Дмитрий Лекух 8 страница

И, как теперь выясняется, — совершил бы очень грубую жизненную ошибку.

Вот такие дела...

Я вздыхаю.

— Хорошо, — говорю. — Прям ща и познакомлю. С Гарри. Слышал про такого?

Никита кивает:

— Мажор? Слышал, конечно. Личность авторитетная...

— Вот-вот, — смеюсь, — тот самый. Только Мажором его не называй, обидится. Мы вместе приехали. Сейчас они переговорят тут, и мы пиво пить поедем. Там и поговоришь, если что. Тебе как, можно пиво-то?

— А почему нет? — удивляется.

В это время из двери появляются — один за другим — Али, Гарри, сержант Саня, старый выездной фанат Волчок и мужик из официального фан-клуба. Володя Майор, я его так, немного знаю.

Несмотря на то, что в наших кругах к «официалам» принято относится с некоторым презрением, дядю Володю у нас уважают.

Он — из старой фанатской гвардии, из тех, кто на стадионе фанател еще тогда, когда я под столом в старой родительской квартире ползком дороги прокладывал. А то, что пристроился работать в фан-клуб, — так это еще неизвестно, где мы сами будем лет так через несколько. А так — всегда поможет, если что. В автобус пристроит, из ментовки, если получится, вытащит.

Правильный мужик, короче.

Подошли, Волчок и дядя Володя со мной поздоровались. Майор спросил у Никитоса, как тот себя чувствует.

— Ничего, нормально, — жмет плечами Никитос.

Майор кивает.

И вправду, могло быть и хуже.

— Значит так, — говорит Али. — Те, кого на ножи взяли, — вообще в порядке. Через пару дней выпишут, ничего серьезного, жизненно важные органы не задеты. А вот с парнишкой, которому башку камнем пробили, — могут быть проблемы. Очень сильное сотрясение, может и через день в порядке быть, а может и месяц проваляться. И то, если без осложнений обойдется. Спасибо Волчку, согласился с ним на неделю остаться, денег ему уже парни передали да и гостиницу оплатили. И мы с Гарри двести баксов от себя добавили, должно хватить по-любому. А тебе, Мажор, — урок, кстати. Я понимаю, что хардкору Элиста неинтересна, но — видишь, что получается...

— Вижу, — мрачнеет Гарри. — Я уже с кем положено созвонился, пока ты с парнягами говорил. И с флинтами, и с апельсинами, и с юнион. Будем мутить общак, по-любому. На следующий год — все приедут, даже гладики подписались, всей основой, без понтов и без дураков. Тогда и посмотрим...

Сержант Саня делает вид, что ничего не слышал.

Видно, что он на нашей стороне, и я его хорошо понимаю.

Служба.

Али тоже замечает эту фигню и хлопает Саню по плечу.

Тот улыбается.

— Сань, — просит Али, — ты ребятам помоги, если что. Видно, что вы нормальные мужики все, включая летеху. Мы, поверь, в долгу не останемся...

Саня кивает.

— Вы, — смеется, — самое главное, на следующий год городишко наш с землей не сравняйте. Какая-никакая, а все-таки Родина...

— Не переживай, — смеется в ответ Гарри. — Мы, в принципе, народ безобидный. Так, обучим кое-кого правилам хорошего тона, не более. Самим, небось, эта гопота поперек горла стоит...

— А то, — морщится Саня. — Еще этот, бай наш гребаный, половину Чечни сюда вывез, урод. Типа, братья они калмыкам. Ага. Братья. Кому, может, и братья, а я к этим «братьям» уже три раза в командировки мотался. А лейтенант — пять. Так ему уже здесь, на родине, постоянно угрожать начали, он даже семью в Астрахань перевез. А куда денешься, дочка маленькая, жена молодая. Как бы сам вслед за ними не перебрался, он у нас как батя, хоть и одногодок почти. Да что там говорить...

И рукой машет.

— Да, — кивает Гарри, — тут уж — не до футбола...

— А на футболе, — мрачнеет Саня, — другие работать будут. Наш отряд туда хрен направят. Так что вы там тоже... поосторожнее...

— Не переживай, — успокаивает его дядя Володя, — как-нибудь разберемся. Ты, самое главное, — ребятишкам помоги, если что. Одни здесь останутся...

— Да что бы не помочь? — жмет плечами сержант.

На этом и расстаемся.

Саня еще мать хочет навестить, вместе с Майором и Волчком, поговорить немного. И о наших раненых, чтоб присмотрела, и о своих каких-то делах, видимо. До гостиницы, говорит, сам потом доберется.

Ну нам-то это только хорошо, как раз для Никитоса место в джипе освобождается. А вечером, в гостинице, я уверен, у дежурящего там ОМОНа появятся корзины с отличной едой и ящик-другой самой лучшей водки или коньяка, которые только есть в этом сраном пердяевском городишке.

Али умеет платить по счетам.

И — никогда ничего не забывает.

Ни плохое, ни хорошее.

Такой человек...

...Мы садимся в машину и отправляемся пить пиво.

Парни-то более-менее в порядке, а мне почему-то совершенно дико хочется спать. Будто песка в глаза насыпали.

Водителю Жоре, думается, — то же самое.

Ну оно и понятно.

Эти-то двое — на «допинге».

Понимаю, хоть и осуждаю...

Хотя кто я такой, чтобы их осуждать?

Да и посрать им, похоже, честно говоря, на все мои осуждения...

...Мысли путаются, и я опять засыпаю...

...Прихожу в себя перед гостиницей.

Гарри заботливо провожает меня до номера и отправляется обратно в машину, ехать в пивной бар.

О как, думаю, они за меня все решили...

Типа, — старшие...

Хотя, может, оно и правильно?

...Ближе к вечеру парни меня разбудили, и мы направились в сторону стадио.

Пешочком, благо недалеко.

В «пазике», который за нами прислал фан-клуб места на всех, естественно, не хватило, и Мажор сам лично отобрал «пешеходный моб» из тех, кто, по его мнению, мог за себя постоять.

Нехилый, кстати, такой мобчик получился, человек двадцать.

Али в эти дела не вмешивался, тут он Гарри полностью доверял.

Кстати, Гарри по дороге рассказал, что его окна выходили прямо на какой-то местный парк, в котором каждые несколько минут вспыхивали разрозненные стычки между отдельными мелкими группками наших и местных.

Сам он решил не вмешиваться, если даже нашим и доставалось.

А что?

Все — люди взрослые, все предупреждены о том, что случилось. И если кто-то, несмотря ни на что, хочет поискать себе приключения, — это их право.

Большая, так сказать, и светлая личная жизнь.

Он-то, Гарри, тут причем?

Он топ-бой, а не нянька, сопли всем подряд подтирать...

...До стадиона добрались почти без приключений.

Местные, разумеется, пару раз пытались заряжать что-то типа «Москва-пидорас», но мы не реагировали.

А прыгнуть, глядя на сплоченную группу крепких парней, они, по-видимому, просто не решились.

Нацмены, что с них взять, порода такая.

Прыгают только тогда, когда абсолютно уверены в успехе.

Атак — ни-ни...

...Молодых на входе на сектор шмонали жестоко. Даже в жопу, говорят, заглядывали в прямом смысле этого слова.

Трусы снимать заставляли.

Искали файера и прочую пиротехнику, ну-ну.

По ней еще вчера с другими местными ментами молодняк договорился, денег дал, и теперь она прямо на террасе в строго оговоренном месте лежала. Они, хоть и молодые, но не идиоты же.

Не первый раз на выезде, порядок знают.

Меня же Али протащил в «зону обыска для взрослых».

Сказал, что я с ним.

Так там вообще все гуманно было, только карманы вывернуть попросили да по брюкам похлопали.

Детский сад, блин.

Единственное, кому досталось, — так это пьяным.

Заперли в сортире, и все дела. Так там весь матч и проблудили, в собственной блевотине.

Но это, чего уж там, — правильно, я так думаю.

Ты сюда для чего приехал — команду поддерживать или за шиворот соседу блевать?

...А шиза на секторе была просто сумасшедшей!

Мы с Гарри вывесили черно-желтую «импер-ку» нашей бригады, были и баннера некоторых других известных фирм.

А я и не знал, что парни приехали!

Прошелся по сектору, встретились, пообнимались на радостях.

Поуворачивались от летящих в сторону нашей террасы булыжников, куда ж без этого.

...И — началось.

Наш сектор, всего-то человек триста, начисто переорал и перепел на фиг весь их стадион, а наша команда впервые в сезоне победила в чемпионате России!

Полная победа!

А какое файер-шоу молодые после первого гола устроили!

Красота!

Уровень боления фанатов Великого Клуба, безказяв!

После матча добрались на ментовском «пазике» до гостиницы, заперлись в номере у Гарри, крепко выпили водки, пошли, побратались с дежурившими парнями-омоновцами и завалились спать.

Разговор, правда, под водку получился почему-то совершенно никакой.

Обо всем и ни о чем.

Даже вспомнить не о чем.

Обидно, я уже как-то привык к совершенно другому уровню общения.

Ну да ладно.

Не каждый раз башню грузить, в конце-то концов...

Можно и передохнуть немного.

О футболе, о бабах...

...А так — только один момент запомнился, в самом конце, когда я спросил у Али, почему они с Гарри всего по сто баксов парням на общак дали.

Нутам, в больнице.

Для них ведь это — совершенно не сумма, они за иной вечер в разы больше пропивают, сам видел.

Ответил, правда, не Глеб.

Гарри.

— Понимаешь, — говорит, — Данька, мы, конечно, могли бы вообще все оплатить. Без проблем. Да что там — «мы». Вон, Али и в одиночку бы справился. И даже не поморщился бы. А что дальше? Где тогда само понятие «общака» искать, общего дела, братства нашего красно-белого? Какое мы такое право имеем парней чувства причастности ко всему этому лишать? И, плюс, — если мы платим, — то мы кто? Хозяева? А это не нужно ни нам, ни движу. Понимаешь?

— Честно говоря, не совсем, — жму плечами. — Помощь есть помощь, при чем тут все это? Но, думаю, может, со временем и разберусь.

— Со временем, — хлопает меня по плечу Мажор, — точно разберешься. Ты парень вроде как головастый...

И — разошлись по номерам окончательно.

Я, правда, еще долго ворочался.

Радовался победе.

Курил у окошка.

Даже вещи на всякий случай в сумку собрал, чтобы с утра не мучиться...

Но потом и меня срубило...

...Ас утра встал почему-то — легко и спокойно.

Безо всяких проблем.

Закинул сумку в джип, уселся рядом с Гарри на заднее сидение, закурил.

А голова — чистая, будто и не пил весь вечер.

Видимо, сказалась выпрошенная вчера у парней пара дорожек кокаина.

Интересная фигня, кстати.

Вроде — и ничего не дает, голову не дурманит совершенно, а на самом деле — дает очень многое.

Надо будет потом как-нибудь поразмышлять на эту тему.

Не в смысле употребления, разумеется, мне это и на фиг не надо.

В смысле понимания того, что на самом деле представляет из себя этот модный «наркотик для интеллектуалов».

Интересно...

Просто интересно, не более того.

Правда, страшновато.

А вдруг подсядешь?

Парни хоть и говорят, что физиологической зависимости и привыкания он не вызывает, но — шало ли кто что говорит.

Своим умом надо жить, я так думаю.

Под эти мысли — и задремал.

А проснулся только от телефонного звонка на мобильный.

Надо же, думаю, вот и «Мегафон» заработал...

Взглянул на номер и быстро-быстро нажал кнопку приема.

Лондон, блин, вызывает.

Лида.

— Привет, — говорит, — что второй день к телефону не подходишь? Я уже извелась вся!

Мне неожиданно стало очень и очень хорошо. Надо же, думаю...

— Ты извини, — отвечаю, — я в Элисте на футболе был, а тут мой оператор не работает совершенно...

— Ну, слава Богу, — вздыхает. — Я уже боялась, что случилось что. А я завтра, кстати, в Москву прилетаю, вот! В пять часов! На три дня! У папы день рождения, он и тебя тоже позвал.

— Смотрины, что ли? — смеюсь.

— Смотрины в прошлый раз были, — хохочет, — и ты их выдержал! Мама только и говорит, что у меня наконец-то хороший мальчик появился. Серьезный, за себя может постоять, да еще и из хорошей семьи! Мамина мечта, короче...

— Да уж, — сглатываю. — И что теперь?

— А теперь, — смеется еще радостней, — встречай меня в Шереметьево завтра, женишок. Вот уж не думала, не гадала!

— Хорошо, — глупо улыбаюсь в телефонную трубку, — встречу.

— Ну тогда — пока. И отключилась.

Что, блин, за манера, думаю.

Придется отучать.

Справлюсь.

Иначе на голову сядет.

А мне с ней, похоже, — еще долго общаться.

Очень долго.

Вот только не потому, что она так решила.

Я, кажется, — это сам решил.

А она — только озвучила, намеками.

Хотя...

Может быть, — и не я.

Но эта мысль мне что-то совсем не понравилась, и я ее немедленно отбросил за ненадобностью.

Какая, в принципе, мне-то, дураку, разница, кто из нас это решил?

Главное, что оба этого хотели, я так думаю...

— Парни, — говорю, — диспозиция меняется, извините. Мне теперь в Волгограде не на железнодорожный вокзал надо, а в аэропорт. Лида завтра из Лондона прилетает...

— Аэропорт, — жует полуседой ус похмельный и не очень довольный новой вводной Жора, — он, Дэн, аж на другом конце города. На въезде, со стороны Москвы. Это нам крюк километров двести крутить придется. Со скоростью не больше шестидесяти километров в час по забитой и раздолбанной дороге, кстати. Ты-то эту кишку чертову проспал, не видел, а так Волгоград — это одна узкая полоса вдоль Волги, но, блин, длинная зараза. Больше ста километров...

— Ну, — перебиваю, — высадите меня где-нибудь на границе города, где такси поймать можно. Сам доберусь, делать-то все равно нечего.

Жора замолкает и вопросительно смотрит на

Али.

Тот думает.

— Так, значит, — говорит, наконец, — правы оба. С одной стороны, наше обещание доставить Даньку до вокзала никто пока что не отменял. С другой, — посреди бела дня пилить через это безобразие смысла нет ни малейшего. Тут и я сам-то с ума сойду, что уж о водителе говорить. Значит, довозим тебя до ближайшей стоянки такси и высаживаем к чертовой матери.

Я киваю.

Али закуривает.

— Но! — поднимает вверх указательный палец. — За такси платишь не ты, а мы. И даже не спорь. Потому что мы должны тебя довезти до аэропорта, а то, что не хотим, — это не твоя проблема, а наша. Понятно?

— Не понятно, — вспыхиваю. — Не маленький, разберусь как-нибудь!

— Немаленький, немаленький, — успокаивает меня Гарри. — Только ты пойми, Дэн, если мы нарушим свое обещание, мы не перед тобой, а перед собой обосремся. Следовательно, у тебя простой выбор: либо ты соглашаешься с тем, что мы платим за такси, либо мы сами везем тебя в этот хренов аэропорт на другой конец города, понимаешь?

Я остываю.

Логика, думаю, в его словах имеется. К тому же, кто-кто, а эти — никогда от своего не отступятся.

А Жору и вправду жалко...

— Тогда давайте на такси, — ворчу, — а то со мной Жора больше никогда в жизни разговаривать не будет...

Все облегченно вздыхают, Гарри угощает меня щепоткой кокаина.

— Взбодрись, — вздыхает, — слегонца. Тебе сейчас, бедолаге, сначала через весь город пылить в дребезжащей «шестерке», скорее всего. А потом с билетами суетится. И знаешь что? Давай-ка я тебе еще баксов триста одолжу, в Москве отдашь. Вдруг билетов в эконом-класс не будет? А перед любимой девушкой этим оправдываться — это как теплую водку пить с похмелья. Вроде и надо, и никуда не денешься, а противно. Я знаю, что говорю, уже семь лет как женат. Двоих доченек мне родила, умница...

Ни фига себе, думаю.

Если б мне кто сказал, что у отмороженного по жизни Гарри Мажора может быть столько нежности в голосе.

И про дочек он мне никогда почему-то не рассказывал.

Вот такие вот дела, соображаю.

Похоже, что они меня уже своим считают.

Приняли, так сказать.

Ну, насчет Али я пока что не уверен, конечно, а вот Гарри — кажется, принял.

Здорово.

Вынюхал кокаин, взял, с благодарностью, триста баксов.

Действительно, думаю, мало ли что...

...Так оно, кстати, и получилось.

В Москву пришлось лететь как олигарху, в бизнес-классе.

В обычный «эконом» мест не было даже на листе ожидания.

Как бы я и вправду потом Лиде в глаза-то смотрел?

 

Глава 9

 

Москва. Первая игра с «Зенитом». Чемпионат России

 

...Так или иначе, вечером двадцатого апреля я уже был в Москве.

Поздоровался с собирающимися в длинную забугорную командировку родителями, принял с наслаждением душ, быстренько перекусил маминой курицей и заперся в своей старой «детской» комнате.

Вроде как — устал после перелета.

На самом деле просто подумать надо было.

Включил комп, воткнул в музыкальный центр сидишку с медленным эсид-джазом, завалился на старенькую кушетку, закинув руки за голову.

Лежу, думаю.

А мысли, как назло, никакие в голову не лезут, вот и приходится стены рассматривать.

Полки с книгами, половину из которых собирался, да так и не прочитал.

Постеры с Цымбаларем, Цоем и Дэвидом Гэ-ханом.

Старые фэнзины «Ультрас Ньюс», стопкой на огромном «дедовом» письменном столе, рядом с компьютером.

Старый телек и новехонький музыкальный центр.

Ингина фотография с гонки, притаившаяся среди книг.

Она там очень красивая, злая, раскрасневшаяся, в черной кожаной «косухе» и черной бейсболке на фоне белоснежного «Ская».

Слили гонку тогда...

По моей глупости, как сейчас помню...

Фотку теперь надо убрать, кстати, неправильно это.

Хоть и хорошая фотография, но, похоже, — этот этап в моей жизни миновал.

И, если честно, гордиться им у меня вряд ли получится...

...А кстати, интересно, что бы подумал Али, окажись он, так, чисто случайно, в этой комнате?

Ну, насчет фотографии собственной жены на самом почетном месте — понятно, что бы подумал.

Я о другом.

Понял бы он что-нибудь обо мне?

Наверное, понял бы.

Даже — наверняка...

...С этими мыслями — я и уснул...

Так в результате и не раздевшись, и ни о чем не подумав...

А наутро проснулся, позавтракал на скорую руку маминой яичницей с беконом (она мне, кстати, сказала, что они с отцом и мелкой улетают сразу же после майских праздников, дом для них в Испании фирма уже сняла, будут рады, если я приеду летом хотя бы ненадолго) и отправился к дому Али забирать машину.

Там-то я с Ингой, естественно, и столкнулся.

Стоит перед подъездом: высокая, стройная, стильная, темные волосы по плечам рассыпаны, а водитель с Глебовой фирмы — я его немного знаю — ей чемодан в багажник служебной машины грузить помогает.

Грустная какая-то.

И как всегда — очень красивая.

— Привет, — говорю.

— А, — замечает меня, — и тебе приветики. А ты уже вернулся, что ли?

— Угу, — улыбаюсь, — я же только на футбол ездил, это твой муж прямо оттуда еще и на рыбалку свалил. А я — сразу в Москву...

Она неожиданно мрачнеет.

— Да пошел он, — тянет сквозь зубы, — со своими рыбалками и «выездами». Обещал вместе со мной в Германию поехать, у меня там друзья нас вдвоем уже три года ждут. И каждый раз вдруг: «Извини, дорогая, планы изменились, тебе придется слетать одной». Вот и лечу одна, как дура, обидно — сил нет...

— Ну, — неожиданно для себя вступаюсь за Али, — он же не просто так, Инг, он же по бизнесу на эту рыбалку помчал, с банкирами знакомыми, сама понимаешь...

— Да насрать я, — свирепеет, — хотела на его бизнес! И на все остальное! Бизнес, ага! Можно подумать, я не знаю, что денег, которые он уже заработал, нам до старости не прожечь! Даже если очень захочется! В игры он свои играет, а не в бизнес, что я, совсем дура что ли...

Я делаю шаг вперед и обнимаю ее за плечи. Она плачет.

— Ну что ты, — говорю, — Инга. Ну что ты? Ну да, он большой мальчик и играет в большие игры. Вот такой вот он уж уродился, другим не будет. Да и нужен он тебе самой-то другим, не таким?

Она отворачивается.

Успокаивается, аккуратно, чтобы не повредить макияж, промокает глаза белой бумажной салфеткой.

— Да я все понимаю, — вздыхает, — Данька. И сама себе каждый раз то же самое говорю. Просто устала. Очень. Мне ведь уже тридцать пять, мальчик. И я с каждым годом — не молодею...

Проводил ее до машины, усадил на переднее сиденье рядом с водителем.

Она помахала мне рукой и уехала, а я уселся на скамейке во дворике, вынул пачку сигарет и закурил.

Надо же, думаю.

Тридцать пять лет, оказывается.

А я-то думал — ей лет двадцать семь, от силы.

Ну — двадцать девять.

Выглядит-то она вообще почти как моя ровесница, но — понятно, что старше, — по тому, как говорит, как держит себя уверенно, по всему.

Но чтобы — тридцать пять?!

Повезло Али.

Хотел бы я, чтобы Лида в таком возрасте так же выглядела.,.

Порода!

Хотя, наверное, справедливости ради, и деньги Али — которые она тут вот только что хаяла — тоже свою роль в этой ее молодости сыграли.

Ага.

Какая бы порода не была, а женская ухоженность не породой достигается.

А исключительно шершавыми зелеными бумажками с портретами чужих мертвых президентов. Которые и идут на оплату самых лучших в Москве косметологов, массажистов и прочей женской хрени, в которой я, к сожалению или к счастью, совсем не разбираюсь,

Не без этого...

...А вот это, кстати, — уже тебе самому, Дэн, на заметку.

Чтобы выводы делал.

И — запоминал.

Хочешь, чтобы Лида так же в тридцать пять лет выглядела, говоришь?

Значит, придется и зарабатывать... гкхм... тоже адекватно...

Получится ли?

А куда я на фиг денусь, если — и надо, и хочется!

Я кто, в конце концов, по этой жизни — реальный парняга или, как это там, — тварь дрожащая?

Как там Али говорил в свое время, а я случайно подслушал?

Он тогда с Гарри разговаривал.

Первое, типа, и самое главное, — это понять, что ты хочешь.

Потом второе — правильно поставить перед собой задачу.

А, типа, добиваться ее решения уже намного легче, чем первые два пункта.

Не знаю, не знаю...

Да и говорил он это совсем по другому поводу...

Да неважно.

Разберусь.

Время, пока что, слава Богу, имеется...

...Кстати, о времени...

Сколько там до пяти часов осталось, в аэропорт-то успею?

Еще как!

Даже домой заскочить пообедать получится, с родаками поплотнее пообщаться.

А то улетят скоро, неудобно.

Надо, кстати, наверное, не только Лиде, но и маме цветов заехать купить, думаю. А потом сажусь в машину и ржу, как подорваный, понимая, что, кажется, наконец-то взрослею...

...Мамина реакция на цветы меня даже не удивила.

Поразила.

И напугала.

А еще лишний раз показала мне, что я что-то делаю неправильно в этой запутанной жизни.

Ну казалось бы, — чего тут особенного, маме цветы подарить?

Если, разумеется, это будет не как в моем случае, когда — первый раз в жизни без повода.

А просто потому, что так захотелось.

А что?

Али, вон, вообще, если в гости куда-то идет, так всегда спрашивает: будет ли дома хозяйка, кто она, как выглядит, какие вкусы?

После чего что-то гоняет в своей далеко не самой дурной башне и велит водителю останавливаться у ближайшей цветочной палатки.

Говорит, что, типа, ему просто нравится людям приятное делать, особенно, когда для него это «приятное» ни фига не обременительно.

А у Инги так вообще вся квартира цветами всегда заставлена, хоть и живут они с Глебом уже Бог знает сколько лет вместе.

...А тут человек, до этого беззаботно хлопотавший по кухне, даже вроде как напевавший что-то, — вдруг бледнеет как полотно, хватается за сердце, кое-как сползает на стул и плачет беспомощно.

— Что-то плохое случилось? — спрашивает.

— Да нет.

Я ничего, честно говоря, не понимаю, но отвечаю предельно честно.

Правда, недоуменно пожимая при этом плечами.

Искренне, заметьте.

— Просто захотелось тебе цветы подарить. У меня знакомая сегодня из Лондона прилетает, я ей букет покупал. И вот почему-то решил, что тебе тоже будет приятно...

Мама опускает голову на руки, продолжает плакать и верить мне явно не собирается ни под каким соусом.

Прямо бесовщина какая-то.

...Вот я и стою — дурак дураком.

И понимаю, какая же я, на самом деле, сволочь, оказывается...

...Да и отец мой тоже, наверное...

Мама ведь у меня — чуть постарше Али.

Ему вроде тридцать восемь уже, ей — всего сорок один недавно исполнился. А если их рядом со мной где-нибудь в кафе за столик посадить, то Глеб будет выглядеть исключительно моим старшим приятелем, ну, чуть по-взрослее меня, конечно, но не так уж и сильно.

А отнюдь не маминым ровесником.

...Про Ингу в этой ситуации я даже и говорить не хочу...

Она по внешнему виду маме в дочери годится.

И почему, думаю, так получается-то?

Наверное, тут не только в деньгах дело — отец, вон, в принципе, тоже неплохо зарабатывает.

Весьма.

Не так, как Али, конечно, но уж точно никак не меньше Мажора.

А сколько, кстати, самому Мажору-то лет?

Две дочки у него вроде?

Начальник управления, считай, топ-менеджер крупного столичного банка?

Блин!

Да он же Ингин ровесник, они ж как-то на па-ти обсуждали, что одного знака по восточному гороскопу!

Просто я тогда не знал, что Инге — тридцать пять лет...

О, Господи...

Я прислоняюсь спиной к холодильнику и медленно сползаю жопой на холодный кафельный пол родительской кухни. Купленные в палатке кустовые гвоздики поникшим веником ложатся между кроссовками.

...Я плачу вместе с мамой, но совершенно о разных с ней вещах...

Мама с отцом — ровесники, отец даже моложе на год, ему сорок.

Али — тридцать восемь.

Гарри и Инге — тридцать пять.

Гарри до сих пор стоит в фестлайне, вовсю мутит акции, планирует околофутбольные беспорядки.

Они с Али и другими парнями так жгут по ночным клубам и на террасе, что стены, полы и потолки трясутся.

Их любят друзья и боятся враги.

...А потом, на следующий день, вечером, кто после работы, кто — после занятий в институте, мы с ними встречаемся на площадке и полтора часа гоняем в футбол, толкаясь, пихаясь и лупя друг друга по голеностопам так, что кости трещат. И самым большим грехом в команде считается убирать ноги от стыков.

О возрасте там как-то никто и не думает.

Ага.

Не успеешь задуматься — снесут на фиг.

Затопчут.

Нет, Али иногда, безусловно, кокетничает.

Типа, — старый стал совсем.

Одышка, типа, замучила.

Но все понимают, что это кокетство, и ржут, как подорванные...

А их тогдашняя драка в пабе?

...Я на секунду представил на месте Али своего отца...

...Нет.

Не хочется...

...А Инга гоняет в самой успешной стрит-рейсерской команде Москвы, участвует в нелегальных ночных гонках, ездит на полулегальные драговые «схватки» в Питер, Красноярск и Нижний Новгород, каждый год мотается на чемпионат Европы по драг-рейсингу, зажигает танцпол на вечеринах, слушает ганста-рэп и отлично танцует рок-н-ролл.

Интересно, какую музыку слушает в машине моя мама?

В нее, в Ингу, безнадежно и — ведь совсем недавно! — влюблялся я сам, чьи — старые и совсем не понимающие ни меня, ни моих вкусов и интересов — родители всего на пять лет старше ее и на два года старше ее мужа, моего друга, с которым мне интересно и прикольно!

Мне!

Который сбегает из дому или с дачи всякий раз, когда к родакам приезжают их друзья, такие же как они — старые, скучные и неинтересные...

Которые, при всем при том, как я сейчас понимаю, в принципе, — все ровесники Али — и почти ровесники Гарри Мажора!

Звиздец...

...Я просто не знаю, почему это все так...

...Я понимаю, что вообще ничего не знаю и ничего не понимаю...

...Встаю, аккуратно кладу цветы рядом с раковиной, целую маму в мокрую щеку и иду умываться.

Надо ехать в Шереметьево, встречать Лиду.

Время уже поджимает.

Так, кстати, и не пообедал, блин...

Ничего.

По дороге что-нибудь в закусочной перехвачу...

Или в самом Шарике, если время будет.

А нет, — так и ерунда.

Прорвемся на фиг...

В первый раз, что ли?

Самое главное — Лида прилетает...

...И я клянусь себе, что никогда — никогда! — не позволю Лиде становится такой, как моя мама, в ее вечном переднике и с лучиками морщин.

А себе таким, как мой отец, в его неизменных серых костюмах и полосатых, туго завязанных галстуках...

Клянусь!

И, насвистывая, сбегаю вниз по лестнице, во двор, к машине.

На улице необычно для середины апреля тепло, солнечно и безветренно.

Снег давно уже стаял, даже лужи просохли, и на сухом асфальте вечные девочки рисуют мелом свои вечные «классики».

Хорошо бы такая погода простояла хотя бы до послезавтра. Послезавтра у нас — важнейшая игра с «Зенитом», вторым по «заклятости» клубом-вражиной после самих коней.

Ты извини, Лида.

Но если день рождения твоего папы приходится как раз на двадцать третье число, то тебе, кажется, придется туда идти без меня...

Вот такие-то дела, красотка...

Прыгаю в тачку, поворачиваю ключ зажигания, врубаю «Bloodhound Gang» и выруливаю в сторону Ленинградки...