Гавейн, Ивейн и Мархальт 9 страница

Тут вся компания покатилась со смеху и на все лады стала повторять нехитрую шутку:

— Ха-ха-ха! Ланс-как-там-его… Неплохо звучит. А знаете, мы ведь могли бы пустить это прозвище в оборот!

— Вот уж не завидую, если сам Ланселот поймает тебя за этим занятием. Ей-богу, он надерет тебе задницу!

В этот момент появился пресловутый Лионель — он не спеша приблизился к приятелям, вид у него был довольно понурый. Со всех сторон посыпались возгласы:

— Что с тобой, дружище? Отчего ты молчишь — язык, что ли, проглотил?

Компания снова развеселилась. Юнцы закатывались хохотом, хлопали друг друга по плечу и хватались за животики.

— Язык проглотил! Ой, не могу! Да ты у нас шутник почище трубадуров. Да что там трубадуры… Ему и карлики в подметки не годятся!

Однако Лионель не откликался на шуточки. Смех — не получая подкрепления со стороны — постепенно затих.

— Да что у тебя стряслось-то? — допытывались друзья.

— Я не могу вам рассказать, — хмуро отвечал сэр Лионель.

— Это как-то связано с твоим дядей — сэром Лансом-как-там-его?

Странное дело — эта острота тоже почему-то утратила свою прелесть.

— Ну сознавайся, мы видели тебя с ним!

— Какие могут быть тайны от друзей, Лионель! Ты же, надеюсь, не связан рыцарской клятвой?

— Нет, клятвы я не давал.

— Ну, тогда рассказывай поскорей! Не томи.

— Дядюшка хочет, чтобы я отправился вместе с ним в странствие.

— Что за странствие?

— Ну, в поисках приключений — прекрасные девы, драконы и прочая чепуха. Все, как в старинных романах.

— Ну и?..

— Я, естественно, не хочу ехать!

— Это заметно, — с усмешкой заметил один из приятелей. — И я тебя понимаю. Чего доброго встретишься с великаном — он тебя прихлопнет, как муху.

— Да нет же, погоди! — возражал ему другой. — Послушай меня, Лионель! Ты будешь просто безумцем, коли откажешься. Ведь потом ты сможешь годами травить байки. Я так и слышу, как наш Линель разливается: «И тут на нас с дядюшкой выскочил дракон…» или «Я нацелил свое ясеневое копье и насквозь пробил доспехи и грудь сэра Пентюха». Нет, клянусь честью, если ты откажешься — мы этого не вынесем!

— Ну да, — неохотно согласился сэр Лионель, — это может оказаться забавным. Но, с другой стороны, столько неудобств, не знаю, как я выдержу. Представляете, он собирается спать на голой земле. Так и сказал: никаких постелей!

— Зато, какую славу ты снискаешь!

— Ты только подумай, Лионель, какое тебя ждет развлечение! — наперебой уговаривали приятели молодого рыцаря. — Ты можешь прикинуться, что всерьез поддерживаешь его идею. Будешь задавать дядюшке всякие старомодные вопросики и выведывать его мнение обо всем на свете. Да это же веселее, чем провести вечер в обществе жонглера!

— Ну, — промолвил Лионель, — честно говоря, я не знаю…

— Подумай хорошенько, дружище! Мы все жаждем услышать твои рассказы — просто сгораем от нетерпения. Уж повеселимся на славу!

— А мы заранее придумаем кучу невинных вопросов, которые ты сможешь задавать своему дяде.

— Знаешь, Лионель, если ты не поедешь, я перестану с тобой разговаривать! И учти, все остальные меня поддержат.

 

— Дядюшка, я все серьезно обдумал и принял решение. Я отправляюсь с вами на поиски приключений.

— Очень рад, — ответствовал Ланселот. — Поверь, ты не пожалеешь. Молодому человеку вообще не следует слишком долго отираться при дворе.

— А когда мы выезжаем, дядя?

— Тут надо действовать с оглядкой. Если мы во всеуслышание объявим о своем отъезде, то в Камелоте воцарится переполох: начнут охать-ахать, слезы проливать. Не исключено даже, что король с королевой запретят нам куда-либо ехать. Поэтому давай пока держать наши планы в секрете — все подготовим, соберемся и по-тихому уедем. Пусть потом горюют-негодуют после нашего отъезда. А когда вернемся со славой, страсти уже поутихнут. Да и в конце концов победителей не судят!

Лионель выслушал эту тираду с едва сдерживаемым смехом, а позже у колодца пересказывал своим приятелям:

— А я и говорю ему: «Вы это очень хорошо придумали, сэр. Можете положиться на меня, я буду молчать, как трыдвик…»

— Кто такой трыдвик?

— А я почем знаю? Слава Богу, он не спросил, так что и ты не спрашивай. Короче, я сказал ему: «Решено, дядюшка. Мы попросту растаем, как утренний туман. Вот забавно было бы посмотреть на их лица, когда обнаружится, что мы исчезли!»

И начались тайные приготовления к походу. Дядя с племянником развели такую секретность — столько было улыбочек и недомолвок, столько переглядываний и перешептываний по углам, — что вскоре даже придворные гончие псы (да что там псы — даже голуби на городской башне!) поняли: затевается нечто необычное. Что ни день, оба рыцаря, молодой и старый, уединялись в каких-нибудь укромных местечках и самозабвенно строили планы — так что некоторые рыцари (из тех, что поглупее) даже заподозрили измену, о чем не преминули донести королю.

— А чего бы иначе они битый час торчали в темном барбикене и таращились в залитое дождем окно? — рассуждали люди. — О чем там можно секретничать? Честные верноподданные так себя не ведут.

На что королева возражала с улыбкой:

— Я бы больше встревожилась, если б они шушукались где-нибудь за колонной в парадном зале.

Но счастливые заговорщики ничего этого не знали. Они вообще ничего не замечали. Напялив просторные плащи и спрятавшись под глубокими капюшонами, они без конца совещались и строили планы.

— Не знаю, дядя, как все пройдет, — вздыхал сэр Лионель. — Я же такой неопытный, даже великана ни разу в жизни не видывал.

— Успокойся, дитя мое, все будет нормально. Когда я был во Франции, мне доводилось иметь дело и с великанами, и с драконами. Ты тоже увидишь их, когда придет время. Скажи лучше: ты распорядился насчет лошадей? Чтобы они ждали нас за стенами?

— Так точно, сэр.

— А слуг предупредил, чтобы не болтали?

— Конечно, сэр.

— Перед отъездом нам надо исповедаться и получить отпущение грехов, — напомнил Ланселот. — Отправляясь в странствие, рыцарь должен быть готов ко всему — и к встрече с врагом, и к внезапной смерти.

— Хорошо, что вы об этом заговорили, я бы сам не вспомнил, — притворно вздохнул Лионель.

Естественно, слуги и оруженосцы разболтали все многочисленным подружкам. Те, в свою очередь, доверили секрет сестрам, после чего о нем узнали любовники сестер и так далее. Кончилось дело тем, что король Артур сказал своей супруге:

— Хоть бы уж поскорее они уехали! А то весь город гудит от слухов и пересудов.

— Полагаю, осталось ждать недолго, — отвечала Гвиневера. — Не далее как сегодня сэр Ланселот попросил у меня мою вуаль. Сказал, будто хочет обновить цвета на своем гербе.

Когда наконец два рыцаря под покровом ночи выехали из города, их провожали сотни глаз, а на крепостной стене собрались зрители, как на праздничном турнире. Юные оруженосцы насилу вырвались из объятий своих барышень.

Однако наши беглецы (по крайней мере, один из них) так и остались в счастливом неведении относительно того переполоха, который они учинили в Камелоте. Они ехали всю ночь, и на рассвете перед ними открылся замечательный вид, словно сошедший с картинки из рыцарского романа. День был словно специально предназначен для совершения ратных подвигов — восходящее солнце ярко освещало темневший вдалеке густой лес и петлявшую ленту дороги. На обочине пасся крупный олень. Завидев приближавшихся всадников, он вскинул голову, увенчанную парой ветвистых рогов, и равнодушно проводил их взглядом. Олень будто понимал, что сегодня людям не до охоты. Рыцари проехали еще немного и на солнечной лужайке увидели павлина. Царственная птица распустила свой роскошный хвост, напоминавший гигантский многоцветный веер. Местность кишела непугаными кроликами: они сидели неподвижными столбиками вдоль дороги и умильно прижимали к груди передние лапки. Вскоре кавалькада въехала в лес и окунулась в несмолкаемый хор птичьих голосов. Сэр Ланселот недовольно оглянулся на оруженосцев, и одного его взгляда оказалось достаточно, дабы утихомирить не в меру разболтавшихся парней.

— Похоже, погода нам благоприятствует, сэр? — подал голос его племянник.

— Замечательный день, — согласился Ланселот.

— Не желаете побеседовать, дядя, или, может, мне лучше помолчать?

— Сие зависит от качества беседы. Если твоя речь будет столь же уместной, как и сегодняшний денек, столь же гордой, как этот олень, столь же благородной, как павлин, и столь же скромной, как дикие кролики, — тогда да, тогда говори.

— А можно вопрос?

— Если это подходящий вопрос.

— Поскольку я впервые отправился в такое путешествие, то ничего о нем не знаю. Но при дворе мне не раз доводилось слушать рассказы рыцарей, возвратившихся из странствий. Они клялись всеми святыми, что говорят чистую правду.

— Они и должны говорить правду — если, конечно, это истинные рыцари, уважающие свое рыцарство.

— Так вот, мне интересно: как так получается, что рыцарь, выехавший в сопровождении своего оруженосца (а то и целой свиты) вдруг в какой-то миг оказывается в одиночестве?

— Ну, что тебе сказать, племянничек? В странствии всякое случается. Так о чем ты хотел еще спросить?

— Видите ли, сэр, я люблю одну даму.

— Очень хорошо. Рыцарское звание обязывает тебя почитать всех женщин, но любить одну.

— Но моя дама не хотела меня отпускать. Она не верит в любовь на расстоянии и не видит в ней толку.

Сэр Ланселот резко развернулся, в его серых глазах светилось холодное неодобрение.

— Мне жаль тебя огорчать, племянник, но подозреваю, что твоя возлюбленная вовсе не благородная дама. Надеюсь, ты не давал ей никаких клятв? Тебе лучше поскорее выбросить эту женщину из головы.

— Вы не правы, сэр, она королевская дочь!

— И что из того? Да будь она хоть дочерью самого африканского императора или татарской принцессой — все это ничего не значит, коли она не имеет представления о рыцарской любви. Для такой женщины любовь — простая случка, как у дворовых собак.

— Вы, конечно же, правы, дядюшка! Прошу вас, не сердитесь и простите мне мое невежество. В конце концов я еще молод и неопытен. Можно еще один вопрос? Предположим, вы любите даму…

— Здесь не требуется никаких предположений, — пожал плечами сэр Ланселот. — Мои чувства ни для кого не являются секретом. Все знают, что я люблю королеву. Я поклялся служить ей до конца своей жизни и готов вызвать на поединок любого рыцаря, который станет отрицать, что Гвиневера самая прекрасная и добродетельная дама в мире. Я буду любить ее вечно, и пусть моя любовь принесет ей лишь радость и почет.

— Но, сэр, я не хотел проявлять непочтительность…

— Вот и не надо! А иначе не погляжу на родственные связи — мигом отправлю на тот свет.

— Да, милорд. Еще раз прошу прощения. Кто же сомневается в том, что вы — самый совершенный и благородный рыцарь всех времен? Я ведь потому и задаю вопросы, что хочу через вас приобщиться к рыцарству.

— Ты тоже не обижайся на мою излишнюю резкость, племянник. Просто я считаю, что там, где замешана дама, излишняя щепетильность не помешает.

— Благодарю вас, дядюшка, за науку. Весь мир знает вас как идеального рыцаря и идеального возлюбленного. Многие мои друзья, такие же молодые рыцари, как я сам, мечтали бы на вас равняться. Скажите, пожалуйста, может ли совершенный рыцарь вздыхать по своей возлюбленной, страдать, томиться и мечтать прикоснуться к предмету своей любви?

Сэр Ланселот вновь медленно развернулся в своем седле и увидел, что сопровождавшие их слуги едут слишком близко, чтобы слышать разговоры господ. Еще один грозный взгляд, и оруженосцы оказались вне пределов сначала слышимости, а затем и видимости. Урок был усвоен: впредь юноши появлялись лишь по зову хозяев.

— Так вот, — заговорил сэр Ланселот, когда они с племянником остались одни, — ты, наверное, знаешь о пророчестве, сделанном Мерлином. Еще в раннем детстве я узнал, что мне суждено стать великим рыцарем. Но величие не приходит само, его надо выстрадать и заслужить. И я посвятил долгие годы, дабы воплотить в жизнь то давнее пророчество. А теперь слушай внимательно: я отвечу на твой вопрос. Может ли рыцарь искать благосклонности своей прекрасной дамы? Да, он обязан это делать. Мечтать о ее любви? И снова ответ «да»! Страдает ли он от своей любви? Да и еще раз да. Однако истинный рыцарь никогда не станет вожделеть своей дамы, не поддастся плотским желаниям. Запомни, мой мальчик, только животные пускают слюни и бесстыдно бегают за самками. Ухмылки и грязные шуточки — удел простолюдинов. Для тебя это должно быть неприемлемо! Подумай сам, могу ли я вожделеть своей возлюбленной, королевы и жены моего законного короля, без того, чтобы не уронить его честь! Надеюсь, я ответил на твой вопрос?

— Может, тогда лучше любить свободную женщину, которая никому не принадлежит?

— Конечно, лучше, мой мальчик, и намного безопаснее.

— У меня еще так много вопросов, которые я хотел бы вам задать, сэр, — сказал Лионель. — Подумать только, как же мне повезло! Отправиться в странствия с самим великим сэром Ланселотом! Вы знаете, сэр, как мне завидовали все мои приятели? Я уверен: стоит нам с вами вернуться, как они тут же слетятся, словно мухи на сладкий пирог. Да они меня просто замучают расспросами: «А что он сказал?», «А как он выглядел?», «Ты его спрашивал о том и об этом?», «И что он ответил?»

— Неужели? — спросил сэр Ланселот с довольной улыбкой.

— Можете не сомневаться! А как же иначе, сэр? Ведь вы — величайший рыцарь нашей эпохи. Такие рождаются лишь раз в тысячелетие. Ваши славные деяния сами по себе поэма, написанная рыцарским мечом. Но людям интересно знать подробности. И через сто лет они будут задаваться вопросами: «А каков он был?», «Веселый или печальный?», «Что он говорил?», «Что думал о том или этом?»

— Но к чему им интересоваться подобным? — воскликнул сэр Ланселоте неодобрением. — Разве недостаточно одних деяний? Ответь мне, Лионель, ведь деяния рыцаря — это все!

— Не совсем так, сэр. Дело в том, что грядущие поколения молодых рыцарей тоже будут искать величия. Однако сами знаете, люди несовершенны, и, обнаруживая у себя изъяны и недостатки, эти юноши станут оглядываться на вас. Они захотят знать, а были недостатки у великого Ланселота или же он безгрешен.

— Не сомневаюсь, что так и будет. Мне еще Мерлин предсказывал нечто подобное. Но все же я не понимаю, зачем изыскивать во мне слабости. Какой людям в этом прок?

— Знаете, дядя, я могу сказать только о себе. Лично у меня так много недостатков, что они роятся вокруг, подобно стае голодных борзых. Но если я сумею отыскать в себе какое-то сходство с вами, тогда все мои надежды на будущее величие получат некое подкрепление. Возможно, и все остальные мыслят подобным образом. Каждый человек отыскивает признаки слабости в сильном, как обещание силы в своей собственной слабости.

— Вот уж пусть не рассчитывают! — сердито воскликнул Ланселот. — Я не брошу им такую кость. Если уж так случится, что меня одолеют холод, голод, усталость и даже страх, то неужели же я открою ворота и впущу еще и сомнение! Ну уж нет! Я не сдамся врагу — ворота моей крепости заперты наглухо, и мост поднят. Пусть ваши молодые рыцари не оглядываются на меня, а самолично выбираются из своей тьмы. Если они узнают о моих недостатках, то это не придаст им сил, а лишь станет удобным оправданием их собственной слабости.

— Но, сэр, если вы затворите все ворота, не станет ли это признанием врага?

— Моим оружием являются меч и копье, а вовсе не слова.

— Наверное, вы правы, — согласился Лионель. — Тогда я стану всем рассказывать, что вам были неведомы страх или сомнения.

— Ну этого-то ты не можешь знать наверняка! В интересах истины ты должен свидетельствовать лишь, что не замечал у меня подобных слабостей. Если, конечно, ты их не заметишь…

Некоторое время они ехали молча. Затем младший рыцарь снова подал голос.

— Я должен задать вам еще один вопрос, дядя, — сказал он. — Пусть даже с риском вызвать неудовольствие…

— Ну вообще-то меня легче утомить вопросами, нежели рассердить, — заметил сэр Ланселот. — Так и быть, задавай свой вопрос. Но пусть уж он будет последним.

— Вы известны во всем мире, сэр…

— Так, по крайней мере, говорят люди.

— …как идеальный рыцарь.

— Ну что ж, я приложил к этому немало стараний.

— Но вы, должно быть, чувствуете себя одиноким в своем совершенстве.

— Это ненадолго, мой мальчик. Лишь до тех пор, пока не появится более сильный рыцарь и не бросит мне вызов. Однако я не пойму: все, что ты говоришь, — утверждения. А в чем же заключается вопрос?

Помявшись, юноша спросил:

— Скажите, дядя, вам достаточно того, что вы имеете?

— Что-о?

— Ну вы довольны своей жизнью?

И тут лицо сэра Ланселота потемнело от гнева, рот искривила злобная гримаса, а правая рука сама поползла к рукояти меча. Лионель увидел, как блеснуло серебром лезвие клинка, и почувствовал холодное дуновение смерти на своей щеке.

Затем он стал свидетелем жестокой схватки, разыгравшейся прямо на его глазах. И пусть схватка эта происходила в душе одного-единственного человека, его дяди, но по ярости она не уступала поединку между двумя великими рыцарями. Гнев боролся с благородством и родственными чувствами, и, к счастью для юноши, последние победили. Лионель с облегчением отметил, что лихорадочный блеск в дядиных глазах погас — так же внезапно, как и возник; правая рука остановила свое зловещее движение, и смертоносное лезвие возвратилось в свое убежище. На бледное, усеянное капельками пота лицо Ланселота вновь вернулось безмятежное выражение.

— Вот и конец леса, — произнес он как ни в чем не бывало. — Мне говорили, что лес кончается там, где начинаются меловые скалы. Посмотри, как красиво утреннее солнце золотит траву! Неподалеку отсюда можно видеть фигуру ужасного великана с каменной дубинкой в руках. А еще дальше есть гигантская меловая лошадь. И никому неизвестно, кто и когда создал это диво дивное.

— Сэр… — начал было юноша.

Но величайший в мире рыцарь не пожелал продолжать неприятный разговор. Вместо того он с улыбкой сказал племяннику:

— Расскажешь своим приятелям, что мне очень захотелось спать. Впервые за последние семь лет чувствую себя таким сонным. И еще скажешь им, что я принялся искать подходящее местечко — дабы укрыться от палящих лучей солнца.

— А вон там слева, поглядите, сэр, стоит отличная раскидистая яблоня.

— Ты прав, племянник. Туда мы и направимся. Что-то у меня глаза совсем слипаются.

Сэр Ланселот улегся поддеревом, положив под голову свой рыцарский шлем и немедленно погрузился в темные пещеры забытья. А юный Лионель остался сидеть подле дяди и развлекался тем, что разглядывал лицо спящего рыцаря. И внезапно он понял, что сэр Ланселот являет собой пример отваги и спокойствия, завоеванного ценой великой муки. Перед лицом подобного величия юноша почувствовал себя мелким и суетным — в точности как та навозная муха, что вилась вокруг них.

На память Лионелю снова пришли его беспечные друзья, их бесконечные пустопорожние разговоры возле колодца. Эти юные бездельники прославляли смерть, не успев еще познать жизнь; критиковали чужие рыцарские поединки, а сами и меча-то в руках ни разу не держали. Безнадежные неудачники, которые всегда спорят и никогда не выигрывают! Лионель вспомнил, как они высмеивали его дядю, говорили, будто тот — по своей природной глупости — даже не понимает, насколько смешон. Почитая себя искушенными циниками, они утверждали, что сэр Ланселот является живым анахронизмом в нынешнем мире. Таким сентиментальным и романтичным простакам не место в той обители зла и пороков, каковой стал современный мир. Многое еще припомнил сэр Лионель, и неожиданно ему открылось, насколько убого его окружение. Ведь это слабость и глупость глумятся над силой и мудростью, подумалось юноше, а цинизм молодых рыцарей не что иное, как простое прикрытие для трусости.

Вот он, благородный образец в лице его дяди, понял юноша. Этот рыцарь, ныне мирно почивающий под деревом, так же спокойно — без колебаний и отчаяния — пойдет навстречу судьбе и, коли надо, встретит смерть, как заслуженную награду. Именно поэтому сэр Ланселот будет вечно жить в памяти людей как идеальный рыцарь без страха и упрека. И, осознав это, юноша без колебаний сделал свой выбор: отныне и навеки сэр Лионель будет на стороне своего дяди и того мира, который он представляет. Он осторожно отогнал назойливую муху, которая все норовила сесть на лицо спящему рыцарю.

 

Полуденное солнце припекало не на шутку, а под яблоней лежала густая тень. Лионеля и самого начало клонить в сон, но тут сверху упало яблоко, которое едва не угодило в лицо спящему Ланселоту. Поймав плод на лету, юноша попытался его надкусить, но с отвращением отбросил в сторону. Яблоко оказалось недозрелым, кислым и к тому же червивым. Так что Лионель вздохнул и вновь стал обозревать окружающий пейзаж. Перед ним расстилалась холмистая равнина, ограниченная с юга зелеными холмами. Один из них — самый высокий и окруженный семью глубокими рвами — издали напоминал полуразрушенную крепость древних богов или же обиталище сказочных великанов. От земли поднимались волны нагретого воздуха, и вся картинка слегка дрожала и плыла, подобно призрачному миражу. Громкое жужжание привлекло внимание Лионеля. Он снова перевел взгляд на дядю, и увидел, что над тем кружит мохнатый шмель. Взмахом руки он прогнал непрошеного гостя и невольно залюбовался сэром Ланселотом. Тот спал совсем тихо — так, что дыхания почти не было слышно. На губах играла легкая умиротворенная улыбка. Со стороны можно было подумать, что какая-нибудь добрая волшебница мимоходом наложила заклинание на спящего рыцаря. Наверное, так же будет выглядеть Ланселот, когда после долгой и достойной жизни душа его мирно распростится с бренным телом и отлетит в иные сферы. И юноша почувствовал, что ему очень дорог этот человек. Захотелось быть связанным с ним не только родственными связями, но еще и общими деяниями. Возможно, Лионелю удастся совершить какие-то рыцарские подвиги, которые он посвятит своему дяде. Во всяком случае он принял решение впредь всегда быть рядом с сэром Ланселотом, дабы защищать его от злобных происков мелких людишек, маскирующих свою духовную нищету под цинизм.

Приняв столь важное решение, юноша погрузился в дремотное и благостное состояние. Он лениво наблюдал, как трудолюбивые пчелы кружат над желто-голубым цветочным ковром. И, когда вдалеке появились какие-то люди, он не сразу поверил своим глазам. Сначала ему показалось, что эти четыре колеблющиеся в полуденном зное фигуры забрели в их явь из чьего-то сна. Но затем Лионель услышал приближавшийся стук копыт и понял, что всадники ему не примерещились. Впереди скакали три рыцаря, причем видно было, что они отчаянно подгоняют своих лошадей, пытаясь оторваться от погони. А кто же гнался за ними? Юноша присмотрелся и даже рот разинул от удивления: троицу нагонял человек такого огромного роста, какого Лионель прежде никогда не встречал. Он не жалел своего коня, и расстояние между рыцарями быстро сокращалось. Великан надвигался на беглецов, подобно темной грозовой туче — столь же страшный и неотвратимый. Вот он поравнялся с последним из рыцарей и ловким движением копья вышиб того из седла. Не останавливаясь, он помчался дальше, и скоро двух других рыцарей постигла та же печальная участь. После этого зловещий преследователь вернулся и, спешившись, принялся связывать поверженных рыцарей уздой от их же собственных лошадей. Покончив с работой, великан без труда поднял пленников и водрузил каждого в свое седло.

Сэр Лионель бросил быстрый взгляд на дядю и подивился, как это шум погони не разбудил его. Юноша ощутил прилив небывалой отваги и решил немедленно атаковать великана. Он представил, как обрадуется дядя, когда проснется; как будет гордиться его, Лионеля, победой. Ему и в голову не пришло усомниться в подобном исходе событий. Потихоньку поднявшись с места, сэр Лионель отошел в сторонку, где паслись их с дядей лошади. Вскочив на коня, он помчался к великану-победителю, дабы вызвать его на поединок. Юноша с такой силой ударил копьем рыцаря, что тот развернулся на месте вместе со своим конем, однако сумел удержаться в седле. Решившись на вторую попытку, сэр Лионель увидел, что рыцарь спокойно сидит и дожидается его.

— Это был знатный удар, — сказал незнакомец. — И я удивлен, что нанес его такой тщедушный рыцарь. Ведь с виду вы почти мальчишка, а крутанули меня так, как ни одному человеку не удавалось на моей памяти. Сэр, я предлагаю вам заключить мир. Мне не хотелось бы обращаться с вами, как с этими баранами.

Лионель еще раз взглянул в сторону спящего дяди и гордо ответил:

— Я буду рад заключить с вами мир, сэр. Но только прежде вы должны мне сдаться и освободить своих пленников. Просите у меня пощады, как предусмотрено рыцарским кодексом, и я обещаю проявить милосердие.

Огромный рыцарь с удивлением воззрился на юношу.

— Если б не ваш удар, — сказал он, — я бы подумал, что вы сумасшедший. Посмотрите на себя, сэр! Вы же вполовину меньше меня. Тем не менее вы сражаетесь и разговариваете, как настоящий рыцарь. Нет, я не прощу себе, если покалечу такого маленького, но отважного воина.

— Просите пощады, — настаивал сэр Лионель, — или же будем биться до конца.

— Не желаю делать ни того, ни другого, — ответил рыцарь.

Тогда Лионель взял копье на изготовку, пришпорил коня и вновь понесся на противника.

Не успел он проскакать и половины положенного расстояния, как незнакомец демонстративно опустил свое копье и отбросил в сторону шит. Когда же сэр Лионель приблизился, он ловко уклонился от удара и, вытянув свою могучую правую руку, обхватил юношу за талию. Одним движением выдернул он незадачливого воина из седла, как хозяйка выдергивает репу из грядки. Бедняга Лионель ощутил, как неимоверная сила сжала ему грудь — сколько ни извивайся, ни дергайся, а не освободишься. От такого напряжения, у юноши перед глазами поплыли кровавые круги, и он на время лишился чувств.

Когда же пришел в себя, то к стыду своему обнаружил, что руки-ноги у него связаны, а сам он висит лицом вниз, точно бурдюк, перекинутый через спину коня. Понял Лионель, что его постигла участь остальных трех рыцарей. Некоторое время спустя подъехали они к мрачному строению, обнесенному стеной и крепостным рвом. Рядом с ним рос могучий дуб, а на его ветвях висело множество рыцарских щитов. Некоторые гербы показались юноше знакомыми — не иначе как принадлежали рыцарям Круглого Стола. А уж когда углядел Лионель среди прочих и щит своего старшего брата, сэра Эктора Окраинного, то и вовсе закручинился.

В полутемном зале великан сбросил своих пленников на каменный пол и сказал, обращаясь к сэру Лионелю:

— Этих-то я немедленно отправлю в темницу. А вас, храбрый юноша, едва не выбившего меня из седла, намереваюсь освободить. Коли попросите у меня пощады честь по чести, да принесете клятву в верности, я вас отпущу на все четыре стороны.

Юноша с трудом перевернулся на бок и бросил взгляд на своего мучителя.

— А кто вы такой, сэр? — спросил он. — И для чего пленили всех тех рыцарей, чьи щиты висят у входа?

— Звать меня сэром Тарквином, — отвечал великан.

— Знакомое имя! Сдается мне, что служит оно символом тирании и жестокости.

— А вы, сэр, не судите о том, чего не знаете! Да, я испытываю ненависть к большей части мужчин, причем столь жгучую, что едва сам могу выносить. Но известно ли вам, что у меня есть веские причины для подобного чувства? Некий бесчестный рыцарь убил моего брата, и я поклялся, что, в ожидании встречи с моим врагом, я убью сотню рыцарей и пленю еще больше.

— Но кто же является объектом вашей ненависти?

— Это сэр Ланселот, и он убил моего брата сэра Карадоса.

— Полагаю, сэр, это случилось в честной схватке?

— Не имеет значения, — отвечал хозяин замка. — Он убил моего брата и будет наказан. Итак, вы принесете мне присягу?

— Нет! — решительно отвечал Лионель.

Страшный гнев исказил черты сэра Тарквина, и он с рычанием накинулся на бедного юношу. Сорвал с него доспехи и одежду, а затем стал хлестать колючей лозой и бил до тех пор, пока на теле у Лионеля не выступила кровь. Лишь когда юноша от боли потерял сознание, великан оттащил его в темницу и бросил на холодный каменный пол. Очнувшись, Лионель увидел подле себя сэра Эктора и других знакомых рыцарей. Они промыли его раны и расспросили о том, что приключилось ранее. Услышав историю юноши, воскликнули рыцари:

— О, сколь неосторожно вы поступили, не разбудив сэра Ланселота! Ведь никто иной не может побить сэра Тарквина. Если Ланселот не отыщет нас, мы обречены.

И стали они стенать в темноте узилища и жаловаться на свою горькую участь. Но сэр Лионель припомнил спокойное благородное лицо спящего дяди и подумал:

— Я верю: он придет! Нужно только набраться терпения. Сэр Ланселот обязательно придет мне на помощь.

 

А теперь на время оставим пленных рыцарей в их темнице и поведем речь о сэре Ланселоте, который остался спать под яблоней.

 

Летний день был насыщен зноем, небо затягивало молочно-белыми облаками. Грозовой фронт перевалил через кромку холмов, и где-то далеко на юге начало погромыхивать. Сонные, разомлевшие мухи вяло перелетали с места на место. В воздухе носилась стая стрижей — они летали, весело перекликались, подзуживая друг друга на новые летные подвиги. Заметив привязанного у дерева коня, они спустились ниже и стали описывать круги над спящим рыцарем. Однако тут показалась жирная галка и разогнала стрижей. Она тоже внимательно изучила пришельцев — лежащего человека и его коня. Очевидно, галка посчитала их вполне безопасными, потому что смело опустилась на землю и неуклюже, подобно воину-тяжеловесу, заковыляла к Ланселоту. Ее внимание привлек лежавший на земле меч, и она попыталась выклевать рубин, алевший в рукояти. Внезапно раздалось громкое хлопанье крыльев, и галка испуганно упорхнула. Вместо нее появился огромный старый ворон с изогнутым клювом и желтыми глазами. Покружив в воздухе, он опустился на землю и застыл, растопырив крылья. Его иссиня-черные перья поскрипывали, волочась по камням. Приблизившись к спящему рыцарю, ворон склонил набок голову и долго рассматривал человека то одним, то другим глазом. В его горле зародился странный клекот, и птица тихонько прокаркала: «Мертв!.. Проклятие!.. Пес!.. Крыса!.. Увы, паж Кристас!.. Моргана… Моргана!» Вслед за тем ворон расправил свои могучие крылья и поднялся в воздух. Он полетел туда, где вдалеке двигалась странная блестящая кавалькада. Четыре королевы в великолепных бархатных одеждах ехали верхом в сопровождении четырех рыцарей. Своими копьями рыцари поддерживали зеленое шелковое полотно, защищавшее их спутниц от палящих лучей солнца. Первой ехала королева Внешних Островов — на щеках ее играл нежный румянец, глаза были голубыми, как морская гладь в хорошую погоду, а золото волос своим сиянием могло поспорить с тяжелой золотой короной, блестевшей у нее на голове. Королева ехала на серой в яблоках кобыле, и ее синий с серой оторочкой плащ легко развевался на скаку. За ней следовала рыжеволосая и зеленоглазая королева Северного Уэльса. Ехала она на рыже-чалой — в цвет ее собственных волос — кобыле, а зеленый с лиловой подбивкой плащ прекрасно оттенял ее аристократическую бледность. Рядом с ней скакала королева Восточных Земель — тоже красавица с пепельно-русыми волосами и нежными карими глазами. Плечи ее покрывал плащ цвета лаванды, а лошадь была белой, как молоко.