Вот в это я верю.Но обескуражить его мне не удалось. Он торжественно распахнул дверь в помещение нашей группы и просиял: Наша юная красавица! Пришел мой черед хмуриться: Зебровски, что ты задумал? Кто, я? – сделал он невинные глаза. Я покачала головой и вошла в комнату. На каждом столе стоял игрушечный пингвин. Люди говорили по телефонам, писали бумаги, работали с компьютерами, на меня никто не обратил внимания. Только пингвины на каждом столе. Почти год прошел, как Дольф и Зебровски побывали у меня дома и видели мою коллекцию пингвинов. Тогда никто не стал меня дразнить, и я решила, что проехало. А когда Зебровски после Нового года вернулся из отпуска по болезни, пингвины начали появляться на каждом месте преступления. На сиденье у меня в машине, в багажнике. Сейчас они их накупили на пару сотен долларов. Я не знала, как реагировать. Не обращать внимания? Притвориться, что в этой комнате нет дюжины пингвинов? Собрать их все, пройдя по комнате? Взбеситься? Если бы я знала, что сделать, чтобы они перестали прикалываться, я бы так и поступила. Пока что я пыталась не обращать внимания и собирать пингвинов. Ни та, ни другая реакция их не остановила. Даже как-то поощрила. Я подозревала, что они готовят какую-то невероятную кульминацию. Какую – я понятия не имела и даже догадываться не хотела. Приятно видеть такой трудовой энтузиазм в три часа ночи. Не бывает слишком большого усердия и слишком позднего часа, – торжественно сказал Зебровски. Где Дольф? В комнате для допросов, с потерпевшей. Что-то в его голосе заставило меня взглянуть на него повнимательней. По телефону Дольф назвал ее «предполагаемой» потерпевшей. Почему ей никто не верит? Он улыбнулся: Дольф будет рвать и метать, если я испорчу эффект. – Он поманил меня пальцем: – Пойдем, девочка. Мы тебе покажем тетю, которую ты хотела видеть. Я глянула исподлобья: Если это шутка, я буду очень недовольна. Он придержал передо мной дверь: Мы не испортили тебе свидание с графом Дракулой? Не твое собачье дело. Вслед мне понесся хор вздохов и предположений. Были среди них и грубые, были и физически невозможные даже с вампиром. Сексуальные приставания или просто я свой в доску парень? Иногда очень трудно провести грань. Я просунула голову обратно в дверь и сказала: Вы все просто ему завидуете. Кошачий концерт возобновился с новой силой. Зебровски ждал на лестнице. Не знаю, когда ты больше посветишь мне ножками: если я пойду впереди, оглядываясь, или за тобой. Думаю, впереди. Остынь, Зебровски, или я на тебя пожалуюсь Кэти. А она знает, что я старый греховодник. – Он пошел впереди, оглядываясь на меня. Я пошла вниз, а платье пусть болтается как хочет. Если носишь платье с разрезами почти до талии да еще хочешь, чтобы удобнее было прятать пистолет, то либо тебе должно быть все равно, что на тебя глазеют мужнины, либо ты такого платья не наденешь. Как ты уговорил Кэти с тобой встречаться, тем более за тебя выйти? Я ее подпоил. Я рассмеялась: Спрошу у нее, когда буду у вас обедать в следующий раз. Зебровски ухмыльнулся: Она тебе навешает на уши какой-нибудь романтической лапши. Только ты не верь. Перед первой комнатой для допросов он остановился и тихо постучал. Открыл Дольф, полностью загородив собой дверной проем. Он не просто высокий, он еще и сложен как профессиональный борец. Галстук повязан безупречно, воротник прилегает к шее. На брюках складка – порезаться можно. Единственная уступка жаре и позднему времени – длинные белые рукава рубашки, пиджака не было. Случаи, когда я видела Дольфа в рубашке с короткими рукавами, можно пересчитать по пальцам одной руки. Все копы умеют придать своему лицу непроницаемый или скучающий вид, некоторые даже умудряются изображать на лице вялый интерес. Но все они кончают тем, что лицо перестает выражать что бы то ни было. В глазах пустота, скрывающая любые тайны. Такое лицо бывало у Дольфа, когда он допрашивал подозреваемого. Сейчас оно было у него рассерженным. Никогда не видела, чтобы Дольф выходил из себя во время допроса. В чем дело? – спросила я. Он закрыл за собой дверь и вышел в коридор. Покачал головой.
|
