Противоречивость новозаветных канонов и этики

«Сложная история развития христианских общин отразилась на христианской догматике. Едва ли найдётся в мире другая религия, которая заключала бы столько внутренних противоречий, нелогичности, несообразностей, как христианская. Если оставить противоречия между отдельными евангелиями как сравнительно маловажный факт и если ограничиться только основными понятиями христианства, то нельзя не подивиться непримиримыми противоречиями, которые мы здесь находим.

Идея всемогущего и всеблагого Бога резко противоречит идее страдающего Бога, искупающего своей смертью грехи людей [310].

Та же идея всеблагого, всемогущего Бога противоречит идее греховности всего человеческого рода, учению о загробном воздаянии и мучениях грешников [311]. Если Бог всемогущий[312], то он должен был устроить к всеобщему благополучию судьбу мира и людей, не обрекая вечной муке людей за то, что он сам же их создал дурными.[313]

Бросается в глаза логическая нелепость христианского догмата троичности Бога. Бог един и в то же время их три: Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой. Бог-Отец посылает своего сына на землю, и тот там рождается от Бога-Духа Святого и женщины. Будучи на земле, этот Бог-Сын постоянно говорит людям, что он лишь творит волю пославшего его отца, а не свою; он молится своему отцу, прося у него силы, чтобы перенести тяжёлую казнь, просит даже избавить от этой казни[314]. И вот оказывается, что он, и его отец, и Святой Дух, который тоже является его отцом, оплодотворившим его мать — всё это один и тот же Бог. Понять это человеческим умом невозможно. Объясняется же эта путаница просто тем, что составные части пресвятой троицы взяты из разных источников: Бог-Отец — это еврейский Яхве-Саваоф; Бог-Сын — это мессия-спаситель, сложный образ которого мы уже выше рассматривали; Бог-Дух Святой — это плерома, отвлечённое божественное начало гностиков[315], которое ставилось ими неизмеримо выше еврейского Бога Яхве и даже отчасти противопоставлялось ему. Беспринципное соединение этих различных идей и дало христианству троицу.

Многочисленны и другие догматические противоречия и логические неувязки в христианском вероучении.

Эта противоречивость догматов, эта сложная идеология христианства порождены той ожесточённой догматической борьбой между отдельными направлениями, которая сама была отражением борьбы разных классовых сил и интересов, представленных в раннем христианстве. Но массы верующих отнюдь не смущались догматическими противоречиями. И это понятно.

Ведь христианство зародилось как религия рабов и угнетённых масс, которым меньше всего нужна была догматика; им нужна была вера в доброе божество, в Спасителя, нужно было религиозное утешение. Если вообще в религии эмоциональный элемент преобладает над рассудочным, то в массовых мессианистских религиозных движениях это сказывается особенно резко.[316]

Когда же в христианские общины стали вливаться люди иных классов — представители образованного римско-эллинистического общества, пропитавшиеся духом позднегреческой философии с её утончённым идеализмом — они принесли в христианство свои интересы и идеи, но связать концы с концами в догматике не удалось.

 

Как путана и сумбурна догматика христианства, так же противоречива и неясна его этика. Наряду с утончённой моралью стоиков, наряду с нравственными принципами, соответствующими настроениям рабов и угнетённых, в христианстве отразились грубые, отталкивающие понятия паразитов-рабовладельцев.

В самом деле. В евангелиях и посланиях можно найти ряд нравственных или чисто житейских высказываний, не противоречащих этике и житейской мудрости нашего времени. Например: дерево познаётся по его плодам; не следует вливать новое вино в старые мехи; никто не пророк в своём отечестве; никто не может служить одновременно двум господам; оскверняет человека не то, что входит в него, а то, что выходит из его уст; не ищи сучка в глазу брата своего, а сначала вынь бревно из своего собственного глаза; не человек для субботы, а суббота для человека; нетрудящийся да не ест и т.п. Все эти здравые моральные идеи взяты христианством из античных философско-этических систем, главным образом у стоиков, особенно у Сенеки — «дяди христианства», как его называл Энгельс.

Но тут же рядом с этими дельными моральными принципами, в новозаветной литературе, в том числе в евангелиях, встречаются и мысли, возмутительные для элементарного нравственного сознания. Иисус публично отрекается от своей матери и от братьев (Мф. 12:47-50). Он не отпускает своего ученика, желающего исполнить свой семейный и моральный долг — похоронить своего отца (там же, 8:21-22). Он ставит всем в пример жулика-управляющего, ловко избавившегося от заслуженного наказания, и по этому поводу даёт совершенно серьёзно, без всякой иронии, такой совет: «Приобретайте себе друзей богатством неправедным» (Лк. 16:1-9). Наконец, даже с каким-то цинизмом смакуется евангелистами отвратительное моральное правило, что имущему надо ещё прибавить, а у неимущего отнять и то последнее, что у него есть: и это не случайная обмолвка, ибо мысль эта повторена в евангелиях пять раз — по два раза у Матфея и Луки и раз у Марка (Мф. 13:12; 25:29; Мк. 4:25; Лк. 8:18; 19-26). Всё это скотская мораль рабовладельцев и ростовщиков.

Противоречивость христианской этики была прямым отражением изменения классового состава христианских общин. Вначале они состояли из еврейской бунтарской бедноты и были проникнуты боевым апокалипсическим духом. Когда же этот дух выветрился (после поражения иудейского восстания), настроения угнетённых масс отразились в христианстве в виде прославления бедных и осуждения богатых: «Горе вам богатые! Ибо вы уже получили своё утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете» (Лк. 6:24-25). «Придите ко Мне, все труждающиеся и обременённые, и я успокою вас» (Мф. 11: 28). «Так будут последние первыми, и первые последними» (там же, 20:16).

Однако, выражая сочувствие рабам и угнетённым, обещая им награду на небесах, авторы евангелий и не думали ставить вопрос об освобождении рабов здесь на земле. Рабство представлялось им вещью естественной и не вызывающей сомнений. А когда христианские общины стали пополняться и за счёт рабовладельцев, богатых, то в евангелиях ещё ярче отразился взгляд на рабов как на совершенно бесправные существа.[317]

Например, по словам Евангелия от Луки, Иисус даёт своим слушателям такие советы: «Кто из вас, имея раба пашущего или пасущего, по возвращении его с поля, скажет ему: пойди скорее садись за стол? Напротив, не скажет ли ему: приготовь мне поужинать и, подпоясавшись, служи мне, пока буду есть и пить, и потом ешь и пей сам?» (Лк. 17:7-9). Автор подобного совета считал, видно, совершенно ненужным дать отдохнуть рабу после тяжёлой дневной работы.

Однако при всех противоречиях социальных и моральных принципов в евангельском христианстве всё же доминирует одна этическая норма: проповедь терпения, покорности, прощения обид. Именно в евангелиях эта проповедь доведена до крайности и, по существу, до невыполнимости. «Любите врагов ваших — учит Иисус — благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5:44). «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему другую» (там же, 5:39).

Христианская проповедь покорности и прощения с самого начала была на руку эксплуататорам»[318].