Проблемы с головой

Отделы префронтальной коры лобных долей вместе создают те качества, которые мы считаем ключевыми свойствами человеческой природы: способность планировать, испытывать эмоции, контролировать

психологии о кратковременной памяти свидетельствуют о том, что если мы не уделяем внимания какому-либо аспекту видимой картины, наши воспоминания о нем оказываются очень непродолжительными и поверх них может легко записаться информация о каком-либо последующем зрительном стимуле.

Хотя рабочая память и расширяет временные рамки сознания, ее необходимость для работы сознания не очевидна. Она представляется скорее механизмом, позволяющим перевести некую единицу восприятия (или их небольшую последовательность) в отчетливый осознанный образ посредством устной речи или проговаривания про себя. Хотя эпизодическая память, обеспечиваемая системой гиппокампа, как и рабочая память, для сознания не является необходимой, ее утрата представляет тяжелый умственный недостаток.

Итак, зрительное внимание обогащает сознание, хотя внимание и не необходимо для существования сознания. Внимание обеспечивается поступающей сенсорной информацией или планирующими частями мозга. Зрительное внимание может направляться либо на определенный участок поля зрения, либо на движущийся объект или несколько таких объектов. Точные нейронные механизмы, обеспечивающие этот процесс, пока по-прежнему обсуждаются. Но для интерпретации поступающей зрительной информации мозг должен задействовать некое объединение нейронов, возбуждение которых служит представлением о наилучшей интерпретации видимой картины, часто соревнующимся с другими возможными, но менее вероятными ее интерпретациями.

свои побуждения, выбирать и наделять мир смыслом. Что же происходит с людьми, чьи лобные доли функционируют неправильно?

История Финеаса Гейджа получила такую широкую известность потому, что это был первый достоверно описанный случай, указывающий на ту неудобную истину, что нравственность, свободная воля и ответственность за свои действия в буквальном смысле содержатся во плоти и могут быть удалены вместе с соответствующими структурами без удаления всей личности. С тех пор науке стало известно о многих других финеасах гейджах. Большинство из них получили травмы во вполне обычных ситуациях, часто по причине инсульта. Известно также немало случаев, когда в связи с нарушениями развития мозга у людей вообще не вырабатывались “высшие” психические функции.

Классический пример — пациент J.P. В детстве у него был нормальный коэффициент интеллекта и он вполне мог, если хотел, делать большинство дел (в том числе домашнее задание), как и любой обычный мальчик его лет. Однако его поведение в обществе было чудовищным. Он лгал, жульничал и воровал. Однажды он позаимствовал чужую перчатку, испражнился в нее и вернул владельцу. Когда он вырос, подобное поведение, как и можно было ожидать, неоднократно приводило его в тюрьму и психиатрическую лечебницу и получало обычные ярлыки: шизофрения, маниакальный синдром, психопатия.

Когда ему было около двадцати лет, он привлек к себе внимание неврологов Спаффорда Эккер- ли и Артура Бентона. Они отметили, что пациент был совершенно лишен чувства тревоги, способности осознавать собственное психическое нездоровье и способности извлекать уроки из наказаний. Они описали его состояние как “отсутствие осознания своего жизненного положения в целом, в том числе своих нынешних и будущих дней”.

Методы нейровизуализации (в том числе более не используемая процедура, в ходе которой делались инъекции воздуха в головной мозг, чтобы выявить наличие полостей) и диагностическая операция показали, что мозг пациента был отнюдь не в порядке. Лобная доля его левого полушария была сильно уменьшена в размерах — а лобная доля правого вообще отсутствовала. Эккерли и Бентон следили за /. Р много лет. В их окончательном отчете об исследованиях, подготовленном, когда пациенту было уже пятьдесят лет, он был описан как “все тот же простоватый, прямолинейный и страшно хвастливый мальчишка, каким он был в ю-летнем возрасте”. Их вердикт был следующим: “Пациент J. Р, сам того не ведая, был чужим в этом мире”²⁰.

Катастрофические повреждения мозга вроде того, что было у /. /?, встречаются редко, но различные нарушения работы префронтальной коры наблюдаются при многих расстройствах. С изменениями лктишю- сти в этой области, как мы уже знаем, сопряжены депрессивные и маниакальные состояния, а также шизофрения. Более того, результаты сканирования мозга людей, страдающих депрессией, и шизофреников, склонных к самоизоляции, демонстрируют немало общих черт, как и результаты сканирования мозга шизофреников и людей, страдающих острым маниакальным синдромом²¹. Мания (маниакальное поведение) составляет “светлую сторону” паранойи — состояния, при котором все в мире кажется связанным в грандиозную единую систему. Навязчивые параноидальные идеи шизофреников также вращаются вокруг тайных связей, но единство таких связей обычно не сулит ничего хорошего. Судя по имеющимся данным, аутизм также сопровождается аномалиями в работе префрон- тальной коры. Другие, не столь бесспорные данные, указывают на то, что агрессивное поведение и склонность к насилию также могут быть связаны с функциональными аномалиями лобных долей. Томографические исследования заключенных показали, что у многих из них имеются аномалии лобных долей, и психиатр Ицхак Фрид с медицинского факультета Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе предположил, что поведение людей, превращающихся в настоящих монстров, может объясняться функциональными нарушениями префронтальной коры. Вот что он писал в журнале “Ланцет”: “История знает массу случаев, когда группы людей, обычно молодых мужчин, нападали на других членов общества и жестоко истребляли их, часто при одобрении и поощрении со стороны властей. Жертвы таких нападений обычно беззащитны и не представляют непосредственной угрозы для нападающих. Самые яркие проявления этого феномена в XX веке включают истребление армян в Турции в 1915-1916 гг., евреев в Европе во время Второй мировой войны, камбоджийцев в период режима Пол Пота и жителей Руанды в ходе геноцида 90-х годов. В таких событиях часто играют определенную роль гражданские междоусобицы, тяжелые условия жизни и этнические конфликты, точно так же, как бедность и низкий уровень гигиены играют определенную роль в эпидемиях инфекционных заболеваний. Но всех этих событий не было бы без отчетливой трансформации индивидуального поведения”²².

Фрид предположил, что эта трансформация, которую он назвал синдромом £, вызывается всплесками гиперактивности в орбитофронтальной и медиальной префронтальной коре. Эта гиперактивность создает мощный поток сигналов, поступающих из коры вглубь мозга, подавляя активность миндалины и не давая эмоциям достигать сознания. В этом состоянии люди, демонстрирующие проявления синдрома Е (обычно молодые мужчины, согласно Фриду), могут совершать чудовищные акты насилия, не испытывая при этом страха и отвращения — эмоций, которые в норме предотвратили бы подобные действия. После всплеска повышенной активности истощенная префронтальная кора переходит в состояние пониженной активности, препятствующее нормальной рефлексии и мешающее этим людям признавать чудовищность того, что они совершили.

Участие функциональных нарушений префронтальной коры в подобном аномальном поведении пока остается недоказанным. Однако известно, что подобные нарушения в состоянии вызывать одну из разновидностей компульсивных расстройств, которые могут приводить к антисоциальным действиям. Французский невролог Франсуа Лермитт исследовал ряд пациентов, у которых были повреждены или частично отсутствовали лобные доли, и обнаружил у них всех одну общую черту: столкнувшись с каким-либо намеком на то, что им стоит поступить определенным образом, они оказываются не в состоянии преодолеть побуждение так и поступить. У многих из них это проявляется в виде клептомании: если они видят кошелек, оставленный без присмотра, или открытую машину с ключами в зажигании, они чувствуют, что кошелек просто необходимо присвоить, а машину — угнать.

Лермитт окрестил это расстройство “синдромом зависимости от среды”. Проведя серию изобретательных экспериментов, в которых участвовали пациент и пациентка, перенесшие фронтальную лоботомию, Лермитт продемонстрировал, до каких крайностей может доходить это машинальное подчинение внешним стимулам. В ходе одного из этих экспериментов Лермитт пригласил обоих своих пациентов к себе домой и без каких-либо объяснений провел первого (мужчину) в спальню. Постель была аккуратно расправлена, а верхняя простыня отогнута, как делают в гостиницах. Когда пациент это увидел, он немедленно разделся (и снял небольшой парик, который он носил), забрался в постель и приготовился отойти ко сну, хотя дело было днем.

Когда пациента вежливо уговорили встать и одеться, Лермитт провел в ту же спальню пациентку. Увидев постель (теперь смятую), она также сразу же направилась к ней. Но она не стала в нее ложиться, а вместо этого начала ее заправлять. В обоих случаях исследователь не говорил ничего, что могло бы быть воспринято как предложение или указание поступить именно так. Действия пациентов были как будто запрограммированы. Тот факт, что пациент лег в постель, а пациентка ее заправила, предположительно отразил лишь особенности стереотипных мужских и женских ролей, а не какие-то фундаментальные различия в обработке информации.

В ходе другого эксперимента Лермитт провел пациента в комнату и, прежде чем открыть дверь, произнес лишь одно слово: “музей”. Войдя, пациент сразу стал осматривать картины на стене, будто действительно находился в музее. В середине стены было пустое место, где могла бы висеть, но не висела картина. Рядом лежали молоток и гвозди, а у стены стояла картина. Пациент, вновь без каких-либо объяснений или указаний со стороны экспериментатора, взял молоток, забил в стену гвоздь и повесил картину²³.

Люди, получившие повреждения лобных долей, могут реагировать на внешние стимулы своеобразно, хотя и предсказуемо, но некоторые реакции распространены среди них очень широко. Мужчины с такими повреждениями (особенно затрагивающими часть мозга, расположенную непосредственно над глазами) нередко демонстрируют сексуальную несдержанность или агрессию в ответ на стимулы, которые воспринимаются ими как сексуальные. В одном недавно описанном случае, довольно печальном, фигурировал мужчина, получивший черепно-мозговую травму в дорожно-транспортном происшествии. После этого он стал постоянно делать женщинам предложения. Одной женщине он предложил выйти за него замуж через три дня после знакомства, другой — в ходе первого же разговора с ней по телефону. Судья, впоследствии рассматривавший иск за ущерб, поданный этим мужчиной, утверждал, что тот превратился из приятного доброжелательного человека в “сексуально озабоченного преследователя, не признающего отказов”. Судья также отмечал, что этот мужчина стал совершенно безответственно распоряжаться деньгами, выбирая покупки, как ребенок, а затем забывая о них. Выплаченная ему компенсация в два миллиона фунтов поступила в распоряжение назначенного государством опекуна²⁴.

Ясно, что финеасы гейджи наших дней не выбирают свою судьбу. О них нельзя сказать, что они обладают свободой воли. Так могут ли они (или должны ли) считаться ответственными за свои поступки? Спор о том, считать подобных людей сумасшедшими или просто плохими, стар как мир, и аргументы обеих сторон звучали неоднократно. Могут ли данные новой науки о работе мозга что-нибудь к ним добавить? Да, несомненно.

В настоящее время наши юридические и моральные нормы исходят из представления о том, что у каждого из нас есть независимое “я”, “дух в машине”, управляющий нашими действиями. По сути, это та же концепция, что дуализм, положения которого были сформулированы Декартом. Он по-прежнему держит свои позиции потому, что люди просто чувствуют, будто это так. Нам сложно себе представить, как лишь из плоти и крови могут возникать ощущения любви, смысла, восторга или уважения.

Пока казалось, что чувства и мысли возникают как по волшебству из “черного ящика” нашего мозга, это интуитивное объяснение человеческой психики не могло не торжествовать и в качестве рабочей гипотезы верно служило нам не одно столетие. Но теперь, когда “ящик” удалось открыть, дуализм стремительно теряет свою убедительность. Как показывают исследования, обсуждаемые в этой книге, мы, заглянув в мозг, видим, что наши действия вытекают из ощущений, а наши ощущения создаются активностью мозга. Эта активность, в свою очередь, определяется нейронной структурой, заданной взаимодействием наших генов и окружающей среды. Ничто не указывает на наличие у нас каких-то Декартовых антенн, настроенных на прием сигналов из иного мира.

Многие ни в какую не хотят принимать представление о полной механистичности наших действий, а некоторые даже полагают, что если это представление получит широкое распространение, человечество ждет катастрофа. Они утверждают, что если мы перестанем считать, что человек сам отвечает и своп поступки, то станем совершенно безответственными

и впадем в пассивный фатализм, а наши действия будут подчиняться любым желаниям, и ничто не будет их сдерживать.

Так ли это? Один из возможных ответов состоит в том, что это было бы так, если бы только мы были на это способны. Но эта машина так не работает. Как мы могли убедиться, мозг так надежно запрограммирован на некоторые иллюзии, что понимания их иллюзорности оказывается отнюдь не достаточно, чтобы мы перестали их видеть. Свобода воли — одна из таких иллюзий. Мы можем на рациональном уровне признавать себя машинами, но мы по-прежнему будем чувствовать и действовать так, будто основа нашей личности свободна от механистических императивов.

Иллюзия свободы воли могла возникнуть в ходе эволюции потому, что она играет роль внутренней полиции. Создавая у нас ощущение собственного самоопределения, она побуждает нас наказывать тех, кто нас обижает, а кроме того, воспринимать функциональные аномалии мозга как слабости какого-то нематериального “я”, а не как болезни тела. Когда-то эти искаженные представления были, вероятно, полезны нашим предкам, помогая им изгонять из племени больных или ведущих себя асоциально. Теперь они лишь приносят людям страдания.

Мне представляется маловероятным, что мы продолжим наказывать людей за плохое поведение, когда вызывающие его замыкания в мозге станут для нас так же очевидны, как переломы костей. Я надеюсь (и ожидаю), что мы станем использовать наши знания о мозге, чтобы разработать способы лечения больного мозга, которые будут бесконечно эффективнее, чем применяемые сейчас многословные сеансы психотерапии, действующие методом проб и ошибок. Тогда лишение свободы можно будет использовать лишь в тех случаях, когда лечение не помогает, или для тех людей, кто скорее согласится отказаться от свободы, чем от старых привычек.

Кроме того, я надеюсь, что наша способность корректировать работу мозга будет шире применяться для развития тех свойств нашей психики, которые делают жизнь прекрасной и осмысленной, и искоренения ее деструктивных свойств. Эта мысль может показаться самонадеянной, но я думаю, что грядущие поколения будет меньше пугать перспектива взять в свои руки управление своей психикой, как мы сейчас пытаемся взять в руки управление своим телом. Я полагаю, что это не только не умалит человеческое достоинство, но может сделать нашу жизнь неизмеримо лучше.

Открытия, о которых рассказано в этой книге, дают нам лишь самое приблизительное представление о ландшафтах человеческого мозга. Задачу создания подробной карты этих ландшафтов предстоит решать еще долго. Но одно, по-моему, ясно уже сейчас: у нас в мозге нет духов, в его глубинах не живут чудовища, на его просторах нет стран, где правят драконы. Сегодняшним пилигримам открывается не это, а биологическая система потрясающей сложности. Не стоит удовлетворять свою тягу к удивительному, вызывая фантомы. Мир, существующий у каждого из нас в голове, гораздо удивительнее всего, что мы можем придумать.