Как преодолеть пропасть

Если клетки мозга каждого из нас приспособлены к тому, чтобы дотягиваться друг до друга, то сам мозг приспособлен для коммуникации с себе подобными. Наша способность интуитивно или посредством общения проникать в мысли других дает человеку уникальное преимущество над всеми животными. Она позволила нашему виду создать для себя систему высокоорганизованных обществ, которые мы называем цивилизацией, и осуществлять дела столь смелые, что результатом их оказываются изменения среды нашего обитания в глобальном масштабе. Язык дает нам возможность жонглировать идеями, а наше интуитивное знание мыслей и замыслов друг друга делает наши отношения сложными, тонкими и глубокими.

Развитие языка радикально изменило ландшафт мозга, приспособив под свои нужды обширные его участки, ранее использовавшиеся для движения и сенсорного восприятия. Одним из результатов этих изменений стала асимметрия, отличающая человеческий мозг от мозга любого другого животного.

Коммуникация — вовсе не роскошь. У большинства видов животных она просто необходима для выживания. Непрерывный обмен информацией между живыми существами проходит по большей части бессознательно. Из желез одного животного вылетают феромоны и достигают ноздрей другого, передавая сигналы о правах на территорию или готовности к спариванию. Рефлекторное подергивание ушей и вращение глаз без слов предупреждают других членов стада о приближении опасности. Сложный танец пчелы, задаваемый загадочным генетическим механизмом, указывает другим пчелам в улье, куда лететь на фуражировку.

Несомненно, некогда коммуникация живых существ сводилась к реакциям на изменения в поведении или внешнем виде друг друга, мало чем отличавшимся от реакций на другие внешние стимулы. Но животные, хорошо умевшие улавливать эти изменения, должны были приобретать существенные преимущества перед остальными. Тот, кто сумеет вовремя отреагировать на реакцию соседа, вызванную шорохом в кустах, вместо того чтобы ждать, пока этот шорох донесется до его собственных ушей, сумеет и быстрее убежать от хищника, который, возможно, сидит в кустах. Точно так же тот, кто умел реагировать на потенциальную опасность более явно, мог способствовать выживанию тех, кто держался рядом и спаривался с ним, так что его гены получали больше шансов распространиться. Это должно было способствовать постоянному совершенствованию естественным отбором механизмов коммуникации между особями, которое в итоге привело к тому, что возникли виды, способные улавливать малейшие изменения выражений лица, жестов или видимых физиологических реакций, демонстрируемых себе подобными.

Некоторые виды на каком-то этапе своей эволюции совершили следующий шаг в развитии коммуникации: они сделали ее намеренной. Это изменение также сулило огромные выгоды. Представьте себе, что вы собака с выводком игривых щенков, один из которых постоянно запрыгивает вам на спину, и вы хотите заставить его больше этого не делать. Можно прекратить эту игру, укусив его. Это позволит вам добиться своего, но может повредить драгоценному вместилищу ваших генов, нанеся урон делу его (и их) выживания. И вот вместо этого вы щелкаете зубами, предупреждая детеныша и добиваясь того же эффекта, не сопряженного с риском. Точно так же лошадь, собака или рыба могут делать вид, что встают в позу готовности к драке, чтобы отпугнуть потенциального агрессора. Если сделать это достаточно убедительно, это позволит добиться желаемого эффекта, не вовлекая никого в потенциально опасную для обоих борьбу.

Гоминиды, которым повезло обзавестись свободными, подвижными руками, разработали особенно удобную разновидность преднамеренной коммуникации — жестикуляцию. Жесты по-прежнему играют немалую роль и в нашей современной жизни и нередко оказываются даже эффективнее слов: попробуйте описать спираль, не используя рук, или передать на словах смысл пожатия плечами. Жестикуляция не только служит нам ценным приложением к вербальной коммуникации, но и играет роль запасного языка, используемого в тех случаях, когда другие недоступны. Глухие дети, которых не учат языку жестов, сами придумывают сложные системы жестикуляции, включающие последовательности жестов, на первый взгляд похожие на предложения. Однако у таких детей не вырабатывается настоящего языка, и без него мир абстрактного мышления, по-видимо- му, остается для них недоступным. Поэтому глухих детей следует обучать формальному языку жестов, похожему по своей структуре и грамматическим правилам на разговорные языки.

Полтора-два миллиона лет назад жестикуляция потеснилась, уступив место “настоящему” языку. Развитие языка дало людям орудие, позволившее им подняться на более высокий уровень сознательности. Преднамеренная коммуникация с помощью поз и подражания в свое время позволила нашим далеким предкам сделать первый шаг от мира “здесь и сейчас” к другому, альтернативному миру, в котором детеныша не требуется кусать, а с дерзким соперником не обязательно драться. Но набор возникших в связи с этим возможностей был довольно ограниченным. Язык же открыл нам целую вселенную.

Представьте, какой могла бы быть ваша память, если бы вы не владели языком. Как бы вы запомнили, например, что бананы — хорошая еда? Банан физически нельзя хранить в голове, чтобы сравнивать с ним плоды, поэтому его образ должен храниться в виде сенсорных впечатлений о форме и цвете, гладкой кожуре и характерном запахе. Встретившись сно-

Речевые зоны нашего мозга располагаются преимущественно в левом полушарии, вокруг и над левым ухом. Главные из них — это зона Вернике, позволяющая нам разбирать слова других людей, зона Брока, позволяющая нам самим говорить (и, возможно, содержащая так называемый “грамматический модуль”), и угловая извилина, отвечающая за смысл.

ва с чем-то желтым, гладким и длинным, пахнущим как банан, вы сверяли бы эти сенсорные ощущения с записанными в памяти и понимали бы, что перед вами та самая хорошая еда.

В первом приближении можно считать, что именно так у нас сохраняются воспоминания (с языком или без языка), и эта система неплохо работает. Но что если вам захотелось просто вспомнить, что такое банан? Как извлечь из памяти сенсорные воспоминания о нем? Без какого-то символа, например названия, вам не за что будет зацепиться, чтобы извлечь образ банана из памяти. Его можно будет припомнить под влиянием внешних напоминаний (например, при виде еще чего-нибудь желтого), но произвольно, по собственному желанию вызвать этот образ в сознании будет гораздо сложнее. Научившись же навешивать на предметы и живых существ словесные ярлыки, вы сможете устроить у себя в голове удобную картотеку, где будут храниться разнообразные отображения окружающего мира. У вас появится возможность извлекать эти отображения по собственной воле, жонглировать ими, сопоставлять их и выдвигать новые идеи. Вы сможете пользоваться единым шаблоном, упорядочивая и структурируя свои мысли и придавая форму и постоянство представлениям, которые без шаблона оставались бы туманными. Это позволит размышлять об абстрактном: о честности, справедливости, авторитете и тому подобном.

Некогда наделив этими способностями наш вид, язык теперь наделяет ими каждого человека. Нейропсихолог Оливер Сакс в своей книге “Видящие голос: путешествие в страну глухих”, посвященной глухим людям и способам их общения, описывает глухого мальчика, которого в раннем детстве не обучили языку жестов: “У Джозефа было нормальное зрение, он умел классифицировать предметы, отличать их друг от друга, пользоваться ими... но, казалось, не был способен почти ни на что большее. Он не умел держать в голове абстрактные идеи, задумываться о них, играть, планировать. Казалось, он все воспринимает буквально, не может оперировать представлениями, гипотезами и возможностями, что для него закрыт путь в сферу воображения и переносного смысла”¹.

Стоит сделать этот прыжок в сферу воображения, и перед нами открываются беспредельные возможности создания мысленных концепций: нравственности, справедливости, Бога. Затем, передавая эти идеи другим, мы можем создавать социальные конструкты — правила поведения, судебные системы, религии — и тем самым давать практическое выражение своим возвышенным представлениям. 11ичего подобного нельзя достичь с помощью простых звуковых сигналов и жестикуляции.

Причины возникновения языка по-прежнему остаются тайной, но устройство нашего мозга дает нам некоторые ключи к ее разгадке. Главные речевые зоны нашего мозга располагаются в левом полушарии, в его височной (боковой) и лобной долях. Если посмотреть на горизонтальный срез мозга, сделанный на определенном уровне, мы увидим на месте этих зон отчетливый односторонний выступ (см. рис. на стр. 154). Соответствующие зоны правого полушария занимаются в основном обработкой информации об окружающих звуках и обеспечением пространственных навыков. Именно на эти зоны воздействуют ритм и музыка, там регистрируется местоположение окружающих объектов, там обрабатывается информация, связанная с тонкими манипуляциями, в том числе с жестами — но не с формализованными языками жестов. У некоторых приматов, судя по всему, имеются крошечные зачатки языковых зон, но у всех остальных животных эти зоны отсутствуют. Головной мозг у них более или менее симметричен, и их простые звуковые сигналы издаются и обрабатываются там же, где и все внешние звуки, причем в обоих полушариях.

Участок мозга, в котором развились речевые зоны, обладает множеством связей с расположенными в глубине структурами, участвующими в обработке сенсорных сигналов. Он входит в число модулей, обеспечивающих совмещение накопленных впечатлений, связанных с разными органами чувств, особенно с осязанием и слухом, и построение на их основе связных воспоминаний. Если исходить из того, что у наших непосредственных предков мозг был устроен примерно так же, как у современных приматов, можно решить, что способность к языку возникла в отделе мозга, объединявшем сразу несколько важных функций. Мозг человека умелого (по-видимому, первого представителя гоминид, совершившего прорыв в области языка) уже начал увеличиваться в размерах, и ему, возможно, стало не хватать места в черепной коробке, из-за чего могло начаться слияние этих соседних зон. В результате звуки оказались связаны с жестами, производимыми руками, а жесты — с синтезом воспоминаний из разнородной сенсорной информации.

Эволюции языка могла способствовать одна особая генетическая мутация. У многих приматов имеется ген FOXP2, но человеческая разновидность этого гена отличается от прочих и кодирует белок, в цепочке которого две аминокислоты заменены другими. В клетках, выращиваемых на питательной среде в лаборатории, эти два крошечных молекулярных отличия вызывают изменения активности не менее 116 других генов, многие из которых задействованы в развитии нервной системы и синтезе коллагена, хрящей и мягких тканей. Все это заставляет предположить, что данный белок способствует развитию как отделов мозга, так и структур голосового аппарата, делающих возможным возникновение речи².

За возникновением языка последовало быстрое присоединение к речевым зонам обширных участков левого полушария, разраставшихся так быстро, что это вызвало смещение зрительных зон в сторону затылка и присвоение языковыми центрами большей части области, ранее отвечавшей за пространственные навыки. Зрительные и пространственные функции, разумеется, также исключительно важны, и в правом полушарии они удержали свои позиции. Так началась дифференциация полушарий, которая привела к тому, что у каждого из них развилась специализация на собственных функциях, гораздо более выраженная, чем у других видов.