Доходы регионального Отделения ПФР в первом полугодии 67 страница

вслух то, чего страшился больше всего.

- Нет, они живы, - уверенно заявил Фандорин. - Линд отлично знает, что

я не д-дурак - камня не отдам, пока не удостоверюсь в том, что заложники

живы. - Он еще разок щелкнул четками и спрятал их в карман. - Стало быть,

действуем так. Вы в к-качестве мнимого Фандорина следите за окошком. Люди

Линда следят за вами. Истинный Фандорин следит за ними. Все очень просто, не

правда ли?

Его самоуверенность вселила в меня надежду, но в то же время и

взбесила. Именно в эту минуту мучительное сомнение, терзавшее меня со

вчерашнего вечера, разрешилось: я не стану передавать ему слова Ксении

Георгиевны. Господин Фандорин и без того слишком высокого мнения о своей

персоне.

Он сел к столу и, немного подумав, набросал несколько строк

по-французски. Я смотрел ему через плечо.

Для меня, в отличие от Вас, люди значат больше, чем камни. Вы получите

свой алмаз. Сегодня в четыре часа пополуночи привозите мальчика и женщину на

пустырь, что у поворота с Петербургского шоссе к Петровскому дворцу. Там и

совершим обмен. Я буду один. Сколько людей будет с Вами, мне безразлично.

Фандорин.

- Почему именно там и почему в такое странное время? - спросил я.

- Линду п-понравится: глухой предрассветный час, пустынное место. В

сущности это не имеет никакого значения. Дело решится раньше... Ложитесь

спать, Зюкин. Завтра у нас будет интересный день. А я схожу брошу письмо в

почтовый ящик на Почтамте. Корреспонденция, поступившая утром, выдается с

трех часов дня. Тогда вы и заступите на свой пост. Но сначала мы

п-преобразим вас до неузнаваемости.

От этих слов я поежился. И, как выяснилось, не напрасно.

 

 

X x x

 

 

Московский почтамт показался мне нехорош, с петербургским и не сравнить

- темноватый, тесный, безо всяких удобств для посетителей. Городу с

миллионным населением, на мой взгляд, следовало бы обзавестись главной

почтовой конторой непрезентабельней. Однако для моих целей

убожество этого казенного заведения оказалось очень даже кстати. Из-за

скученности и неважного Освещения мое бесцельное блуждание по залу меньше

бросалось в глаза. Фандорин вырядил меня коллежским советником Министерства

земледелия и государственных имуществ, так что смотрелся я важно. К чему бы

такому солидному человеку, с чисто выбритыми брылями, подпертыми крахмальным

воротничком, столько часов кряду фланировать меж обшарпанных стоек?

Несколько раз я как бы ненароком вставал у щербатого зеркала, чтобы

незаметнее наблюдать за приходящими. Чего греха таить - хотелось и себя

получше разглядеть.

По-моему, обличье особы шестого класса было мне очень даже к лицу. Я

словно родился при бархатных, украшенных золотым позументом петлицах и

Владимире на шее (орден был все оттуда же, из саквояжа). Никто из

посетителей не пялился на меня с удивлением или недоверием - чиновник как

чиновник. Разве что служитель, сидевший в окошке корреспонденции до

востребования, со временем стал бросать в мою сторону внимательные взгляды.

И то - ведь я маршировал мимо него с трех часов пополудни. А присутственные

часы на почтамте в коронационные дни по случаю обилия почтовых отправлений

были продлены аж до девяти, так что вышагивать мне пришлось долгонько.

Но служащий-то ладно, оно и Бог бы с ним. Хуже было то, что время шло

впустую. Никто из подходивших к окошку не предъявлял казначейских билетов.

Никто не вертелся поблизости подозрительно долго. Не заметил я и того, о чем

предупреждал Фандорин: чтобы кто-то выходил из зала, а затем появлялся в нем

вторично.

К исходу дня мною понемногу стало овладевать отчаяние. Неужто Линд

раскусил наш замысел и все сорвалось?

А без пяти минут девять, когда на почтамте уже готовились к закрытию, в

двери быстрой, деловитой походкой вошел седоусый, осанистый моряк в

темно-синей тужурке и фуражке без кокарды - по виду, отставной боцман или

кондуктор. Не глядя по сторонам, сразу направился к окну с надписью Poste

restante и пророкотал сиплым, пропитым голосом:

- Мне тут письмецо полагается. На предъявителя купюры за нумером... -

Он, порывшись, достал из кармана бумажку, дальнозорко отодвинул ее подальше

и прочел. - Один три семь нуль семь восемь восемь пять девять. Есть чего?

Я бесшумно приблизился, тщетно пытаясь унять дрожь в коленях.

Почтовый пялился на моряка во все глаза.

- Не было таких писем, - произнес он наконец после изрядной паузы. -

Ничего такого нынче не поступало.

Как не поступало? - мысленно ахнул я. А куда же оно делось? Неужто я

зря здесь битых шесть часов проторчал!

Заворчал и боцман:

- Ишь, гоняют старого человека почем зря. Тьфу!

Сердито зашевелил густыми бровями, провел рукавом по пышным усам и

зашагал к выходу.

Ясно было только одно - нужно следовать за ним. На почтамте более

оставаться незачем, да и присутствие закончено.

Я выскользнул на улицу и двинулся за стариком, держа внушительную

дистанцию. Впрочем, моряк ни разу не оглянулся. Он держал руки в карманах,

шел вроде бы не торопясь, вразвалочку, но при этом удивительно ходко - я

едва за ним поспевал.

Увлеченный слежкой, я не сразу вспомнил, что по плану мне отведена

совсем иная роль - подсадной утки. Нужно было проверить, не идет ли кто за

мной. Руководствуясь полученной инструкцией, я вынул из жилетного кармашка

часы, в которые Фандорин специально для этой цели вставил маленькое круглое

зеркальце, и сделал вид, что разглядываю циферблат.

Вот оно! Сзади, шагах в двадцати, шел подозрительный субъект: высокий,

ссутуленный, с поднятым воротником, в широком картузе. Он явно не сводил с

меня глаз. На всякий случай, я чуть повернул часы, чтобы осмотреть другую

сторону улицы, и обнаружил еще одного, не менее подозрительного - такого же

громилу и тоже проявлявшего недвусмысленный интерес к моей персоне. Неужто

клюнуло?

Сразу двое! А может быть, и сам доктор Линд неподалеку?

Видит ли все это Фандорин? Я-то роль наживки исправно исполнил, теперь

дело за ним.

Боцман повернул в переулок. Я - за ним. Те двое - за мной. Сомнений уже

не оставалось: они, голубчики, докторовы помощники!

Вдруг моряк свернул в узкую подворотню. Я замедлил шаг, охваченный

понятным смятением. Если те двое пойдут за мной, а Фандорин отстал или

вообще куда-то отлучился, очень вероятно, что живым мне из этой темной щели

не выбраться. Да и старик-то, похоже, не так прост, как показался вначале.

Неужто самому лезть в ловушку?

Не сдержавшись, я оглянулся в открытую. В переулке кроме двух бандитов

не было ни души. Один сделал вид, что рассматривает вывеску бакалейной

лавки, второй со скучающим видом отвернулся. И никакого Эраста Петровича!

Делать было нечего - двинулся в подворотню. Она оказалась длинной:

двор, потом еще арка, и еще, и еще. На улице уже начало смеркаться, а здесь

и подавно царила темень, но все же силуэт боцмана я бы разглядел. Только вся

штука была в том, что старик исчез, будто под землю провалился!

Не мог он так скоро преодолеть всю эту анфиладу. Разве что припустил

бегом, но в этом случае я услышал бы гулкий звук шагов. Или повернул в

первый двор?

Я замер на месте.

Вдруг откуда-то сбоку, из темноты, раздался голос Фандорина:

- Да не торчите вы тут, Зюкин. Идите не спеша и держитесь на свету,

чтобы они вас видели.

Окончательно перестав что-либо понимать, я послушно зашагал вперед.

Откуда взялся Фандорин? И куда делся боцман? Неужто Эраст Петрович уже успел

его оглушить и спрятать?

Сзади загрохотали шаги, отдаваясь под низким сводом. Вот они

участились, стали приближаться. Кажется, преследователи решили меня догнать?

Тут я услышал сухой щелчок, от которого разом вздыбились волоски на

шее. Этаких щелчков я наслышался предостаточно, когда заряжал револьверы и

взводил курки для Павла Георгиевича - его высочество любит пострелять в

тире.

Я обернулся, ожидая грохота и вспышки, но выстрела не последовало.

На фоне освещенного прямоугольника я увидел два силуэта, а потом и

третий. Этот самый третий отделился от стены, с неописуемой быстротой

выбросил вперед длинную ногу, и один из моих преследователей согнулся

пополам. Другой проворно развернулся, и я явственно разглядел ствол

пистолета, но стремительная тень махнула рукой - снизу вверх, под косым

углом - и язык огня метнулся по вертикали, к каменному своду, а сам

стрелявший отлетел к стене, сполз по ней наземь и остался сидеть без

движения.

- Зюкин, сюда!

Я подбежал, бормоча: "Очисти ны от всякия скверны и спаси души наша".

Сам не знаю, что это на меня нашло - верно, от потрясения.

Эраст Петрович склонился над сидящим, чиркнул спичкой.

Тут обнаружилось, что никакой это не Эраст Петрович, а знакомый мне

седоусый боцман, и я часто-часто заморгал.

- П-проклятье, - сказал боцман. - Не рассчитал удара. Все из-за этой

чертовой темноты. Проломлена носовая перегородка, и кость вошла в мозг.

Наповал. Ну-ка, а что с тем?

Он приблизился к первому из бандитов, силившемуся подняться с земли.

- Отлично, этот как огурчик. П-посветитека, Афанасий Степанович.

Я зажег спичку. Слабый огонек высветил бессмысленные глаза, хватающие

воздух губы.

Боцман, который все-таки был никем иным как Фандориным, присел на

корточки, звонко похлопал оглушенного по щекам.

- Где Линд?

Никакого ответа. Только тяжелое дыхание.

- Ou est Lind? Wo ist Lind? Where is bind? - с перерывами повторил

Эраст Петрович на разных языках.

Взгляд лежащего уже был не бессмысленным, а острым и злым. Губы

сомкнулись, задергались, вытянулись трубочкой, и в лицо Фандорину полетел

плевок.

- Du, Scheissdreck! Kuss mich auf... (Ты, дерьмо! Поцелуй меня в...!

(нем.))

Хриплый выкрик оборвался, когда Фандорин коротко пырнул смельчака

прямой ладонью в горло. Злой блеск в глазах погас, голова глухо стукнулась

затылком о землю.

- Вы его убили! - вскричал я в ужасе. - Зачем?

- Он все равно ничего не скажет, а у нас очень м-мало времени.

Эраст Петрович вытер со щеки плевок, стянул с убитого куртку. Бросил

ему на грудь что-то белое, маленькое - я толком не разглядел.

- Скорей, Зюкин! Снимите свой мундир, бросьте. Наденьте это.

Он оторвал свои седые усы и брови, швырнул на землю боцманскую тужурку

и оказался под ней в полусюртуке с узкими погончиками, на фуражку прицепил

кокарду, и я вдруг понял, что фуражка вовсе не морская, а полицейская.

- Вам не хватает шашки, - заметил я. - Полицейский офицер не может быть

без шашки.

- Будет вам и шашка. Чуть п-позже. - Фандорин схватил меня за руку и

потащил за собой. - Быстрей, Зюкин, быстрей!

Жалко было бросать добротный мундир на землю, и я повесил его на ручку

ворот - кому-нибудь пригодится.

Эраст Петрович оглянулся на бегу:

- Орден!

Я снял с шеи Владимира, сунул в карман.

- Куда мы спешим? - крикнул я, бросившись вдогонку.

Ответа не последовало.

Мы выбежали из переулка обратно на Мясницкую, однако перед самым

почтамтом повернули в какие-то ворота. За ними оказался узкий каменный двор,

в который выходило несколько служебных дверей.

Утащив меня в угол, за большие мусорные ящики, доверху набитые

коричневой оберточной бумагой и обрывками шпагата, Фандорин вынул часы.

- Девять минут д-десятого. Быстро управились. Он наверняка еще не

выходил.

- Кто он? - спросил я, тяжело дыша. - Линд?

Фандорин сунул руку прямо в мусорный бак, достал оттуда узкий и длинный

сверток. Внутри оказались портупея и полицейская шашка.

- Наш знакомый из Poste restante. Это он, разве вы не поняли?

- Он - доктор Линд? - поразился я.

- Нет, это человек Линда. Все оказалось очень просто, проще, чем я

п-предполагал. И загадка с письмами разъясняется. Теперь понятно, почему

письма попадали в Эрмитаж без штемпеля. Почтовый служитель, работающий на

Линда - назовем этого человека для краткости Почтальоном - просто

подкладывал их в мешок с корреспонденцией для Калужской части. И наше с вами

сегодняшнее письмо тоже сразу попало к нему в руки. Он з-заметил, как вы

курсируете подле окошка и дал знать Линду, а тот подослал своих людей,

которые терпеливо д-дожидались вас на улице. Вернее, дожидались они

Фандорина, поскольку думали, что это я.

- Но...Но как вы обо всем этом догадались? Он самодовольно улыбнулся.

- Я сидел в чайной напротив почтамта. Ждал, пока вы выйдете за

человеком, который заберет п-письмо. Время шло, а вы все не выходили. Такая

медлительность со стороны Линда показалась мне странной. Ведь он

заинтересован во встрече не меньше, чем я. Из входивших в почтамт никто там

долго не задерживался и никого подозрительного я не заметил. Интересное

началось с появления двух известных вам господ, которые прибыли без четверти

четыре. Причем пришли они вместе, а затем разделились. Один сел в моей

чайной, через два стола, попросив по-немецки место подле окна. Г-глаз не

сводил с дверей почтамта, по сторонам не смотрел вовсе. Второй на минутку

заглянул в здание и присоединился к первому. Получалось, что вы обнаружены,

однако интереса к содержанию письма люди Линда почему-то не проявляют. Я

думал об этом довольно долго и в конце у меня возникла г-гипотеза. Перед

самым закрытием я отправился ее проверить. Вы видели, как Почтальон на меня

уставился, когда я назвался предъявителем казначейского билета? Это явилось

для него полнейшей неожиданностью, поскольку никакого предъявителя быть не

могло - уж он-то это знал доподлинно. Почтальон не совладал с мимикой и тем

самым себя выдал. Надо полагать, что он-то и есть русский помощник доктора,

составивший игривое объявление в газету. Именно Почтальон и выведет нас к

Линду.

- А что, если, встревоженный явлением загадочного боцмана, он уже

побежал предупредить доктора?

Фандорин посмотрел на меня, как на неразумного младенца.

- Скажите, Зюкин, вам когда-нибудь доводилось получать письма до

в-востребования? Нет? Оно и видно.

Почта хранит письмо или посылку в течение трех дней бесплатно, а затем

начинает начислять пеню.

Я подумал-подумал, но не обнаружил в этом обстоятельстве никакой связи

с высказанным мною опасением.

- Ну и что?

- А то, - терпеливо вздохнул Эраст Петрович, - что там, где принимают

плату, существует финансовая отчетность. Наш с вами п-приятель не может

уйти, пока не отчитается и не сдаст кассу - это выглядело бы чересчур

подозрительно. Вон та дверь - служебный выход. Минут через пять, самое

позднее, через десять, Почтальон выйдет оттуда и очень быстро отправится

прямиком к Линду. А мы пристроимся за ним. Очень надеюсь, что больше у

д-доктора помощников не осталось. Очень уж они мне надоели.

- Зачем вы убили того немца? - вспомнил я. - Только за то, что он в вас

плюнул? Ведь он был оглушен, беспомощен!

Фандорин удивился:

- Я вижу, Зюкин, вы меня считаете монстром почище Линда. С какой стати

я стал бы его убивать? Не г-говоря уж о том, что это ценный свидетель. Я

всего лишь усыпил его, и надолго, часа на четыре. Полагаю, этого времени

хватит, чтобы обоих г-голубчиков нашла полиция. Разве не интересная находка:

труп и рядом человек без сознания с револьвером в кармане. А я еще и оставил

свою визитную карточку с припиской "Это человек Линда".

Я вспомнил белую бумажку, которую Фандорин бросил бандиту на грудь.

- Может быть, Карнович с Ласовским из него что-нибудь и вытрясут. Хоть

и м-маловероятно - среди помощников Линда предателей не водится. Во всяком

случае, полиция усомнится в том, что мы с вами воры, а это уже неплохо.

Последнее соображение прозвучало весьма здраво, и я хотел сказать об

этом Фандорину, но он с вопиющей бесцеремонностью зажал мне ладонью рот.

- Тихо!

С силой распахнулась узкая дверь, и во двор вышел, даже почти выбежал

знакомый служитель, только в форменной фуражке и с папочкой подмышкой.

Мелкими шагами просеменил мимо мусорных ящиков, повфнул в арку.

- Спешит, - шепнул Эраст Петрович. - Это очень хорошо. Значит,

п-протелефонировать не сумел или же некуда. Интересно, как он известил Линда

о вашем приходе? Запиской? Тогда получается, что логово доктора где-то

совсем недалеко. Все, пора!

Мы быстро вышли на улицу. Я заозирался по сторонам, высматривая

свободного извозчика: ведь если Почтальон спешит, то непременно возьмет

коляску. Но нет - стремительная фигура в черном почтовом мундире пересекла

бульвар, нырнула в узкую улочку. Стало быть, догадка Эраста Петровича верна,

и Линд где-то неподалеку?

Не останавливаясь, Фандорин велел:

- Отстаньте от меня саженей на десять и держите дистанцию. Только не

б-бегите.

Легко сказать "не бегите"! Сам Эраст Петрович каким-то чудом умудрялся

вышагивать споро, но без видимой спешки, а вот мне пришлось передвигаться на

манер подстреленного зайца: шагов двадцать пройду, потом немножко пробегусь;

пройду - пробегусь. Иначе отстал бы. Уже почти совсем стемнело, и это было

кстати - не то, боюсь, мои странные маневры привлекли бы внимание редких

прохожих.

Почтальон немного попетлял по переулкам и вдруг остановился у

маленького деревянного особнячка, выходившего дверью прямо на тротуар. В

одном из зашторенных окон горел свет - дома кто-то был. Но звонить Почтальон

не стал. Открыл дверь ключом и прошмыгнул внутрь.

- Что будем делать? - спросил я, догоняя Фандорина. Он взял меня за

локоть, отвел подальше от домика.

- Не знаю. Д-давайте прикинем. - В свете фонаря было видно, как гладкий

лоб под лаковым козырьком полицейской фуражки собирается морщинами. -

Возможностей несколько. Первая. Доктор Линд и заложники здесь. Тогда нужно

наблюдать за окнами и ждать. Если станут уходить - нанесем удар. Вторая

возможность. Здесь только Линд, а Эмилия и мальчик где-то в другом месте.

Все равно нужно ждать, пока он выйдет, и следовать за ним, пока доктор не

выведет нас к заложникам. Третья возможность. Здесь нет ни Линда, ни

п-пленников, а только Почтальон и его семейство - кто-то ведь все-таки в

доме был? В этом случае к Почтальону от Линда должны придти. Вряд ли в этом

домишке имеется телефонная связь. Стало быть, опять-таки требуется

подождать. Посмотрим, кто придет, и далее будем действовать сообразно

обстоятельствам. Итак, имеется три варианта, и при каждом понадобится ждать.

Д-давайте устраиваться поудобнее-ожидание может затянуться. - Эраст Петрович

посмотрел вокруг. - Вот что, Зюкин, пригоните-ка с бульвара извозчика. Не

говорите, куда ехать. Скажите только, что нанимаете его надолго и что

получит он щедро. А я пока присмотрю местечко поудобней. Когда четверть часа

спустя я подъехал к тому же углу на ваньке, Фандорин вышел к нам из густой

тени. Поправляя портупею, сказал строгим, начальственным голосом:

- Бляха э 345? Всю ночь будешь с нами. Секретное дело. За труды

получишь четвертную. Отъедешь вон в ту подворотню и жди. Да не спи у меня,

вологда! Понятно?

- Понятно, чего ж непонятного? - бойко ответил извозчик, молодой мужик

со смышленным курносым лицом. Как Фандорин догадался по его виду, что он

вологодский, я не понял - но ванька и в самом деле вовсю налегал на "о".

- Идемте, Афанасий Степанович, удобнейшее место п-присмотрел.

Напротив того самого домика стоял особняк повнушительней, обнесенный

решетчатым палисадником. Эраст Петрович в два счета перемахнул через

изгородь и жестом велел мне последовать его примеру. По сравнению с оградой

Нескучного сада это были сущие пустяки.

- Ну как, недурно? - с гордостью спросил Фандорин, показывая на

противоположную сторону переулка.

Вид на Почтальонов дом и в самом деле открывался идеальный, но

"удобнейшим" наш наблюдательный пункт мог назвать разве что завсегдатай

мазохистического (если я правильно запомнил это слово) кабинета из клуба

"Элизиум". За палисадником оказались густые и колючие кусты, сразу же

начавшие цепляться за мою одежду и расцарапавшие мне лоб. Я закряхтел,

пытаясь высвободить локоть. Неужели придется сидеть тут всю ночь? - Ничего,

- бодро шепнул Фандорин. - Китайцы говорят: "Благородный муж не стремится к

уюту". Давайте смотреть на окна. И мы стали смотреть на окна.

Правду сказать, ничего примечательного я там не увидел-только пару раз

по шторам мелькнула неясная тень. В других домах окна давно уже погасли, а

обитатели нашего, похоже, спать не собирались - но это единственное, что

могло показаться подозрительным. - А если четвертая? - спросил я часа два

спустя. - Что четвертая? - Возможность. - Это какая же? - Что, если вы

ошиблись и почтовый служитель никакого отношения к Линду не имеет? -

Исключено, - что-то слишком сердито прошипел Фандорин. - Непременно имеет. И

обязательно выведет нас к самому д-доктору.

Вашими бы устами да мед пить, пришла мне на ум народная поговорка, но я

промолчал. Прошло еще с полчаса. Я стал думать о том, что впервые в жизни,

кажется, потерял счет дням. Что сегодня - пятница или суббота, семнадцатое

или восемнадцатое? Не то чтобы это было так уж важно, но я почему-то никак

не мог успокоиться. Наконец, не выдержав, спросил шепотом:

- Сегодня семнадцатое?

Фандорин достал брегет, блеснули фосфорические стрелки.

- Уже пять минут как в-восемнадцатое.

 

18 мая

 

День накануне был теплый, да и вечер тоже, однако после нескольких

часов неподвижного сидения я порядком продрог. Застучали зубы, онемели ноги,

а надежды на полезный исход нашего ночного бдения уже почти не оставалось.

Фандорин сохранял полнейшую невозмутимость - более того, за все время ни

разу не пошевелился, так что у меня возникло подозрение, уж не спит ли он с

открытыми глазами. Сильнее всего меня раздражало умиротворенное, я бы даже

сказал благодушное выражение его лица, будто он сидел и слушал волшебную

музыку или пение райских птиц.

Вдруг, когда я уже всерьез начал подумывать, не взбунтоваться ли, Эраст

Петрович, не меняя благостной мины, прошептал:

- Внимание.

Я встрепенулся, однако никаких особенных перемен не заметил. В доме

напротив по-прежнему горели два окна. Ни движения, ни звуков.

Я снова взглянул на соседа и увидел, что он еще не вышел из сна,

забытья, мечтательности - в общем, своего странного транса.

- Сейчас выйдут, - тихо сказал он.

- Да с чего вы взяли?

- Я слился с домом в одно сущее, дал дому проникнуть в себя и стал

слышать его д-дыхание, - с самым серьезным видом заявил Эраст Петрович. -

Есть такая восточная м-методика. Долго рассказывать. Но с минуту назад дом

начал скрипеть и покачиваться. Он г-готовится исторгнуть из себя людей.

Трудно было сразу понять, шутит Фандорин или же начал заговариваться. Я

склонялся ко второму, потому что для шутки выходило слишком уж несмешно.

- Господин Фандорин, вы спите? - осторожно поинтересовался я, и в этот

самый миг окна вдруг погасли. Полминуты спустя дверь открылась, и вышли

двое.

- В доме никого не осталось, он п-пуст, - медленно проговорил Фандорин,

а потом внезапно схватил меня за локоть и скороговоркой прошептал. - Это

Линд, Линд, Линд!

Я испуганно дернул головой и увидел, что Эраст Петрович совершенно

переменился: лицо напряженное, глаза сосредоточенно прищурены.

Неужели и вправду Линд?

Один из вышедших был Почтальон - я узнал фигуру и фуражку. Второй был

среднего роста, в перекинутом через плечо длинном плаще навроде альмавивы и

калабрийской шляпе с низко провисающими полями.

- Второй, - шепнул Фандорин, пребольно стиснув мне локоть.

- А? Что? - растерянно пролепетал я.

- Второй вариант. Линд здесь, а заложники где-то в другом месте.

- А вы уверены, что это именно Линд?

- Никаких сомнений. Точные, скупые и в то же время изящные движения.

Манера надевать шляпу. Наконец, походка. Это он.

Я спросил не без дрожи в голосе:

- Будем брать?

- Вы все забыли, Зюкин. Брать Линда мы стали бы, если бы он вышел с

заложниками, при первом варианте. А это второй. Мы следуем за доктором, он

выведет нас к мальчику и Эмилии.

- А если...

Эраст Петрович снова, как давеча, зажал мне ладонью рот - человек в

длинном плаще оглянулся, хотя говорили мы шепотом и услышать нас он не мог.

Я сердито оттолкнул руку Фандорина и все-таки задал свой вопрос:

- А если они идут вовсе не к заложникам?

- Время - пять минут четвертого, - ни к селу ни к городу ответил на это

он.

- Я вас не о времени спрашивал, - разозлился я на его увертливость. -

Вы все время делаете из меня...

- Разве вы забыли, - перебил Фандорин, - что мы назначили доктору

свидание в четыре часа утра? Если Линд хочет быть пунктуальным, ему нужно

поскорее забрать пленников и успеть на п-пустырь к Петровскому дворцу.

Судя по тому, что Эраст Петрович снова стал заикаться, его напряжение

несколько ослабло. И я отчего-то тоже вдруг перестал дрожать и злиться.

Едва Линд (если это и в самом деле был он) и Почтальон повернули за

угол, как мы разом перемахнули через палисадник. Я мимоходом подумал, что

никогда, даже в детстве, столько не лазил через заборы, как за время

знакомства с господином Фандориным. Правильно говорят в народе: с кем

поведешься, от того и наберешься.

- Садитесь в коляску и тихонько поезжайте за мной, - инструктировал

меня на ходу Эраст Петрович. - Перед каждым углом вылезайте и осторожно

в-выглядывайте. Я буду подавать вам знак - заворачивать или выждать.

Именно таким неспешным манером мы достигли бульвара, где Фандорин вдруг

замахал, чтобы мы подъезжали.

- Взяли извозчика, едут к Сретенке, - сообщил он, садясь рядом со мной.

- Давай, Вологда, следом. Только не прижимайся.

Довольно долго мы ехали вдоль вереницы бульваров, то резво катясь под

горку, то переходя на подъем. Несмотря на глухую ночную пору, улица не была

пуста. По тротуару, оживленно переговариваясь, шли группки прохожих, а

несколько раз нас обогнали экипажи. В Петербурге любят пошутить над

Первопрестольной, которая якобы укладывается почивать с сумерек, а выходило,

что это совсем неправда. В четвертом часу ночи и на Невском столько прохожих

не увидишь.

Мы ехали все прямо, и повернули только один раз, перед памятником

Пушкину - на большую улицу, которую я сразу узнал: Тверская. Отсюда до

Петровского дворца было по прямой версты три-четыре. Тем же самым путем,

только в обратном направлении, проследовал высочайший кортеж во время

торжественного въезда в древнюю столицу.

На Тверской людей и колясок стало еще больше, причем все двигались в ту

же сторону, что и мы.

Это показалось мне очень странным, однако думал я совсем о другом.

- Послушайте, они никуда не заезжают! - наконец, не выдержал я. - Мне

кажется, они едут прямо к месту встречи!

Фандорин молчал. В тусклом свете газовых фонарей его лицо казалось

белым и безжизненным.

- Может быть, у Линда все-таки остались сообщники, и заложников

доставят п-прямо к условленному месту? - после изрядной паузы вымолвил он,

но его всегдашний апломб куда-то подевался.

- А если их уже..., - я не смог выговорить страшную мысль до конца.

Эраст Петрович ответил медленно и тихо, но так, что у меня мороз

пробежал по коже:

- Тогда, по крайней мере, у нас остается Линд.

За Триумфальными воротами и Александровским вокзалом разрозненные

группы прохожих слились в сплошной поток, заполонивший и мостовую - наша

лошадь поневоле перешла на шаг. Правда, и коляска Линда двигалась не быстрее

- я все время видел впереди, поверх опущенного кожаного фартука, два