Двадцать восемь

Падая в воздухе и крича, я надеюсь лишь, что моя цель точна. Земля так быстро летит нам навстречу, что если мы промахнемся, мы – мертвы.

Мгновение спустя мы попадаем в снежное облако, приземлившись ровно в центр двухметрового сугроба, Логан все еще сжимает мою руку. Мы входим в него на огромной скорости и тонем в нем на всю глубину, до тех пор, пока наши ноги не ударяются о бетон. К счастью, снег плотный и значительно смягчает наше приземление. Когда я касаюсь земли, создается ощущение, что я спрыгнула с высоты буквально в пару метров.

Я сижу на дне в полном шоке, сверху меня засыпает снег. Солнечный свет пробивается через толщу в несколько метров снега надо мной. Я сижу, замерев и боясь пошевелиться, чтобы откопаться из сугроба и посмотреть, не сломала ли я что-нибудь. Мне кажется, что я на пляже, закопанная в песок.

Медленно я шевелю кистью, затем все рукой, затем плечом… Я медленно поднимаюсь из груды снега, высвобождаясь из этой горы. Это неудобно, но я взбираюсь по снежной насыпи. Я вытаскиваю голову, как суслик из норки на лужайке. Я поворачиваюсь и вижу, что Логан делает то же самое.

Я вытягиваю шею и смотрю наверх: на самом верху, все еще стоя на крыше, смотрит вниз толпа фанатиков. Они спорят между собой, и кажется, что они совсем не хотят прыгать вслед за нами. Я их не виню: глядя наверх на такую высоту, я поражаюсь, что мне хватило храбрости на такое самой. Я бы, наверное, не сделала этого, если бы остановилась и задумалась.

Я вылезаю из снега, и Логан занимается тем же. Вся моя одежда в снегу и я отряхиваю его. Я делаю несколько шагов, проверяя, сломала ли что-нибудь. Моя лодыжка все еще болит – сильнее, чем раньше – но на первый взгляд я, на удивление, почти не пострадала, отделавшись лишь еще парой ушибов и синяков.

Логан делает пару шагов и я с облегчением вижу, что он тоже ничего не сломал. Я также рада, что мы по эту сторону стены. В пустыне. Это означает медленную смерть, но хотя бы сейчас мы в безопасности.

Я смотрю на необитаемое, заброшенное Юниверсити-плэйс: все магазины сгорели, некоторые из них развалинами лежат на земле. Здесь нет никого и ничего. В той же степени, в какой на пустоши царит хаос и жестокость, в пустыне стоит тишина. Спокойствие. Наконец-то, впервые за долгое время, я расслабляюсь.

Но я знаю, что этого делать не стоит. Если эта часть города действительно радиоактивна, тогда здесь еще более опасно, чем во всех остальных местах вместе взятых. Нам вредна каждая секунда, проведенная здесь. И кто знает, кто – или что – выжило в этом районе. Я бы очень не хотела встретить это.

– Надо двигаться, – говорит Логан, следуя по следам автобуса, которые проходят прямо через арку и следуют вдоль Университета.

Мы идем по ним быстрым шагом, то и дело оглядываясь. Сейчас я более, чем когда-либо, жалею, что у меня нет оружия. Логан привычным жестом хлопает себя по карманам, и я понимаю, что он думает о том же. Наша единственная надежда на то, чтобы быстро пройти по этим следам, найти Бри и выбраться отсюда как можно скорее.

Мы пересекаем 10-ю улицу, затем 9-ю, затем 8-ю и неожиданно справа от нас открывается небо. Я смотрю туда и с удивлением вижу то, что раньше было Вашингтон-сквер-парк. Я помню, как частенько зависала тут с друзьями по вечерам еще до войны, как мы сидели и смотрели на скейтбордеров, выполняющих свои трюки на бетонной площадке. Теперь глядя на нее, я прихожу в ужас: здесь ничего не осталось. Огромная входная арка упала и лежит на земле, разбитая на куски и покрытая снегом. Что еще хуже, на том месте, где был парк, теперь не осталось ничего, кроме огромного кратера, на сотни метров уходящего вглубь земли. Он простирается так далеко, насколько я могу видеть. Как будто огромный самосвал выкопал целый район города.

Логан видит, что я смотрю туда.

– Здесь упала бомба, – объясняет он. – Первая бомба в городе.

Я не могу поверить. Выглядит как Гранд-Каньон. Я вижу последствия взрывной волны, от которой фасады зданий просто расплылись во все стороны. Все, что я когда-то знала, ушло безвозвратно. Теперь здесь больше похоже на Марс.

– Пошли, – нетерпеливо говорит Логан, и я понимаю, что этот вид его тоже тревожит.

Следы автобуса ведут мимо Университета и до самого его конца, а затем поворачивают на Уэст Четвертую улицу. Мы следуем по ним через Гринвич-Виллидж и поворачиваем на Бауэри. Это широкий проспект и также безлюдный. Здесь нет ни души.

Это должно было бы меня успокоить, но я почему-то напротив чувствую себя более напряженной, чем когда-либо. Здесь зловеще, слишком спокойно. Все, что я слышу, это завывание ветра, снегом хлещущего по моему лицу. Я не могу не думать, что в любой момент что-то на меня выпрыгнет.

Но никто не прыгает. Мы просто идем и идем, квартал за кварталом, направляясь еще дальше на юг. Как будто переходим огромную пустыню, конца которой не видно. И в этом и заключается основная опасность этого района. Расстояние. Холод. Следы автобуса, кажется, никогда не закончатся и с каждым шагом моей ноге все хуже и я становлюсь все слабее.

Вечернее небо темнеет, покрывшись грозовыми облаками. Когда мы пересекаем огромную улицу, ранее известную как Хьюстон, я начинаю думать, далеко ли нам еще осталось.

Если Логан прав и они действительно везут Бри к Саус-Стрит-Сипорту, то нам еще очень далеко. У меня уже кружится голова от голода и я ослабла. Мои ноги, кажется, стали в пять раз больше и, по иронии судьбы, ходьба – это худшее испытание, какое только можно было придумать.

Как-то я все еще умудряюсь идти по Бауэри. Мы идем в тишине, едва ли перебрасываясь словом друг с другом. Я хочу сказать ему так много. Я хочу отблагодарить его за то, что он спас мне жизнь – только за сегодня он спас меня уже три раза и я думаю, что это долг, который мне нужно будет вернуть. Хочу поблагодарить за то, что отказался от идеи с лодкой и пошел со мной. Я думаю о том, скольким он пожертвовал ради меня и это чувство меня переполняет. Мне хочется спросить его, зачем он это сделал.

Я впечатлена его боевыми навыками. Логан напоминает мне то, каким был мой папа в драке – по крайней мере, в моем представлении. Я размышляю, откуда Логан родом. Отсюда ли он? Здесь ли его семья? Или его семья где-то в другом месте, живая? Я хочу спросить его, что он чувствует ко мне. Нравлюсь ли я ему? Конечно, я никогда не осмелилась бы его об этом спросить. Но все же мне хочется знать. Есть ли у него ко мне чувства? Почему он не бежал, когда у него была такая возможность? Почему он рискует своей жизнью, идя со мной? Думая об этом, я чувствую свою вину. Я поставила его под угрозу. Он мог бы быть в безопасности сейчас.

Я ничего не могу с собой поделать и очень хочу знать, если ли у него девушка. И была ли когда-либо. Я тут же упрекаю себя, что предаю Бена, с которым, между прочим, только что рассталась. Но эти двое – Логан и Бен – такие разные. Они как будто принадлежат к разным видам. Я думаю о своих чувствах к Бену и понимаю, что они все еще есть и все еще искренни: что-то в нем, в его чувствительности, беззащитности, мне очень нравится. Когда я смотрю в его большие, страдающие глаза, я чувствую нашу близость.

Но когда я смотрю на Логана, он привлекает меня совершенно иначе. Логан большой, сильный, молчаливый. Он благородный, он – человек действия и очень сдержан. Он – загадка для меня и мне хочется узнать о нем больше. И мне это нравится.

Я обнаружила, что мне нравятся в Бене конкретные вещи, и конкретные вещи мне нравятся в Логане. Каким-то образом мои чувства к ним обоим могут сосуществовать одновременно, может быть, потому, что они настолько различаются, что я не чувствую их соперничества.

Я позволяю себе утонуть в этих думах, пока мы идем прямо в пургу. Это отвлекает меня от боли, от голода, от холода.

Улицы снова сужаются, когда мы проходим по Маленькой Италии. Я помню, как приходила сюда с папой, и мы ужинали в одном из этих маленьких итальянских ресторанов, забитых туристами. Теперь ничего не осталось. Все витрины разбиты. Нет ничего, кроме мусора. Пустота.

Мы идем и идем, и идти становится все тяжелее, потому что снег поднимается уже до колен. Я начинаю считать наши шаги, молясь, чтобы мы поскорей пришли. Мы доходим до еще одной широкой улицы и на ржавой вывеске я читаю «Деланси». Я смотрю налево, ожидая увидеть Вильямсбургский мост.

Невероятно, но его нет.

Огромный мост был уничтожен, по-видимому, разрушен в одной из битв, железный въезд на него торчит в небо, как современная скульптура. Весь труд, весь дизайн, все усилия, потраченные на его возведение – все исчезло, и, видимо, за одно мгновение. Зачем? Просто так.

Я отворачиваюсь в отвращении.

Мы продолжаем наш путь по Деланси. Через несколько кварталов мы доходим до Канал-стрит – главной артерии – и я даже боюсь посмотреть на Манхэттенский мост. Я заставляю себя. И тут же об этом жалею. Как и Вильямсбургский, этот мост разрушен, не осталось ничего, кроме осколков металла, изогнутых и рваных, которые уходят в зияющий провал над рекой.

Мы ускоряемся, мои ноги и руки так замерзли, что у меня по-видимому будет обморожение. Мы проходим через бывший Чайна-таун с его высокими зданиями и узенькими улочками, теперь совсем на себя непохожий. Как и все остальные районы, он превратился просто в заброшенную кучку мусора.

Бауэри ответвляется направо, мимо Парк-Роу-Билдинг и я начинаю задыхаться, когда мы проходим еще несколько кварталов и наконец добираемся до гигантской развязки. Я стою и с трепетом смотрю на нее.

Справа от меня стоит здание Сити-холла, точнее, теперь лежит в руинах, простой горкой мусора. Это ужасно. Потрясающее здание, такое величественное, теперь стало просто воспоминанием.

Я боюсь оглянуться и посмотреть на Бруклинский мост, который находится сзади меня – великолепное произведение искусства, по которому я раньше ходила с Бри в теплые летние деньки. Я молюсь, чтобы он все еще был там, чтобы хоть одна красивая вещь уцелела. Я закрываю глаза и медленно поворачиваюсь.

Я в ужасе. Как и два предыдущих моста, он разрушен. Ничего не осталось, даже опор – над рекой пустота. На том месте, где он раньше стоял, остались лишь груды искореженного металла, торчащего из воды.

Еще более пугает то, что в середине реки торчат остатки огромного военного самолета, наполовину погруженного в воду, с выдающимся из нее хвостом. Жутко видеть такой огромный самолет в реке, как будто ребенок кинул свою игрушку в ванну и там и забыл ее.

Темнеет, почти спутились сумерки, и я уже не могу идти дальше. Удивительно, но снег продолжает сыпать, а ветер дуть. Снег мне уже по колено и у меня возникает ощущение, что он меня глотает живьем. Я знаю, что Сипорт уже недалеко, но мне слишком больно сделать шаг.

Я тянусь и опираюсь на плечо Логана. Он смотрит на меня в удивлении.

– Моя нога, – говорю я сквозь стиснутые зубы. – Я не могу идти.

– Положи мне руку на плечо, – говорит он.

Я кладу, а он оборачивает руку вокруг моей спины и крепко хватает меня, поддерживая.

Мы идем вместе и боль уменьшается. Я смущена и мне стыдно: я никогда не хотела зависеть от парня. Ни от кого. Но сейчас мне это действительно необходимо.

Мы поворачиваем налево, проходя под конструкцией, которая раньше вела к мосту, а затем выходим на то, что раньше было Перл-стрит. Невероятно. После всего путешествия мы оказываемся в районе, в котором я росла. Так странно снова быть здесь. В день, когда я ушла, я поклялась, что никогда не вернусь сюда. Никогда. Я была уверена, что Манхэттен будет разрушен и даже представить не могла, что снова окажусь здесь.

Проходить по этому месту, по узким, мощенным булыжником улицам, этому старому историческому району, когда-то бурлящему туристами, месту, которое я знаю вдоль и поперек, больнее всего. Меня захлестывают воспоминания, они стоят вокруг, в каждом углу, в котором мы раньше играли с Бри. Меня заполняют воспоминания о времени, проведенном здесь с мамой и папой. Когда они были счастливы просто быть друг с другом.

Наша квартира была в торговом районе, над одним из магазинов, в старом историческом здании. Я возмущалась, что он все время рос, мне не нравились субботние вечера, когда ночной жизни, казалось, не будет конца и края, когда люди говорили и курили под окном моей спальни до пяти часов утра. Теперь я бы все отдала, чтобы вернуть этот шум, эту активность. Я бы все отдала, чтобы пройти по улице, зайти в какое-нибудь кафе и заказать завтрак. От одной только мысли об этом у меня колет живот от голода.

Как по решению судьбы, мы заворачиваем на Вотер-стрит – квартал, в котором я жила. Сердце затрепетало у меня в груди, когда я поняла, что мы будет проходить прямо мимо моей квартиры. Я не могу отбросить мысль, что папа смотрит на меня из окна. Или мама, если она умерла. Может быть, это она смотрит вниз. Может быть, она, конечно, поддевает меня. Или делает выговор. Все-таки я оставила ее в этом месте несколько лет назад. Она могла пойти с нами. Но она не захотела уезжать. И я знала это. Все же я сделала то, что должна была в тот момент – для себя и, что более важно, для Бри. Что еще я могла сделать? Просто сидеть с ней и дожидаться смерти?

Я невольно вижу в этом иронию, во всех поворотах жизни. Я взяла Бри и бежала в безопасное место, но теперь ее похитили и снова вернули сюда, где все начиналось, и я, вероятно, уже никогда не спасу ее. По тому, как я чувствую себя сейчас, я не проживу больше нескольких часов. Так что к чему хорошему привел наш уход? Если бы я просто осталась здесь, с мамой, мы бы по крайней мере умерли вместе, в мире. Не той долгой, голодной смертью. Может быть, мама все знала с самого начала.

Мы подходим к нашей многоэтажке и я готовлюсь увидеть, как она выглядит теперь. Я знаю, что это смешно, но часть меня все еще ожидает увидеть маму, сидяющую в окне. Ждущую.

Мой бывший дом превратился просто в кучку мусора, покрытую снегом. Между камнями растет высокий сорник и выглядит все так, будто было разрушено уже много лет назад. У меня чувство, что меня ударили под дых. Моего дома больше нет. Мамы действительно нет.

– Что-то не так? – спрашивает Логан.

Я останавливаюсь. Я стою и смотрю. Я опускаю голову, хватаю его плечо и продолжаю путь.

– Ничего, – отвечаю я.

Мы продолжаем идти по торговому району Саус-Стрит-Сипорта. Я помню, как сидела здесь, смотря на сияющий булыжник, на все эти дорогие магазины, ощущая себя в самом лучшем месте в мире. Месте, которое невозможно испортить. Теперь я не вижу ничего, кроме разрухи. Здесь больше ничего не напоминает о былом величии.

Мы поворачиваем налево на Фултон и в отдалении я вижу набережную. Уже наступают сумерки, тяжелые серые облака собираются на горизонте и, когда я вижу воду всего в паре кварталов от нас, я вновь обретаю надежду. Следы автобуса поворачивают на эту дорогу, ведя прямо к пирсу. Нам это удалось.

Мы идем быстрее и у меня в кровь выделяется адреналин, когда я думаю, что Бри может все еще быть здесь, на пирсе. Я непроизвольно провожу рукой по ремню в поисках оружия, прежде чем вспоминаю, что у меня ничего не осталось. Неважно. Если она здесь, я найду способ вернуть ее.

Мы всходим на деревянный причал Сипорта, когда-то переполненный туристами, а теперь абсолютно безлюдный. Высокие парусники прошлого все еще стоят здесь, покачиваясь на волнах – но теперь от них остались лишь гнилые каркасы. В конце пирса я вижу автобус. Я направляюсь к нему с колотящимся от волнения сердцем, надесь, что Бри все еще там.

Но, конечно, автобус был разгружен уже очень давно. Я дохожу до него и заглядываю внутрь – пусто. Я смотрю на снег и вижу следы того, как их выводили из автобуса, вели по сходням к лодке. На воде я вижу большую ржавую лодку примерно в километре от нас, пришвахтованную к Губернаторскому острову. С нее сводят цепочку девочек. Бри тоже среди них, я это чувствую.

Я чувствую решимость. Но и безысходность. Мы упустили лодку. Мы слишком опоздали.

– Утром будет еще одна лодка, – говорит Логан. – На рассвете. Всегда есть, раз в день. Нам лишь нужно дождаться. Найти убежище на ночь.

– Если вы переживете ее, – раздается странный голос сзади нас.

Мы поворачиваемся.

В трех метрах сзади нас стоит группа из дюжины человек, одетых в желтый камуфляж. В центре их человек, похожий на главного. Его лицо перекошено и поплыло, как и лица других. Он выглядит даже хуже биожертвы, если это вообще возможно. Наверное, потому, что живет в радиоактивной зоне.

Каким-то образом им удалось подкрасться к нам. Их гораздо больше, чем нас, у нас совершенно нет оружия, а в их руках я замечаю пистолеты. У нас нет шансов.

– Вы сейчас на нашей территории, – продолжает он. – Почему бы нам не убить вас самим?

– Пожалуйста, – умоляю я, – охотники за головами забрали мою сестру. Мне нужно забрать ее!

– Мы не любим охотников не меньше вашего. Они ездят здесь на своих автобусах, будто это их территория. ЭТО МОЯ ТЕРРИТОРИЯ! – визжит он, его лицо искривилось, а глаза выпучились. – ВЫ СЛЫШИТЕ МЕНЯ? ОНА МОЯ!

Я вздрагиваю, услышав его голос, искаженный от ярости. Я чувствую истощение, боль и едва могу стоять.

Он делает к нам шаг и я готовлюсь отражать атаку. Но прежде, чем я успеваю закончить эту мысль, мой мир начинает кружиться. Он кружится снова и снова и, прежде чем я это осознаю, я начинаю падать.

И затем все погружается во тьму.