ЗЛО ПОЖАЛОВАТЬ ТАНЯ-ДЕЛЬ-ТОРТ!

 

На Тибидохс неотвратимым снежным комом накатывалась зима. На этот раз ее ожидание было особенно мучительным. Самой зимы еще не было, но уже начались постоянные северные ветры и ночные морозы. По извилистым коридорам школы, мешая привидениям, бродили сквозняки. По утрам на драконбольном куполе лежала изморозь, сплетавшая узорные и рисовавшая сложные фигуры. Гоярын впал в спячку, и вместо него Соловей выпускал я других молодых драконов. Возможно, тренировки совсем бы отложили, но перед Новым годом предстоял матч с полярными духами, и Соловей делал все возможное, чтобы позор с музами не повторился.

Правда, Таню он в команду так и не пригласил. Таня, в свою очередь, тоже упрямилась я не искала с тренером примирения.

Баб-Ягун называл тренировки “продрыговками”и утверждал, что на морозе в его пылесосе замерзает змеиный бульон. Да-да, не удивляйтесь. С недавних пор внук Ягге заправлял свой пылесос змеиным бульоном, добавляя туда русалочью чешую. Прячем чешую он сыпал настолько щедро, что поклеповская Милюля жаловалась, что все русалки на Буяне теперь плавают ободранные. Но она преувеличивала. Русалки сбрасывают чешую каждое полнолуние, причем делают это на берегу, где при свете луны ее легко принять за золотые монеты. Там же, на берегу, Ягув ее и собирал. Он один знал русалочьи места в тихих заводях за стеной камыша. Даже от Тани и Ваньки хранил их в тайне.

Для школы Тибидохс и лично для ученицы четвертого года темного отделения Татьяны Гроттер настали не лучшие времена. В связи с опасностью, которая стала уже со всем реальной, школа была переведена на осадное положение.

Каждое новое утро начиналось с того, что Сарданапал, ночевавший у себя в кабинете, подходил к зеркалу и смотрел на трещины на стекле. Горбун с Пупырчатым Носом дребезжал страшным хрустальным хохотом и из редка показывал Сарданапалу четыре фигуры. Если прежде в их очертаниях можно было усмотреть что-то расплывчатое, то теперь Перун, Триглав, Велес и Симорг были реальны как никогда. Огненная колесница Перуна мчалась сквозь туман, рассекая испепеляющими спицами пустоту. Черный конь Триглава косил огненным глазом, а встречный ветер так раздувал вуаль на жутких лицах бога войны и мира, что, казалось, вот-вот сорвет ее. А над ним грозно раскинулись крылья неустанного стража мирового древа, уже многие столетия не знающего ни сна, ни покоя...

Поклеп ходил по школе и всюду развешивал нравоучительные объявления вроде этого: “Запрещается зажигать огонь! Иначе пепел, выметенный из комнаты, может оказаться вашим”

Срывать эти глупые объявления или исправлять их, из озорства приписывая другие буквы, было опасно: расклеенные бумажки умели ябедничать и делали это с большим рвением. Стоило Поклеву оказаться где-нибудь неподалеку, как объявления оживлялись и писклявыми голосами, дрожащими от желания нагадить ближнему, принимались выкладывать все, что знали. И даже то, чего не знали, но в силу своей испорченности могли вообразить...

После запрета на огонь в Тибидохсе разом погасли все факелы. Погасла даже печь в гостиной, и сразу стало сыро и холодно. Приходилось обогреваться одеялами, зимней одеждой и несложным заклинанием Прыгулис дрожалис, имевшим неприятное свойство. Нужно было успеть произнести его во время прыжка, в противном случае незадачливый заклинатель на некоторое время превращался в ледяную сосульку. Таких сосулек в Тибидохсе можно было встретить множество, особенно перед парами у Великой Зуби или Безглазого Ужаса.

Сложно сказать, с чем был связан запрет на огонь. Преподаватели особенно не распространялись, но Таня подозревала, что, хотя богом огня считался Сварог, Перун, как громовержец, тоже имел над ним власть, и огонь мог позволить ему проникнуть сквозь зеркальный барьер.

Программа занятий была существенно изменена. Число часов Зубодерихи и защиты от духов удвоили, а не которые менее необходимые пары вообще убрали. Перво и второкурсников временно отправили к лопухоидам. На более старшие курсы это, к счастью, не распространялось.

Впрочем, к счастью это было не для всех. Порой Тане казалось, что она с большим удовольствием улетела бы к дяде Герману и тете Нинели, чем ходила на занятия с темным отделением.

Утешало ее лишь то, что и на белом отделении дела шли не лучше. Ягун жаловался, что бабуся заставляет их пить дождевую воду с опрокинутого кверху дном ведра, не ступать в след оленя или вепря, не разрешает стоять на пороге, переступать через жердь, хомут, веник, топор, вилы, грабли. Даже причесываться по пятницам и то нельзя.

- Я, правда, раньше не шибко часто расчесывался, а тут вдруг захотелось, а нельзя... Панымаешь, обыдно, да?! - говорил Ягун, передразнивая кого-то из лопухоидов. Он, подобно многим в Тибидохсе, часто ловил их радиоволны, особым образом настраивая зудильник.

Поклеп, язвительность в котором бурлила и клокотала, как лава в кратере вулкана, в поисках, на ком бы отыграться, нашел у себя в столе доклад Тани по мировому древу и раскритиковал его в пух и прах. Сам забавное, что раньше он отнесся к докладу нейтрально, а теперь вот его запоздало осенило, что работа не отвечает канонам идеального черномагического сочинения, принятым в 1366 году на Лысой Горе.

- Для белого отделения это, возможно, и сошло бы, но для темного... Не чувствуется дополнительной литературы, раз. Стиль кошмарный, два. Написано как курица лапой, три. Мысль прыгает, четыре. Ошибок полно, пять, - перечислял завуч, с удовольствием загибая пальцы. - И, наконец, самое грубое упущение - Алатырь! У тебя в докладе ничего нет про Алатырь!

- Про Алатырь? Это такой бел-горюч камень? - переспросила Таня. Она слышала об Алатыре от Гробыни той ночью, когда Склепова пыталась влюбить ее в Пуппера.

Завуч улыбнулся мелкими, острыми, как у хорька, зубами.

- Скверно, Гроттер, скверно! Поверхностные знания самые опасные! Я вижу, ты не брала у джинна Абдуллы “Голубиную книгу” На чем, по-твоему, растет мировое древо? На гумусе? На минеральных удобрениях? У компостной ямы? А, Гроттер?

- Не знаю, - буркнула Таня,

- То-то и оно! В “Голубиной книге” ясно сказано, что посреди моря-океана, на острове Буяне, лежит пуп земли, всем камням отец, бел-горюч камень Алатырь, и растет на нем мировое древо, и текут из-под него целебные ключи... Так-то, Гроттер! Если я не ставлю тебе два, то лишь потому, что журнал не успел еще вычеркнуть твою фамилию из списков белого отделения и занести ее в списки темного. Но я лично прослежу, чтобы он слишком не возился.

Темные маги отвратительно заржали. Они обожали, когда кому-то из белых или особенно из бывших белых устраивали выволочку. Таня почувствовала, что краснеет - краснеет как-то совсем глупо, пятнами. И даже ее хваленое чувство юмора почему-то уже не спасало. Она готова была выскочить из класса, как вдруг Ванька Валялкин громко и вызывающе спросил, обращаясь к Поклепу:

- Доклады, конечно, дело хорошее. А просто для истины... Это правда, что мирового древа больше нет? Что его спилили или оно погибло? И что вы с этим как-то связаны?

Темные мгновенно перестали смеяться. Они сообразили, что Валялкин вызывает огонь на себя, и притихли в ожидании куда более интересного зрелища. Не намеренно - или скорее все же намеренно - Валялкин нашарил уязвимое место Поклепа.

- Что ты сказал? - Поклеп хмуро глянул на Ваньку из-под клочковатых бровей.

Ваньке почудилось, что внутри по позвоночнику прокатился крошечный ледяной шарик, дыхание перехватило. Перед глазами разбегались черные круги.

- Что случилось с мировым древом? Виноваты вы или нет? - собрав все свое мужество, повторил Ванька.

Рука, стискивающая его сердце, разжалась. Поклеп Поклепыч передернулся. Его помятое лицо скривилось. Завуч подскочил к Ваньке и вскинул перстень, как если бы собрался наложить на Валялкина сглаз, но вовремя спохватился, что на него с любопытством смотрит весь класс.

Будет сглажен Ванька или нет - это уже ничего не изменит. Эти мерзкие хорьки из четвертого класса все равно докопаются до истины. Поняв это, Поклеп опустил руку.

- Ненавижу эти гнусные слухи! Сплетничают, нет чтоб головой своей подумать.. - проворчал он. - Кто знает, где Заповедная Роща?

- Никто не знает. Ученикам туда запрещено ходить, - насмешливо сказала Рита Шито-Крыто. Она порой любила прикидываться послушняшкой.

Поклеп проигнорировал ее комментарий.

- Заповедная Роща в южной части Буяна у скал. В центре рощи - камень Алатырь. Когда-то на нем росло мировое древо. Это одно из чудес - древо едино, но присутствует в любом из трех миров. Сарданапал иногда сравнивал его со штырьком пирамидки, на который, точно кольца, нанизаны миры. В Потустороннем Мире его хранителем был Симорг...

- А на Буяне? - напористо спросил Ванька.

- На Буяне - я! - огрызнулся Поклеп. - Это было поручение Сарданапала. Я тогда был молод н... э-э... порой мне не хватало дел. Как-то я отлучился - совсем ненадолго - и даже не поставил вместо себя циклопов, а когда пришел, то увидел, что дерево спилено. Магическая пила, которой это было сотворено, валялась рядом. Подозревали Вампиров, Ту-Кого-Нет - много кого, но это ничего уже не меняло. Мировое древо погибло.

Причем, будучи единым, древо перестало существовать сразу во всех мирах... То, что прежде соединяло миры, исчезло.

Белые и темные ученики молчали. До них мало-помалу доходило, как серьезно все, что происходит, и какие чувства должны испытывать древние боги к Тибидохсу и его преподавателям.

- Так, значит, это Поклеп деревце проворонил. Небось Симорг готов теперь нашего Клепу в порошок стереть! - едва слышно шепнула Тузикову Лизка Зализина.

Лучше бы она промолчала. Завуч обернулся и пробуранил ее ледяным взглядом. Было странно, что он вообще услышал.

- Очень мудрое замечание, Зализина! По степени философского обобщения эта мысль могла бы принадлежать вашей кукушке. Только в другой раз я рекомендовал бы вам придержать язычок! Или очень скоро, я гарантирую вы останетесь вообще без мыслей... - вкрадчиво сказал Поклеп.

Зализина попыталась крикнуть, шевельнуться, но это было невозможно: глаза цвета бутылочного донышка цепко держали ее, выпивая, вычерпывая из нее все желания и мысли.

- Примерно так выглядит полное зомбирование со стиранием памяти. Вернее, начальная стадия зомбирования... К сожалению, Сарданапал редко разрешает мне доводить эту операцию до конца. Нелепое слюнтяйство, это намного улучшило бы дисциплину! - с сожалением сказал Поклеп, отводя взгляд.

Лиза едва не рухнула на парту.

“Вот так дела! А Клепа-то наверняка применяет магию вуду! А еще светленьким прикидывается! - с восхищением подумала Склепова. Вслух она, однако, благоразумно ничего не сказала и даже на всякий случай прошептала заклинание, блокирующее подзеркаливание.

После занятий Таня бродила в одиночестве по дальним коридорам Жилого Этажа. Сюда она никогда прежде не забредала - эта часть башни была закреплена за темным отделением, и светлые маги предпочитали держаться отсюда подальше.

Внезапно оттуда, где коридор смыкался с глухой полу-круглой стеной башни, Таня услышала гул голосов и сообразила, что нечаянно оказалась рядом с гостиной темных...

Кроме общей для учеников светлого и темного отделений гостиной, темные давно уже - еще несколько столетий назад - облюбовали для тайных собраний один из угловых залов Жилого Этажа. Это был асимметричный зал со скошенным потолком и единственным узким окном-бойницей, через которое снаружи проникал свет. Пробиваясь сквозь стекло, свет таинственным образом дробился на несколько разной яркости островков, которые в первой половине дня смещались к центру зала, а под вечер - к резным, с высокими спинками скамьям, на которых обычно сидели темные.

Проникнуть в темную гостиную ученику белого отделения было невозможно. Хотя ход в него не был защищен заклинаниями и фиолетовыми завесами, в одну из ниш в стене был вмурован громадный кувшин с дэвом. Неизвестно, откуда притащили темные этот долго пролежавший в земле кувшин и сколько десятилетий назад это случилось, но любой белый маг, оказавшийся хотя бы в десятке метров от него, мгновенно ощущал сосущий страх. Сердце его сжималось, и он готов был бежать сломя голову. Разумеется, всей школе об этом было известно, и никто из белых в те края не заглядывал. Темные же ученики напротив, охотно бравировали и порой демонстративно об снимались с кувшином. для светлого же мага это было равносильно тому, как если бы лопухоид забрался в атомный реактор, чтобы поджарить там, шашлык.

Таня вспомнила о кувшине слишком поздно, лишь когда в грудь ее толкнула холодная, упругая волна ненависти. Кувшин был близко - смертоносно близко. В мозгу вспыхнула сотня углей, стремящихся растворить и уничтожить саму ее сущность, Таня пыталась сопротивляться, поставила магический блок, но давящая ее сила с легкостью смела его. Девочке казалось, что она проваливается в омут - стремительный, засасывающий,

- Твоя смерть будет мучительной и долгой! Я буду убивать тебя медленно! - услышала она.

- Я не хочу умирать!

- Никто не хочет умирать, но все равно приходится. Богатым и бедным умным и глупым праведным и грешным! Зачем откладывать? Почему бы тебе не умереть сейчас, глупая белая девчонка с черного отделения? В жизни будет немало темных минут, немало искушений и страданий, а так ты сможешь их избежать. Сейчас я, дэв смерти, спою тебе пес-с-ссню с-с-с-с-с-смерти... Ты услышишь ее начало, но не услышишь конца.

Таня упала. Он не могла стоять. Голову пронзала острая боль. Она ничего уже не видела и не слышала, лишь чувствовала рукой холодную глину кувшина. должно быть, дэв заставил ее тело помимо волн подползти к нему. Сопротивляясь затягивающему ее омуту смерти, Таня подняла перстень.

Дэв затянул что-то низкое и однообразное. С каждым новым звуком в Тане оставалось на глоток жизни меньше. Она чувствовала, как мелеет, опустошается и угасает.

“Не надо! Я не хочу! Прочь! НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!” - мысленно крикнула Таня, собрав последние силы.

Внезапно ослепительный прекрасный мир, словно сотканный из радуг, перьев жар-птиц и солнечных лучей, мир, которого она прежде не знала и который уж точно не был смертью, открылся ее глазам. А в следующую секунду она произнесла заклинание, которого никогда не знала прежде и которое потом так и не смогла вспомнить. Это были какие - то гортанные, резкие, совсем немелодичные звуки, так непохожие на привычную классическую магию, которой их обучали в Тибидохсе,

Что-то глухо треснуло. Волна ненависти отхлынула. Таня вновь обрела способность видеть и слышать. Угли, пылавшие у нее в мозгу, погасли. Таня поняла, что стоит на четвереньках, уткнувшись головой в кувшин. Кувшин распался на черепки, а под ним в полу зияла узкая темная дыра, как если бы дэв поспешил трусливо скрыться в пре исподней.

Таня вскочила, помчалась куда-то сломя голову и внезапно оказалась в секретном зале темных. Здесь она привалилась к стене и долго не могла отдышаться. Перед глазами у нее прыгали красные точки. Страх от пережитого приходил только теперь холодными червячками заползая в руки и ноги, разбегаясь по всем венам и артериям.

Таню пока не замечали. Она стояла в тени у входа, а темные человек тридцать - собрались у камина, в котором, несмотря на запрет Поклепа, развели огонь. Камин был грубо сложен из крупных камней. Трубы у него не было. Дым уходил в узкое отверстие в потолке, расположенное над камином.

Разумеется, при таком устройстве дымохода потолок в секретном зале темных был закопчен. Кто-то воспользовался этим и крупно процарапал по копоти нечто вроде свода правил.