20 октября 1771 г. Вчера мы прибыли сюда. Посланник нездоров и поэтому несколько дней невыйдет из дому. Все бы ничего, будь он покладистее. Я чувствую, чувствую,что судьба готовит мне суровые испытания. Но не будем унывать! При беспечномнраве все легко! Беспечный нрав? Даже смешно, как из-под моего пера вышлиэти слова. Ах, немножко больше беспечности, и я был бы счастливейшим изсмертных. Что же это, в самом деле? Другие в невозмутимом самодовольствекичатся передо мной своими ничтожными силенками и талантами, а я отчаиваюсьв своих силах и дарованиях? Боже всеблагий, оделивший меня так щедро, почемуне удержал ты половину и не дал мне взамен самоуверенности иневзыскательности? Ничего, ничего, все наладится. Ты совершенно прав, мой милый. С тех поркак я целые дни провожу на людях и вижу их делишки и повадки, я стал гораздоснисходительнее к себе. Раз уж мы так созданы, что все примеряем к себе исебя ко всему, - значит, радость и горе зависят от того, что нас окружает, иничего нет опаснее одиночества. Воображение наше, по природе своейстремящееся подняться над миром, вскормленное фантастическими образамипоэзии, рисует себе ряд людей, стоящих неизмеримо выше нас, и все, кроменас, кажется нам необыкновенным, всякий другой человек представляется намсовершенством. И это вполне естественно. Мы на каждом шагу чувствуем, какмного нам недостает, и часто видим у другого человека то, чего лишены сами,приписывая ему свои собственные качества, с несокрушимым душевнымспокойствием в придачу. И вот счастливое порождение нашей фантазии готово.Зато когда мы неуверенно и кропотливо, с трудом пробиваемся вперед, тонередко обнаруживаем, что, спотыкаясь и плутая, мы забрались дальше, чемдругие, плывя на всех парусах, и тут, поравнявшись с другими или дажеопередив их, испытываем чувство подлинного самоутверждения. 26 ноября Я начинаю кое-как осваиваться здесь. Самое главное, что деладостаточно; а кроме того, меня развлекает пестрое зрелище разнообразныхлюдей, новых, разнородных типов. Я познакомился с графом К. и что ни день,то все сильнее почитаю его: это большой, светлый ум, но отнюдь не засушенныйобширными познаниями; в его обхождении чувствуется столько ласковогодружелюбия! У меня было к нему деловое поручение, и он сразу принял во мнеучастие, с первых же слов увидев, что мы понимаем друг друга и что не скаждым можно так говорить, как со мной. Я, со своей стороны, глубоко тронутего приветливым и простым обращением. Право же, самая лучшая, самая чистаярадость на свете - слушать откровенные излияния большой души. 24 декабря Посланник сильно досаждает мне; я этого ожидал. Такого педантичногодурака еще не видел мир. Все он делает строго по порядку, придирчив, какстарая дева, и вечно недоволен собой, а потому и на него ничем не угодишь. Уменя работа спорится, и пишу я сразу набело. А он способен возвратить мнебумагу и сказать: "Недурно, но просмотрите-ка еще раз, - всегда можно найтиболее удачное выражение и более правильный оборот". Тут уж я прихожу вбешенство. Ни одного "и", ни одного союза он тебе не уступит и яроополчается против инверсий, которые нет-нет да проскользнут у меня. Фразуему надо строить на строго определенный лад, иначе он ничего не поймет. Гореиметь дело с таким человеком! Единственное мое утешение-дружба графа К. Наднях он вполне откровенно высказал мне свое недовольство медлительностью ипедантством моего посланника. "Такие люди только осложняют жизнь себе идругим. Но ничего не поделаешь, - добавил он. - Приходится мириться, какпутешественнику, которому надо перевалить через гору: не будь горы, дорогабыла бы много удобнее и короче, но раз она есть, необходимо одолеть ее!" Старик мой чует, что граф оказывает мне предпочтение перед ним, и этоего злит; он пользуется любым случаем дурно отозваться при мне о графе: я,разумеется, не даю ему спуску, отчего положение только осложняется. Вчера яокончательно возмутился, потому что он попутно затронул и меня самого. Длясветского обихода граф, мол, вполне на месте: и работает с легкостью, ипером владеет бойко, но с глубокой ученостью он не отличается, как и вселитераторы. Выражение его лица при этом ясно говорило: "Ловко я тебяподдел?" Но меня это ничуть не тронуло; я презираю людей, которые могут такдумать и так себя вести. Я дал ему довольно резкий отпор, сказав, что графзаслуживает всяческого уважения как по своему характеру, так и своимпознаниям. "Мне не доводилось видеть человека, - сказал я, - которомупосчастливилось бы в такой степени расширить свой кругозор, распространитьсвою любознательность на разнообразнейшие предметы и остаться столь жедеятельным в повседневной жизни". Для мозгов старика это была китайскаяграмота, и я поспешил откланяться, чтобы окончательно не выйти из себя откакого-нибудь нового абсурда. И в этом повинны вы все, из-за ваших уговоров и разглагольствований опользе труда впрягся я в это ярмо! Труд! Да тот, кто сажает картофель ивозит в город зерно на продажу, делает куда больше меня; если я не прав, яготов еще десять лет проработать на галере, к которой прикован сейчас. А это блистательное убожество, а скука в обществе мерзких людишек,кишащих вокруг! Какая борьба мелких честолюбий; все только и смотрят, толькои следят, как бы обскакать друг друга хотя бы на полшага; дряннейшие иподлейшие страсти в самом неприкрытом виде. Одна особа, например,похваляется перед первым встречным своей знатностью и своими имениями, такчто каждый неизбежно думает: вот дура! Превозносит невесть как своезахудалое дворянство и великолепие своих поместий. А хуже всего вот что:особа эта - дочь местного писаря. Право же, не могу я понять людей, которымне совестно срамиться таким вопиющим образом. Поистине я с каждым днем убеждаюсь все более, мой друг, что глупосудить о других по себе. У меня столько хлопот с самим собой, и сердце моетак строптиво, что мне мало дела до других, только бы им не было дела доменя. Больше всего бесят меня пресловутые общественные отношения. Я сам нехуже других знаю, как важно различие сословий, как много выгод приносит ономне самому; пусть только оно не служит мне препятствием, когда на моем путивстречается хоть немножко радости, хоть искра счастья. Недавно япознакомился на прогулке с некоей девицей фон Б., милым созданием,сохранившим много естественности в этом чопорном кругу. Мы разговорились ипонравились друг другу, а на прощание я попросил разрешения посетить ее. Онатак чистосердечно дала его, что я едва дождался подходящего случаяотправиться к ней. Она не живет здесь постоянно, а только гостит у тетки.Старуха с первого взгляда не понравилась мне. Я оказывал ей всяческоевнимание, в разговоре обращался преимущественно к ней, и уже спустя полчасамне было ясно то, в чем позднее призналась и сама девица, а именно: чтомилейшая тетушка, не имея в преклонных своих годах ни порядочного состояния,ни ума, не имея никакой опоры, кроме внушительного ряда предков,отгородилась, точно стеной, своим аристократизмом и не знает иной услады,как взирать с высоты своего величия поверх бюргерских голов. В молодостиона, говорят, была хороша собой, прожигала жизнь, не одного несчастногоюношу довела до отчаяния своим своенравием, а в зрелые годы всецелоподчинилась отставному вояке, который на условиях полной покорности и заприличное вознаграждение согласился скоротать с ней ее медный век вплоть досамой своей смерти. Теперь для нее наступил одинокий железный век, и никтобы не нарушал ее одиночества, не будь так мила ее племянница. 8 января 1772 г. Что это за люди, у которых все в жизни основано на этикете и целымигодами все помыслы и стремления направлены к тому, чтобы подняться на однуступень выше! Можно подумать, что у них нет других занятий: наоборот, работынакапливается вороха, именно потому, что мелкие дрязги задерживаютвыполнение крупных дел. На прошлой неделе во время катания на санях вышлассора, и все удовольствие было испорчено. Глупцы, как они не видят, что место не имеет значения и тот, кто сидитна первом месте, редко играет первую роль! Разве мало королей, которымиуправляет их министр, мало министров, которыми управляет их секретарь? Икого считать первым? Того, по-моему, кто насквозь видит других и обладаетдостаточной властью или достаточно хитер, чтобы употребить их силы и страстина осуществление своих замыслов. 20 января Я принужден писать вам, милая Лотта, из убогой каморки на крестьянскомпостоялом дворе, где мне пришлось укрыться от непогоды. С тех пор как ямаюсь в этом скверном городишке Д., посреди чуждых, глубоко чуждых моемусердцу людей, меня ни разу, ни одного разу не потянуло написать вам; аздесь, в этой лачуге, вдали от всех, в полном уединении, когда снег и граднеистово стучат в мое оконце, здесь первая моя мысль была о вас. Едва явошел, как образ ваш предстал передо мной, воспоминания о вас, о Лотта, такблагоговейно, так трепетно возникли во мне. Боже правый, первый счастливыймиг за столько времени! Если бы вы видели меня, дорогая, в этом водовороте развлечений! Какиссушена моя душа! Ни одной минуты полноты чувств, ни одного счастливогочаса! Ничего! Ничего! Я словно нахожусь в кукольном театре, смотрю, какдвижутся передо мной человечки и лошадки, и часто думаю: не оптический лиэто обман? Я тоже играю на этом театре, вернее, мною играют как марионеткой,порой хватаю соседа за деревянную руку и отшатываюсь в ужасе. С вечера япредполагаю полюбоваться на восход солнца, но не могу подняться с постели,днем я намереваюсь насладиться лунным светом - и не выхожу из комнаты. Мне исамому непонятно, почему я встаю, почему ложусь спать. Нет бродила, поднимавшего во мне жизненную энергию, исчезли чары,отгонявшие от меня сон глубокой ночью, пробуждавшие меня ранним утром. Одно-единственное существо, достойное называться женщиной, остановилоздесь мое внимание, некая девица фон Б.; ее можно бы отдаленно сравнить свами, но кто же равен вам? "Ого, - скажете вы, - он наловчился делатькомплименты!" Тут есть доля правды. С некоторых пор я крайне любезен, потомучто другим мне быть нельзя, весьма остер и, по мнению дам, лучше всех умеютонко польстить. "И солгать", - добавите вы; без этого не обойдешься, выпонимаете? Однако я говорил о девице Б. Голубые глаза ее отражаютчувствительность души. Высокое положение ей только в тягость и не дает нималейшего удовлетворения. Она рвется прочь от этой суеты, и мы целыми часамимечтаем об идиллической сельской жизни, - ах! и о вас! Как часто вынужденаона превозносить вас! Нет, не вынуждена, она делает это добровольно, синтересом слушает мои рассказы о вас, любит вас. Ах, как бы мне хотелось сидеть у ваших ног в милой, уютной комнатке, ичтобы наши дорогие малыши возились вокруг меня, и чтобы я привлек иутихомирил их страшной сказкой, если бы они, по-вашему, чересчуррасшумелись. Солнце необычайно красиво заходит над сверкающей снегами долиной, буряпромчалась, а я... я должен возвращаться в свою клетку. Прощайте! Альберт с вами? И что же?.. Господь да простит мне этотвопрос! 8 февраля Уже неделю у нас стоит отвратительная погода, и меня это только радует;с тех пор как я здесь, не было ни одного погожего дня, которого бы мнекто-нибудь не испортил и не отравил. А теперь, когда льет дождь, когдаметет, морозит, тает, я думаю: что ж, дома будет не хуже, чем на улице, инаоборот - и мне становится легче. Когда солнце встает утром и обещает ясныйдень, я не могу удержаться, чтобы не воскликнуть: вот божий дар, который онипостараются отнять друг у друга! Они все отнимают друг у друга! Здоровье,доброе имя, радость, покой! И чаще всего по недомыслию, тупости иограниченности, а послушать их, - так с наилучшими намерениями. Иногда яготов на коленях молить их не раздирать с такой яростью собственныевнутренности. 17 февраля Боюсь, что мы с моим посланником недолго будем терпеть друг друга. Этоположительно несносный старик. Его способы работы и ведения дел настолькосмехотворны, что я принужден перечить ему и часто делаю по-своему, на чтоон, понятно, обижается. Кончилось тем, что он нажаловался на меня при дворе, и министр выразилмне порицание, очень мягкое, но все же порицание, и я уже собрался подаватьв отставку, как вдруг получил от него приватное письмо {Из уважения к этойпочтенной личности упомянутое письмо, а также другое, о котором речь пойдетдальше, изъяты из настоящего архива и не будут опубликованы, ибо такуюдерзость вряд ли могла бы извинить даже горячая признательность читателей.(Прим. автора.)}, такое письмо, перед мудрым, возвышенным и благороднымсодержанием которого я мог только преклониться. Как он выговаривает мне зачрезмерную обидчивость и, отдавая должное юношескому задору, проглядывающемув моих сумасбродных идеях о полезной деятельности, о влиянии на других ивмешательстве в важные дела, пытается не искоренить их, а лишь смягчить инаправить по тому пути, где они найдут себе верное применение и. окажутплодотворное действие! Понятно, что это на целую неделю ободрило иумиротворило меня. Великая вещь - душевное спокойствие и довольство собой. Только б небыло, милый друг, это сокровище столь же хрупким, сколь оно ценно ипрекрасно! 20 февраля Благослови вас господь, мои дорогие, и даруй вам все те радости,которых он лишает меня. Спасибо тебе, Альберт, за то, что ты обманул меня! Я ждал известия одне вашей свадьбы и решил в тот самый день торжественно снять со стенысилуэт Лотты и спрятать его среди всяких бумаг. Теперь вы уже супружескаячета, а портрет все еще на стене! Пусть там и остается! А почему бы и нет? Язнаю, я тоже с вами, не в ущерб тебе живу в сердце Лотты, занимаю там второеместо, и хочу, и должен сохранить его. О, я с ума бы сошел, если бы онамогла забыть... Альберт, эта мысль для меня - ад, Альберт, прощай! Прощай,небесный ангел! Прощай, Лотта! 15 марта У меня была неприятность, из-за которой мне придется уехать отсюда: отдосады я скрежещу зубами! Теперь уж эту дьявольскую историю ничем неисправишь, а виноваты в ней вы одни, вы же меня подстрекали, погоняли изаставляли взять место, которое было не по мне. Вот теперь получили и вы ия! А чтобы ты не говорил как всегда, будто мои сумасбродные фантазии всемувиной, изволь, сударь, выслушать подробный рассказ, изложенный с точностью ибеспристрастием летописца. Граф фон К. любит и отличает меня: это дело известное, я тебе об этомговорил уже сотни раз. Так вот вчера был я приглашен к обеду, а как раз вэтот день по вечерам у него собираются знатные кавалеры и дамы; я об этомобществе никогда не помышлял, а потому понятия не имел, что нам,подначальным, там не место. Отлично. Я отобедал у графа; встав из-за стола,мы прогуливались взад и вперед по большой зале, я беседовал с ним, потом кнам присоединился полковник Б., и так наступил час съезда гостей. Мне и вголову ничего не приходит, как вдруг появляются высокородная госпожа фон С.с супругом и свежевылупившейся плоскогрудой гусыней-дочкой в аккуратномкорсетике и en passant на аристократический манер таращат глаза и раздуваютноздри, а так как эта порода глубоко противна мне, я сразу же собралсяоткланяться и только ждал, чтобы граф избавился от их несносной болтовни, нотут вошла моя приятельница фрейлейн Б. При виде ее мне, как всегда,сделалось немножко веселее на душе, я не ушел и встал позади ее кресла итолько через некоторое время заметил, что она говорит со мной менеенепринужденно, чем обычно, и как-то смущена. Это меня поразило. "Неужто иона такая же, как все?" - подумал я в обиде, и решил уйти, и все-такиостался, потому что не хотел этому верить, искал ей оправдания, и ждал отнее приветливого слова, и... кто его знает, почему еще. Тем временем гостисъезжались. Барон Ф. во всей амуниции из коронационной поры Франца I, гофратР., которого здесь титулуют in qualitate господином фон Р., с глухойсупругой и другие, не исключая и оборвыша И., подправляющего свой устарелыйгардероб новомодными заплатами. Гости валят толпой, я беседую кое с кем иззнакомых, все отвечают крайне лаконически. Я ничего не понимал... изанимался исключительно моей приятельницей Б. Я не видел, что женщинышушукались между собой на другом конце залы, что потом стали перешептыватьсяи мужчины, что госпожа фон С. говорила с графом (все это рассказала мневпоследствии фрейлейн Б.), после чего граф направился ко мне и увлек меня вамбразуру окна. "Ведь вам известны наши дикие нравы, - сказал он. - Я вижу, чтообщество недовольно вашим присутствием. Я ни в коем случае не хотел бы..." "Ваше превосходительство, - перебил я, - простите меня, ради бога; мнедавно следовало догадаться самому, но, я знаю, вы извините мою оплошность...Я сразу же собрался откланяться, но некий злой гений удержал меня", -добавил я с улыбкой, отвешивая поклон. Граф сжал мне руки с горячностью,которой было сказано все. Я незаметно покинул пышное общество, вышел, сел вкабриолет и поехал в М. посмотреть с холма на закат солнца и почитать измоего любимого Гомера великолепную песнь о том, как Улисс был гостемрадушного свинопаса. И все было отлично. Возвращаюсь я вечером к ужину; в трактире осталось очень малопосетителей; они играли в кости на углу стола, откинув скатерть. Вдругпоявляется добрейший Аделин, увидев меня, снимает шляпу, подходит ко мне испрашивает шепотом: "У тебя была неприятность?" - "У меня?.." - говорю я."Да как же, граф выставил тебя вон". - "Черт с ним и со всеми, я рад былочутиться на свежем воздухе", - ответил я. "Хорошо, что ты так легкопринимаешь это. Одно мне досадно: об этом уже толкуют повсюду". Тут толькоэта история задела меня за живое. Мне казалось, что всякий, кто приходил кстолу и смотрел на меня, только потому на меня и смотрит. И я злился. А уже сегодня, куда я ни пойду, всюду меня жалеют, завистники же мои,по слухам, торжествуют и говорят: "Вот до чего доводит заносчивость, когдалюди кичатся своим ничтожным умишком и считают, что им все дозволено", - итому подобный подлый вздор. От всего этого впору всадить себе в сердце нож.Что бы ни толковали о независимости, а хотел бы я видеть человека, которыйспокойно слушал бы, как бездельники, имея против него козырь, судачат о нем;если их болтовня пустая, тогда, конечно, можно пренебречь ею. 16 марта Все взялись меня бесить. Сегодня я встретил фрейлейн Б. на бульваре ине мог удержаться, чтобы не заговорить с ней, и как только мы немногоотдалились от общества, выразил ей мою обиду на тогдашнее ее поведение. "Ах,Вертер; - задушевным тоном сказала она, - можно ли так истолковывать моезамешательство, зная мою душу! Что я выстрадала из-за вас с той минуты, каквошла в залу! Я все предвидела и сотни раз порывалась предупредить вас. Язнала, что эти особы С. и Т. со своими мужьями скорее уедут, чем потерпятваше общество; я знала, что граф не может ссориться с ними. А теперь сколькошуму!" - "Что вы, фрейлейн?" - спросил я, скрывая испуг, мне вспомнилосьвсе, о чем рассказывал третьего дня Аделин, и меня точно кипятком обдало вэтот миг. "Чего мне это стоило!" - сказала добрая девушка, и слезы выступилиу нее на глазах. Я не мог больше владеть собой, я готов был броситься к ееногам. "Объяснитесь же!" - вскричал я. Слезы заструились у нее по щекам; ябыл вне себя; она отерла слезы, не скрывая их. "Вы ведь знаете мою тетушку,- заговорила она, - тетушка тоже была там, и какими же глазами смотрела онана происходящее! Вертер, вчера вечером и нынче утром мне пришлось вытерпетьцелую проповедь из-за моего знакомства с вами, пришлось слушать, как васпорочат, унижают, и нельзя было по-настоящему вступиться за вас". Каждое слово, точно острый нож, вонзалось мне в сердце. Она нечувствовала, насколько милосерднее было бы скрыть все это от меня, авдобавок еще присовокупила, что теперь сплетням не будет конца иопределенного сорта люди не перестанут торжествовать и злорадствовать,считая, что я по заслугам наказан за свою заносчивость, за презрение кближним. Ах, Вильгельм, каково было мне слушать эти слова, сказанные тономискреннейшего участия! Я был подавлен, и до сих пор во мне кипит ярость. Яхотел, чтобы кто-нибудь осмелился открыто бросить мне упрек, тогда япроткнул бы наглеца своей шпагой; вид крови успокоил бы меня. Ах, я сотнираз хватался за нож, чтобы облегчить душу; рассказывают, что существуеттакая благородная порода коней, которые по инстинкту прокусывают себе вену,чтобы легче было дышать, когда их чересчур разгорячат и загонят. Мне тожечасто хочется вскрыть себе вену и обрести вечную свободу. 24 марта Я подал двору прошение об отставке и надеюсь получить ее, а вампридется простить мне, что я не испросил на то вашего дозволения. Я во чтобы то ни стало хочу уехать и знаю наизусть все доводы, которые вы будетеприводить, чтобы заставить меня остаться, а потому... как-нибудьподеликатнее сообщи это матушке! Я ничем не могу ей помочь, мне самому несладко! Конечно, ей должно быть обидно, что блистательная карьера сына,метившего со временем в тайные советники и посланники, так резко оборваласьи сверчок вернулся на свой шесток. Делайте что хотите, придумывайте, прикаких условиях мне можно и должно было остаться! Все равно я ухожу. А чтобывы знали, куда я направляюсь, сообщаю вам, что здесь находится князь,который весьма ценит мое общество; услыхав о моем намерении, он пригласилменя провести в его владениях лучшую весеннюю пору. По его словам, я будутам предоставлен самому себе, и так как мы с ним до известной степенисходимся во взглядах, я решил рискнуть и поехать к нему. Post scriptum 19 апреля Благодарю тебя за обе весточки. Я не отвечал на них и не отсылал своегописьма, пока не пришла моя отставка; я боялся, что матушка обратится кминистру и помешает моим планам. Но теперь все кончено, отставка получена.Не стану рассказывать вам, как неохотно мне ее дали и что мне пишет министр,- вы опять ударились бы в ламентации. Наследный принц прислал мне напрощание двадцать пять дукатов с запиской, растрогавшей меня до слез; такимобразом, мне не нужно денег, о которых я на днях просил матушку. 5 мая Завтра я отсюда уезжаю, а так как родина моя находится в шести милях отпроезжей дороги, я хочу повидать родные места, вспомнить далекие дниблаженных мечтаний. Я войду в те самые ворота, через которые матушка выехаласо мной, когда после смерти отца решила покинуть наш милый уютный уголок изапереться в своем несносном городе. Прощай, Вильгельм! Я буду сообщать тебео моем путешествии. 9 мая Я совершил паломничество в родные края с благоговением истого пилигримаи при этом испытал самые неожиданные чувства. Подле большой липы, нарасстоянии четверти часа от города по дороге в С., я велел остановиться,вышел и отправил почтовых лошадей, чтобы, идя пешком, вволю насладитьсявоспоминаниями. И вот я стоял под липой, которая в детстве была целью ипределом моих прогулок. Какая перемена! Тогда, в счастливом неведении, ярвался в незнакомый мне мир, где чаял найти столько пищи для сердца, столькорадостей, насытить и умиротворить мою алчущую, мятущуюся душу. Теперь, мойдруг, я возвратился из дальнего мира с тяжким бременем несбывшихся надежд иразрушенных намерений! Я видел перед собой горный кряж, столько раз бывшийсредоточием" моих стремлений. Когда-то я часами просиживал под липой ирвался туда и жаждал слиться душой с лесами и долинами, являвшимися моимвзорам в такой заманчивой дымке; а когда наступало время возвращаться домой,с какой неохотой покидал я излюбленное место! Я направился к городу,приветствуя старые, издавна знакомые загородные павильоны; новые были мнепротивны, как и все прочие перемены, происшедшие с тех пор. Я вошел в воротаи сразу почувствовал себя дома. Милый друг, не стану вдаваться вподробности; то, что было для меня так отрадно, в рассказе выйдет скучным. Ярешил поселиться на площади, рядом с нашим прежним домом. Мимоходом язаметил, что школа, где муштровала нас славная старуха, превращена вмелочную лавочку. Мне припомнилось, сколько тревог, огорчений, недоумений истрахов пережил я в этой каморке. На каждом шагу попадалось мне что-нибудьпримечательное. Ни один паломник ко святым местам не встретит на своем путистолько священных воспоминаний, и душа его вряд ли проникнется такимблагоговейным трепетом. Приведу один пример из тысячи: я прошел вниз потечению реки до знакомой усадьбы. Это был когда-то мой обычный путь; отсюдамы, мальчики, учились швырять в воду плоские камни так, чтобы они давали вводе побольше рикошетов. Мне живо припомнилось, как я, бывало, стоял исмотрел на реку, мысленно предвосхищая ее путь, рисуя себе всякие чудеса отех краях, куда она течет, и хотя воображение мое быстро иссякало, ястремился все дальше, все дальше и, наконец, совсем терялся в созерцанииневидимых далей. Вот видишь ли, мой милый, так же ограничены в своемкругозоре и так же счастливы были наши исполины-праотцы! Как простодушны ихчувства и творения! Когда Улисс говорит о безбрежном море и беспредельнойземле, это звучит так правдиво, человечно, искренне, наивно и таинственно.Что мне в том, если я ныне за любым школьником могу повторить, что землякругла? Человеку нужно немного земли, чтобы благоденствовать на ней, и ещеменьше, чтобы в ней покоиться. А теперь я водворился здесь, в княжеском охотничьем замке. С хозяиномего вполне можно ужиться: он человек простодушный и обходительный. Толькоего окружают странные люди, я никак не могу понять их. Едва ли они жулики,но и на честных людей не похожи. Иногда они кажутся мне честными, однаковерить им я все же не могу. Досадно мне еще, что князь часто говорит опредметах, о которых знает понаслышке или по книгам, и при этом смотрит наних с чужой точки зрения. Он и во мне ценит больше ум и дарования, чемсердце, хотя оно - единственная моя гордость, оно одно источник всего, всейсилы, всех радостей и страданий. Ведь то, что я знаю, узнать может всякий, асердце такое лишь у меня. 25 мая У меня был один замысел, о котором я решил не писать вам, пока он неосуществится. Теперь уж все равно, раз из него ничего не вышло. Я хотел идтина войну; это была моя давняя мечта. Главным образом из-за этого я и поехалсюда с князем, так как он генерал н-ской службы. Во время одной из прогулокон всячески меня разубеждал, и только в том случае, если бы это былострастное влечение, а не прихоть, мог бы я не внять его доводам. 11 июля Говори что хочешь, а я не могу оставаться здесь дольше. Что мне делатьу князя? Я начинаю скучать. Князь обходится со мной как нельзя лучше, и всеже я не на своем месте. В сущности, у нас нет ничего общего. Ему нельзяотказать в уме, но уме весьма заурядном; его общество занимает меня небольше, чем чтение умело написанной книги. Пробуду здесь еще неделю, а затемопять пущусь в странствия. Удачнее всего я занимался здесь рисованием. Князьчувствует искусство и чувствовал бы еще больше, если бы не замкнулся в кругуплоских научных понятий и самой избитой терминологии. Случается, я скрежещу,зубами, когда со всем жаром воображения открываю ему природу и искусство, аон, думая блеснуть, вдруг изрекает какую-нибудь прописную истину! 16 июля Да, я только странник, только скиталец на земле! А чем вы лучше? 18 июля Куда я собрался? Откроюсь тебе по секрету. Еще две недели мне придетсяпробыть здесь, а затем я надумал посетить н-ские рудники, но дело вовсе не врудниках. Я хочу быть поближе к Лотте - вот и все. Я смеюсь над собственнымсердцем... и потворствую ему. 29 июля Нет, все хорошо! Все отлично! Мне быть ее мужем! О господи боже, менясотворивший, если бы ты даровал мне это счастье, вся жизнь моя была быбеспрерывной молитвой. Я не ропщу, прости мне эти слезы, прости мне тщетныемечты! Ей быть моей женой! Если бы я заключил в свои объятия прекраснейшеесоздание на земле... Я содрогаюсь всем телом, Вильгельм, когда Альберт обнимает ее стройныйстан. Сказать ли правду? А почему бы не сказать, Вильгельм? Со мной она былабы счастливей, чем с ним! Такой человек, как он, не способен удовлетворитьвсе запросы ее сердца. В нем нет чуткости... Как бы это объяснить? Он неспособен всем сердцем откликнуться, ну, скажем, на то место любимой книги,где наши с Лоттой сердца бьются согласно; и в сотне других случаев, когданам приходится выражать свои чувства по поводу поведения третьего лица.Зато, милый Вильгельм, он любит ее всей душой, а такая любовь заслуживаетвсяческой награды! Докучный посетитель прервал меня. Слезы мои высохли. Я отвлекся.Прощай, мой милый! 4 августа Это не только мой удел. Всем людям изменяют надежды, всех обманываютожидания. Я навестил мою знакомую в домике под липой. Старший мальчуганвыбежал мне навстречу; его радостный возглас привлек и мать. Она казаласьподавленной, и первые слова ее были: "Вот горе-то, милый барин, мой Ганспомер!" Это был младший из детей. Я онемел. "А муж мой, - продолжала она, -воротился из Швейцарии ни с чем. Добрые люди помогли, а иначе ему пришлосьбы побираться дорогой; и вернулся больной, в лихорадке". Я не знал, чтосказать ей, и дал мальчику какую-то мелочь; она попросила меня принять вподарок несколько яблок, я взял их и покинул место печальных воспоминаний. 21 августа Во мне поминутно происходят какие-то перемены. Порой жизнь снова хочетулыбнуться мне, - увы, лишь на миг! Когда я забудусь в мечтах, у меня противволи возникает мысль: что, если бы Альберт умер? Тогда бы я и она... И ягонюсь за этой химерой, пока она не приводит меня к безднам, от которых яотступаю с содроганием. Я выхожу за город тем самым путем, по которому впервые вез Лотту натанцы, - все тогда было по-иному! И все, все миновало! Ни намека на прежнее,ни тени тех чувств, которыми тогда билось мое сердце. То же должениспытывать дух умершего, возвращаясь на развалины сгоревшего замка, которыйон, будучи владетельным князем, в расцвете сил воздвиг и украсил всемидарами роскоши, а умирая, с упованием завещал своему любимому сыну. 3 сентября Порой мне непонятно, как может и смеет другой любить ее, когда я такбезраздельно, так глубоко, так полно ее люблю, ничего не знаю, не ведаю и неимею, кроме нее! 4 сентября Да, ничего не поделаешь! Как природа клонится к осени, так и во мне ивокруг меня наступает осень. Листья мои блекнут, а с соседних деревьевлистья уже облетели. Кажется, я писал тебе вскоре после приезда об одномкрестьянском парне? Теперь я снова осведомился о нем в Вальхейме; мнеответили, что его прогнали с места и больше никто ничего не слышал о нем.Вчера я встретил его невзначай по дороге в другое село; я заговорил с ним, ион рассказал мне свою историю, которая особенно тронула меня, как ты безтруда поймешь из моего пересказа. Впрочем, к чему, это? Отчего не храню япро себя то, что меня мучит и оскорбляет? Зачем огорчаю тебя? Зачемпостоянно даю тебе повод жалеть и бранить меня? Ну, все равно! Быть может, иэто мой удел. С тихой грустью, в которой чувствовалась некоторая робость, пареньсперва только отвечал на мои вопросы; но очень скоро, осмелев, как будтоопомнившись и освоившись со мной, он покаялся мне в своих проступках ипожаловался на свои беды. Как бы мне хотелось, друг мой, представить на твойсуд каждое его слово! Он признался мне, и даже с увлечением, упиваясь радостью воспоминаний,рассказал, что страсть его к хозяйке росла день ото дня, что под конец он незнал, что делает, что говорит, не знал, куда себя девать. Не мог ни есть, нипить, ни спать; кусок застревал у него в горле; он делал не то, что надо; ачто ему поручали, забывал сделать; как будто бес какой вселился в него; ивот однажды, зная, что она пошла на чердак, он пошел, или, вернее, егопотянуло за ней следом. Она не стала слушать его мольбы, тогда он решиловладеть ею силой; он сам не помнит, что с ним сталось, и призывает бога всвидетели, что намерения его всегда были честные и ничего он так не желал,как обвенчаться с ней и прожить вместе весь век. Рассказав это, он вдругстал запинаться, как будто хотел сказать еще что-то и боялся говоритьначистоту; наконец он мне поведал, все еще смущаясь, что она разрешала емукое-какие вольности и допускала между ними некоторую близость. Он прервалсебя два-три раза и снова клялся и божился, что вовсе не хочет, как онвыразился, очернить ее, он любит и уважает ее по-прежнему, и такие слованикогда не сошли бы у него с языка, если бы он не хотел мне доказать, что несовсем уж он выродок и сумасшедший. И тут, любезный друг, я опять завожусвою старую песню, которую не устану твердить. Если бы я мог изобразить тебеэтого парня таким, как он стоял передо мной, каким стоит до сих пор! Если быя мог найти настоящие слова, чтобы ты почувствовал, как трогает, как должнатрогать меня его участь! Но довольно об этом! Ты знаешь мою собственнуюучасть, знаешь меня самого и потому без труда поймешь, что именно влечетменя ко всем несчастным, а к этому в особенности. Перечитывая письмо, я заметил, что забыл досказать конец моей истории;впрочем, он и так ясен. Хозяйка стала сопротивляться. На помощь подоспел еебрат, а тот давно уже выживал моего знакомца, боясь, как бы из-за вторичногозамужества сестры от его детей не ускользнуло богатое наследство, на котороеони рассчитывают, потому что сама она бездетна; братец прямо вытолкал его издома и так раззвонил об этом повсюду, что хозяйка, если бы и захотела, немогла бы взять его обратно. Теперь она наняла нового работника; из-за негоона, говорят, тоже ссорится с братом, и все в один голос твердят, что онарешила выйти за него, - этого уж, сказал мой знакомец, он никак не потерпит. Все, что я тебе рассказываю, ничуть не преувеличено и не смягчено,наоборот, по-моему, я ослабил, очень ослабил и огрубил рассказ, потому чтоизлагал его языком общепринятой морали. Значит, такая любовь, такая верность, такая страсть вовсе непоэтический вымысел; она живет, она существует в нетронутой чистоте средитого класса людей, которых мы называем необразованными и грубыми. А мы отнашей образованности потеряли образ человеческий! Прошу тебя, читай мойрассказ с благоговением! Я сегодня весь как-то притих, записывая его; тывидишь по письму, что я не черкаю и не мараю, как обычно. Читай, дорогоймой, и думай, что такова же история твоего друга! Да, так было и так будетсо мной, а у меня и вполовину нет мужества и решительности того бедногогоремыки, с которым я даже не смею себя равнять. 5 сентября Она написала своему мужу записочку в деревню, где он находится поделам. Записка начиналась: "Дорогой, любимый, возвращайся как можно скорее!Жду тебя с несказанной радостью". Тут как раз явился один приятель исообщил, что по некоторым причинам мужу придется задержаться. Записка небыла отослана, а вечером попала мне в руки. Я прочел ее и улыбнулся; онаспросила, чему я улыбаюсь. "Воображение - поистине дар богов! - вскричал я.- Я на миг вообразил, будто это написано мне". Она прервала разговор, онявно был ей неприятен, я замолчал тоже. 6 сентября Долго я не решался сбросить тот простой синий фрак, в котором танцевалс Лоттой; но под конец он стал совсем неприличным. Тогда я заказал новый,такой же точно, с такими же отворотами и обшлагами, и к нему опять желтыепанталоны и жилет. Все же он не так мне приятен. Не знаю... может быть, со временем яполюблю и его. 12 сентября Она уезжала на несколько дней за Альбертом. Сегодня я вошел к ней вкомнату; она поднялась мне навстречу, и я с невыразимой радостью поцеловалее руку. С зеркала вспорхнула и села к ней на плечо канарейка. "Новый друг!- сказала она и приманила птичку к себе на руку. - Я купила ее для моихмалышей. Посмотрите, какая прелесть! Когда я даю ей хлеба, она машеткрылышками и премило клюет. И целует меня, смотрите!" Она подставила птичкегубы, и та прильнула так нежно к милым устам, словно ощущала всю полнотусчастья, которое было ей дано. "Пусть поцелует и вас", - сказала она и протянула мне канарейку. Клювикпроделал путь от ее губ к моим, и когда он щипнул их, на меня повеялопредчувствием сладостного упоения. "В ее поцелуе есть доля алчности, - заметил я. - Она ищет пропитания, ипустая ласка не удовлетворяет ее". "Она ест у меня изо рта", - сказала Лотта и протянула ей несколькокрошек, зажав их между губами, на которых сияла улыбка невинно-участливойлюбви. Я отвернулся. Зачем она это делает? Зачем раздражает мое воображениекартинами неземной чистоты и радости, зачем будит мое сердце от сна, вкоторый погружает его порой равнодушие к жизни? Впрочем, что я? Она так мневерит! Она знает, как я люблю ее! 15 сентября Меня бесит, Вильгельм, когда я вижу людей, не умеющих ценить и беречьто, что еще есть хорошего на земле. Ты, конечно, помнишь ореховые деревья,под которыми мы сидели с Лоттой у славного ш-ского пастора, великолепныеореховые деревья, всегда доставлявшие мне истинное наслаждение. Какой уют,какую прохладу давали они пасторской усадьбе, какие они были ветвистые! Исколько с ними
