Студопедия — Глава 24. «Неужели я в Гамбурге? И почему мне раньше не приходилось выезжать за границу Берлина?
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Глава 24. «Неужели я в Гамбурге? И почему мне раньше не приходилось выезжать за границу Берлина?






POV Том

«Неужели я в Гамбурге? И почему мне раньше не приходилось выезжать за границу Берлина?

В отличие от нашего города, здесь я не чувствовал то, что чувствует рядовой турист. Я переливался из состояния «неуютно» в «крайне фигово». Может, это было связано с тем, что этот город - оплот боли моей второй половинки, моего брата-близнеца, моей единственной любви? Однако я стал поэтом…

Но я все-таки был бывшим полицейским. И естественно, узнать адресок не составило труда.

Только я нервничал, очень нервничал... чертовски нервничал. Черт, я НЕРВНИЧАЛ!

Я потеребил в кармане успокоительный перстень. Почему я его не надел?

Потому что так же, как я отдал ангела-хранителя тебе, ко мне может прийти часть твоей сущности. Какая именно часть? Я не знал. А что, если Судья станет мной? Сделаю ли я лучше или наврежу? Не знаю, поэтому пока не буду.
Солнце немного согревало и ободряло.

Так запросто идти к своему отцу, которого не видел много лет сознательного возраста... Я не знал его, совсем не знал, все, что у меня от него было - имя, фамилия, адрес и внешние черты.

Гамбург большой, и ты мог бы пойти куда угодно. Ведь долгое время твоим приютом были его улицы, колония. Ты мог уйти к своим приятелям, сокамерникам, в притон, просто возвратиться в мир одиночества улиц и подвалов.
Но я точно знал, ты этого не сделал.

Ты изменился, я изменил тебя, Билл. И ты хотел домой, хотел в единственное родное место.

Меня уже много времени что-то не пускало в твое сознание. И я знал, что. Как обезумевшая собака, она не признавала меня, рычала и грозилась разорвать. Но и тебя она не выпускала из дома.

А знаешь почему?

Она рвалась с поводка в лес, быть волком, жить на свободе. Но она не понимала, что не сможет выжить без вкусной пищи и теплого дома, без ласковых рук хозяина. История ее безумия была ужасна.

Она была верна своему хозяину, охраняла его, была частью его. Любой его обидчик испытывал на себе ее зубы. И в эти моменты, когда кровь покрывала ее морду, когда рваная плоть кусками лежала у ее лап, она почувствовала ЭТО.

Это была власть, безграничная власть над жизнью, мгновение силы, мгновение воли, когда она была сама за себя, когда она была сильнейшей. Но мгновение быстро уходило, а она шла в дом за хозяином.

Так было очень долго, много кто хотел причинить боль хозяину, а собака рвалась мстить. За этой минутой, за этой дозой власти. Она упивалась ею, она впадала в безумие, медленно, но верно.

Но хозяин почему-то стал меняться. Теперь он прощал, придерживал ее на поводке. И как же она могла простить ему это? Он лишал ее этих минут, этих чувств, принижал ее, снова делал только собакой! А она хотела большего!
Но все же она была привязана к хозяину, она хотела бы сама найти преступников, но не знала, как и почему люди причиняют боль. Что ей было делать? Она не могла уйти.

И как наркоман изобретает хитроумный план, чтобы достать дозу, в собачий ум пришла мысль. В прошлом хозяина! Он забыл, но память имеет свойство хранить. И она была готова бежать куда угодно.

Но тут встал хозяин. Поводка не хватило. Злость и безумие охватили ее. Ее лишали этого! И она осмелилась - она укусила хозяина. Никого не подпускала к нему, однако и его не выпускала. Но поводок был короток.

Зубами прогрызла все двери, она ворвалась в дом. И посмотрела в глаза хозяину. Яд был в зрачках - он медленно, но верно отравлял обоих.

Теперь хозяин был как слепой, она могла вести. Так было не всегда. Он сопротивлялся, он затягивал на ее шее поводок, он прикрикивал на нее, не давал.

Ей хотелось убить, но она не могла. Собачья природа не давала уйти ей от хозяина. Она была навеки с ним. До смерти. Привязанная.

Ее безумие зашло так далеко, что она могла силой заставить хозяина указать на «преступника». Боль, она научилась причинять боль.

Это Судья, Билл. Это его суть. Он был лишь твоей собакой, охранником, вышедшим из-под контроля.

Но что было делать? Заставить ли вспомнить теплые руки и миску с едой или просто застрелить, избавив от мук жажды крови? Я не знал.

Но все-таки шел. Шел, чтобы быть рядом, когда это случится.

Едва видный номер на облупившемся красном заборе. Он-то мне и нужен был. Что ж, пора... Настало время взглянуть в глаза прошлому, чтобы открыть дверь в будущее. Дверь - в глазах прошлого. Поняв свои ошибки, мы прокладываем дорогу дальше.

Вздохнув, я толкнул калитку. Она отозвалась скрипом давно не смазываемых петель. Она сомневалась. Не сомневайся, я ведь тоже часть этого дома.

Осенний сад выглядел печально, траву собрали и сожгли чьи-то заботливые руки. Я шел по едва заметной каменной дорожке к дому.

Обветшалая веранда приветствовала меня скрипом половиц. И тебе здравствуй.

Набрав побольше воздуха, я постучался в дверь. Пора.

Из-за нее послышался хриплый, но не старческий голос, в котором угадывалась большая сила воли, видная только в голосе и чертах лица:

- Кто там?

Что же было ответить? Пошутить? Но я никогда не оскверню честь дома моего брата, а значит, и моего тоже.

- Это я, папа.

Я ответил честно. Я знал, это он. Не помня голоса, я угадывал что-то родное и забытое.

Дверь открылась, на меня смотрел мужчина с поседевшими волосами, залегшими у глаз морщинами, в старой одежде, небритый. Я бы не узнал его, если бы не карие глаза, такие как у нас с тобой, которые полны молодого блеска и которые так и говорили: «Не смотри на кажущуюся немощность, я еще силен, я все так же горд!» Но в мгновение они наполнились удивлением и испугом.

- Томас?! - он попятился назад.

- Я... папа, неужели ты не рад меня видеть? – спросил я совершенно искренне.

Наконец, поняв, что я пришел не искать ссор, он обнял меня, по-настоящему крепко, по-отечески. Так никогда не обнимал меня Гордон. Я слышал всхлипы на плече.

- Том, сынок... ты так... ты такой... Господи, спасибо тебе, ты услышал мои молитвы! Ты простил старика! Ты дал мне второй шанс... Господи...

И еще всхлипы. Я чувствовал, что слеза чертит линию по моей щеке. Я долго не понимал, мне казалось - я забыл его, я не помнил, он мне не нужен. И только потеряв тебя, я понял, насколько был не прав, считая отца чужим.
Он неожиданно отстранился и спешно вытер лицо.

- Ой, что же я... садись! Только... у меня и нет ничего, чтоб угостить-то...

- Да ладно, пап, - я улыбнулся, - У меня с собой. Сейчас достану... – я потянулся к сумке.

Он сел на диван и закрыл лицо руками. Плечи затряслись.

- Что с тобой, пап? - я сел рядом.

- Томас, до чего же я докатился... Мне так стыдно, так больно. Ты пришел ко мне, а я! Я, старый дурак, мне нечем даже тебя накормить, не показать даже где я живу! Вот! - он обвел руками дом, - Этот дом когда-то был красивым! А теперь... от него, как и от меня, мало что осталось. Смотри, кем стал твой отец.

- Папа, мне неважно кто ты и где ты живешь! Я пришел к тебе, и пусть бы даже ты был никем, ты в первую очередь был бы моим отцом, слышишь?

Он наконец-то поднял глаза.

- Значит, ты готов принять меня таким? Значит, ты простил меня? Ведь это я разлучил вас...

Я обнял его, как не обнимал никого. Такие объятья предназначены только отцу.

- Я приму тебя любым, буду любить тебя хоть каким. Я давно простил тебя, хоть и недавно понял, насколько сильно хотел увидеть тебя и вот так обнять.

- Спасибо, сынок... а ваша мать? Симона не простила?

Я вздохнул.

- Я не знаю точно. Но думаю, твой отъезд и тебя она приняла. Вот только Билла она тебе до сих пор не простила.

- И я бы не простил. Знаешь, там... Очень неприятная история.

- Но ты должен ее мне рассказать. Я должен знать.

- Я понимаю. Я тогда был молод, горд. Мне не хватало терпения. Вы тогда еще недавно совсем родились. Мы жили в Берлине. У вашей мамы был один давний поклонник. Можно сказать, она отказала ему, выйдя замуж за меня. Не знаю, почему. Даже после свадьбы он не прекращал приходить к нам, играть с вами, дарить ей небольшие подарки. Ничего больше. Но мне, молодому, этого было достаточно. Я пытался прекратить это по-всякому... но Симона защищала его. В итоге, я не выдержал. Я не мог уехать просто так, не отомстив. И я взял Билла, потому что он был младшим и любимчиком Симоны. Я уехал сразу после оформления развода, спрятав все следы. Потом я понял, что совершил глупость, но моя чертова гордость... Я перестал скрываться, но надо было жить дальше.

- Его звали Гордон?

- Да. Как она сейчас?

- Замужем за ним. И знаешь, она счастлива. Он очень нас поддержал в начале, обеспечил... Теперь он мой отчим.

- Я правда рад за нее, она заслужила счастья.

- А что дальше?

- Мы купили этот дом, отремонтировали его. А веранду даже делали вместе с Билли. Но как-то я понял, что мы не сможем жить в достатке, если я буду так много времени уделять дому. Можно было нанять няню, я даже пытался. Но выходило каждый раз одно и то же. Они не могли делать все в доме и следить за Биллом. Он ведь маленький был шебутной. А тут я встретил Элену. Она была матерью-одиночкой, симпатичной, образованной. Она никогда не говорила, кто был отцом ее Джека, избегала об этом рассказывать. Как-то обоюдно мы решили жить вместе. Это не было любовью, скорее симпатией, взаимовыгодой. У нее и сына была крыша над головой, еда, одежда... А взамен она делала все дома, воспитывала сыновей, готовила. Она была неплохим человеком, Билл никогда на нее не жаловался. Она наказывала его не очень строго, проверяла уроки, водила в зоопарк и кино.

Когда оба мальчика были уже взрослыми, моя карьера пошла в гору. Чтобы обеспечить нашу семью всем необходимым, я пропадал на работе, мне нужно было это повышение. Поэтому мне некогда было разбираться в жалобах Билла на издевки Джека, которые я принимал за подростковое. Мне некогда было разбираться, откуда взялись синяки у Билла, почему он красится и отчего жмется в угол. Я не успевал реагировать на компании Джека, его частое пропадание, пьянство и курение. Я предоставил все Элене. Как оказалось, это было моей фатальной ошибкой.

Я, кстати, случайно узнал, чьим сыном был Джек. Это был известный насильник из Дюссельдорфа. Его взяли за год до переезда Элены и Джека в Гамбург. Гены сказались.

- Я знаю эту историю. Я несколько недель проработал в полиции Берлина. Расследовал дело Джека Хофкарнера.

Я не хотел рассказывать, что это дело было и делом Билла тоже.

- Значит, он пошел по стопам отца.

- Да.

- И что с ним теперь?

- Погиб.

- Понятно. А как же ты? Кем стал ты?

- Да никем особенным. Сначала учился, потом закончил кадетское, устроился в полицию. Но потом меня подстрелили в плечо, я лежал в больнице. Мы познакомились с Биллом, начали общаться. Меня поразило наше внешнее сходство и одна фамилия. Совпадение раскрыла мама. Она рассказала мне все.

- Мой мальчик... А я так и не смог рассказать все Би.

Раздался звук открывающейся двери. На пороге возникло изумленное лицо Билла.

- Том? Как ты здесь...

- Здравствуй, Билл, - я подошел и обнял его. Он явно не ожидал.

Но его руки ответно обвились вокруг моей шеи, а тело обмякло. Я с трепетом ткнулся носом в его шею, понимая, как скучал, как мне его не хватало. Я стоял спиной, поэтому рисковал немного…

И тихо поцеловал тонкий изгиб шеи. Боже, как все изменилось... То, что я ощущал к тебе - это была прежде всего неизъяснимая нежность, которой нет названия. То, что вело меня через все. Одна только жажда твоей улыбки, твоего слова, твоего прикосновения. Это и есть любовь, настоящая любовь. И брата, и друга, и парня... и просто любовь к человеку, перед чьей силой воли я готов преклониться.

Только ты.

- Я так скучал, - прошептал ты мне на ухо.

- Я не мог без тебя.

С неохотой я оторвался от приятного ощущения твоего тела рядом и повернулся к папе. На его лице снова стояли слезы, только уже другие.

Он улыбался, он был счастлив.

- Мои мальчики, мои детки, - он поднялся и тоже обнял нас, - Мы вместе. Теперь мы точно сможем все... Все-все.

И правда, вместе мы были больше, чем семья. Мы - это мир.

***
Ночной холод врывался в окна. Камин согревал нас от него, объединял. Папа спал на диване, а мы сидели. Мы вспомнили все, рассказали друг другу жизнь. Мы сблизились как никогда. Я знал, больше мы не расстанемся.

Почему так странно быть здесь, не давая себе воли прикоснуться к самому дорогому, что у нас есть - друг к другу?

- Почему нас разлучили?

- Почему мы прошли такой большой и жестокий путь, чтобы быть вместе?

- Почему не можем просто быть собой?

- Почему не можем все вернуть и исправить?

- Это все...

- Большая ошибка.

- Но нам надо бороться.

- Ты понял, кто такой Судья?

- Да. Но почему сейчас он молчит?

- Преграда любви самая непробиваемая.

- Ты знаешь, что делать?

- Нет. Но догадываюсь.

- Сейчас?

- Нет... сейчас нет.

- А что сейчас?

- Мы.

Ты встал, подавая мне руку. Я взял ее, поднимаясь с пола. Ты вел меня наверх, туда, где холодно. Но так мы могли быть еще ближе, отдавая друг другу тепло.

Холодная комната. Твоя комната. Ты сел на кровать. Я был рядом. Взял твою руку и поднес к губам.

Столько боли принесла она... Но я знал, она умела быть ласковой. Губы наткнулись на привкус металла. Колечко, мое колечко.

Я улыбнулся и достал из кармана твое, снял с твоего пальчика свое.

- Почему? - вопросительный взгляд.

- Я хочу иначе.

- Как?

Вместо ответа я прошептал:

- Согласен ли ты, Вильгельм Каулитц, быть со мной в радости и в горе, в богатстве и бедности, в здравии и в болезни, в жизни и в смерти, каждый день, каждую минуту?

- Согласен, - улыбка озарила твое лицо. А я надел кольцо вновь на безымянный палец твоей руки.

- Теперь ты, - я протянул перстень.

- Согласен ли ты, Томас Каулитц, быть со мной в радости и в горе, в богатстве и бедности, в здравии и в болезни, в жизни и в смерти, каждый день, каждую минуту?

- Согласен, - на моем пальце жил теперь символ нашей неразрывной связи.

- А теперь... – прошептал ты.

- Скрепим, - закончил я.

Наши губы плавно коснулись, окутываясь в момент прикосновения, момент нежности. Я чувствовал твой теплый язык у себя во рту, отвечал.

Только наша ночь, только наша любовь.

Руки сплетались, ободряя теплом. Тела сливались в одно. Теплые губы, нежные прикосновения, странные ласки.
Мы вместе, это была наша ночь. Не брак, хоть и очень похоже.

Долгие минуты ласк, тянущиеся бесконечно, пока ветер снаружи играл ветками деревьев, пока ночной холод сгонял всех вместе, пока луна любопытно заглядывала в окно. Их зависть, их удивление, их грусть и радость тоже были нашими. Как свадебные подарки, но не свадьба. Это таинство, священный обряд, это свято...

Как ночь и день, тьма и свет, ангел и дьявол, молитва и проклятье, кровь и святая вода. Несовместимы, но братья, разлучены, но вместе.

Только мы.

Момент, и мы одно. Мы больше, чем рядом, больше, чем люди, больше, чем братья, выше, чем любовники.

Наша любовь другая.

Движение - стон. Еще одно - вскрик. Песня любви, музыка ночи, слова тел в нашем исполнении.

Еще раз, еще один - и заключительный аккорд.

- Я люблю тебя.

- И я тебя.

- Теперь мы навсегда вместе.

- Навечно.

- Мы все исправим.

- Мы сможем все вернуть.

- Нам никто не помешает.

- Никто.

Я не ошибся. Мы - это мир...»







Дата добавления: 2015-10-01; просмотров: 311. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Функция спроса населения на данный товар Функция спроса населения на данный товар: Qd=7-Р. Функция предложения: Qs= -5+2Р,где...

Аальтернативная стоимость. Кривая производственных возможностей В экономике Буридании есть 100 ед. труда с производительностью 4 м ткани или 2 кг мяса...

Вычисление основной дактилоскопической формулы Вычислением основной дактоформулы обычно занимается следователь. Для этого все десять пальцев разбиваются на пять пар...

Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Закон Гука при растяжении и сжатии   Напряжения и деформации при растяжении и сжатии связаны между собой зависимостью, которая называется законом Гука, по имени установившего этот закон английского физика Роберта Гука в 1678 году...

Характерные черты официально-делового стиля Наиболее характерными чертами официально-делового стиля являются: • лаконичность...

Этапы и алгоритм решения педагогической задачи Технология решения педагогической задачи, так же как и любая другая педагогическая технология должна соответствовать критериям концептуальности, системности, эффективности и воспроизводимости...

ОСНОВНЫЕ ТИПЫ МОЗГА ПОЗВОНОЧНЫХ Ихтиопсидный тип мозга характерен для низших позвоночных - рыб и амфибий...

Принципы, критерии и методы оценки и аттестации персонала   Аттестация персонала является одной их важнейших функций управления персоналом...

Пункты решения командира взвода на организацию боя. уяснение полученной задачи; оценка обстановки; принятие решения; проведение рекогносцировки; отдача боевого приказа; организация взаимодействия...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.008 сек.) русская версия | украинская версия