Десять качеств, которые я хотел видеть в своей жене

После того как мои родители переехали в Вествилль, я ездил с про- (ведениями по всей стране, а в перерывах между ними оставался дома.

За год до нашего переезда в Вествилль Эвелин уехала в Техас пре­подавать в школе к югу от Корпус-Кристи. Восьмилетняя школа Баффин Бэй находилась всего в нескольких милях от Мексиканского за­лива.

В Вествилле жил человек, чья семья посещала церковь, в которой мой отец служил пастором, а родители Эвелин были ее членами. Этот человек работал водителем грузовика и предложил мне ездить вместе с ним, когда я был дома. По-видимому, Бог пересек наши пути с Фрэн­ком Моссом в очень важный момент моей жизни.

Однажды, когда мы перевозили в его машине большой груз, он по­вернулся ко мне и сказал: «Орал, тебе пора жениться».

Я ответил, что он прав, но здесь было две проблемы: во-первых, я еще не нашел девушку, которую бы полюбил, и, во-вторых, я хотел видеть в своей жене совершенно конкретные качества, и мои требо­вания были достаточно высокими.

— У тебя есть кто-нибудь на примете? — просил он.

— Никого.

— Ну что ж, я скажу тебе, кто тебе нужен.

— А ты откуда знаешь?

— Я знаю Эвелин Латман в течение нескольких лет.

В моей памяти шевельнулись какие-то смутные воспоминания. Может быть, это та девушка, которая сидела рядом со мной в оркестре на собраниях в лагере? Мне кажется, ее звали именно так.

— Она живет здесь?

— Жила, но теперь она преподает в школе в Техасе. Эта девушка создана для тебя.

— Почему?

— Я знаю ее и восхищаюсь ею много лет. Она обладает всем тем, что ты хочешь видеть в своей жене.

— Как мужчина и как служитель?

— Да, во всех аспектах.

Я пристально посмотрел на него. Я взвешивал его слова, но сквозь него я видел ту девушку, о которой он мне рассказывал. Я мог видеть ее, потому что я знал точно, какая мне нужна жена.

— Фрэнк, а ты знаешь, что мне нужно в жене?

— Орал, я знаю тебя. Я постоянно наблюдаю за тобой. Думаю, что знаю, какую жену тебе нужно. И я знаю, что Эвелин Латман создана прямо для тебя.

Это было сильное заявление. Я хорошо знал, что Фрэнк мой хороший друг. Он не был сводником или болтуном.

— Фрэнк, вот что я хочу видеть в своей жене, причем все эти качества я считаю очень важными. Я об этом думал очень серьезно.

Далее я перечислил все эти качества Фрэнку. Хотя, может быть, тогда я не очень ясно объяснил свои желания, но все это я хранил глубоко в своем сердце. На самом деле я бы посоветовал каждому молодому человеку тоже обдумать эти требования к своей будущей жене.

Во-первых, она должна любить Господа и в какой-то степени пережить то, что пережил я.

Во-вторых, она должна быть умной и современной в обоих мирах: в Божьем и этом мире, в котором мы живем на земле.

В-третьих, она должна понимать в самой глубине своего сердца мое призвание от Бога и не бороться со мной в этом призвании, но помогать со всей своей верностью и преданностью Господу.

Фрэнк продолжал ехать дальше, но слушал внимательно. Время от времени я видел, что он глубоко задумывался, но затем вдруг расплывался в улыбке.

В-четвертых, у нее должна быть хорошая фигура, она должна быть привлекательной, но не ослепительно красивой — просто женственной, способной стать полноценной женой в физическом смысле.

Я еще раз внимательно взглянул на Фрэнка. Никаких следов встревоженности на лице.

В-пятых, она должна любить детей и хотеть иметь собственных.

В-шестых, она должна быть трудолюбивой, а не ленивой, хорошей хозяйкой, любящей порядок в доме.

В-седьмых, она должна быть спокойной по характеру, без склонности к вспышкам ярости, ревности или нетерпения. (Я знал, что ей придется набраться терпения со мной, потому что я отчасти чероки и иногда охотно общаюсь, а иногда целыми днями могу молчать, не нуждаясь в общении с другими людьми. Мама в таких случаях говорила, что я мрачный. В этом смысле моя жена должна быть моей противоположностью.)

В-восьмых, она должна уметь разговаривать. Я хочу, чтобы она могла разговаривать со мной, чтобы я мог посоветоваться с ней в том, к чему меня призвал Бог.

В-девятых, она должна быть твердой, готовой высказаться против, если я не прав или если я вышел из себя, и все же так, чтобы я видел, что она любит меня и щадит мои чувства.

В-десятых, она должна любить меня и быть верной мне на всю жизнь. Я хочу, чтобы она была моей помощницей, и я хочу стать ее мужем на всю жизнь. Когда я женюсь на ней, это должно быть навсегда.

— Ты закончил? — спросил Фрэнк.

— Это самое главное. Как видишь, я об этом долго думал. Я очень серьезен во всем, что сказал.

Фрэнк хлопнул меня по колену. Рот его растянулся до ушей.

— Это Эвелин, — сказал он, — во всем.

— Ты уверен?

— Настолько же, насколько уверен, что мы с тобой сидим в кабине моего грузовика.

— Как ее увидеть?

— Я достану адрес, и ты сможешь съездить к ней в Техас на своем синем «шевроле», который ты только что купил, и повидаться с ней.

— Откуда ты знаешь, что она захочет видеться со мной? Если это та девушка, которую я видел в лагере, я ее совсем не знаю.

— Она тебя знает.

— Как это?

— Парень, — сказал Фрэнк, положив ладонь на свое сердце, — она знает тебя здесь.

— Но ты-то откуда знаешь?

Он не ответил, но улыбнулся и продолжал ехать.

Я знал, что если мы с Эвелин сойдемся, то, значит, нас соединил Сам Бог. Я верю, что Бог есть автор всякого блага и Он всегда стремится дать нам понять, что Он стучится в наши двери: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Отк. 3:20).

Кто-то сказал: «Ручка этой двери на нашей стороне. Нам нужно самим открыть эту дверь, и тогда Бог откроет для нас Свои сокровища».

О Фрэнке Моссе я могу сказать одно: он хорошо разбирался в людях, он любил меня, и я доверял ему.

Очень скоро я написал Эвелин письмо. В письмо я вложил маленькую брошюрку, которую написал сам, — «Спасение через кровь», и сказал, что хочу как-нибудь встретиться с ней. В ее ответном письме она поблагодарила за брошюрку и сообщила, что с нетерпением вдет нашей встречи. И хотя я имел о ней самые смутные воспоминания, во мне что-то екнуло. Вдруг ко мне пришло понимание, что она является той самой единственной.

Мы начали переписываться, и я понял, что влюбляюсь. Я написал, что хочу приехать к ней в сентябре. Она ответила, что будет очень рада. И опять я почувствовал, что внутри меня что-то повернулось.

Когда моя мама узнала, что я собираюсь проехать шестьсот миль в Южный Техас, чтобы навестить девушку, она поняла, что я настроен серьезно. «Я поеду с тобой», — сказала она.

— Со мной?

Обычно мамы не сопровождают своих сыновей в их поездках к девушкам, но моя мама не была обычной мамой. Клаудиас Приссилла Робертс, которая двадцать один год назад переползала через колю­чую проволоку, знала, что ребенок, которого она носила в себе, будет смуглым, черноволосым мальчиком с голубыми глазами и он будет проповедовать Евангелие.

Я не был готов отказать маме Робертс. Я помнил, сколько раз она изменяла течение моей жизни. Я почувствовал, что она имеет право ехать, поэтому мы собрались и поехали.

Когда я подъехал к школе Эвелин, была переменка. Маленькие дети закричали: «Мисс Эвелин, ваш парень приехал», — и захлопали в ла­доши.

Ко мне вышла очень привлекательная девушка с каштановыми волосами. Я представил ей мою мать, но она не показала никакого вида, что она подумала о приезде моей мамы.

Я был одет в светло-серый габардиновый костюм, белую рубашку с галстуком и хорошо начищенные черные ботинки. Я купил этот кос­тюм на распродаже за пятнадцать долларов, вполне приличные деньги в те дни.

В это время прозвенел звонок, и Эвелин пригласила нас посидеть и классе. Это был урок английского, и в тот день она читала детям рассказ.

Она прекрасно держала себя в руках, если даже и нервничала, и читала великолепно поставленным голосом, лучшим из всех, что я слышал ранее. Класс слушал как завороженный, все глаза были уст­ремлены на нее, дети едва дышали. Даже я увлекся сюжетом рассказа.

В конце занятий она пригласила нас остановиться в учительском об­щежитии, в котором жила сама с другими учителями. Она и звука не произнесла о своих чувствах ко мне и о том, что написала обо мне в своем дневнике за год до этого. Что касается меня, я положил глаз на нее.

В тот первый вечер нашей встречи я забыл спросить, играет ли она па пианино. Это был пустяк, но для меня это было важно. Когда стемнело, мы опять поехали к школе, ощупью пробрались к комнате, где стоял инструмент, и она села играть, и играла чудесно. Если Бог побудил меня проехать шестьсот миль, чтобы повидать девушку, на которой я мог бы жениться, то даже этот штрих сыграл важную роль.

В конце недели она пригласила меня с мамой навестить ее бабушку и дедушку, Вингейтов, которые выращивали апельсины и грейпфруты в долине Рио-Гранде в Сан-Бенито.

Отец Эвелин Эдгар Латман был торговцем в Варшаве, Миссури, когда женился на Эдне Вингейт. После рождения Эвелин и ее сестры Рут он начал пить. Скоро он заболел туберкулезом и переехал в Аризо­ну, потому что надеялся, что климат поможет ему выздороветь.

Вскоре после этого родители Эвелин развелись. Через год мать вы­шла замуж за Айру Фейнстока, который позже стал служителем. Эдне пришлось работать, и двух девочек, пока они не достигли подрост­кового возраста, вырастили фактически бабушка с дедушкой. Мистер Вингейт дал Эвелин взаймы триста долларов, когда она училась в кол­ледже, чтобы помочь ей получить образование.

Эвелин любила Вингейтов, а они ее, и это было видно сразу, когда мы приехали к ним. Они приветствовали мою маму и меня и провели нас в дом.

Миссис Вингейт шепнула Эвелин: «Он такой худой».

При моих шести футах и полутора дюймах я весил всего сто пятьдесят фунтов.

— Он что, маменькин сынок? — спросила она Эвелин.

— Бабушка, он действительно худой, а про мать его я не знаю. Но что странного в том, что он любит свою мать?

Мистер Вингейт провел меня по всей своей ферме и показал доли­ну Рио-Гранде, покрытую пышными цитрусовыми рощами. Я никогда раньше не видел такой черной и жирной почвы. Когда я стал интере­соваться, что может расти в этой почве, он спросил меня, не вырос ли я на ферме.

Я объяснил, что до четырнадцати лет рос на фермах между переез­дами моих родителей, когда папа принимал новые назначения. Я на­учился пахать, сажать и собирать хлопок и кукурузу. На самом деле я работал всю свою жизнь.

Позже Эвелин передала мне, что он сказал: «Этот молодой человек далеко пойдет. Он вырос на ферме».

В субботу мы с Эвелин решили отправиться на рыбалку рядом с Мексиканским заливом. Мы ловили рыбу целый день, но поймали только друг друга. Все качества, что я перечислил Фрэнку, я увидел в ней. С ней было очень легко, она была чрезвычайно умна, и я ее ничуть не пугал. Мы говорили о Господе и моем служении совершен­но естественно. Я рассказывал о своих планах, а она — о своих. Мы обнаружили, что нас ничто не разделяло. Казалось, что мы проводим выходные вместе в течение многих месяцев.

Когда человек начинает верить Богу в чем-то очень важном, внутри пего должно быть как естественное, так и духовное знание, и это не гак-то легко объяснить. Кто-то сказал так: «Это легче почувствовать, чем выразить». Я чувствовал Эвелин как человека, как женщину, как верующую, как гостеприимную хозяйку, как человека, с которым мне бы хотелось быть рядом и никогда не расставаться.

Вернувшись в машину, которая была припаркована у края дороги, я знал, что мне нужно сделать предложение. Но прежде во мне проявилась забавная сторона моего «я». Еще мальчиком я выучил особое предложение и теперь решил попробовать его на Эвелин:

— Эвелин, мое огромное, счастливое, радостное сердце шумно, потрясающе и триумфально пульсирует давней, долгой и длительной любовью к тебе. Когда я смотрю в твои умопомрачительные, прекрас­ные, щедрые и лучистые глаза, то буквально теряюсь в пустыне свер­кающей, очаровательной и восхитительной мечты, в которой всегда присутствует твое ясное, чистое и фантастическое лицо, как колос­сальное и немыслимое созвездие. Не хочешь ли ты стать моей слад­кой, улыбающейся, душевной и удовлетворенной супругой?

Она отнеслась к этому очень серьезно.

— Послушай, Орал, если ты пытаешься сделать мне предложение, говори на простом английском языке.

И тогда я предложил Эвелин короткими и простыми словами:

— Эвелин, выходи за меня замуж.

Со слезами на глазах она сказала:

— Да, я согласна, — словно уже говорила эти слова в уме.

Мы запечатлели этот договор поцелуем и короткой молитвой, а затем поехали сообщить об этом ее бабушке с дедушкой и моей маме.

Мистер Вингейт был рад услышать об этом. Миссис Вингейт, очень солидная женщина, сначала не очень была уверена в правомерности нашего шага. Она сказала: «Очень мило». Позже Эвелин рассказала мне, что ее бабушка страшно расстроилась. Она сказала Эвелин, что та совершает ужасную ошибку. Она считала, что Эвелин была хорошо образованной женщиной с большим будущим. Ей следовало выйти замуж за директора школы, бизнесмена или адвоката. Если она выйдет замуж за проповедника, то закончит бедным домом с кучей детишек.

Но Эвелин объяснила своей бабушке, что любит меня. Она знала, что я предназначен только для нее.

На следующий день ее бабушка оттаяла. Она приготовила для нас^; воскресный свадебный обед и к тому времени уже гладила меня по спине и говорила: «Эвелин не могла придумать ничего лучше».

У мамы был один комментарий, который она высказала мне позже: «Сынок, твой папа полюбит эту девушку так же, как я. Ты сделал правильный выбор. Я знала это еще до того, как встретила ее».

И конечно, несколько месяцев спустя на нашей свадьбе папа встретился с Эвелин и тут же полюбил ее. Он был Божьим мужем и знал, когда находится в присутствии настоящей женщины, особенно если; она жена Божья.

Сначала мы с Эвелин решили ждать до июня следующего года, потому что она обещала закончить учебный год в Техасе. Однако я решил перенести свадьбу на декабрь.

Понадобились некоторые усилия, чтобы убедить администрацию школы Эвелин отпустить ее на довольно длительный срок для свадь­бы, но наконец, мы получили согласие. После свадьбы она должна была вернуться, чтобы закончить учебный год.

Наше венчание было назначено на три часа дня в Рождество 1938 года в той церкви в Вествилле, пастором которой был мой папа, и членами которой была семья Эвелин. Нас венчал мой дорогой друг, преподобный Оскар Мур, пастор в Окмулги, штат Оклахома, который был старше меня всего на восемь лет. Оскар до сих мой лучший друг. Наша дружба началась, когда мне было восемнадцать лет, и продолжа­ется до сего дня. Оскар стал первым членом Совета правления, когда в 1948 году я организовал свое служение в Талсе, и он до сих пор остаётся членом правления.

По мере приближения Рождества я вдруг вспомнил, что у меня нет денег на свадьбу. Во многих церквях, в которых я проповедовал тогда, господствовало такое мнение: «Бог, держи Орала в смирении, а мы будем держать его в бедности». И у них это хорошо получалось.

Хорошо еще, что у меня был мой синий «шевроле», который я ку­пил, экономя каждую копейку в течение целого года. Я купил его совершенно новым за 620 долларов с десятипроцентной скидкой, которую предоставляли служителям. Я был прилично одет, но необходи­мость покупать бензин и содержать машину в порядке, поскольку я много ездил, не позволяла мне иметь свободных денег, тем более что и получал за проповеди в течение двухнедельных пробуждений от десяти до двадцати долларов.

Я очень люблю минеральную воду «Доктор Пеппер», которая стоила тогда пять центов за бутылку. Я ограничил себя тремя бутылками в неделю, причем одну бутылку отдавал пастору церкви, в которой про­поведовал.

Дело дошло до того, что мне пришлось взять взаймы двадцать долларов в банке, чтобы жениться. Банкир не давал мне денег без подписи поручителя. Робко я попросил преподобного Оскара Мура подписать нужный документ. (Больше я никогда не прибегал к таким услугам!)

Оскар посмеялся, пошел вместе со мной и подписал этот документ. Нo деньги я получил только после того, как заранее выплатил банковские проценты в размере двух долларов. Мне нужно было двадцать долларов, но банкир вычел два доллара из моих двадцати, и я получил восемнадцать. Я был неопытным финансистом, и мне это показалось несправедливым, но условия диктовал тот, у кого были деньги. Этот урок я никогда не забуду.

Оскар проехал на своей машине двести миль, чтобы повенчать нас, и я заплатил ему пять из моих восемнадцати долларов. Я запла­тил пять долларов за свидетельство о браке и три доллара потратил на цветы. Как кто-то позже сказал: «Орал просто выбросил оставшиеся восемнадцать долларов на ветер». Но мне было совсем не смешно.

Эвелин зарабатывала преподаванием в школе восемьдесят долла­ров в месяц, а я за проповеди получал в месяц около сорока долларов. Я сказал ей, что она проявила отсутствие деловой сметки, отказавшись от такой работы и выйдя замуж за человека, который зарабатывает вдвое меньше, чем она. Она лишь улыбнулась.

Я купил ей свадебный подарок позже, и он стоил десять долларов. У меня не было денег, и потому она сказала: «Орал, ты можешь взять эти деньги взаймы у меня». Мне было так неловко, что я готов был провалиться сквозь землю.

Я сказал: «Эвелин, я отдам тебе не только эти деньги, но и те триста долларов, что ты должна своему дедушке». Я был уверен, что ее дедуш­ка потерял надежду получить свои деньги обратно.

Я всегда был честен с собой и с людьми. Я был беден и чувствовал неловкость, когда мне приходилось обращаться к Эвелин за помощью, но со временем я справился и с этими проблемами.

Никогда не забуду тот день, когда я выплатил дедушке Эвелин весь долг сполна. Я видел, как он был тронут такой честностью. Он был на­столько поражен, что решил принять Христа как своего личного Спа­сителя. Вместе со своей женой он стал одним из моих лучших друзей и сторонников.

Сразу после свадьбы я заболел корью, но все же сумел отвезти Эве­лин обратно в Техас, чтобы она закончила там учебный год. Корь не отступала. Миссис Вингейт обмотала меня, уложила в постель и дала мне крепкий напиток, который стал последним в моей жизни.

— Выпей это, — сказала она, — и тебе станет легче.

Она была права. Скоро я уже был на ногах, и мы с Эвелин провели оставшиеся несколько дней нашего медового месяца вместе.

Я вернулся в Оклахому, чтобы продолжить служение пробуж­дения, а в это время Эвелин в Техасе преподавала в школе. У меня почти не было ощущения, что мы женаты. Я сумел повидаться с ней только в выходные в конце последнего ее месяца пребывания в шко­ле. Я приехал к ней, и в те выходные был зачат наш первый ребенок, Ребекка Энн.

Через девять месяцев доктор Стазов принимал в доме моих роди­телей роды, а я стоял рядом и наблюдал. Девочка была смуглой, как я, и вся се головка была покрыта темными кудряшками. Она выглядела, как маленькая индианка.

Некоторые считают, что брак не становится полноценным до тех пор, пока не родится первый ребенок. Я знал, что в моей жизни наступила большая перемена. Эвелин стала матерью, а я отцом, мы были родителями, и перед нами расстилалась целая жизнь, уводящая, как нам казалось, в бесконечность.