ЖДАТЬ, ЖДАТЬ НИЧЕГО

2 АПРЕЛЯ 1989 ГОДА АУДИТОРИЯ ГАУТАМЫ БУДДЫ, ИНДИЯ

 

Друзья,

Ожидание было долгим, но такова сама суть дзен — ждать, ждать ничего. Нет Бога, нет окончательного смысла.

Жизнь — вот все, что есть.

Те, кто нашел, не нашли ничего, кроме того, что нече­го находить.

Дзен есть окончательный манифест не-нахождения, радости без всякой причины, смеха, любви и танца без всякого повода.

В мире есть верующие многих разновидностей. В мире есть неверующие; они никоим образом не отличаются, просто их убеждения негативны. Кто-то верит в Бога, а кто-то верит, что Бога нет, и они в равной степени фанатичны.

Только позавчера я читал манифест Гуманистической группы интеллектуалов, небольшой, очень элитарной группы американских интеллектуалов. Но их манифест рассмешил меня. Каждое утверждение начинается: «Мы верим...» А вера это всегда невежество. Кто-то верит в Бога — он невеже­ствен. Кто-то верит, что Бога нет — он настолько же невежествен, как и тот, кто верит, что он есть.

Каждое предложение всего манифеста начинается:

«Мы верим, что Бога нет». Но на каком основании? Нако­нец, они дают свое основание: «Мы считаем нашей верой причинно-следственную связь. Поскольку Бог недоказуем, мы не будет верить в Бога». Это самые интеллектуальные люди Америки, и весьма почетно быть принятым в члены этой группы.

Я обращаю это заявление к некоторым моим друзьям, намеренным предложить группе принять меня как почетного члена на ближайшем собрании. Я рад возможности дать им понять свою позицию. Во-первых, я не стану членом ника­кой партии, никакой организации, потому что всякое член­ство это тонкое рабство.

Истина может жить и процветать только в свободе. Любовь может цвести и благоухать только в свободе.

Всякое членство есть уступка и компромисс. Саньяса это не движение и не организация. Напротив, это деклара­ция независимости от всех организаций, всех партий и всех церквей.

Я смеялся над Гуманистическим манифестом, потому что, в конце концов, они говорят: «Мы верим в причин­ность». Но если у вас есть вера, всякая вера беспричинна. И это так просто увидеть. Иметь веру в причинность означает, что вы не будете допускать ничего беспричинного в жизни.

Любовь беспричинна. Какова причина любви? Какова причина самого существования? Какова причина самой при­чины? Если не окажется причины, кому вы будете жаловать­ся? Если бы не было жизни, разве можно было бы пожало­ваться какому-то суду, какой-то высшей власти? Если нет ничего, значит, нет ничего; если есть все, значит, есть все. Причина сама по себе беспричинна. Чтобы явление было всеобъемлющим, оно должно включать в себя противоречия. Причина с одной стороны, и беспричинность с другой — обе они должны быть признаны.

Манифест дзен не предназначен для чего-то особен­ного. Он просто для этой жизни, для этого существования, этого момента. Он не требует никакого источника, и он не требует никакой цели. Каждый источник будет создавать ог­раничение, и каждая цель будет создавать еще одно ограни­чение, а существование беспредельно. Оно не ограничено причиной.

Поэтому если Гуманистическая группа хочет принять меня в члены, ей придется изменить свой манифест. Я ни во что не верю, и я не требую, чтобы все имело причину. Меня все совершенно устраивает так, как оно есть. Если бы этого не было, меня бы устроило и это.

Потому я и сказал вам, что вы должны долго ждать меня, но это часть игры.

Дзен принимает все противоречия: присутствие и от­сутствие, жизнь и смерть. Дзен достаточно широк, чтобы вместить все противоречия.

Возможно, дзен — это единственный путь, который вмещает противоречия и который не отвергает ничего. Он наслаждается всем безо всяких условий. Он принимает все, как есть, не предъявляя никаких требований. У него нет заповедей: «Ты должен...» или «Ты не должен...».

Дзен ничего не знает о заповедях.

Дзен знает только безграничную жизнь, которая вмещает все виды противоречий в глубокой гармонии. Ночь в гармонии с днем, жизнь в гармонии со смертью, земля в гармонии с небом. Присутствие в гармонии с отсутствием. Эта бесконечная гармония, эта синхронность и есть сущность Манифеста дзен. Это единственный путь жизни, который уважает, любит и не отрицает ничего, не осуждает ничего.

Всякая другая религия, всякая другая философия зависит от выбора: «Осуди это, откажись от того, признай это, уважай это...» Но это всегда выбор. И человек, который выбирал, всегда выбирал часть, а часть никогда не бывает живой, только целое живо. Ваша рука не была бы живой отдельно от вас, и ваши глаза не смогли бы видеть отдельно от вас. Вы есть органическое единство.

Дзен это декларация органического единства всех противоречий жизни. И поскольку существование принимает все, кто вы такой, чтобы выбирать? Кто вы такой, чтобы судить? Дзен не знает суда. Никто не грешник и никто не святой. Оба разыгрывают игру по своему выбору, и оба получат свои награды соответственно.

Если вы сделали что-то не то, что-то не то произойдет с вами. Если вы были благословением для других, существо­вание будет благословением для вас... простая арифметика. Дзен не верит в сложности, это очень простое принятие тотальности, которая окружает нас.

В последние время я был вдали от вас, но я чувствовал вас, как и вы чувствовали меня. Я слышал ваши радостные возгласы, я слышал ваши песни... и я ждал подходящего дня, чтобы прийти. Я собирался прийти вчера, но вчера был день Сардара Гурудаяла Сингха, и я должен был остаться в своей комнате просто ради бедняги Сардара.

Перед сутрами несколько вопросов.

Один саньясин спросил:

Комментируя «десять Быков Дзен», Ньоген Сензаки и Пол Репс пишут в своей книге «Плоть дзен, кости дзен»: «Пусть читатель, подобно китайскому патриарху, обнаружит следы своего потенциальною я, и несет посох своей целеустремленности и кувшин с вином своего подлинного желания, и просветляет других на базарной площади».

Возлюбленный Ошо,

На какую целеустремленность и подлинное

желание они указывают?

Похоже, что их комментарий противоречит

твоему объяснению.

Я не знаю, что именно подразумевали Ньоген Сензаки и Пол Репс, потому что их сердца недоступны мне. Я тоже читал их слова и удивлялся тому, что они без объяснения используют слова, которые сами по себе бессмысленны.

Какова цель? Жизнь не имеет цели. Само исполь­зование слова «целеустремленность» показывает, что ни один из них не понял смысла дзен.

Дзен это наслаждение бесцельностью. Какова цель цветка? Какова цель восхода солнца? С какой целью вы здесь? Для меня цели нет.

Я заглянул достаточно глубоко в каждый уголок своего существа — там, похоже, вообще нет цели, и я считаю это великой свободой. Если бы там была цель, тогда вы были бы в зависимости, тогда существовало бы предназначение, кото­рое вам надлежало бы исполнить. Тогда вы могли бы потер­петь неудачу.

Всякая цель создает возможность неудачи и успеха. Но если нет цели, никто не терпит неудачу.

Куда бы вы ни пришли — это то место, куда вам было нужно прийти. Куда бы ваша лодка ни привела вас, куда бы ни двигалась река, таково направление. Если же у вас есть какое-нибудь направление, вы вступите в конфликт со мно­гими направлениями.

Не следуйте никакому направлению, не имейте ника­кого стремления. Это не означает подавлять желание. Это просто означает радоваться каждому желанию, радоваться каждому мгновению. С чем бы вы ни столкнулись, что бы ни встретилось на вашем пути, — любите, будьте дружелюбны.

Не предъявляйте никаких требований существованию, иначе вы будете страдать. Все те, кто живет в страдании, живут в страдании по простой причине — они полагают, что должна быть осуществлена определенная цель, должен быть достигнут определенный успех, удовлетворена опреде­ленная амбиция. А когда это не достигнуто — и больше нет возможности достичь этого — вы будете в страдании. И даже если вы достигаете, это не имеет значения — вы будете в страдании. Вы будете в страдании, потому что, когда вы достигли, вы видите, что ничего не достигнуто.

Вы становитесь богатейшим человеком мира, и вдруг вы обнаруживаете, что окружены всевозможным непотреб­ным хламом. Вы не сможете жить, если будете пытаться быть богаче. Вы будете богаче, если вы живете.

Живите каждое мгновение, как можно интенсивнее, и вы будете богаче. Но если вы живете ради богатства, тогда это всегда завтра, послезавтра... и вы растрачиваете все эти ценные мгновения. Вы становитесь беднее каждый миг.

Вы забыли язык жизни в настоящем, а это и есть един­ственная бедность.

Я не знаю другого богатства, кроме как жить каждое мгновение, не беспокоясь о прошлом, которого больше нет, и не желая будущего, которого еще нет. Проживите его! Когда оно придет, вы будете в состоянии прожить и его также. Вы будете более эффективны в завтрашней жизни, если вы интенсивно проживаете жизнь сегодня.

Я не знаю, что Пол Репс и Сензаки подразумевают под «целеустремленностью». Что касается дзен, там нет цели. И я не знаю, что они подразумевают под «кувшином вина своего подлинного желания».

Дзен знает о вине, но не желания, а молчания.

Это вино бесстрастного углубления вашей жизни.

Это молчаливая песня без звуков.

Это музыка без инструментов.

Это чистое бытие.

В такое мгновение, где бытие и небытие становятся эквивалентными, их присутствие и отсутствие — это сино­нимы. Вы настолько присутствуете, что почти что отсутству­ете, или, наоборот — вы настолько отсутствуете, что вы то­тально присутствуете.

Вместо Сензаки и Пола Репса прислушайтесь к своему собственному сердцу. Когда вас больше нет, вы есть. Когда вас больше нет, вы это вся безграничность существования. Когда желания нет, вы исполнены. Это не желание должно быть исполнено. Когда желания нет, когда вы научились ис­кусству оставаться в нежелающем мгновении, вы испол­няетесь.

Когда вы ничего не делаете, ваше действие совер­шенно. Только не-деяние может быть совершенным. Любое деяние обязательно бывает несовершенным. Нет человека, способного делать что-нибудь совершенно. Совершенство принадлежит к воображаемому.

Жизнь состоит из всевозможных несовершенств. Вы должны любить несовершенное, вы должны уважать несовер­шенное — не только в других, но также и в самом себе.

То, о чем думают Пол Репс и Сензаки — вино жела­ния — не имеет ничего общего с дзен. Дзен знает об одном вине, и все вы попробовали его. Это вино, которое приходит благодаря молчаливому, медитативному экстазу вашего существа. Оно не имеет ничего общего с желанием. Оно не имеет ничего общего с целью.

Каждый день, когда бы вы ни достигли точки своего внутреннего бытия, где все безмолвно, где вы не можете даже сказать, что вы есть — чистое безграничное присут­ствие — возникает поразительное опьянение. Я назвал это божественным опьянением. Таково единственное вино, которое мне знакомо. И я не думаю, что Пол Репс или Сензаки понимают сущность дзен, иначе они бы не использовали таких неправильных слов.

Второй вопрос:

Много лет тому назад я наслаждался, читая книгу Пола Репса «Плоть дзен, кости дзен», хотя это и давало мне только интеллектуальное понимание дзен. Когда ты говорил о дзен, я почувствовал, что ты не только передавал нам плоть и кости дзен, но в своем молчании ты наделял нас самим сердцем дзен. Это то сердце, которое западные интеллектуалы упускают, и если так, почему они упускают его?

Западный разум принял определенное направление; этому нет причины. Восточный разум принял совершенно другое направление; и этому тоже нет причины. Так произошло.

Западный интеллект оставался логическим, рациональ­ным и старался всеми путями ограничить существование причинными категориями, категориями, которые может по­нять ум.

Восток принял совершенно другой подход. То, что ум может понять — очень небольшая часть, и поскольку это только небольшая часть, ей предстоит умереть, она будет материальной. То, что лежит за пределами ума, должно быть понято. Восток двигался в иррациональное, в мистическое, в чудесное. Безусловно, восточный подход гораздо шире, го­раздо больше. Он может вместить в себя западный подход, но западный подход не может вместить восточного. Не-ум может вмещать ум, но ум не может вмещать не-ум. В этом восточный подход достиг высших пиков.

Даже Сократ или Аристотель не были бы в состоянии охватить опыт Гаутамы Будды, или вкус Бодхидхармы, или смысл жеста Ринзая. Они выбрали очень небольшую часть — ту, которая доступна интеллекту. А она очень невелика — поэтому западный ум приобрел способность вдаваться в детали. Поскольку он выбрал очень небольшую часть, он может заниматься деталями. Он продолжает узнавать все больше и больше о все меньшем и меньшем. Подводя этому логическое заключение, можно сказать, что западный ум, в конце концов, достигнет все большего и большего знания о ничто, потому что это самая малая часть: ничто.

Альберт Эйнштейн и неофизики почти достигли этого ничто. И они озадачены, потому что их ум не может понять ничто, а они сталкиваются с ничто. Их инструменты при­водят их к ничто. Их анализы, их эксперименты открыли им ничто, но их ум не готов принять ничто. Ничто представля­ется полным страха.

Восточный ум также достиг ничто, но он достигал сов­сем другим путем. Он достигал, танцуя — не через анализ, не через логику, а через медитацию. Он достиг ничто через му­зыку, через песню, через танец, через медитацию. Это было радостное переживание. Ничто на Востоке не создает страха. Оно создает свободу, раскрывает двери, разрушает все грани­цы. Но западный ум просто отшатывается.

Ничто? Нет цели? Нет Бога? Нет смысла? Нет судь­бы? Тогда западный ум может решиться только на самоу­бийство. Но оно также бессмысленно. Зачем совершать его?

Таким образом, западный интеллектуал живет в очень странной трагедии. Все, к чему может прийти его ум, это самоубийство, и это то, чего он боится. Поэтому он живет на перепутье, бесцветно... он не любит тотально, не танцует тотально, не медитирует тотально. Он не знает тотальности, он знает только части — только частями ум может опери­ровать с легкостью.

Восточный ум скоро узнал, что, с одной стороны, ум это часть тела, с другой стороны, ум является частью общест­венного образования. Мозг это естественная часть, а ум это та часть, которую дало вам общество — условности, филосо­фии, религии, все ваше воспитание. Этот маленький ум, ко­торый состоит лишь из биологии и социологии, не может знать бескрайней истины, таинственного простора оконча­тельного.

Абсолютно необходимо трансцендировать ум. И странно — в тот миг, когда вы трансцендируете ум, вы так­же в первый раз понимаете его. Потому что для понимания любого явления вам нужно стоять в стороне, необходимо небольшое расстояние.

Медитирующий может понять ум и не-ум, поскольку он стоит в стороне, поодаль, как свидетель. Он может видеть мысли, и он может видеть отсутствие мыслей, и он понимает то, что и то и другое существенно. Мысль для ограниченного, а не-мысль для безграничного.

Твой вопрос в том, что книга Пола Репса «Плоть дзен, кости дзен» дала тебе интеллектуальное понимание...

Не существует интеллектуального понимания дзен.

Дзен нужно понимать неинтеллектуально.

Дзен это опыт.

Он не имеет ничего общего с логикой, объяснениями, аналитическими процессами. Если вам известен вкус слад­кого, то возможно, вы не сможете рассказать, что это такое. И если кто-то спрашивает вас: «Что такое сладкое?», вы зна­ете, что вы попадете впросак, вы не сможете этого расска­зать. Этот вкус на самом кончике языка.

Восток не пытался подойти к действительности философски — он испробовал совсем другой, неинтеллектуальный, медитативный путь. Это путь переживания вкуса.

Не спрашивайте, что такое действительность, испытайте ее вкус. Она доступна вам; это сама ваша сущ­ность. Зачем вы продолжаете заглядывать в Библии, в Ко­раны, в Гиты? Почему вы не смотрите внутрь себя? — она там. А если ее там нет, ее нет нигде. Если она там, она повсюду. Это простой опыт.

Один из величайших философских гениев, Г. И. Мур, написал книгу об очень небольшом, простом предмете: «Что такое добро?» Хоть он и дает своей книге очень интел­лектуальное название «Принципиальная Этика», смысл — в поисках добра; «Что есть добро? Что этично?» После двухсот пятидесяти страниц туманной дискуссии он делает вывод - последнее положение заключается в том, что добро неопре­делимо. Так зачем же этот вздор?

Один из моих учителей был студентом Г. И. Мура, и поскольку он являлся студентом Г. И. Мура, то считался авторитетом в университете.

Я уже прочел книгу перед тем, как вошел к нему в класс. Он раскрыл книгу...

Я сказал: «Пожалуйста, сперва прочитайте последнее предложение».

Он посмотрел на меня озадаченно. Он спросил: «Зачем?»

Я сказал: «Это решит все дело. Прочтите последнее предложение, или его прочту я, у меня есть книга». Но он сказал: «Зачем вы просите об этом?» Я ответил ему: «Я не прошу этого по какой-нибудь интеллектуальной причине, я прошу этого с тем, чтобы вы могли выбросить книгу в окно, потому что последнее предложение: «Добро неопределимо». Тогда зачем беспоко­иться? Лучше займите нас чем-то важным. Зачем тратить время?»

Он посмотрел на меня. Он велел всем студентам выйти и сказал: «Мы должны в этом разобраться. Если вы настаиваете на чтении последнего предложения сначала, вы правы, книгу нужно выбросить. Но вся моя цель здесь это преподавать вам эту книгу».

Я сказал: «В ней нечего преподавать».

Он сказал: «Вы правы также и в этом, так как, в конце концов, я вынужден был прийти к такому же выводу».

Я сказал: «Вам известно это и мне известно, так зачем тратить время?»

Он спросил: «Что же вы предлагаете? Что нам де­лать?»

Я сказал: «Что вы станете делать после того, как книга закончится?»

Он сказал: «Я никогда не думал над этим».

Я сказал: «Вы были личным студентом Г. И. Мура, и вы не спросили у этого парня, что если ему было известно, что добро неопределимо, тогда зачем тратить время, почему не сделать что-то важное? Тогда почему не подойти к этому восточным путем?»

Восток никогда не называет что-нибудь неопреде­лимым. Он лишь говорит, что вещи либо определимы, либо переживаемы. Это различие Восток делает ясно. Если нечто неопределимо, значит оно переживаемо.

Сладкое неопределимо. Как вы собираетесь определить его? Желтизна цветка неопределима. Что вы собираетесь сказать? Что такое желтое? Желтое это желтое — но это было бы тавтологией, а не определением.

Есть вещи, — и таковы наиболее ценные веши, — ко­торые должны быть пережиты в виде опыта. Добро должно быть пережито, не определено.

Он сказал: «Вы упрямый студент, но пощадите меня».

Я сказал: «При одном условии: если вы дадите мне сто процентов посещаемости. Я никогда не буду приходить в ваш класс. Вы можете продолжать свои лекции о неопре­делимом; я могу заняться чем-нибудь другим».

Он сказал: «Я вынужден согласиться. Я буду ставить вам посещаемость, приходите вы или нет».

Я сказал: «Вопрос не в том, прихожу я или нет. Я не приду, и я сделаю это ясным и понятным каждому в классе. Будут приходить только идиоты, потому что если нечто неопределимо... а вы знаете это, и вы согласились со мной.

Никто не придет. Продолжайте сидеть здесь, читайте вашу книгу, находите, в конце концов, то, что вы уже знали — что добро неопределимо. Тем временем мы могли бы сделать многие вещи, которые стоит сделать. Даже выра­щивая розовый саженец, даже сажая цветник, можно создать немного добра, немного красоты, немного опыта в существовании. Или не делать ничего, просто посидеть...»

Я рассказал ему... как раз за моим университетским двором находился небольшой холм, и на нем росло три дерева. Я сказал ему: «Если я когда-нибудь понадоблюсь вам, вы можете прийти на холм. Я сижу там, на верхушке дерева, которое посредине. Так бывает, когда мне хочется испытать переживание добра».

Он спросил: «Там вы испытываете переживание добра?»

Я сказал: «Вы испытываете переживание добра в этой книге, которая говорит, что оно неопределимо; я переживаю его там. Облака так близко, и цветы на этом дереве так ароматны. Ни днем, ни ночью там никого не бывает — ни транспорта, ни беспокойства, полная тишина. В этой тишине, возможно, однажды и вы узнаете переживание добра».

Что такое переживание добра?

Просто хорошее самочувствие, ощущение огромной радости. Просто потому что вы дышите, просто потому что циркулирует кровь, просто потому что бьется сердце, просто потому что дует ветер и благоухает дерево, потому что небо безоблачно, потому что летит птица.

Этот человек был, безусловно, разумным. Он сказал:

«Однажды я обязательно пойду с вами».

Я сказал: «Запомните, среднее дерево принадлежит мне, вы можете сидеть на первом или третьем. А что касается добра, оно доступно на всех деревьях. Просто сидите в мол­чании, не приносите никаких книг, и не задавайте никаких вопросов».

Однажды он пришел, и я сразу же знаком предложил ему залезать. Он устроился на дереве. Через час он слез вниз. Я спросил его: «Вы что-нибудь испытали?»

Он сказал: «Действительно, здесь так тихо. Кажется, это место почти, что вне этого мира. И я впустую потратил свое время, изучая в Оксфорде с Г. И. Муром, что такое красота, что такое добро, что такое тишина. Эти деревья дают опыт».

Я сказал: «Эти деревья дают больший опыт, чем любая книга по эстетике, этике, философии, религии».

Вы просто должны быть в совершенном созвучии с окружающим — когда даже бамбук дает вам определение добра, а цветок розы определяет для вас, что есть красота...

Не существует интеллектуального понимания дзен. Есть экспериментальное понимание дзен, которое проис­ходит в медитации — вкус. Нечто раскрывается внутри вас, нечто, что не было доступно вам, поскольку вы стояли к нему спиной. Просто потому что вы смотрите на него, нечто внезапно входит в зеркало ваших глаз, наполняет само ваше существо. Поразительный танец... даже в мелочах — кра­сота, радость. Но если вы начинаете определять, вы начинаете упускать.

Ты спрашиваешь, почему западный ум упускал это. Он пошел по неверному пути, и он до сих пор на неверном пути.

Я рассказал вам о Гуманистическом манифесте. Это самые известные интеллектуалы Америки. Все должно быть определено ясно. Если оно не определено, оно неприемлемо. Но эти великие интеллектуалы не подвергли сомнению того, что причина сама по себе беспричинна — что такое при­чина? Какова ее цель? Зачем она существует?

Очень просто увидеть, что в жизни все имеет противо­положность. Если есть причинность, должно быть нечто иррациональное, в противном случае не имеет смысла называть что-нибудь рациональным. Если есть красота, обязательно есть нечто, что будет уродливо. Если есть что-то доброе, тогда что-то обязательно будет злым.

В тот момент, как вы говорите: «Причинность... мы верим в причинность», вы определяете свою территорию. Если что-нибудь существует за пределами этой территории, вы не признаете его — но существование признает. Приз­наете вы это или нет, не имеет значения.

Было время, когда была доступна лишь логика Аристо­теля — две тысячи лет. Сейчас, в этом столетии, родилась не-аристотелевская логика, потому что логика Аристотеля очень ограниченна.

Две тысячи лет единственной геометрией была гео­метрия Евклида. Всего за пятьдесят лет родилась, неевклидова геометрия. И если вам известна неевклидова геометрия, все положения евклидовой геометрии совершенно уничтожены.

Все определения Евклида и Аристотеля отрицаются современными физиками, так как если вы слушаете их определения, вы не сможете двигаться внутрь существо­вания. Существование не заботится об Аристотеле или Евклиде. Существование идет своим путем; оно достаточно просторно, оно больше, чем череп Аристотеля.

Сколько можете вы вместить в свой ум? Что-то будет всегда оставаться за пределами, и это запредельное не исчез­нет из существования, оно там, принимаете вы это или нет.

Восток принял гораздо более здравый взгляд — при­нятие обоих подходов: рациональное для материального и иррациональное для нематериального; рациональное для внешнего, а иррациональное для внутреннего. Это более разумный и сбалансированный подход, и рано или поздно Западу придется согласиться с восточной точкой зрения.

Третий вопрос:

Ты недавно упоминал, дух равенства, присущий мастерам дзен. Отсутствует ли соревновательность в дзен из-за того, что в нем нет чувства иерархии — поскольку идея иерархии по существу связана с концепцией высшего существа, превосходящего человека и отдельного от него?

В дзен нет духа соревнования. Это означает, что ни один мастер не считается выше, ни один мастер не считается ниже. Даже просветленный не считается выше, чем непросветленный. Человек спит, человек бодрствует — это не означает, что бодрствующий более высок, чем тот, кто спит. Это различные состояния, но вопрос не в превос­ходстве. В этом смысле в дзен нет духа соревнования.

Мастер не пытается собрать больше людей, больше по­следователей. Напротив, известны случаи, когда мастер, заглянув в глаза ученику, который пришел к нему, качал головой и говорил: «Тебе лучше отправиться в другой мо­настырь, на другом холме. Хотя его учение и противо­положно моему, оно подойдет тебе больше. А тебе нужно то, что более подходит для тебя. Вопрос не в том, чтобы у меня было больше учеников, а у других меньше».

Однажды случилось так...

Мастер прогнал ученика, потому что много лет тот медитировал, задавал вопросы и получал удары... он приспособился, и ничего не происходило.

Однажды, когда он пришел, мастер закрыл дверь. Ученик удивился: «Я же ничего не сказал!»

Мастер ответил: «Тебе совсем не следует приходить сюда. Иди куда хочешь!..»

Естественно, ученик подумал: «Лучше всего пойти к мастеру, который напротив; он обучает другим вещам».

Он пошел к другому мастеру. Мастер посмотрел ему в глаза и сказал: «Тебе лучше вернуться к своему прежнему мастеру; он очень милостив к тебе. Он потратил на тебя восемнадцать лет; я не обладаю таким состраданием. Вернись! Если он закрывает дверь, это не значит, что он не отвечает тебе — таков его ответ. Сиди у двери, не открывай глаз, не уходи от двери. Вернись».

И ученик вернулся, сел у двери мастера и закрыл глаза. Прошла вся ночь.

Рано утром мастер открыл дверь, и ученик сидел так красиво, так умиротворенно, что мастер, который нес цветы для статуи Будды, осыпал цветами голову ученика.

Ученик открыл глаза. Он сказал: «Что вы делаете? Эти цветы вы несли для Будды».

Мастер произнес: «Тот Будда может сегодня обойтись без цветов. Живого будду я обнаружил сидящим прямо под моей дверью. Входи. Где ты был так долго?»

Тот сказал: «Где? Я находился здесь восемнадцать лет. Неужели вы забыли? Только вчера вы прогнали меня!»

«Я сделал это потому, что знал наверняка, что ты обязательно пойдешь в монастырь напротив. И я знал, что мастер напротив не примет тебя. Ты так глуп, а только я принимаю дураков и делаю их буддами! Так что опасаться было нечего. Куда бы ты ни пошел, тебя отправили бы назад».

Там нет соревнования, там нет осуждения. Ученики переходят от одного учителя к другому учителю с их позволения — и там нет иерархии. Гаутама Будда не выше, чем Махакашьяпа, а Махакашьяпа не выше, чем Бодхидхарма. Само слово «иерархия» исходит от идеи низшего и высшего.

Мир, согласно видению будд, делится на два типа будд:

некоторые спят, а некоторые бодрствуют — невелика раз­ница. Тот, кто спит сегодня, может проснуться завтра. И никогда не известно — тот, кто бодрствует сегодня, может заснуть завтра. В этом удивительном существовании все возможно.

Для вашего здравомыслия будет трудно принять то, что будда может стать снова непросветленным, но я знаю множество будд, которые сидят здесь непросветленные. Мно­го раз они подходили к самой грани того, чтобы стать про­светленными, и сейчас же отворачивались из опасения: «Кто знает? Если ступишь еще шаг, ты можешь никогда не возвратиться» — а ваша подружка ждет снаружи!..

Сарджано исчез куда-то на несколько дней. Я спросил Нилам: «Я не вижу Сарджано?..» Она сообщила мне, что спрашивала у Сарджано, и Сарджано сказал: «Если я не скучаю по нему, почему он скучает по мне?»

Сарджано, ты, может, и не скучаешь по мне — я скучаю по тебе. Я будда такого типа. Я скучаю по людям — и даже по таким людям, как Сарджано! Все так обрадо­вались, когда он исчез...

Сутра:

Возлюбленный Ошо,

Танка спросил Чоро: «Что есть самость прежде пустого эона?»

«Эон» означает - «до начала существования». Танка спрашивает: «Прежде чем существование началось, когда был эон?..» То есть, одним словом: «возраст»; это означает просто возраст. Было бы лучше сказать в переводе «время» — чистое время существовало.

Танка спросил Чоро: «Что есть самость прежде пус­того эона?» Прежде того пустого безвременья, что такое са­мость... где ты был? Ты должен был быть где-то — уместный вопрос. Существования может и не быть здесь, тебя может и не быть в теле, но где-то там, скрываясь в каком-то углу, ты все равно должен был быть.

Как только Чоро собрался отвечать, Танка сказал: «Ты по-прежнему шумный — пока уходи».

Танка был мастером, который спросил ученика, Чоро:

Что есть самость прежде пустою эона? — прежде всех существ, что есть самость?

И когда Чоро собирался ответить, — это не вопрос, на который можно ответить... Ответить значит ответить непра­вильно. На него правильного ответа дать не возможно, есть ка­кое-то правильное действие. Если бы Чоро был человеком понимания, он мог бы стукнуть, хлопнуть мастера, и мастер был бы счастлив. Но это не вопрос, на который можно отве­тить интеллектуально, вербально.

Как только Чоро собрался отвечать, Танка сказал: «Ты по-прежнему шумный — пока уходи. Когда ты станешь молчаливым, и у тебя не будет слов, возвращайся».

Только человек, у которого нет слов, знает, что самость может существовать без границ. Это переживание; нет способа доказать это при помощи аргументов. Вы можете войти внутрь себя самого и быть совершенно тихими — нет границ, нет слов, чистое присутствие... тем не менее, вы знаете, вы есть. Без познавания, без вербализации, вы переживаете — вы есть.

Это бытие было прежде начала, если вообще было какое-нибудь начало. Оно есть сейчас, и оно будет оставаться всегда. Даже если придет конец, это присутствие не оканчиваться. И это присутствие не имеет ничего общего с вами. Это присутствие не ваша собственность; следовательно, это не личность.

Будда очень точен в своих пояснениях. Пожалуй, нет человека, который был бы столь же точен. Он описывает это как He-личность — не как личность — поскольку называть это личностью значило бы наделить его границей, ограниче­нием, территорией. Чтобы разрушить территорию, Будда называет это не-личностью. Это было одной из причин его превратного истолкования в течение столетий. Потому что кто захочет обрести не-личность, кто захочет превратиться в ничто?..

А это и есть именно то, чем вы становитесь, когда достигаете самого центра своего существа — ничем, не-личностью. Но эта не-личность бессмертна, эта не-личность есть чистая радость, беспричинное блаженство.

Однажды, когда Чоро взбирался на пик Кол, его ум раскрылся в просветление. Он спустился короткой дорогой и возвратился, чтобы встать рядом с Танкой, который ударил его и произнес:

«Я думаю, ты узнал, что оно существует».

Чоро радостно поклонился.

Он не произнес ничего. В этом втором случае Чоро внезапно ощутил тишину, когда поднимался на гору. Это происходит легче в мире дзен, потому что в нем каждый ищет тишины. Когда он взбирался, — внезапный момент тишины, — и он обнаружил, почему мастер отверг его. Он спустился короткой дорогой, чтобы увидеться с мастером.

Танка посмотрел на него, ударил его и сказал: «Я знал, ты обязательно узнаешь, что оно существует. Это не личность, это не не-личность; это просто присутствие, и ты найдешь это однажды. Я узнал это, и я счастлив, что и ты обнаружил это».

Чоро не вымолвил ни единого слова, но он продемонстрировал свое понимание;

Чоро радостно поклонился.

Ни в какой другой ситуации, нигде и никогда такой инцидент невозможен. Мастер ударил учени­ка, а тот не произнес ничего правильного или неправильного. Но мастер не полагается на ваши слова, он полагается на вашу грацию, на ваши глаза, на ваше лицо, на саму вашу вибрацию. Мастер увидел, что Чоро идет по-другому, с дру­гой вибрацией, как может идти только будда. Он не упустил сути, он тотчас же ударил его.

Этот удар было просто проверкой, оказался ли он прав или ошибся. Если бы Чоро спросил: «Почему вы ударили меня?» — Танка оказался бы неправым. Однако вместо того, чтобы спросить о чем-то, Чоро радостно поклонился. Не только Танка понял вибрацию, но и Чоро также понимает, что этот удар не от гнева, а от радости.

На следующий день Танка вошел в зал и сказал:

«Солнце освещает зелень одинокого пика; луна сверкает в холодном ручье долины. Не кладите чудесный секрет родовых учителей в свое маленькое сердце». Затем он поднялся с сиденья.

Чоро вышел прямо вперед и заявил: «Твое сегодняшнее обращение не может обмануть меня больше».

Танка сказал: «Попробуй пересказать его». Чоро безмолвствовал,

Танка сказал: «Я думаю, у тебя был проблеск». Тогда Чоро удалился.

Что же обнаружилось?

На следующий день Танка говорил перед собранием, и он сказал: «Солнце освещает зелень одинокого пика; луна сверкает в холодном ручье долины. Не кладите чудесный секрет родовых, учителей в свое маленькое сердце».

Затем он поднялся с сиденья...

Вот то, что он подразумевал: когда бы вы ни нашли истину, распространяйте ее, не храните ее в своем сердце. Если вы сохраняете ее, она умрет. Распространяйте ее широ­ко, засейте ею как можно больше полей. Чем больше вы рас­пространяете ее, тем больше она вырастает, тем больше ее у вас есть.

Чоро несколько возгордился вчерашним пережива­нием, тем, что мастер ударил его так радостно.

Чоро вышел прямо вперед и заявил: «Ваша сегодняшняя речь не может обмануть меня больше».

Он подумал, что вышел за пределы понимания, кото­рое содержится в проповеди мастера.

Танка сказал: «Попробуй пересказать мою речь. Если она не может одурачить тебя, пожалуйста, попробуй пересказать. Дай мне понять, что ты хотя бы услышал ее».

Чоро безмолвствовал. Танка сказал: «Я думаю, у тебя был проблеск».

Этот удар был от радости; это утверждение — «Я думаю, у тебя был проблеск» — от огорчения.

Мастер говорит, что, во-первых, это дерзко — «выйти перед собранием и заявлять...» Во-вторых, — «Если тебя просят пересказать, если ты не можешь этого сделать, ты можешь, по крайней мере, просить прощения. Но ты мол­чал, как фонарный столб».

Танка сказал: «Я ошибался. Думаю, ты получил проб­леск. Вчера у тебя была другая вибрация. Сегодня эта вибра­ция изменилась».

Это заставляет меня чувствовать вас — так, всякий раз, как вы получаете подтверждение мастера, не надо делать его частью своего эго. В противном случае, скорее, чем по­мочь, оно станет помехой.

Взгляд мастера вам в глаза, или его рука, указывающая на вас — это признание. В его любви — признание. Каждое мгновение он признает вас с великим благоговением, какое только возможно, потенциальными буддами. Но не возгор­дитесь от этого, в противном случае эта гордость будет задер­живать ваше просветление.

Исса написал:

Не обращая внимания на росу, что отмечает наш уходящий день, мы связуем, себя с другими.

Поэтов хайку, равных по величине Иссе и Басе, очень немного. Это хайку говорит: «Не обращай внимания на росу, что отмечает наш уходящий день...» Каждый день поднимает вокруг столько пыли — столько гнева, столько печали, столько горя, столько непонимания.

Не обращая внимания на все то, что отмечает наш уходящий день, мы связуем себя с другими. Наша любовь остается незатронутой, не задетой. Наши сердца совсем как зеркала, которые не собирают никакой пыли.

Это и есть путь человека дзен. Продолжайте удалять пыль и помните свое единство, свое единение со всем существованием. Ничто не позво