

 

Я кинулась на крик и налетела на чей-то живот. Человек охнул и хотел схватить меня за руки, но они были под костюмом. Живот у него был мягкий, но руки как железо. Он сдавил меня так, что я не могла вздохнуть. И пошевелиться не могла. Вдруг его рвануло в сторону, он опрокинулся на землю и чуть не повалил меня тоже. Наверно, это Джим подоспел.

 

Иногда соображаешь очень медленно. Меня совсем оглушило, и я стояла столбом. Шум драки затихал; кто-то захрипел, и опять стало очень тихо.

 

Тихо, только кто-то дышит тяжело-тяжело и спотыкается. Кажется, он подошёл к дубу и прислонился к нему. И страшно закашлялся, со всхлипом, его всего так и колотило.

 

– Джим?

 

Никакого ответа, только тяжёлое дыхание совсем близко.

 

– Джим?

 

Джим не отвечал.

 

Тот человек отошёл от дуба, начал шарить в темноте - наверно, что-то искал. Потом он протяжно, со стоном вздохнул и потащил по земле что-то тяжёлое. И тут я начала понимать, что под дубом нас уже четверо.

 

– Аттикус?…

 

Кто-то тяжёлыми, неуверенными шагами уходил к дороге.

 

Я пошла к тому месту, где, как мне казалось, он только что стоял, и принялась торопливо шарить ногами по земле. Скоро я на кого-то наткнулась.

 

– Джим?

 

Босой ногой я нащупала штаны, пряжку пояса, пуговицы, потом что-то непонятное, потом воротник и лицо. На лице колючая щетина - нет, это не Джим. Запахло винным перегаром.

 

Я побрела туда, где, я думала, проходит дорога. Я не знала, верно ли иду - ведь меня столько раз поворачивали в разные стороны. Но я всё-таки вышла на дорогу и увидела уличный фонарь. Под фонарём шёл человек. Шёл неровными шагами, будто нёс что-то очень тяжёлое. Он повернул за угол. Он нёс Джима. Рука у Джима свисала перед ним и как-то нелепо болталась.

 

Когда я дошла до угла, человек уже шёл по нашему двору. Открылась дверь, из неё упал свет, на секунду я увидела Аттикуса - он сбежал с крыльца, вдвоём они внесли Джима в дом.

 

Я дошла до двери, а они уже шли по коридору. Навстречу мне бежала тетя Александра.

 

– Позвони доктору Рейнолдсу! - крикнул из комнаты Джима Аттикус. - Где Глазастик?

 

– Она здесь! - И тетя Александра потащила меня к телефону. Она очень торопилась, и я не поспевала за ней.

 

– Я сама дойду, тетя, - сказала я. - Вы лучше звоните.

 

Она схватила трубку.

 

– Дайте мне доктора Рейнолдса, Юла Мэй, скорее! Отец дома, Эгнес? О господи, где же он? Пожалуйста, как только он вернётся, скажите, чтобы шёл к нам. Пожалуйста, это очень спешно!

 

Тете Александре незачем было называть себя, в Мейкомбе все знают друг друга по голосу.

 

Из комнаты Джима вышел Аттикус. Не успела тетя Александра дать отбой, Аттикус выхватил у неё трубку. Постучал по рычагу, потом сказал:

 

– Пожалуйста, соедините меня с шерифом, Юла Мэй. Гек? Это Аттикус Финч. Кто-то напал на моих детей. Джим ранен. Между нашим домом и школой. Я не могу отойти от мальчика. Пожалуйста, съездите туда за меня, посмотрите, может быть, он ещё недалеко ушёл. Вряд ли вы его сейчас найдёте, но, если найдёте, я хотел бы на него взглянуть. А теперь мне надо идти. Спасибо, Гек.

 

– Аттикус, Джим умер?

 

– Нет, Глазастик. Займись ею, сестра! - крикнул он уже из коридора.

 

Трясущимися пальцами тетя Александра стала распутывать на мне смятый, изорванный костюм на проволочной сетке. Не сразу ей удалось меня освободить.

 

– Ты цела, детка? - опять и опять спрашивала она.

 

Какое это было облегчение - вылезти наружу! Руки у меня уже затекли, и на них отпечатались красные шестиугольники. Я стала их растирать, и они немного отошли.

 

– Тетя, Джим умер?

 

– Нет… нет, детка, он без сознания. Вот придёт доктор Рейнолдс, тогда мы узнаем, насколько серьёзно он ранен. Что с вами случилось, Джин Луиза?

 

– Не знаю.

 

Больше она не спрашивала. Она пошла и принесла мне одеться; если бы мне тогда это пришло в голову, я бы уж не дала ей про это забыть: тетя была так расстроена, что принесла мне комбинезон!

 

– На, оденься, детка, - сказала она и подала мне ту самую одежду, которую всегда терпеть не могла.

 

Она побежала к Джиму, потом опять вышла ко мне в прихожую. Рассеянно погладила меня и опять ушла к Джиму.

 

К дому подъехала машина. Шаги доктора Рейнолдса я знала не хуже, чем шаги Аттикуса. Он помог нам с Джимом появиться на свет и пройти через все детские болезни, какие только существуют; он лечил Джима, когда Джим вывалился из нашего домика на платане; и мы с ним всегда оставались друзьями. Доктор Рейнолдс говорил, а будь мы не такие отходчивые, было бы по-другому, но мы ему не поверили.

 

Он стал на пороге и сказал:

 

– Боже милостивый! - и пошёл было ко мне, потом сказал: - Ну, ты по крайней мере на ногах. - И повернул прочь. Он знал в нашем доме каждый закоулок. И знал: если мне плохо пришлось, значит и Джиму не лучше.

 

Прошло десять тысячелетий, и доктор Рейнолдс вернулся.

 

– Джим умер? - спросила я.

 

– Ничего подобного, - сказал доктор и присел передо мной на корточки. - У него шишка на лбу, точь-в-точь как у тебя, и сломана рука. Посмотри-ка сюда, Глазастик… Нет, головой не верти, только скоси глаза. А теперь вон в ту сторону. Перелом у него скверный, насколько могу сейчас судить, - в локте. Похоже, что кто-то старался открутить ему руку напрочь… Теперь посмотри на меня.

 

– Значит, он не умер?

 

– Да нет же! - Доктор Рейнолдс поднялся. - Сегодня мы мало что можем сделать, только устроить его поудобнее. Надо будет сделать рентгеновский снимок… вероятно, придётся на время положить руку в гипс. Но ты не беспокойся, он будет у нас как новенький. У мальчишек всё заживает в два счёта.

 

Доктор Рейнолдс говорил, а сам всё разглядывал меня и осторожно ощупывал шишку, которая вздувалась у меня на лбу.

 

– А у тебя нигде ничего не сломано, как тебе кажется? - пошутил он.

 

Я невольно улыбнулась.

 

– Значит, по-вашему, он не умер, нет?