Глава 19. Чувствуя полное удовлетворение, Эвелин блаженно вздохнула

Чувствуя полное удовлетворение, Эвелин блаженно вздохнула. Грэм на руках нес ее к замку. Она не открывала глаза, решив, что не позволит ничему разрушить очарование этой минуты — ни злобным взглядам местных женщин, ни недобрым словам, ни оскорблениям.

Грэм внес ее в дом, поднялся по лестнице, и только в коридоре верхнего этажа Эвелин открыла глаза.

В комнате Рори подбрасывала дрова в камин. Увидев Грэма, она поднялась с колен и указала на кровать.

— Я приготовила платье, чтобы ей переодеться. А вот нагретое покрывало. Все как ты просил.

Эвелин не оборачивалась, а потому видела губы Грэма и поняла его ответ, но почему-то он прогрохотал из его груди. Она чувствовала вибрации не только в ушах, но и всей кожей. Ей понравились звук и ощущение от его голоса и вдруг страшно захотелось, чтобы к ней вернулся слух, чтобы она могла слышать, как он говорит. Наверняка у него самый прекрасный голос в мире, иначе почему ей так нравятся эти вибрации в ушах?

Рори быстро взглянула на Эвелин, сделала ей знак, должно быть, означавший «выкручивайся как знаешь», и вышла из комнаты. Эвелин это не огорчило. Ей нравилось быть с мужем наедине, когда он разговаривает только с ней и вокруг нет никого, кто мог бы помешать или облить ее элем.

Мысль, что Грэм — ее муж, все больше привлекала Эвелин, вот если бы только они сумели преодолеть трудности, порожденные ее собственным обманом! Она понимала, что рано или поздно придется все ему рассказать, но когда? А вдруг это признание отнимет у нее ту нежность, которую он сейчас к ней испытывает? Или его нежность вообще порождена только тем, что она женщина, достойная лишь сострадания?

Ей стало страшно. У них все может получиться прекрасно, а может — очень и очень плохо. Если правда станет известна, защита, которой она пользовалась, пока ее считали дурочкой, навсегда испарится.

Грэм усадил ее перед огнем и поднял меховое покрывало, которое Рори расстелила, чтобы согрелось. Эвелин смотрела на Грэма не отрываясь — не хотела пропустить ни одного его слова.

— Я буду держать мех, а ты сними мокрое покрывало и завернись в теплое. Оденешься, когда высохнешь и согреешься.

По лицу Грэма Эвелин видела, что он смущен. Ей стало любопытно. Может, он не смотрит на нее как на женщину? Нет, причина в другом, ведь он целовал ее. И реагировал на нее так, как мужчина реагирует на женщину. Эвелин видела, как целуются родители. Видела, как страстно обнимаются другие пары в их клане. То, что было между ней и Грэмом, потрясло Эвелин до глубины души.

Может быть, он не хочет видеть в ней женщину? Не хочет, чтобы она была его женой? Тут даже нет никаких «может быть». Все знают, что Грэм не хотел жениться, и скорее всего его мнение не изменилось.

Но ведь им обоим не дали возможности выбирать. На взгляд Эвелин, следовало смириться и попытаться извлечь пользу даже из такого положения. Ей нравился Грэм. Чем больше времени она проводила в его обществе, тем больше симпатии и даже уважения он у нее вызывал.

Грэм был добрым, старался проявлять понимание. Человек, который способен так относиться к дочери своего злейшего врага, не может быть негодяем.

Эвелин выпустила из рук влажное покрывало, и Грэм поспешно прижал к ней нагретую меховую накидку. Она улыбнулась, подоткнула мех под мышками и, обернутая, села на скамейку. Потом похлопала ладонью рядом с собой, надеясь, что он тоже сядет и высушится у огня.

— Мне надо снять мокрую одежду, — возразил Грэм.

Эвелин кивнула и отвернулась. Она уже знала, что ему неловко раздеваться в ее присутствии, но краешком глаза продолжала за ним наблюдать.

Тело мужа вызывало у нее острое любопытство, ей хотелось рассмотреть его как следует. Прежде она никогда не видела полностью обнаженного мужчины.

Когда он быстрым движением снял тунику и стащил штаны, Эвелин перестала дышать. Потом Грэм повернулся, чтобы достать сухую одежду из сундука.

Он… Эвелин не находила слов, чтобы выразить свое изумление и восхищение. У него тело воина, и оно прекрасно.

Могучие, мускулистые ноги. Такие же руки и плечи. Внизу живота курчавились темные волосы, а его мужское достоинство…

Эвелин нервно сглотнула, испугавшись, что он заметит, как она подсматривает. Эта часть его тела ее просто заворожила.

В целом Эвелин знала достаточно о процессе соития, вот только никак не могла представить себе, как это возможно. Его жезл выглядел слишком большим, чтобы поместиться внутри ее. Эвелин очень хотела стать Грэму настоящей женой, хотела, чтобы брак был закреплен интимной близостью, но не могла вообразить, как это может осуществиться без значительной боли и усилий с ее стороны.

Тем не менее на это придется пойти, если она желает быть настоящей женой, а именно этого Эвелин и хотела. Она хотела, чтобы ее приняли Грэм и люди его клана, — конечно, если такое вообще возможно. Она не желала навеки остаться женой Грэма Монтгомери, которую ему навязали силой и которая была лишь неизбежным довеском к мирному договору с враждебным кланом.

Грэм закончил одеваться, и Эвелин быстро отвела взгляд. Через минуту он уже сел рядом с ней у огня.

Она не отрывала взгляда от его губ, чтобы не упустить ни слова из того, что он скажет, но Грэм молчал и лишь смотрел на огонь.

Может быть, нужно поцеловать его еще раз? Ей очень хотелось этого, но она робела, не зная, как он к этому отнесется сейчас, когда исчез элемент неожиданности. Эвелин облизнула губы и продолжала с ожиданием смотреть на Грэма.

Словно почувствовав ее взгляд, Грэм повернулся к ней. Его карие глаза поблескивали от языков пламени. Казалось, он изучает Эвелин, взвешивает собственные мысли и слова.

— Я не знаю, что с тобой делать, Эвелин Армстронг.

В его позе и лице чувствовалось необычное смирение. Эвелин нахмурилась. Ей не понравился скрытый смысл этих слов.

— Я не могу определить, допустимо ли то, что я испытываю. Я чувствую себя виноватым из-за того, что мне нравятся наши поцелуи. Это мучает меня.

Эвелин улыбнулась. На душе у нее сделалось легко и спокойно. Она вдруг засмущалась и хотела отвести взгляд, но ведь тогда она не увидит, что он станет говорить дальше.

Вдруг она потянулась к его подбородку и провела пальцами по губам. Грэм прикрыл глаза, явно наслаждаясь этим прикосновением, и не успел снова открыть их, как Эвелин встала и прижалась губами к его губам.

Меховое покрывало частично сползло на пол, но Эвелин, не обращая на это внимания, накрыла губами твердую линию его губ. Ей хотелось снова впустить внутрь его язык, почувствовать его у себя во рту.

Эвелин кожей ощущала дыхание Грэма. Вот он вздохнул. Что это было? Вздох отказа? Смирения? Эвелин не знала, зато его губы раскрылись, а язык осторожно погладил ее язык. Грэм вернул ей поцелуй с лихвой. Она не заметила никакого сопротивления с его стороны, никакого признака того, что Грэм борется с чувством, что между ними возникло.

Это был самый сладкий миг ее жизни. Эвелин хотелось, чтобы он длился вечно, но Грэм отстранился, заглянул ей в лицо из-под полуприкрытых век и осторожно отступил в сторону. Казалось, он не просто отстранился, а словно воздвиг видимый барьер между ними. Может быть, ему это необходимо?

— У меня дела, — сообщил он.

Он поднялся и, не глядя на Эвелин, вышел из комнаты.

Эвелин не стала оглядываться, однако ей очень хотелось. Поцелуй возбудил ее и лишил сил. Она долго смотрела себе на руки и пыталась совладать с бушующими в душе чувствами. Никакого сердечного опыта у нее не было. Ее встречи с первым женихом привели к беде, и Эвелин поклялась ни за что не допустить положения, которое обещал ей в браке Йен Макхью. В случае с Грэмом у нее не было выбора. Брак с ним мог оказаться не лучше, а возможно, и намного хуже, чем с Йеном. Ей просто повезло, что Грэм проявляет к ней доброту, не думает о мести и не обижает ее.

Испустив глубокий вздох, Эвелин поднялась со скамейки. Меховое покрывало сползло на пол. На кровати лежало платье, которое приготовила для нее Рори.

Ничто и никто не испортит ей сегодняшний день! Ни злобные родственники мужа, ни собственные сомнения, ни страх, что надо признаться Грэму в обмане, — ничто!

Эвелин наслаждалась первым поцелуем, первым глотком страсти, в первый раз пробудившим желание, и мечтала испить эту чашу до дна.

Настало время поговорить с Рори, которая наверняка захочет узнать, почему Грэм отнес Эвелин в замок на руках. Пожалуй, она будет даже обеспокоена.

И Эвелин, полная решимости противостоять всем нападкам, направилась к лестнице. Она жена Грэма, нравится это его клану или нет. Сама Эвелин приняла случившееся, и если бы это зависело только от нее, Грэм вскоре тоже принял бы свой брак без всяких условий. Со временем люди его клана смирятся. Только на этот исход Эвелин и надеялась.

Добравшись до нижней площадки, она обогнула вход в главный зал и поспешила в дальний конец коридора. Оттуда можно было пройти к кабинету, где любила проводить время Рори.

Но в кабинете было темно. Никто не сдвинул меховые шторы с окна. Рори не было видно.

Опечаленная, Эвелин вернулась в зал и решила выйти из дома. Там она наверняка узнает, куда делась Рори.

В обычно пустом холле на сей раз сновали туда-сюда служанки из кухни. Здесь сейчас была настоящая толпа. Во всяком случае, так показалось, когда множество людей преградило ей путь во внутренний двор.

Впереди группы из пяти женщин стояла Кирстен. Злобное выражение на ее лице предвещало не самую приятную встречу. Губы служанки изогнулись, когда она процедила:

— Шлюха.

Эвелин удивленно моргнула. Надо же, девица придумала нечто новенькое. Эвелин полагала, что словарь Кирстен включает в себя только одно оскорбительное слово.

Остальные женщины закивали с не меньшей злобой, чем Кирстен.

— Тебе не удастся окрутить нашего лэрда своими штучками, — продолжала Кирстен. — Конечно, он мужчина. Мужчину можно сбить с толку смазливым личиком и податливой плотью. Но нас ты не обманешь. Мы не позволим ему забыть, кто ты такая. Ты никому здесь не нужна, Армстронгова сука!

Эвелин охватила бешеная ярость. Остальные женщины наверняка тоже выкрикивают ругательства и оскорбления. Все согласны с Кирстен и поддерживают ее, просто Эвелин не может читать по губам у всех сразу. Лица перед глазами поплыли. Она словно ослепла от гнева.

Эвелин обернулась к огромному камину в центре зала. Над камином висело два огромных меча. Каждый мог их достать, а потому Эвелин засомневалась, что они пригодны для боя, — скорее мечи висели здесь для красоты. Но сейчас ей не было до этого дела. Подойдет любой из них.

Если они хотят увидеть сумасшедшую, она им покажет!

Эвелин бросилась к камину, встала на цыпочки и потянулась к мечу. Только бы он был не закреплен! И чтобы она смогла его поднять!

Рукоять оказалась старой и вытертой, а лезвие не такое широкое, как у мечей родственников Эвелин или у воинов Монтгомери.

Меч легко соскользнул с крюка, Эвелин согнулась под его тяжестью, но гнев придал ей сил. Она обернулась к женщинам, которые выглядели уже не так самоуверенно, шагнула вперед, взмахнула мечом и что есть силы завопила:

— Во-о-о-он!Ей не было дела до того, как громко звучит ее голос, что от него задрожали балки на потолке. Слово, единственное, которое она сумела произнести, вырвалось из ее груди и пробилось на волю сквозь судорожно сжавшуюся гортань.