Мистер и миссис Гримальди и их дети

 

Через неделю после свадьбы Грейс забеременела. Бо́льшую часть лета 1956 года по утрам ее сильно тошнило. Осенью они с Ренье отплыли в Штаты. Это была ее первая поездка в качестве княгини и первое появление в Белом доме.

– Мы приехали в Вашингтон и встретились с президентом Эйзенхауэром, – вспоминал Ренье. – Это был выдающийся человек, правда, немного скучный, как все военные, оказавшиеся вне родной стихии.

Княжеская чета вернулась в Монако с 2 тоннами белой лакированной мебели для детской, плетеной колыбелью и игрушками. Главным элементом декора были зайчики с мохнатыми хвостиками.

Каролина Луиза Маргарита появилась на свет дождливым утром 23 января 1957 года. Это был хороший знак. Согласно местным поверьям, ребенок, родившийся в дождь, будет здоровым и богатым.

Малышку объявили возможной наследницей: если после нее родится мальчик, наследником станет он. И все же жители Монако ликовали. У Ренье появилась наследница, династия продолжилась, и ребенок, родившийся в дождливый день, станет гарантом свободы от страшного французского фининспектора.

В конце года Грейс и Ренье отвезли малышку Каролину к бабушке по отцовской линии. Грейс хотела восстановить отношения между мужем и его матерью.

Шарлотта превратила поместье Марше в исправительное учреждение для бывших осужденных. Она давала им приют в замке с сотней комнат и возможность заработать на обширных землях поместья, огражденных широким рвом с водой. По мнению Ренье, было крайне небезопасно держать в такой близости от себя столь подозрительных типов, о чем он не раз заявлял и спорил с матерью. Грейс надеялась, что появление Каролины поможет им забыть взаимные обиды.

Каролина была не первой внучкой Шарлотты, однако навсегда заняла особое место в сердце бабушки. Как и «Маму» в сердце Каролины.

Через пять месяцев после рождения Каролины Грейс снова забеременела. Альбер Луи Пьер, наследный принц Монако, родился 15 марта 1958 года.

Через полтора года Ренье провозгласил Грейс регентшей, издав указ о том, что в случае его смерти, пока Альберу не исполнится 21 год, княжеством будет править она. А пока князь перестал кататься на спортивных автомобилях и заниматься подводным плаванием.

Отныне все свободное время он отдавал детям. Супруги продолжали путешествовать, но теперь Грейс летала на самолете вместе с Альбером отдельно от Ренье и Каролины. Они проводили часть лета в фамильном особняке Келли в Нью‑Джерси, а часть – на ферме в Рок‑Ажель в доме из 14 комнат. Здесь также имелась конюшня с двумя лошадьми и осликом.

Они много ходили под парусом, хотя Грейс никогда не считала себя яхтсменом. Она убедила Ренье, что ему следует сменить Deo Juvante II на более надежное и устойчивое судно. В 1958 году он продал яхту, которая сейчас носит имя Grace и совершает туристические круизы вблизи Галапагосских островов. Взамен княжеская чета приобрела построенный 40 лет назад испанский сухогруз.

Увы, это не разрешило проблему. По словам Ренье, «без бананов в трюме эту посудину качает ничуть не меньше».

Когда Каролина и Альбер достигли школьного возраста, Грейс пригласила к ним учителей, чтобы они вместе начали учиться. Впрочем, она быстро поняла, что это не совсем мудрое решение. Небольшая разница в возрасте давала о себе знать.

В детстве и юности Альбер страдал заиканием. Многие считали, что развилось оно именно в тот период. Какова бы ни была истинная причина, заикание сильно беспокоило Грейс и Ренье.

Как и его родители, Альбер был от природы застенчив. Проблемы с речью усугубили эту особенность. Однако, став старше, он понял, что может преодолеть свою робость. Сегодня вы почти не заметите его заикания. Альбер говорит медленно и четко, порой даже чересчур, однако проблема, от которой он так страдал в детстве, давно перестала существовать.

Каролина, возможно, потому, что была на год старше брата, во многом превосходила его. Она нередко командовала Альбером и их товарищами по играм. Когда они повзрослели, ее любимым занятием стала игра в школу. Альбер и его друзья выступали в роли учеников. Каролина конечно же была учительницей.

1 февраля 1965 года в семье появился третий ребенок – Стефания Мария Елизавета.

– Они были настоящей дружной семьей, – заметила Надя Лакост. – Княгиня по вечерам читала детям книжки. Князь катал малышей на спине или садился на пол и играл с ними. Они были командой, когда решали государственные дела и когда воспитывали детей. Они считали, что важно все делать вместе, быть единомышленниками. Поддерживать друг друга всегда и во всем. Оба искренне хотели, чтобы у детей было более счастливое детство, чем когда‑то у них.

 

В те дни они жили рядом с главным дворцом, в крыле, похожем на пульмановский вагон, с анфиладой комнат. Там была гостиная, столовая, кабинет, хозяйская спальня, гардеробная и детская. Чтобы попасть в нужную комнату, нужно было пройти через другие комнаты.

Все трое детей появились на свет в кабинете, который при необходимости превращался в родильное отделение. Каролина и Альбер спали в одной комнате, их отделяла лишь скользящая перегородка, которую закрывали на ночь.

Когда родилась Стефания, Грейс поселила ее в той части комнаты, где спала Каролина. Когда дети подросли, родители пришли к выводу, что подобное расположение неудобно. Было решено пристроить к дворцу жилой флигель. Ренье и Грейс сами продумали план новых личных покоев.

– Примерно в 1976 году, – рассказывал князь, – мы нашли подборку старых чертежей и планов дворца и решили добавить флигель к западной от главного входа стороне.

Одетый в серые брюки и светло‑голубую рубашку с открытым воротом и геральдической монограммой на кармане Ренье расположился на диванчике перед огромным камином в двухуровневой гостиной, в самом центре его личных покоев, занимающих все левое крыло дворца.

Это просторная светлая комната с мраморным полом, высокими двустворчатыми французскими окнами, выходящими в сад, и огромными комнатными растениями до самого потолка.

– Наверху до конца XVIII века здесь была еще одна комната, – рассказывал он, – но ее разрушили во время Французской революции, когда мятежники захватили дворец и превратили его в богадельню. К сожалению, все убранство дворца было разграблено. Позднее кое‑что удалось отыскать – мебель, картины и тому подобное – и выкупить у новых владельцев. Однако восстановить прежнее убранство было невозможно. Мы поручили нашему архитектору заново отстроить флигель, а Грейс сделала эскизы внутреннего убранства комнат и подобрала мебель. Теперь это наш дом.

Есть во дворце небольшой, по‑современному обставленный кабинет, где почти на каждом столе стоят фотографии в серебряных рамках, а из окон видна гостиная, в которой князь иногда работал по вечерам.

Рядом еще один кабинет, размером поменьше, которым иногда пользовалась Грейс.

Здесь есть столовая и кухня, из которой можно попасть в парадную гостиную, а если пройти по коридору, то он приведет вас во вторую, более скромную, предназначенную только для членов семьи.

Спальня хозяев расположена наверху вместе с гардеробными и просторной ванной комнатой.

У каждого из детей были отдельные двухкомнатные личные апартаменты с большой общей комнатой, где в школьные годы они делали уроки.

– Грейс всегда заботилась о дворце, – вспоминал Ренье, – и делала все, чтобы восстановить его былую красу. Не меньше внимания уделяла она Ле‑Роше, которая теперь считается историческим памятником. Весь квартал вокруг дворца признан исторической зоной и взят под охрану. Чтобы здесь что‑то построить, требуется специальное разрешение, к которому прилагается подробный план. Новое здание не должно нарушать сложившийся здесь архитектурный стиль. Грейс так стремилась сохранить ощущение исторической гармонии, что даже изменила цвет дворца. Раньше он был светло‑желтым. Ей казалось, что розовые тона больше гармонируют с остальной застройкой, и теперь он выкрашен в розовый цвет.

По словам Ренье, первые годы их супружества были для Грейс самыми трудными. Именно тогда в ее жизни произошли самые большие перемены. Она оставила карьеру в кино, находясь в зените славы. Вместе с тем ее всегда занимал один вопрос: как бы сложилась ее жизнь, если бы она снималась и дальше? Она рассталась с прежним кругом друзей. Кроме мужа и его отца, Грейс тут никого не знала. Из уютных особняков в Калифорнии и квартиры на Пятой авеню она перебралась в огромный пустой дворец на юге Франции, где многие годы никто не жил.

– Дворец был удивительно красив, – признавалась Грейс. – Огромный и в то же время печальный. Бо́льшую часть года он пустовал. Мы собирались в нем жить круглый год, чтобы он стал нашим домом. Поэтому я открывала все окна, открывала везде, куда только заходила, ставила в вазы цветы и наняла целый полк прислуги, которая должна была убирать помещение.

Ренье убедил жену разработать проект дворцового кинозала и поддержал ее, когда она решила устроить в саду овальный, выложенный голубой плиткой бассейн.

Они выписали специалистов из Италии для обработки камня и мастеров из Франции, которым были поручены столярные работы. Княжеская чета потратила целое состояние на то, чтобы заново обставить покои мебелью и украсить гобеленами.

Постепенно дворец превратился в их дом.

 

Детей они с Грейс воспитывали, следуя простым правилам, объяснял Ренье. Например, внушали им, что хорошие манеры – великая добродетель, ибо все редкое высоко ценится.

Безусловно, по современным понятиям Грейс и Ренье были строгими родителями: придерживались старомодных манер и правил вежливости, таких как слова «спасибо» и «пожалуйста», и не принимали аргументы сторонников «нынешней вседозволенности».

Как однажды выразилась Грейс, «если детям не прививать дисциплину в раннем возрасте, жизнь позднее сама навяжет ее куда более сурово, чем любые родители. Было время, когда образованием детей занимались религиозные институты, если мать и отец оказывались недостаточно строгими воспитателями. Юношей воспитывала армия. Церковь себя дискредитировала, а армия утратила былую популярность».

Считая, что «детям больше всего нужна материнская любовь и забота», Грейс всегда стремилась внушить обеим дочерям уверенность в себе, которая поможет им в будущем стать независимыми женщинами. «По своим убеждениям я феминистка. По‑моему, женщина вправе делать то, что считает нужным».

По признанию Грейс, в воспитании детей она делала особый акцент на определенные моральные принципы, хотя убедить юное поколение в ценности этих принципов порой бывало довольно трудно.

– Вы пытаетесь привить детям вечные ценности, в которые сами, безусловно, верите, и вместе с тем видите, как эти ценности оспариваются и осмеиваются прессой, кино, телевидением, театром. Кроме того, в общении с детьми я старалась учитывать индивидуальные особенности каждого. Я всегда уважала в них будущих взрослых, которыми они когда‑то станут.

Я никогда не лгала им, чтобы не унижать их ложью. Дома я всегда настаивала на том, чтобы они уважали правила, которые мы с мужем установили. Когда дело касалось этих правил, мы с Ренье были непреклонны. Ребенок чувствует, что дисциплина, к которой вы его принуждаете, не что иное, как отражение вашей любви к нему. Ребенок, предоставленный самому себе, – беспризорник. Бросить собственного ребенка на произвол судьбы – худшая несправедливость, которую только можно себе представить.

Хотя Грейс и Ренье старались не баловать своих детей, все же следует признать, что Каролина, Альбер и Стефания находились в привилегированном положении по сравнению со своими сверстниками. Даже если им не дозволялись вольности, доступные обычным детям, – с ними рядом всегда находились телохранители, – Грейс и Ренье всегда подчеркивали, что привилегии нужно заслужить, а не воспринимать как нечто само собой разумеющееся.

– У моего отца были простые взгляды на жизнь, – вспоминала Грейс. – В ней ничто просто так не дается. Все в жизни нужно заслужить трудом, настойчивостью, честностью.

Каролина первой поняла, что они не такие, как другие дети.

– Мне было тогда лет четырнадцать. Не скажу, что я испытала шок, осознав, что мы отличаемся от других детей. Ведь мы привыкли к определенным вещам, скажем, к тому, что нас постоянно фотографируют. Но мне было тяжело, когда я начала понимать, что нашим друзьям дозволено многое из того, о чем мы можем только мечтать.

По словам Каролины, родители держали их в строгости.

– Нам не разрешалось каждый день ходить на пляж. Родители требовали, чтобы мы оставались дома и добросовестно учили уроки. Мы всегда должны были быть опрятно одеты. Когда я была подростком, мама не разрешала мне надевать купальник‑бикини. Она считала, что из соображений приличия я должна носить закрытый купальник, хотя остальные девушки носили бикини.

Имелись проблемы и с посещением школы.

– Нас непременно кто‑то должен был сопровождать в школу и обратно. Мы не могли просто так после уроков гулять с остальными ребятами. Тогда мы не понимали, почему нам все запрещали. Если честно, я до сих пор не понимаю почему. Не уверена, что это было так уж необходимо.

Это означало, по крайней мере в ее представлении, что иметь друзей было нелегко.

– Когда мне было лет двенадцать, я не могла пойти в гости к подруге и остаться у нее ночевать. Всем это разрешалось, и только моя мать не разрешала мне, за исключением пары раз, когда она хорошо знала семью. А еще нам нельзя было приглашать к себе друзей. Сначала нужно было спросить маму. Я обычно приходила домой, чтобы спросить, можно ли пригласить в гости подругу, но мать не всегда бывала дома, и я должна была ждать. День заканчивался, и ничего из этой затеи не выходило. Назавтра я спрашивала у нее, можно ли мне пригласить в гости подружку, и она отвечала, что можно, но не сегодня, а как‑нибудь в другой раз.

Когда вам восемь лет и хочется поиграть с ровесницами в куклы, не всегда легко согласиться с таким расплывчатым обещанием, как «может быть, в другой раз». Мама говорила это так часто, что я стала имитировать ее интонации, повторяла «я сказала «может быть», и это окончательное решение». Наверное, то, о чем я сейчас рассказываю, объясняется тем, что нас пытались оградить от опасностей окружающего мира.

Альбер воспринимал родительскую опеку примерно так же.

– Я тоже не мог приводить в дом друзей без разрешения родителей. Нужно было непременно спрашивать их, и они всегда желали знать, кто этот друг или подруга. Порой это ужасно раздражало. Но Каролина сломала лед недоверия, и, когда она убедила отца и мать, что нет ничего страшного в том, чтобы приводить в дом гостей, мне тоже стали разрешать.

По крайней мере, в этом отношении Стефании пришлось легче, чем сестре и брату.

– У меня не возникало таких проблем, потому что я пошла в школу в Париже, где жила с матерью. Здесь правила были не такими строгими, как во дворце в Монако. Я почти всегда могла пригласить подружек домой или оставить их ночевать у нас. В Париже все было намного проще и спокойнее.

На вопрос о том, кто из венценосных родителей был строже, дети, смеясь, отвечали примерно одинаково: «Оба были в равной мере строгими».

Тем не менее Каролина и Альбер считают, что единственной из них троих, кому все позволялось и все прощалось, была Стефания.

Стефания была на 7 лет моложе брата и на 8 лет сестры, и, по их словам, пользовалась куда большей свободой в детстве, чем они в ее возрасте. Например, она могла запросто приводить домой подружек.

Альбер рассказывал:

– Стефания очень быстро научилась обводить маму вокруг пальца, а отца, пожалуй, даже больше. Только не говорите ему этого.

Однако сама Стефания придерживается иного мнения:

– Я была самой младшей, поэтому им кажется, что мне уделяли больше внимания, чем им. Альбер и Каролина – почти ровесники, и у них были общие друзья. Они много играли вместе. Я часто бывала дома одна. Потом они уехали учиться, Каролина вышла замуж, и я оказалась единственной из нас троих, кто остался дома с родителями. Вот поэтому они и думают, что я умела обводить родителей вокруг пальца. Но тогда не было никакого соперничества, потому что я была единственным ребенком в доме.

По ее собственному признанию, в то время она считала, что родители чересчур строги с ней.

– Помню, как в возрасте пятнадцати‑шестнадцати лет я думала, что мой отец единственный в мире, кто так сурово относится к собственной дочери. Я всегда спрашивала себя: ну почему родители так жестоко обращаются со мной? Конечно, такие мысли приходят в голову каждому подростку. Лишь позднее я поняла, какое счастливое у меня было детство. Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что я вовсе не была хитрой бестией, водившей за нос родителей. Мне просто повезло: у меня были понимающие родители, которые правильно меня воспитывали. Каждый ребенок иной раз думает, что родители чересчур строги с ним. Но когда я вспоминаю детство, то прихожу к выводу, что они делали для меня все, что было в их силах.

И отец, и мать неизменно стремились привить детям традиционные семейные ценности. По ее словам, это было для них главным.

– Нас приучали уважать друг друга, быть честными и, самое главное, уметь общаться друг с другом. Нам внушали, что мы одна семья. Когда у кого‑то возникала проблема, мы рассказывали о ней, обсуждали ее, вместо того чтобы держать в себе, втайне от других. Мы так поступаем и по сей день. Мы всегда так поступали.

И Каролина, и Стефания с ранних лет проявляли интерес к музыке, опере и балету, тогда как Альбер увлекался спортом, что также всячески поощряли родители. Отец даже натянул футбольную сетку в саду, чтобы сын мог там играть. Каролина до сих пор увлекается классическим искусством, а Альбер с удовольствием играет в футбол и теннис. И он, и она участвовали в ралли Париж – Дакар. Альбер участвовал в Олимпийских играх в соревновании по бобслею.

Интересы Стефании лежат где‑то между искусством и спортом.

– В детстве я занималась балетом, но потом бросила и увлеклась плаванием и гимнастикой. Мне это очень нравилось. Какое‑то время я даже тренировалась в составе национальной сборной Франции по гимнастике. Но я не прошла в окончательный состав – у меня слишком высокий рост. Я по‑прежнему много читаю, но не могу сказать, что это всегда интеллектуальные книги, какие любит Каролина. Она читает книги по философии и истории. Мне нравятся хорошие любовные истории. Мы с ней любим музыку, но вкусы у нас разные. Я не люблю оперу. С другой стороны, я не уверена, что она выдержала бы целый концерт рок‑группы Guns N’ Roses.

Если у троих детей Ренье и Грейс и есть нечто общее, то это знание иностранных языков. С матерью и няней они говорили по‑английски, с отцом и домашней прислугой – по‑французски. Еще в раннем детстве родители обучили их обоим языкам. Все трое прекрасно говорят по‑французски и столь же превосходно по‑английски, с легким американским акцентом. Они также говорят по‑немецки, по‑итальянски и немного по‑испански.

Грейс и Ренье, как правило, говорили дома на английском языке. Однако Грейс со временем подтянула свой французский. По ее словам, этого требовали дети. «Всякий раз, когда я делала ошибку, они смеялись надо мной, и мне ничего не оставалось, как выучить язык, чтобы прилично на нем говорить».