ВЫБОР СМЕРТИ

 

Мне приснилось, что мы с Катериной в самолете. Лежим совершенно голые на распотрошенном и скомканном в мягкую перину парашютном шелке. «Сесна» летит, но куда и кто ею управляет – неизвестно.

– Давай поиграем в Человека и Смерть! – вдруг предлагает Катерина.

Она сидит на мне амазонкой, доводя до сладкого помрачения трепетной игрой влажных сокровенных мышц.

– А как это? – спрашиваю я.

– Очень просто. Ты задумываешь, какой смертью хотел бы умереть. Если я угадываю – ты умираешь!

– А если не угадываешь?

– Тогда умираю я…

– Но ведь ты же Смерть!

– Ну и что! Смерть – это такая особая форма жизни. Она питается человеческими смертями и, если не получает вовремя пищу, погибает от голода… Понял, Зайчуган? Ну вот и хорошо. А теперь загадывай!

Я зажмурился, чтобы сосредоточиться и получше загадать свою смерть. Когда я открыл глаза, не было никакой шелковой перины, не было самолета. Была темная, чуть подсвеченная луной казарма. За окном совсем по-крымски свиристели цикады.

 

Ну и сон! А и в самом деле, какую смерть я бы выбрал, если бы не проснулся? Два раза я был на краю гибели. Первый раз это случилось во время Большого Наезда…

Три человека вошли в мой кабинет без всякого предупреждения, отшвырнув секретаршу. Двое – в строгих, немного старомодных костюмах – напоминали бухгалтеров. Третий, чеченистого вида, был одет в черную кожаную куртку. Через открытую дверь я увидел, как еще два таких же кавказских чернокурточника приставили стволы к животу беспомощно набычившегося Толика. Дверь закрылась.

– Здравствуйте, – вежливо заговорил один из бухгалтеров. – Извините за вторжение, но некоторые обстоятельства вынудили прибегнуть к действиям, для нас совершенно нехарактерным…

– Какие такие обстоятельства? – поинтересовался я, стараясь не показывать испуг.

– Вы очень подвели наших друзей. Понимаете, кредиты берут для того, чтобы их возвращать. Вы согласны?

– Согласен.

– Вот наши друзья и попросили с вами поговорить. По-товарищески. Вы поступаете очень нехорошо, ведь эти деньги из Сбербанка, а вы, я надеюсь, знаете, кто держит деньги в Сбербанке? Пенсионеры, ветераны войны… Беззащитные старики. У вас живы родители?

– Живы.

– Вот видите! Даже странно, что с человеком, занимающимся авиацией, бизнесом высокоинтеллектуальным, нам приходится вести такие… странные разговоры!

Второй бухгалтер сидел молча, тонко улыбался и неотрывно смотрел мне в глаза. Чеченистый с удивлением разглядывал полки, набитые книгами, и модели самолетов.

– Ты чей? – вдруг спросил он.

– В каком смысле?

– Крыша у тебя есть?

– Крыша есть у любого нормального человека… И если она едет, ничего хорошего из этого не получается.

– Что? Ты умный? Книжки читаешь? Сейчас будешь свои мозги с книжек собирать! – Он сунул руку под куртку. – Тебя перепаснули, ты понял?

– Погоди, – поморщился разговорчивый бухгалтер, переглянувшись с молчаливым. – Я бы вам очень советовал, Павел Николаевич, поскорее вернуть долг нашим друзьям. Они устали ждать. Если хотите, мы поможем, но тогда вам придется в дальнейшем согласиться на наше участие в вашем бизнесе. Самолетами мы давно интересуемся…

– Спасибо, но я в помощи не нуждаюсь.

– Не торопитесь. Подумайте, посоветуйтесь… Позвоните своим друзьям.

– Я в помощи не нуждаюсь! – как можно тверже повторил я.

– Смелый, да? Ты что, под ментами ходишь? – снова встрял чеченистый.

– Погоди! – снова оборвал его разговорчивый бухгалтер и повернулся ко мне. – Коллега немного разгорячился, но смешного в том, что мы говорим, ничего нет…

– Я вовсе не смеюсь. Я просто подумал, если записать наш разговор на пленку, то получится детективный спектакль…

– К сожалению, в эфире сейчас столько детективов, что взыскательный радиослушатель наш спектакль просто не заметит!

– Как знать…

– Как знать, как не знать! – заорал чеченистый. – Мы знаем, где ты живешь, и семью твою всю знаем!

– Разговор закончен, – твердо сказал я. – И дальше вы будете беседовать с моей крышей. До свиданья!

– У тебя нет больше крыши, – вдруг заговорил молчаливый бухгалтер. – Тебя сдали. Счетчик включен. Деньги через неделю в это же время.

И они вышли из кабинета. Я сделал всего один звонок и выяснил, что меня действительно сдали… Чтобы развязать себе руки, жену с Ксюхой я в тот же день отправил на Майорку. Но очень скоро понял, что сопротивляться бессмысленно: спасти меня могли только деньги, а их-то как раз и не было. Сотрудников я распустил на рождественские каникулы. Со мной еще некоторое время оставался один Толик, но и его я вытолкал домой – зачем лишать жену мужа, а детей отца. Бежать не имело смысла. Какая разница, прикончат тебя в собственном кабинете или за окружной дорогой. Гораздо достойнее сидеть с простреленной башкой в пятисотдолларовом шеф-кресле, чем лежать, уткнувшись носом в сугроб.

Трубку я не снимал. Выслушивать поздравления с Рождеством и пожелания здоровья, если остается жить несколько дней,– невыносимо! Почему я снял трубку, когда раздался тот звонок, до сих пор не могу понять. Это был один парень из «Белого дома». Он сообщил, что подписан указ и выделены средства для целевой поддержки отечественного наукоемкого предпринимательства:

– И я сразу почему-то подумал о тебе!

Обо мне он подумал, потому что за одно бюджетное вливание уже получил от меня без звука двадцать процентов и построил себе виллу с бассейном. Я был надежный. Поэтому остался жив… А парень из «Белого дома» и стал моей новой крышей взамен той, которая протекла… Но и его недавно отстрелили. Это дешевле, чем отдавать двадцать процентов.

…Из-за стен казармы донесся странный звук – металлическое клацанье. Я прислушался. Но звук больше не повторился. На другом конце казармы Грант даже во сне чавкал своей жвачкой.

«Нет, – подумал я, – быть убитым в разборке – плохая смерть. Я бы ее никогда не выбрал!»

Второй раз я чуть не погиб в полете. Сердобольные матери да неразумные жены иногда говорят:

– Ты бы летал помедленнее и пониже! На самом же деле чем ниже скорость и высота, тем опаснее. Летчики хорошо знают – самолет тяжелее воздуха, а земля хоть и твердая, но остатки спикировавшей машины иной раз находят на глубине пяти метров, а в черноземе – и всех двадцати! От летчика же не остается даже мокрого места. Но чем больше запас высоты, тем больше возможностей сманеврировать, а значит, найти спасительную площадку для приземления. Гагарин погиб, потому что ему не хватило пятидесяти метров, чтобы вывести машину из пике…

Когда я выполнял проход над полосой на высоте всего лишь пятнадцати метров, фонарь кабины буквально лопнул от сильнейшего удара, а по растрескавшемуся плексигласу в передней полусфере плотным слоем разлилась кровь. Я дал газ и рванул ручку на себя – самолет свечкой взмыл вверх, набирая спасительные метры. Кровь меня испугала настолько, что я даже не сразу обратил внимание на обилие пуха и перьев.

А ведь в летной школе нам даже фильм показывали. Из пневмопушки выстреливают ощипанную тушку утки, купленной в универсаме, – и бронестекло толщиной в три-четыре сантиметра, словно резина, прогибается метра на полтора и затем, как отпущенная тетива, возвращается на место, долго еще вибрируя. Но на легких самолетах установить такое толстое стекло нельзя – оно будет тяжелее всей машины. Поэтому если столкновение с ласточкой – это только легкий испуг, встреча, например, с вороной смертельно опасна. Хрясь – и все!

Именно ворону я и поймал в тот день. К счастью, она влетела в кабину немного сбоку и только скользнула по моему шлему, обрызгав кровью и разметав по кабине пух и перья, как из вспоротой перины тети Сони. Самолет я посадил просто чудом…

Нет, это глупо и нелепо – погибнуть из-за столкновения с пернатой сволочью… Не хочу!

…Снаружи снова донесся клацающий звук. И я понял: это захлопнулась дверь самолета. Значит, звук, который я слышал раньше, – это был звук открываемой двери. Я вскочил и заглянул на верхний ярус – Катерины не было. Первое, что я подумал: эта стерва не удержалась и решила перепихнуться со Стивом. В самолете удобнее всего – на поле уже пала роса, а она у нас такая комфортная девочка! Я нырнул в кровать и стал следить за дверью.

Наконец появилась Катька. Одна. Я закрыл глаза и притворился спящим. Я слышал, как она подошла ко мне, наклонилась и тихонько поцеловала в лоб – ощущение, словно села бабочка. Я старался дышать ровно и думал о том, что она могла делать в самолете. А что делаю я сам, когда не спится? Хожу по квартире и трогаю разные вещи, просто так беру и ставлю на место – книги, авторучки, фотографии в рамочках…

Катерина повозилась наверху и затихла. А может, и в самом деле завтра, после прыжка, поиграть с ней в Человека и Смерть? Человек, сплетающийся в любовной агонии с орущей от счастья Смертью, – в этом что-то есть…

И тут произошло то, чего не бывает никогда, по крайней мере, со мной еще никогда не было: я уснул – и вернулся в тот же самый сон. Я снова лежал на парашютном ворохе в салоне неведомо куда летящего самолета, и снова надо мной нависало темное лицо Катерины.

– Ну, Зайчуган, ты задумал? – От нетерпения она теребила пальцами свои соски.

– Можно еще минуту?

– Не больше!

– Можно тебя спросить? Если ты Смерть, ты должна знать!

– Спрашивай.

– Куда попадают люди после смерти?

– Конечно, на небо! – уверенно ответила она.

– На небо попадают праведники. А грешники?

– И грешники тоже – на небо. Просто есть два неба, совершенно одинаковых… Но на одном живут праведники, поэтому оно стало раем. А на втором живут грешники, поэтому оно стало адом, или небом падших. Все очень просто.

– А куда мы с тобой попадем после смерти?

– Конечно, на небо падших. Мы будем с тобой, взявшись за руки, падать в вечном затяжном прыжке. Мы будем знать, что обязательно разобьемся, но никогда не долетим до земли… Ты задумал свою смерть?

– Погоди…

И я решился: лучше всего погибнуть из-за нераскрывшегося парашюта. Свободное падение, завершающееся ударом о землю, – в этом есть хоть какая-то логика.

– Задумал!

– Но только учти – перезадумывать нельзя!

– Я знаю.

Она внимательно и лукаво, словно ожидая подвоха, поглядела на меня, потом подняла глаза и долго смотрела в потолок, как школьница, пытающаяся у доски вспомнить невыученный урок. Наконец она победно улыбнулась:

– Ты хочешь, чтобы тебя застрелили… В машине!

– Нет.

– Нет? – Ее лицо сморщилось и подурнело, как это бывает у женщин в момент страшного разочарования.

– А вот и нет – я хочу разбиться в затяжном прыжке!

– Хорошо, пусть будет по-твоему!

Она заплакала.

– Не плачь! – попросил я и, пытаясь вытереть слезинки, коснулся ее щеки.

Щека оказалась твердой, плоской и занозистой. Я вскрикнул и проснулся. Наверное, я поранил палец о стену, об острый, как бритва, кусочек облупившейся краски. Но проснулся я не из-за этого. Проснулся я, потому что понял: она хочет меня убить! И тогда все встает на свои места. Ее дурацкая выходка со спасателями после, казалось бы, полной и необратимой покорности. Она добилась своего – Аристов и Оленька уехали, нет лишних свидетелей, которые могли догадаться о ее замысле и помешать. А Стиву она морочила голову исключительно для того, чтобы отвлечь мое внимание. Отвлечь от чего? От подготовки убийства.

Я сел в кровати.

А зачем ей меня убивать? Вопрос глупый. Из-за денег. Не из-за ревности же! А как она получит мои деньги? Да очень просто. На счету в «Лось-банке» легальная половина моего капитала. Но и почти все нелегальные операции я провожу через них. Катька об этих операциях знает. Конечно, не все знает. Но если к этому добавить то, что знает ее новый зайчуган, сопленыш Летуев, это уже совсем неплохо. Электронные хитрости позволяют снять деньги с любого счета. Надо лишь входить в узкий круг банковских работников, посвященных в эти хитрости. И чем позже хватится своих денежек хозяин, тем больше их можно увести по запутанным лабиринтам мировой банковской электронной сети. С каким бы удовольствием я хранил свои деньги во рту, как Буратино, но для этого нужно иметь пасть кашалота…

А если хозяин и вообще не хватится?

Я позвал – сначала тихо:

– Катя?

Потом еще раз – громче. Она не отвечала.

Я встал, заглянул на второй ярус и некоторое время стоял вровень с ее улыбчиво спящим лицом.

Хорошо. Она хочет меня убить. Но как? Стива, что ли, нанять? Нет. Но она очень хотела прыгнуть со мной в последний раз. Даже душещипательную историю про ледяного истуканчика рассказала. Стоп! Она очень хочет, чтобы я прыгнул вместе с ней! В последний раз…

Я тихонько вышел из казармы и направился к самолету. Луна и звезды ярко горели в небе и даже отражались на полированной поверхности «Сесны». Темный кукурузный лес тревожно затих. Но по неуловимой свежести в воздухе можно было определить, что скоро уже утро. Кроссовки мгновенно напитались росой.

Я осторожно, почти беззвучно открыл дверь самолета. Затеплил зажигалку и, пригибаясь, чтобы не задеть головой потолок, пошел в хвост. Парашюты лежали рядком – как тройня на столе в роддоме.

А зачем ей, собственно говоря, нанимать кого-нибудь? Она и сама это может прекрасно сделать. Вывести парашют из строя очень легко – достаточно лишь вынуть шпильку, стягивающую купол, – и вся недолга… Дергай кольцо, вопи от ужаса – бесполезно! Бесполезен и прибор принудительного раскрытия. Точно так же выводится из строя и запасной парашют, Но внешне при этом все выглядит абсолютно исправным. Чтобы убедиться в смертельной неисправности, надо раскрыть чехол, а значит, потом парашют придется переукладывать.

– Вот стерва! – восхищенно подумал я. – Неужели именно для этого она и научилась прыгать с парашютом? Неужели только для этого?!

Я с треском отодрал липучки от своего и Катькиного чехла и поменял таблички местами:

– Полетай!

И вдруг мне стало стыдно. Не может этого быть! Ну, лазила она ночью в самолет. Что с того? Я сам, когда только начинал, по сто раз перед прыжком парашют обглаживал. Ну, позвонила в банк. Надо же ей где-то работать. А может быть, она даже специально сделала так, чтобы я этот разговор услышал и передумал ее выгонять. Она же меня как облупленного изучила! Стоп. Но с другой стороны, если она не выдергивала шпильки, если ничего не затевает, если все это – плод моего паскудного воображения, то мы просто благополучно приземлимся – и я утащу ее подальше в кукурузу. А когда она попросит у меня носовой платок, со смехом расскажу обо всех своих ночных кошмарах и подозрениях.

И мы посмеемся. На прощанье. А может, и не на прощанье…

Я пригладил липучки и пошел в казарму. Осторожно, стараясь не скрипеть, лег и тихо позвал:

– Кать?

Потом еще раз – погромче:

– Катерина?

– Что? – отозвалась она сонным голосом.

– Ты спишь?

– Сплю.

Отлично! Если бы притворялась, то ни за что бы не отозвалась.

В третий раз в тот же самый сон я, конечно, не вернулся.