Действие 1 Начало

Софии Кожариной

Часть 1. НАБЛЮДАТЕЛЬ

Концептуальная часть-зарисовка из четырёх глав, имеющая целью изучение концепции наблюдателя как разновидности человека и его жизни на примере одного галла

Действие 1 Начало

- Будьте здоровы, - вежливо пожелал стенографист пожилому человеку лет шестидесяти, что лежал на довольно старом диване, не издавая звуков более чем было нужно. Даже его чих мгновенно утонул в последовавшем затем молчании.

- Ненавижу формальности, - сухо произнёс он, вместо «спасибо», чем несколько удивил Ивана:

- Давайте перейдём к делу. Я хочу, чтобы после меня в этом сером мире осталась хоть капля разума, - он бедно усмехнулся и замолчал, о чём-то глубоко задумавшись. Его отстранённый взор, преисполненный какой-то ностальгией, словно бы сожалением, изучал старые, совсем потрёпанные шторы, препятствовавшие проникновению в квартиру солнечного света. Это дополняло царившую в комнатке атмосферу минимализма каким-то совсем уж ожидаемым штрихом.

- Приступим-с? – переспросил Иван, немного сконфуженный пространственным взором своего клиента.

- Да, конечно, - согласился, как бы с нехотя, пожилой человек. – Они должны знать… Они определённо должны понять мою историю…

- Историю? Как мне будет точнее её оформить?

- Не более чем ложное самопознание, - пространственно ответил господин Красовский. Его внешний вид было крайне трудно описать. С одной стороны, он не был достаточно ухоженным для того, чтобы выглядеть подобающе. С другой, среди царившей вокруг унылости, он казался неким светлым пятном, тенью порядка, подобием социального. А его непринуждённый вид был не менее загадочным, чем его серо-зелёные глаза, скрывающие в себе нечто болотное в своей неопределённости, излучавшие спокойствие и целеустремлённость.

- Ясно, - кивнул стенографист, хотя на деле ему было понятно очень мало. Но этот старый, несколько самоуверенный господин заставлял его нервничать, ощущать внутренний дискомфорт. Но и плата была достойная, и жил этот странный человек недалеко – вполне хорошо. Вполне, если не принять во внимание всю странность его слов. И этого неприятного молчания… Липкой, душной тишины; сумрачной пелены невнятных визуальных образов; невыносимой обстановки напряжения… «Скорее бы кончился вечер. Скорее бы окружающая обстановка сменилась в пользу той, что царила у него дома», - невольно подумалось нашему герою. Он словно бы застыл, нервно сглотнув и вдохнув полную грудь затхлого комнатного воздуха. Воняло стариной и чем-то, отчаянно похожим на забвение.

Иван слегка тряхнул головой. Благо, что «клиент» этого не заметил.

- Печатайте в точности по моим словам, - предупредил тот.

- Конечно, ваше превосходительство, - кивнул стенографист. – Как вы скажете… Начнём-с? – за этим вежливым предложением он разом скрыл всю свою нетерпеливость.

- Было это очень давно. Один маленький парень, совсем незначительный, никому не нужный, отправился в путешествие, чтобы повидать мир… В итоге он понял все законы…

- Позвольте, я замечу, - нерешительно перебил задумавшегося господина Иван.

- Заметьте.

- Разве можно знать всё?

- Можно, глупый человек. Я могу не знать строение клетки, но я сам бы создал сродный механизм. Я могу предугадать каждое ваше движение, не зная вашей фамилии. Ведь так?

Не желая вдаваться в подробности, прежде разозлившись на себя за своё внезапное любопытство, стенографист продолжил выбивать диктуемый ему текст:

- Им руководила идея. В нём жила надежда. Он дышал свободой. Было ли ему интересно? Конечно. В этом мире ничто не происходит без чьего-то интереса. А он был готов!..

 

Каждый новый аромат возбуждал в нём что-то такое, что он, как не силился, как не пытался, не мог передать словами, либо просто образумить в мысли. Реальность стала походить на сон по мере того, как он покидал привычные для него места и всё больше удалялся в неизвестность.

Было ли ему страшно? Возможно. Но страх воспринимался им как нечто обязательное, неотъемлемая часть испытания, то, через что проходят все на начальном этапе пути.

Было ли ему неудобно? Да, слегка не по себе, но он ясно понимал, что дорога назад означает демонстрацию слабости его силы воли. К тому же, он вспомнил слова отца о том, что репутацию стоит беречь ценой жизни. Это несколько усилило его уверенность в правильности своих действий.

Было ли ему стыдно? Отнюдь. Он внушил себе, как часто бывает в подобных случаях, определённую идею, понятную ему одному, однако фундаментальную как сам мир. Идею о том, что старые родители не останутся одни – на уход за ними есть младшая, но благонадёжная сестра, которая вполне может успешно выйти замуж. Тем более что друзей в деревни он практически не имел, объясняя это своей самостоятельностью и желанием быть отдельно от общества.

Но сейчас он начал сомневаться. Его теория о том, что общество для человека есть величина исключительно внешняя, не выдерживала внутренней критики, сомнений, навлечённых сменой обстановки. Но отректись от цели значило отступить, пожертвовать репутацией твёрдолобого экспериментатора, остановится в самом начале пути. Об этом не могло быть и речи. Отступление сложнее оправдать, чем ненужную победу. И он это знал. Месяца, проведённые у друида, сформулировали его кругозор и не только: речь шла о принципах, которые глубоко вошли ему в душу. Благо, что на то был подходящий микроклимат…

Белка, большая рыжая белка, намного больше тех, что жили в лесу на краю деревни, пронеслась у него под ногами и внезапно остановилась. Она испуганно или, скорее, наивно посмотрела на человека. Вполне возможно, что в этих местах люди были крайне редко.

«Это даже к лучшему», - смело подумал человек, боявшийся не столько волков и медведей, сколько каких-нибудь дикарей.

Друид рассказывал ему о некоторых племенах каннибалов, живущих в изолированных долинах. Истинная опасность, здесь, вдали от родных мест, приобретала новые, пугающие оттенки страха.

Но он строго-настрого обещал себе не боятся и встречать любую опасность с высоко поднятой головой. Злые духи, по преданиям царившие в безлюдных местах, не вызывали у него особой опасливости – для них было прекрасное бронзовое ожерелье в форме загнутых вовнутрь тупых клиньев – образ вечного светила, которое должно было повсеместно оберегать хозяина поделки от чёрной магии. Украшение путнику дал всё тот же друид, которому, в свою очередь, ожерелье подарил вождь одного из богатых племён Южной долины.

Леса переходили в отдельные рощи, но вскоре снова обретали всю свою мощь. Раз путника настиг сильный ливень, воедино с ураганным ветром являвший собой опасную силу, не имевшую равных в природе, словно бы страшный дух непогоды Лахашакс решил выкорчевать все деревья и превратить мир в руины. Но на защиту слабых и обездоленных встала сама Батика, богиня леса, направившая всю силу и магию весеннего цвета в нарушителя уставленного покоя. Тот был повержен – и лес вновь обрёл прежние краски.

В благодарность богине наш герой принёс в жертву молодую лань. Еды и воды ему хватало с лихвой, а значит, он мог размышлять на вечные темы и наслаждаться красотой девственной природы сих богатых мест. Бог Луда одарил его хорошим настроением и позволил обрести внутренний гомеостаз.

Теперь, вдали от дома, у него более не было чувства страха, либо он просто успел к нему привыкнуть.

Раз ему посчастливилось найти целый выводок поросят. Рядом не было абсолютно никого, и он уже предчувствовал сытный ужин, как тут увидел странное существо, наблюдавшее за ним из-за кустов. Оно походило на человека, но было более чем неухоженным, заросшим и полностью голым. Существо зарычало, и начало медленно двигаться к нему, так что он был вынужден спешно ретироваться, дабы не ощутить на себе весь первородный гнев странного дикаря.

Другой раз он слышал человеческие крики, которые звучали тонкими отголосками и доносились будто бы со всех сторон. Вскоре звуки затихли так же внезапно, как и начались.

Мир казался неразгаданной тайной, секретным кладом, невнятным толкованием старого вещуна, заоблачной далью, скрытой за пеленою тумана, исходящего откуда-то сверху. И это было прекрасно. Абсолютное неведенье, вера в высшие силы – всё это делало мир непонятным и оттого естественным.

Через несколько месяцев странствий он, наконец, нашёл людей – маленькую деревню из менее чем двадцати хат. Он с жадностью набросился на юного пастуха, ведущего отару на выпас, стремясь услышать то, от чего он уже успел отвыкнуть – ненужный социальный бред. Да, да – его интересовало всё: мелочи, горести плебейской жизни, цены на одежду и даже политика. Пастух радо рассказал ему обо всём и посоветовал услуги местного цирюльника. Тот был знаменит на всю округу и брил десять с лишком селений.

- Нет, спасибо, моя борода не так длинна и не доставляет мне неудобства, - ответил, чуть замявшись, путник. Он чувствовал себя несколько неуверенно, уже подзабыв культуру общения с людьми.

- Есть ли у вас здесь вождь? – спросил он. – Я был бы рад, если бы он принял меня как гостя. Духи странствий, благоволившие мне всю дорогу, окажут честь вашему селению.

- Не сомневаюсь, - ответил пастух. – Я отведу вас к Пицориксу. Он у нас и добродушен, и цену всему знает. Выгодный человек. Знает всё о торговли. А что не продаст – тому применение найдёт…

Странник слушал речь пастуха, словно информацию исключительной ценности: настолько ново для него звучал человек. Он уже и позабыл, был, что люди такие же звуки издавать способны, какими прочие существа меж собою общаются.

Пастух оставил свою отару, объяснив, что волков здесь не видели давно, и повёл странника к вождю.

Жилище последнего было украшено лучше прочих, а сам он выглядел ухоженным и мудрым. Его преимущественно седые волосы были заплетены в длинную косичку, борода завивалась аккуратными витками, а знаменитый галльский нос не казался чересчур массивным ввиду больших зелёных глаз.

Путник встретил предводителя при полном параде: он был в несколько мешковатых для своей худоватой фигуры грубых штанах и тёплой овечьей накидке. На богатом поясе же имелись дорогие ножны.

При виде столь хорошо убранного хозяина дома наш герой несколько стушился. Он вспомнил о своём потрёпанном в дороге, бедном платье и запущенной бороде, но эти мрачные мысли были сразу же отогнаны внезапно тёплой улыбкой вождя.

- Рад приветствовать в своей скромной обители мира статного воина с чистой репутацией, - поздоровался он, имея в виду отсутствие на теле у юноши татуировок.

- Я тоже рад. Меня приятно смутил ваш тон. Я думаю, что это говорит о вашей доброте к уставшим. Не могли бы вы, великий господин этих цветущих краёв, приютить меня у себя в честь приближающегося праздника Луда?

- Хох, да вы глаголете под стать моим ожиданиям, - усмехнулся вождь:

- Я, Пизорикс, сын Машутопикса, окажу вам честь и приму вас. Моё селение – почти что ваше, воин.

- Я Раваре, сын Гацана, внук великого белга-наёмника Саркашакса, гость из Северных долин. И я рад вашей доброте, Пизорикс.

- Самого Саркашакса? – удивился вождь.

- Я ещё более рад оттого, что вы знаете о подвигах моего деда.

- Да, конечно. Он был настоящим «вырвидубом» и слыл охотником на медведей.

- Лучшие вожди пользовались его услугами…

- Во славу предков!

- Пусть навеки им будет мил покой внеземных миров!

 

Действие 2 Новый устав на старые мысли

Местные жители очень быстро приняли Раваре за своего. Он помогал им с работой, удивляя всех силой и выносливостью. За это пастухи отплатили ему уютным жильём и вкусной едой.

На празднике в честь бога смеха собралась вся Пологая долина: ровно семь селений, считавших своим долгом оборачиваться вокруг одного вождя, подобно планет, оборачивающихся круг Солнца. Шутки, танцы, блюда из кабана самых разных форм и размеров, выдержанное в дубовых бочках вино, ячменное пиво, различные фрукты и просто отменная обстановка взаимоуважения – всё это олицетворяло мирную душу местных племён. Они жили сплочённо, словно единый организм, и выручали тех, кто был в беде. Так повелось в здешних местах с древних времён. И продолжалось веками.

Раваре казалось уже, что он нашёл свой идеал. Но уж как-то быстро он достиг своей цели. Он ожидал великих приключений, грандиозных битв, верных друзей и живописных красавиц. Мирная жизнь же была далека от его идеалов.

Странник желал странствий. Но сейчас, на празднике души и тела, он менее всего хотел лишений и передряг. «Будь, что будет, но только не сегодня!» - говорила его душа и он с ней соглашался.

- Какая короткая жизнь! – воскликнул кто-то, стоявший рядом с ним.

- Не знаю… Как по мне, её вполне хватает, - ответил Раваре, когда понял, что маленький, изрядно полысевший человечек обращается именно к нему.

- Мерцание мотылька в ночи. Дыхание тура зимой. Капля дождя на листке чудо-цветка, стекающая вниз…

- Вниз есть в загробное царство? – спросил странник.

- Откуда вам знать? – словно обиделся коротышка. – Человек – лишь тень, зависимая от погоды.

- Как по мне, вы говорите чепуху, - отмахнулся Раваре.

- Нет, славный воин, нет! – снова воскликнул его собеседник:

- От нас ничего не зависит. Пришедший из праха останется прахом.

- С вами говорить мне не по вкусу, - вновь отмахнулся Раваре. – Вы толкуете мне о несвязанных меж собой вещах. Это глупо.

Коротышка приобрёл совсем безумный вид и туманно возразил:

- Бред порождает бред. Вечность уходит в пустоту. А то, что остаётся, становится тленным. Но есть сила, которая не даёт бессмысленному покорить разум, необходимому утратить важность, а Вселенной кануть в Лету. Эта сила подобна своему врагу, но мощнее и непостижимее. Именно она была создана прежде всего и надёжно запрятана в отдельных людей. Господин император называет их…

Внезапные крики отвлекли Раваре от безумных речей его странного собеседника. Сперва странник не мог понять истинную причину всеобщего переполоха. Казалось, что весь мир мгновенно сошёл с ума, утратив былой рассудок. Только взглянув на холмы, он понял причину. Они были буквально усеяны великим множеством людских фигур. Сомнений не было – это набег.

Раваре наивно считал, что в этих краях насилия нет вообще. Поэтому он был ошарашен нападением разбойников ещё и в такой праздничный день. Ему хотелось топнуть ногой и, с помощью всей величины неистового гнева, обратить неприятеля в бегство. Праздник должен продолжаться! Но реальность не поддавалась фантазии юного воина. Он с ужасом взирал на творившуюся круг него панику. В какой-то момент его взяла апатия. Ему хотелось просто стать и ждать. Но он, ценою волевых усилий, избавился ото всех наваждений и трезво оценил ситуацию.

Сражаться – явное самоубийство. Бежать? Если да, то куда?

Ситуация казалась безнадёжной. Внезапно он обратил внимание на беседовавшего с ним давеча коротышку. Тот сидел на земле, скрестив ноги и сосредоточившись в одной точке. Он выглядел полностью отстранённым от реальности, что повергло Раваре в изумление.

- Что вы делаете? – не выдержал он.

Человечек ехидно усмехнулся и ответил:

- Зачем спешить? Странные вы все… Обожаете приключения, а, когда получаете уникальную возможность приукрасить свои серые будни, зарываетесь в землю.

- Кое-кому напрочь отшибло здравый смысл, - вспылил Раваре:

- Вы сумасшедший? Хотя, зачем спрашивать – это очевидно…

Тут ему внезапно стало плохо: окружающие его образы вмиг утратили прежнюю чёткость и закружились рябыми потоками. Мозг потерял ясность рассудка. Зелёное смешалось с серым, образовав безумный оттенок сухой листвы. Запах стал вкусом, вкус – ужасно неприятным ввиду своей кислоты. Это было более чем странно. Это было безумно!

- Зачем вы это сделали? – маленький мальчик лет семи в отчаянии вырывался из рук матери. Он не мог понять. Он не мог поверить в то, что его больше нет и винил сразу всех. Собака была его единственным другом, внешним отростком души, если можно сказать подобным образом. Да, в детстве все мы преувеличиваем мелочи и недооцениваем по-настоящему важное, но пёс был для него более чем другом…

- А! – он вскрикнул. Заорал во всю силу своих лёгких, не в силах терпеть. Неприятное ощущение, словно он только что сделал что-то постыдное и омерзительное.

- В одну реку нельзя войти дважды. Ты уверен?

- Да. Пускай!

Он плохо воспринимал реальность. Та словно была склеена из множества отдельных элементов. Голова болела и не болела одновременно. Ему казалось, что он больше никогда не сможет здраво мыслить и рассуждать. Какие-то невнятные голоса своим звонким эхом давили на его подсознание. Ему не было страшно. Ему было крайне неприятно. Жизнь успела благополучно пронестись у него перед глазами.

Наконец те снова начали различать чёткие контуры окружающего. Он стоял посреди поляны. Со всех сторон его окружал весьма дремучий лес. Рядом с ним стоял всё тот же карлик. Раваре хотел рассердиться, но не мог. Кто-то невидимый и коварный отрезал от его души кусок, отвечающий за чувства. Остались только отдельные мысли и наболевшие вопросы.

- Кто вы?

- Я думал, что ты успел понять. Ты был готов и я решил спасти неплохого, то есть славного воина от иллирийских бандитов.

- Зачем?

- Не стоит благодарности.

- Кто я?

- Уже не человек, но ещё не один из нас.

- Куда?

- Господин император считает, что тебя ещё следует испытать. Поэтому, не стоит тянуть, как по мне. Для начала отправляйся в пустошь: всё возникает из ничего. Медитации помогут тебе открыть правду. Не закрывайся и не будь чересчур «общительным». Желаю удачи…

 

Поляна вмиг сменилась на голый, безынтересный пейзаж. Здесь не было ничего, кроме реденьких пучков асфоделя. Молочный туман застилал всё вокруг, не встречая на пути никакого сопротивления. Ветер был почти ураганным, но Раваре словно не ощущал его порывов. Он был выше и, одновременно, под волнением стихии. Он не нуждался ни в людях, ни в чём-то другом.

В его душе образовалась мёртвая пустота. Он нуждался в чём-то новом, чтобы её заполнить.

И поэтому он пошёл. Направление было выбрано самым «рандомным» из способов. Про себя он заметил, что теперь он может свободно, без каких-либо усилий, выбирать случайный вариант. В его голове возник как бы генератор случайностей. Это делало его свободным и непредсказуемым.

Его душа, лишившись эмоций и чувств, стала намного легче. Она зависла где-то в верхней части головы и казалась неприятно пустой. Такой же неотягощенной деталями, что и пустошь…

Да. Он должен переучиться. Познать всё заново, чтобы обрести новые способности. Будущее с лихвой скомпенсирует его незавершённое прошлое. Или нет?

Тень сомнения. Куда же без неё? Главное – не дать ей стать больше. Тень… Всего лишь тень…

Действие 3 Homoobservatorem

- У-у-у! – большой серый волк застонал в предсмертной агонии и рухнул на землю. Его последний вопль гулким эхом отозвался вокруг, пока не затих навеки.

Человек лет молодых привычно потащил добычу в своё логово. Он уже предвкушал сытный ужин и внезапно возникший пред ним силуэт стал для него полной неожиданностью.

- Вы кто? – Раваре чуть было не столкнулся с незнакомцем.

- Вы есть Раваре? – спросил тот крайне хриплым голосом.

- Мы, мы, - подтвердил охотник. – А вы кто? В последний раз людей встречал лет пять назад. Слова не все помню…

- То ли ещё будет, - утешил его незнакомец.

- Возможно, - неуверенно отмахнулся Раваре:

- Я бы с удовольствием рассказал вам о себе, но вы знаете моё имя, а я ваше – нет…

- Эрнест фон Штрудель, хотя имён у всех нас много. Вам точно покрасивее подберут.

- Где? Когда?

- Ну что же вы, славный воин из Цизальпийской Галлии, не помните ничего? Аккурат пять лет назад отосланы были на подготовку. Готовы ведь уже. Испытание пустотой позади – осталось уже лишь лицо навести для полного протокола, так сказать.

Раваре словно что-то вспомнил. Подумав с полминуты, он сказал:

- Я полностью ваш. Эти пять глупых лет сделали меня рабом.

- Чьим? – усмехнулся Штрудель. – Неужели нашим? Это всё выветрится, подобно максимализму, когда вы станете полноценным элементом, так сказать…

- Ведите… - покорно ответил Раваре.

Не прошло и секунды, как он стоял в какой-то приёмной. Штруделя и след простыл. Прямо перед его носом, из стены возникла дверь. Звучный женский голос прокричал:

- Следующий!

Наш герой понял, что зовут именно его. Недолго думая, он потянул дверь на себя. Та сразу же поддалась, и он зашёл в просторный зал. Прямо перед ним стоял длинный стол, за которым сидело четверо: чёрноволосый парень низенького роста, несимпатичная женщина лет сорока, старик с реденькими волосами и мужчина, глаза которого были неестественно красными.

- Садитесь, - женщина извлекла из воздуха стул и поместила его возле стола. Раваре послушно сел.

Женщина продолжила:

- Один славный воин, хорошая родословная, желание путешествовать. Мы зададим вам пару вопросов.

Далее заговорил старик:

- Представьте, что у вас есть выбор. Пожар. Страшный пожар. Вы можете спасти свою жену, от которой вы без ума, а можете – сокровище мировой культуры, бесценные рукописи, шедевры живописи…

- Мне всё равно. Я буду наблюдать, как естественная агрессия уничтожает свои плоды. Не я породил свою жену. Не я создал шедевры. Как угодно Высшему Разуму…

- Да вы фаталист, - заметил старик.

- Или, быть может, мизантроп? – спросил низенький парень.

Раваре промолчал.

Воспользовавшись паузой, свой вопрос задал красноглазый:

- Падение – солнце. Вторжение – ветер. Нашествие – воды. А взлёт – это просто циничные слёзы. Она восхищала, внимала людей и сними сражалась, ставая сильней.

- Туча. Облако, - без труда разгадал загадку Раваре.

- Ну что ж, вы адекватно мыслите, реально рассуждаете и быстро учитесь, - подытожил парень. Он посмотрел на женщину. Та утвердительно кивнула, и он продолжил:

- Мы найдём вам куратора. Он ознакомит вас с сутью наблюдения и даст вам название. Прощайте.

Раваре не успел ничего сказать. Теперь он стоял посреди маленькой комнатки. Из обстановки здесь были только свежезастланная кровать и скромный столик, на котором лежали чистые, абсолютно белые листки бумаги. Рядом стояла чернильница, в которую было воткнуто гусиное перо. Он не умел писать и поэтому просто-напросто уселся на кровать. Та была довольно удобной.

«Меня выбрали», - подумал он. – «Значит, я не так прост. Значит, я способен и, возможно, волен. Нет, я не раб», - утешил он себя: «Рабам не дают бумагу. Рабам не выделяют хоть какое, а жильё». Он несколько иной. Ему необходимо понять. Ему необходимо приспособиться.

Задумавшись, он лёг и уснул. Проспав около двух часов, Раваре открыл глаза и обнаружил подле себя сидевшего человека. Он был довольно молод, но на его усталом лице виднелись морщины. На небольшой, слегка загнутый нос были посажены очки-половинки, придающие виду его лица особой значимости.

- Отлично, - тихо произнёс куратор: - Вы, наверное, устали с дороги, но я должен ознакомить вас с тем, чем вы теперь есть.

- Давайте, - без особого энтузиазма согласился Раваре.

- Меня зовут Эйрике Фалс. Ваше имя?

- Раваре, сын Гацана.

- Теперь вас будут звать Римус Гацан Милитис. Я так и постановлю совету…

- И кто я? – не выдержал наш герой.

- Наблюдатель третьего ранга. Ну что ж, я попытаюсь вам очертить некие перспективы во имя вашего благоразумия… Дело в том, что, прежде чем создать человека, Бог должен был спрогнозировать принципы его работы. Чтобы люди не оказались такими агрессивными да циничными, что и животные, в них была заложена чёрная, непостижимая материя. Совесть, узы любви, святые границы и прочая – все те чувства, которые мы называем высокими или небесными. Целью их, конечно же, было обезопасить человека от самого себя. И это работало. Но разом с обычными Бог создал совсем мало натуральных людей, которые не обладали высокими чувствами, но могли мыслить без границ и управлять природой. Но они не должны были, ни при каких обстоятельствах, вмешиваться во что-либо, нарушать ставленые порядки.

Се есть наблюдатели. Один из нас раз сказал, что людей есть даже четыре типа. Одни могут, но не хотят – это обыватели. Другие и могут, и хотят – это романтики, творческие люди. Третьи не могут, как бы они не хотели – это безумцы, видящие мир иначе. А есть те, кто ставит себя выше возможностей и желаний, не поддаваясь классификации. В этом истинная суть наблюдения – чистый, абсолютный разум заправляет сим миром, а теория хаоса – бред, выдуманный людьми, глупый заменитель религии. Им же нужно постоянно во что-то верить. А мы не верим, потому что мы точно знаем.

Но мы должны быть отдельно. Когда глупый наблюдатель проникал в «обычный мир», случались кровавые войны, потому что наблюдатели знают истинную цену жизни и мерзость человеческой души. Взять, хотя бы, Гитлера.

Посему – тысячелетний порядок. И десять правил, без которых никуда. Во-первых, не вмешиваться. Во-вторых, быть превыше своего мировоззрения. То есть, не быть зашоренным. В-третьих, подчинять свои эмоции, превращая их в разум. Правило номер четыре: делать минимально, чтобы не казаться больше. Пять: решать проблемы, приручая их. Шесть: мыслить о чём угодно, но делать как все. Семь: ценить не друзей, а врагов. Правило номер восемь: поражать врага его же оружием. Предпоследнее, но немаловажное правило: число «четыре». В мире есть семь основных чисел. Один знаменует начало, безальтернативный исток. Два есть основа, эталон для подражания, черта разума и свойство рациональности. Три обозначает выбор, а также виденье, мировоззрение, определение человеком всех форм времени и своей судьбы. Пять возглавляет. Это алчное число власти и, собственно говоря, величия. Шесть – это число конца, смерти. Семь – надежда на продолжение. Меж первой тройкой и второй есть число «четыре» - основа всего сущего.

 

Действие 4 Homosuperior

- Последнее же правило в том, что всё, что существует на планете и во Вселенной, находится в идеальном порядке. Людям, даже нам, дозволено действовать в определённом диапазоне.

- Это я понял, - заверил Эйрике Римус. – В пустоши своя прелесть.

- Верно, - подтвердил куратор. – Итак, ты полностью готов. Всё в твоих руках. Удачных наблюдений! И помни: не вмешиваться и делать не более нужного.

После этих слов случилось уже обычное для Римуса действие: он, неожиданно для себя, возник в совсем другом месте.

Здесь было холодно. Узкая щебёночная дорога была далеко не новой, но он, повелитель времени и пространства, отлично знал, что он в нужное время и в нужном месте.

Издалека донёсся гулкий топот лошадей. Снег колол в глаза, но он был полностью сосредоточен на экипаже. Седой усатый кучер с удивлением осмотрел стоящего на дороге Римуса.

- Залезай! – добродушно пригласил он:

- До города вмиг довезу!

По пути извозчик говорил о погоде. Это не больно интересовало Римуса, и поэтому он задал свой вопрос, занимавший его в тот момент:

- А вот попробуйте представить такую ситуацию. Умирает жуткий скряга, ненавистный всему миру. Жил хуже не бывает, и на похоронах никто грустить не собирается. Что в данном случае лучше: когда все надуманно грустят и льют фальшивые слёзы или когда честно радуются смерти всеми ненавистного?

- По мне, так лучше первое. По статуту, - ответил извозчик.

- А ведь разницы то никакой! – воскликнул Римус. – Хотя есть такое правило, - добавил он, - что мыслить можно о чём угодно, а делать всё нужно по статуту, как все.

- Вот именно. А лучше всего – мораль.

- Мораль? О, да вы же не учитываете один жестокий факт: у морали есть чёткая область определения. Её почему-то всегда опускают, говоря, что из любой ситуации есть моральный выход. Но вы попробуйте применить мораль к хищнику, пожирающему свою добычу; камню, не спеша летящему на голову честнейшему человеку; убийце, который стал таковым ради спасения своих умирающих детей.

- Бог милосерден, - сухо ответил извозчик, будто бы он не слышал горячих доводов пассажира.

Римус с холодным любопытством взирал на диковинные для него каменные здания. За две тысячи лет мир несказанно и многократно изменился, но он знал: душа человеческая слишком постоянна, чтобы её можно было изменить хоть на мельчайший элемент. А, значит, время не способно влиять. И пространство тоже.

От своего неожиданного открытия он мысленно подскочил на месте. Что же определяет человека? Что делает его таковым? Он словно стучался в пустоту, не в силах перебороть сомнения, возникающие из неоткуда. Неужели он, славный воин, никто без той «чёрной материи»? Неужели человека определяют не события его разума, а те низменные чувства?

Бред. Великий бред, грозящий чистоте. Его нужно выбить из головы. Он должен умереть или сдаться. Никому ещё не удавалось противостоять абсолютному разуму. Никому!

Он устал. Выяснение отношений самого с собой – весьма утомительное занятие. Ему срочно был нужен отдых.

 

С годами бремя наблюдателя казалось ему всё более выгодным и привлекательным: ему не нужно было заботиться о других, он никогда не нервничал и не переживал – он был точен, словно робот, изготовленный где-то на задворках концептуальной фабрики душ. Но, разом с тем, ему не было всё равно. Он был статистом: вычислял, предугадывал результат, и наслаждался сбывшимися прогнозами. Ему никогда не было скучно. Ему просто неведомо более стало это ненужное чувство, предназначенное для побуждения человека к действию. В этом была сила его души – и в этом же заключалась её слабость. Он стал абсолютно бесполезен для общества. Раз и навсегда. Но это мало его беспокоило. Внешне он был никем, но сам-то он отлично понимал всю мощь своей хладнокровной спокойности. Он знал, на что он способен.

Бывало, он сливался воедино с ветром, кружа вместе с ним в великом и непредсказуемом потоке, напевая:

Я – человек-ветер, я – человек-ветра.

Меня нельзя унизить, ведь я выше, чем ваши слова.

И пусть я не столь приветен, и пусть моя жизнь грешна,

Вы меня не способны увидеть – легче вашей моя голова.

Он возвышался над серым городом и его невзрачными обитателями, скользя под небесами и выше, не боясь ни холода, ни высоты. Он ощущал свою силу и мощь. Временами, он гонял дождевые тучи. Те сыпали в него грозами, гремели от злобной ненависти, но отступали, не в силах противостоять ураганному ветру, коим был Римус.

Он смеялся, заливался неистовым хохотом, походя на сумасшедшего. Он радовался каждой своей победе над любым естественным врагом. Он стал великим мастером своего дела и наблюдал целые годы напролёт. Он кружил над городом, цинично созерцая минутные радости и различные аспекты горя отдельных членов «серой массы».

Ему уже было 33, по меркам одного древнего, позади покоилась целая жизнь, но он смотрел выше, не желая оглядываться назад.

И так в один день он решил прогуляться по улицам городам. Рассматривая людей, он внезапно остановился на одной. Молодая девушка выглядела потерянно. Она беспокойно оглядывалась по сторонам. Через несколько минут она, топнув в ярости ногой, бросилась куда-то, вся в слезах.

Римус улыбнулся, как только понял суть дела, но решил последовать за ней. Это был чистый, неподдельный интерес. Но вскоре интерес невольно перерос в сочувствие, лёгкую симпатию. Сначала он не понял всей силы нахлынувших на него чувств. Он их недооценивал, но далее понял весь ужас сложившейся ситуации. Он похолодел, опустился на землю и тревожно осмотрелся. Ему было страшно. Не столько стыдно, сколько страшно за свою жизнь …

 

…Гнев, неистовый гнев, апатия, внутренний холод. Сначала ему хотелось убить её. Быстро и безболезненно. Но потом он пришёл в себя, сплюнул на влажный после дождя асфальт и ушёл восвояси.

Она даже не поняла, от чего отказалась. От всевластия и всесилия. От высокого богатства. Ну что ж, видимо, в одиночестве его удел. Он обречён быть рабом своего рассудка, падением остывшей звезды, тенью своего господина – разума.

В отчаянии он хотел лечь на снег и замёрзнуть. Великим усилием переборол он свою минутную слабость, и пошёл к реке. Ему было всё равно. Он казался разбитым кувшином, из которого вытекла вся вода.

Как привлекательна была речка. Глубокая, естественная, даже закованная в камень она казалась ему глотком спасения. Но он боялся. Он снова боялся смерти. Он снова стал человеком. И это его беспокоило.

А волны возникали, исчезали и сливались воедино, образуя неспокойную гладь. Хаос, рождённый из порядка естества. Разум серел и тлел, а волны катились, подобно эмоциям.

Они не владели своим существованием, яко прочие: снежинки, павшие листки, капли дождя и даже колоссальные звёзды. Они были абсолютными рабами природы. И в этом было их счастье!

 

- Ну что ж, если вы закончили, печатный текст готов, - без энтузиазма заметил Иван.

- Заберите его и спрячьте в надёжное место, - бесцветно ответил почтённый господин:

- Когда наступит время… Хотя, время уже пришло. Спрячьте…

- Но? – Иван крайне удивился. – Это же бессмысленно. Вы мне платите за какой-то текст, насколько я понимаю, импрессионистическую повесть, а по окончанию проявляете такую незаинтересованность в результатах роботы…

Пожилой господин улыбнулся и тихо захохотал:

- Вы уж… ну-ну… лучше вам не умничать, право. Берите текст – и бегите. Плата скорее за ваш будущий страх, нежели за мой рассказ. Хотя, честно говоря, плата умеренная. Небольшая, - снова засмеялся он, хотя видно было, что особого желания смеяться у него не было, пожалуй, никогда в жизни:

- Вы лучше не глупите, а поторопитесь. Они уже знают. Мне-то всё равно…

Словно рассердившись, Иван засунул напечатанное себе под одежду.

- Вы уверенны? – переспросил он.

- Разумеется, - ответил лежащий на кровати.

- Ну что ж, прощайте, - спокойно попрощался Иван.

Он был рад отделаться от этого неприятного человека. Выйдя во двор, он глубоко вздохнул и раскинул руки в стороны.

Какое-то болезненное чувство поразило его в тот же миг.

«Ну и ладно», - успокоил он себя. «С кем не бывает», - подумал далее, вслушиваясь в размеренные звуки, исходящие из-под его сапог – снег, выпавший прошлой ночью, ещё не успел растаять…