Вызов брошен

После моей проповеди в среду вечером на молитвенном собрании, когда в церкви присутствовала всего горстка людей, я вызвал вперед казначея церкви и вручил ему чек со своей недельной платой. Я сказал людям: «Я даю это как семя для разрешения проблемы с домом для приходского служителя. Если кто-нибудь чувствует то же, что чувствую и, и если вы верите, что Господь хочет приготовить место для моей семьи, чтобы мы могли лучше служить церкви, если вы чувствуете, что должны дать — с жертвенным духом, — я как ваш пастор приглашаю вас сделать это».

 

В церкви наступила такая тишина, что я физически ощутил ее. Мне казалось, что я стою на краю пропасти в центре урагана, но внутри, в моем духе, был полный мир и покой. Я знал, что послушен воле Божьей, и Бог обещал в Своем Слове, что мы будем вкушать блага земли.

И почти неосознанно я вдруг добавил такие слова: «Помните, чем больше жертва, тем больше благословения. Отдайте Богу все самое лучшее и ждите от Него самого лучшего».

И вдруг словно плотина прорвалась. Встал немец и сказал на ломаном английском: «Это наш пастор. Он не просился ехать сюда. Мы просили его приехать. Мы все знаем о жилищных условиях двух семей в одном маленьком доме. Брат Роберте посеял семя. Ну что ж, я посеял мою пшеницу, и вот урожай от того посева, я его продал за хорошую цену. Я отдаю пятьсот долларов, чтобы помочь с первым взносом за дом, и я вкладываю эти деньги в Господа».

Он сел. И опять наступила тишина. Встали молодые муж с женой и запинающимся языком заявили, что дают двадцать пять долларов. Одна вдова вложила сто долларов, и этот ее шаг потряс все собрание.

Слева от меня спиной к стене сидел самой большой строитель^ подрядчик в церкви.

Я видел, как он встал и назвал моя имя.

— Что будет, если я дам тысячу долларов? — спросил он.

— Брат, мы принимаем твою тысячу долларов во имя Господа. Мы славим Бога, потому что ты преуспеваешь в нашем городе как строитель, и мы верим, что твой большой дар зажжет пламень во всей церкви, чтобы обеспечить церковь домом для своих служителей. Этот дом предназначен не только для меня как вашего настоящего пастора, но и для всех тех, кто будет после меня.

Но он не сел. Он упал на свой стул. Он лишился дара речи. Я продолжил собрание, в то время как другие приносили свои дары и залог. Я помолился над ними и отпустил их.

На выходе тот брат остановил меня.

— Брат Орал, вы поняли, что я только задал вопрос?

— Нет, — сказал я, — я решил было, что Господь дает вам одну из величайших возможностей в вашей жизни познать радость даяния и получения Божьих благословений, которые вернутся к вам.

Он посмотрел на людей, которые молча стояли вокруг него.

— Очень хорошо. Я принесу этот чек в воскресенье.

Когда в тот вечер я вернулся домой и рассказал все, что произошло м церкви, Эвелин почувствовала, что я чего-то не договариваю. Невинно она спросила:

— А что ты отдал от нас?

— Нашу недельную зарплату, — выпалил я.

— О нет, Орал, ты не мог этого сделать. Мы уже отдали свои десятины и больше этого дать просто не можем. Я знаю, что десять процентов нашего дохода принадлежат Господу. Но Он не предполагает, что ты станешь отдавать все. На какие деньги я теперь куплю продукты, чтобы прожить до следующего воскресенья? На что нам жить?

Когда она взглянула на меня, я, должно быть, выглядел совершенно счастливым, потому что она вдруг сказала:

— Может быть, ты был счастлив сегодня, но когда мне нечего будет поставить на стол, ты перестанешь чувствовать себя таким счастливым.

— Но, Эвелин, мне велел это сделать Бог. Я могу либо повиноваться, либо ослушаться. Что бы ты сделала на моем месте?

— О, Орал, я не сержусь на тебя. Мне просто больно, потому что я несу ответственность за малышей, но, похоже, все зашло слишком далеко.

Наконец, мы легли спать. Около четырех часов утра нас разбудил громкий стук в дверь. Ночь была холодной, и шел снег. Я открыл дверь и увидел Арта Ныофилда, фермера, торгующего пшеницей, который некоторое время назад вышел из церкви, но вернулся, когда я стал пастором.

Он сказал: «Орал, надеюсь, ты извинишь меня за столь раннее вторжение. После вчерашнего богослужения, когда ты отдал всю свою недельную зарплату, я пошел домой, но уснуть не смог. Около двух часов назад я встал, как я думаю, под прямым руководством от Бога, пошел во двор и выкопал вот это. — Он вручил мне четыре стодолларовые банкноты. — Как фермер, я знаю, что сначала нужно посеять, если я хочу получить урожай. Господь велел мне отдать это тебе как семя».

Я оглянулся, Эвелин стояла позади, выглядывая из двери спальни. Когда Арт ушел, я подошел к ней, помахал перед ней банкнотами и сказал: «Смотри, я же сказал тебе, что Бог Сам велел мне отдать нашу зарплату».

Она расплакалась: «Орал, дело не в том, что я утратила веру в Гос­пода, когда я сказала, что уеду к маме. Я должна была что-то делать как жена и мать. Я не сердилась на тебя за то, что ты отдал зарплату, но это было так неожиданно, как удар. Я не видела в этом никакой пользы».

— Я знаю это, Эвелин, потому что знаю тебя. Я также знаю, что ты хотела повиноваться Богу.

Затем я сказал: «Вот тебе четыреста долларов и сравни их с пятью­десятью пятью долларами, которые я отдал Господу сегодня вечером. Я не знал, что Господь уже сегодня готов был дать нам деньги, но я знаю то, что если я послушаюсь и дам первым, то Бог сделает что-то необычное. Вот доказательство».

Борьба за дом была закончена. Но впереди предстояли другие битвы.