Усиление гонений и давления

Каждому, кто представляет собой хоть какую-то ценность, JL. ^предстоит пройти испытание огнем. Наковальня кузнеца, на которой он из железа выковывает полезные орудия и инструменты при помощи огня и давления, функционирует по-прежнему. В моей жизни тоже стали усиливаться гонения и давление!

Еще до австралийского инцидента во время нескольких крусейдов меня предупреждали о том, что моей жизни угрожает опасность. Одна из таких угроз прозвучала тогда, когда мы восстали против расовых пред­рассудков. Во всех сорока шести штатах и семидесяти странах, где мы проводили крусейды, мы позволяли людям всех рас и народов садиться там, где были свободные места. Мы просто никогда не обращали на это внимания. Мы поступали так потому, что считали это естественным.

Я вырос в семье, где не было расовых предрассудков. Папа с радо­стью делил свою кафедру с чернокожими пасторами. Большая часть его служения была посвящена индейцам из штата Оклахома. Он думал о людях просто как о людях, которые нуждаются в Евангелии. Он был истинным примером того, что сам проповедовал.

В Аде он построил вторую церковь как раз рядом с районом, где жили чернокожие граждане Америки. Мы с Ваденом играли с черно­кожими детьми, а во время сбора урожая ходили к ним домой, чтобы продавать свежие овощи. Я всегда продавал больше, чем Ваден.

Ваден одевался лучше меня и лучше меня выглядел. Он был обая­тельным человеком и был благословлен хорошим характером. Я же ходил босиком, и из-за своего заикания мне было трудно говорить о бобах, горохе, луке, салате, редисе и помидорах, которые лежали в моей корзине.

Чернокожие мамы понимали, что такое беда. Они не покупали много у Вадена, но все, что было у меня, покупали — абсолютно псе. «Нам нравится этот заикающийся малыш», — говорили они друг другу. Продавать, им овощи было для меня огромной мораль­ной поддержкой.

Позже, когда я начал свое служение, оно всегда привлекало черно­кожих. Их дух, казалось, объединялся с моим.

Когда мы начали проводить собрания на Юге, нам было нетрудно установить естественный закон — «первым пришел, первым тебя об­служат», и мы позволяли людям любого цвета кожи занимать любые свободные места. В очереди на исцеление всегда стояли чернокожие,.1 в ответ на призыв выйти к алтарю выходили и черные, и белые, и всякие другие. Я верю, что по этой причине наши служения были пол­нокровными — и оттого происходило возрастание помазания и изли­яние Божьей силы.

Этого я и хотел — освобождать и избавлять людей. Для меня люди — это люди, и все.

В одном из городов, где опять прозвучала в мой адрес угроза, у нас поначалу все шло великолепно. Черные и белые свободно общались друг с другом. Людей привлекало к моим крусейдам то же чувствова­ние, что и у меня, — люди есть люди, мы все сотворены Богом, и мы все одной крови (см. Деян. 17:26).

Неожиданно к концу вечернего собрания Боб де Виз принес мне записку, которую ему передали для меня. В ней говорилось: «Тебе сле­дует разобраться со своей аудиторией. Черным надлежит сидеть в од­ной части зала. Далее, из очереди на исцеление следует удалить чер­ных, их там слишком много. Если не выполнишь эти условия, приго­товься к худшему».

Боб спросил:

— Будешь отвечать?

Я покачал головой и отправился в гостиницу, более не задумываясь об этом. Мы будем продолжать выполнять Божью работу, как раньше.

Через несколько дней к Бобу и некоторым пасторам из наших спонсоров пришла какая-то группа.

— Передайте своему проповеднику, завтра может стать его послед­ним днем. Если он не подчинится нашим традициям и не наведет по­рядок, с ним будет говорить ружье, — сказали они.

Увидев лица моих помощников, я понял, что произошло что-то страшное.

— Мы знаем, где ты стоишь, Орал, и мы будем вместе с тобой. Но эту угрозу нельзя не учитывать. Они говорили серьезно.

Я собрался было сказать, что хорошее время для смерти, но вместо этого сказал:

— Мы будем проводить служения, как и раньше. Мы находимся на службе у Бога, и мы должны вести себя соответствующим образом.

И на следующий вечер мы не объявили о разделении аудитории по расам. Во время службы я несколько раз вспоминал об угрозе рас­правы. Однако каждый раз Божье помазание выталкивало эту мысль из моего разума.

Я был достаточно опытным, чтобы почувствовать, что угроза была смертельной. Но чего стоит человеческая жизнь, даже жизнь лидера? Иисус сказал: «Смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь чело­века не зависит от изобилия его имения» (Лук. 12:15). Скажем, речь идет о проповеднике. Чего стоит его жизнь, если он попытается заслу­жить одобрение окружающих его людей и откажется соблюдать права человека по отношению к тем, кому довелось родиться с черным цве­том кожи? Разве его жизнь зависит от одобрения смертных людей?

Иисус сказал — НЕТ!

Я тоже говорю — НЕТ!

Однако в тот вечер действительно кое-что произошло. Во время собрания черных стали избивать, а некоторых столкнули со стульев на землю. Пока я проводил служение, такое происходило три или че­тыре раза. Я взглянул на Боба, но его выражение лица было спокой­ным. Пасторы-спонсоры проявили некоторое беспокойство, но никто не ушел. Я продолжал проповедовать, затем служил нескольким сотням людей разного цвета кожи и молился за людей в очереди на ис­целение, в которой были как белые, так и черные. Должно быть, вок­руг меня стояли ангелы, потому что никто в меня не стрелял.

Я верю, что именно служение исцеления с его состраданием и спо­собностью касаться больных мест и сердец сделало возможным наши служения по всем штатам, невольно проводя в жизнь решения Верхов­ного Суда США. Мы не собирались быть впереди всех. Мы ничего не планировали заранее. Мы просто были тем, кем были.

Божий призыв на мою жизнь побуждал меня быть самим собой в отношении ко всем людям, и мне самому это нравилось. Я дожил до того дня, когда люди видят друг в друге просто людей, личности, Ьожьи творения так, как это делал Иисус, — с любовью и приятием.

Я понимал, что мне нужно продолжать служение исцеления так, как я его начал. Я знал, что если из моей жизни было бы отнято исце­ление, я не смог бы дожить до сегодняшнего дня. Если из Евангелия изъять исцеление, у вас останется словесная часть учения и пропове­ди без того, что Иисус называл чудесами и знамениями, которые под­тверждают Божье Слово, когда оно проповедуется по Писанию.